Текст книги "Прощальный взгляд"

Глава 22

Мойра бросила меня на пороге – сказала, что пойдет привести в порядок лицо. Я поднялся в лифте на второй этаж. В холле я увидел родителей Ника. Чалмерс похрапывал, откинув голову на спинку кресла, жена его, в элегантном черном платье, сидела рядом с мужем.

– Миссис Чалмерс?

Встав, она поднесла палец к губам и направилась к двери.

– Ларри впервые уснул за долгое время. – Она вышла за мной в коридор. – Мы оба страшно благодарны за то, что вы разыскали Ника.

– Надеюсь, что не слишком поздно.

– Нет, не слишком. – Она попыталась улыбнуться. – Доктор Смизерэм и другие врачи нас очень обнадеживают. Наверно, Ник извер... – так и не справившись с последним словом, она сказала: – В общем, Ника вырвало, прежде чем снотворное на него подействовало.

– А как насчет сотрясения мозга?

– Кажется, оно не очень серьезное. Вы не знаете, как это случилось?

– Ник упал или получил удар по голове, – сказал я.

– Кто его ударил?

– Не знаю.

– Где вы его нашли, мистер Арчер?

– Здесь, в Сан-Диего.

– Но где именно?

– О деталях я предпочел бы сообщить вам через мистера Тратвелла.

– Но его здесь нет. Не захотел приехать. Сказал, что у него неотложные дела с другими клиентами. – Давно накапливавшийся гнев вдруг вырвался наружу. – Если Тратвелл думает, что нами можно пренебрегать, он сильно ошибается.

– Уверен, что у него и в мыслях ничего подобного не было, – переменил я тему. – Впрочем, раз Тратвелл недосягаем, я, пожалуй, передам вам свой разговор с некой миссис Свейн. Она приходится Джин Траск матерью, и у нее есть семейные фотографии, на которые мне хотелось бы посмотреть. Но она просит за них деньги.

– Сколько?

– Много. Может, мне удастся заполучить их за тысячу долларов или около того.

– Не смешите меня. Она, должно быть, не в своем уме.

Я не стал настаивать. Мимо нас то и дело сновали сестры. Они уже познакомились с миссис Чалмерс и теперь приветливо кивали ей, вопросительно косясь на ее горящие черные глаза. Глубоко вздохнув, она взяла себя в руки.

– Я требую, чтоб вы сказали, где нашли Ника. Если тут какая-то грязная игра...

– На вашем месте я не стал бы кидаться такими обвинениями, миссис Чалмерс, – оборвал я ее.

– Что вы этим хотите сказать?

– Давайте пройдемся немного, – и, завернув за угол, мы удалились в пустой вестибюль и стали ходить взад-вперед вдоль закрытых на ночь кабинетов. Я подробно рассказал, как нашел ее сына в гараже рядом с кухней, где лежала убитая Джин Траск. Айрин Чалмерс прислонилась к белой стене, голова женщины бессильно поникла, словно ее ударили по лицу. Ее серая укороченная тень казалась тенью сгорбленной старухи.

– Вы верите, что Ник ее убил?

– Видите ли, у меня есть на этот счет другие предположения. Но я пока не сообщал о них полиции. Надеюсь, вы понимаете почему.

– Значит, вы никому, кроме меня, ничего не рассказывали?

– Пока нет.

Она оттолкнулась от стены обеими руками и выпрямилась.

– Давайте пока оставим все, как есть. Не говорите ничего Джону Тратвеллу – он злится на Ника из-за дочки. И мужу моему ничего не говорите. Он и так извелся, а этого и вовсе не перенесет.

– А вы перенесете?

– У меня нет иного выхода. – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Вы сказали, что у вас есть и другие предположения.

– Да, и вот вам первое: преступник воспользовался вашим сыном в своих целях. К примеру, убийца нашел его в бессознательном состоянии и подкинул в гараж Трасков. Но в этой версии полицию будет не так-то легко убедить.

– Неужели обязательно нужно посвящать полицию?

– Полиция и без того посвящена. Сейчас для нас важнее всего решить другую проблему: насколько мы можем перед ними раскрыться. И на этот счет следует посоветоваться с адвокатом. Я и так рискую головой.

Моя судьба ее нисколько не волновала.

– Ну, а другие предположения?

– Могу выдвинуть еще одно. Мы сейчас к нему перейдем. – Я вынул из бумажника записку, выпавшую из кармана Ника. – Это почерк Ника?

Она подошла к свету:

– Да, Ника. Значит, все-таки виноват он?

Я отобрал у нее записку.

– Значит, ему кажется, что он в чем-то виноват, – только и всего. Может быть, он случайно обнаружил труп миссис Траск и его охватило чувство вины. Вот вам моя вторая версия.

Правда, я не психиатр, и поэтому мне, с вашего разрешения, хотелось бы об этом поговорить с доктором Смизерэмом.

– Нет, нет, никому ни слова – даже доктору Смизерэму.

– Вы ему не доверяете?

– Он и так слишком много знает о моем сыне, – и, наклонившись ко мне, настойчиво повторила: – Нельзя доверять никому, неужели вам это непонятно?

– Нет, – сказал я. – Непонятно. Мне кажется, наступил такой момент, когда всем, кто несет ответственность за Ника, не мешало бы откровенно поговорить друг с другом. Политика замалчивания ни к чему хорошему нас не привела.

Она посмотрела на меня недоверчиво:

– Вам нравится Ник?

– Видите ли, у меня не было времени ни полюбить его, ни узнать поближе. Просто я чувствую ответственность за него. Надеюсь, и вы тоже.

– Я его обожаю.

– А не слишком ли вы его обожаете? Мне кажется, пытаясь оградить его от всего на свете, вы с мужем сослужили ему плохую службу. И потом, если окажется, что он убил хотя бы одного человека, я не стану ничего скрывать.

Она смиренно покачала головой.

– Вы не знаете обстоятельств дела.

– Что ж, просветите меня.

– Не могу.

– А ведь тем самым вы сберегли бы время и деньги, миссис Чалмерс. Не говоря уже о рассудке сына, а может, и его жизни.

– Доктор Смизерэм говорит, что жизни Ника ничто не угрожает.

– Доктор Смизерэм не говорил с теми людьми, с которыми говорил я. За пятнадцать лет произошло три убийства.

– Молчите, – сказала она отчаянным шепотом и затравленно огляделась по сторонам. Тень на стене искажала ее движения. Чем-то, несмотря на всю свою женственность и элегантность, она напомнила мне Рэнди Шеперда.

– Не стану я молчать, – сказал я. – Вы так давно живете в страхе, что потеряли чувство реальности. Как я уже сказал, убиты три человека. Есть все основания полагать, что убийства связаны между собой. Я не говорю, что всех троих убил Ник. Возможно, он вообще никого не убивал.

Она горько покачала головой.

Я продолжал:

– Даже если он и прикончил того типа у железнодорожных складов, это еще не убийство. Он защищался от похитителя, от вооруженного преступника Элдона Свейна, разыскиваемого полицией. Я представляю себе эту сцену так: Свейн накинулся на вашего сына, мальчик выхватил у него револьвер и выстрелил ему в грудь.

– Откуда вам все известно? – изумленно посмотрела она на меня.

– Мне известно далеко не все. Я восстановил эту сцену, отчасти со слов самого Ника. К тому же мне сегодня удалось поговорить со старым мошенником Рэнди Шепердом. Если верить ему, он прибыл в Пасифик-Пойнт вместе с Элдоном Свейном, но, узнав, что Свейн собирается похитить вашего сына, дал деру.

– Но почему он выбрал нашего сына? – выспрашивала она.

– Пока не выяснил. Подозреваю, что на самом деле Рэнди Шеперд играет гораздо более важную роль в этой истории. Он так или иначе был замешан во всех трех убийствах. Сидней Хэрроу был дружком Шеперда, и именно Шеперд подбил Джин Траск снова начать поиски отца.

– Отца?

– Ну да. Элдон Свейн – отец Джин Траск.

– И вы говорите, что этот тип, Свейн, был вооружен?

– Да. Нам известно, что его убили из того же револьвера, что и Сиднея Хэрроу. Все это заставляет меня сомневаться в том, что Ник убил Хэрроу. Он не смог бы прятать револьвер пятнадцать лет.

– Нет, конечно. – Ее горящие, немигающие, как у ястреба, глаза смотрели куда-то вдаль – казалось, она пытается охватить взглядом все эти долгие годы. – Конечно нет, – сказала она наконец.

– Ник когда-нибудь упоминал о револьвере?

Она кивнула.

– Когда пришел домой – он тогда сам нашел дорогу. Он сказал, что какой-то мужчина схватил его на улице и утащил на склады. Сказал, что он выхватил у того мужчины револьвер и выстрелил в него. Мы с Ларри ему не поверили – решили, что это мальчишеские выдумки, но назавтра в газетах напечатали, что на складах найден труп.

– Почему вы не обратились в полицию?

– Было уже поздно.

– И сейчас еще не поздно.

– Для меня поздно – да и для всех нас.

– Почему?

– Полиция не поймет.

– Если он убил, защищаясь, – поймет. Ник вам говорил, почему он выстрелил в того человека?

– Никогда, – она замолчала, и глаза ее наполнились слезами.

– Куда девался револьвер?

– Ник, наверное, бросил его на складах. В газетах писали, что полиция не обнаружила оружия, а Ник его домой не приносил, это точно. Наверное, револьвер подобрал какой-нибудь бродяга.

Мои мысли снова вернулись к Рэнди Шеперду. Он околачивался тогда около складов и очень боялся, как бы его не впутали в эту историю. Не надо было им его отпускать, подумал я; полмиллиона долларов – сумма коварная, такие деньги могут любого воришку превратить в убийцу.

Глава 23

Мы вернулись в холл. Там доктор Смизерэм и его жена беседовали с Ларри Чалмерсом.

Доктор приветливо мне улыбнулся, однако взгляд его оставался подозрительным и испытующим.

– Мойра сказала, вы возили ее обедать. Спасибо.

– Что вы, для меня это честь. Смогу ли я поговорить с вашим пациентом?

– Вряд ли. Скорее всего – нет.

– Ни минуты?

– Это только повредило бы ему – таково мнение и терапевта и психиатра.

– Как он?

– Пока еще неважно, он плохо себя чувствует и очень подавлен. Отчасти виной тому огромная доза резерпина. К тому же у него сотрясение мозга.

– Что вызвало сотрясение?

– По-моему, удар тупым предметом по затылку. Впрочем, я не силен в судебной медицине. Но как бы там ни было, Ник идет на поправку. Я должен вас поблагодарить за то, что вы вовремя доставили его сюда.

– Мы все должны вас благодарить – сказал Чалмерс и церемонно пожал мне руку. – Вы спасли жизнь моему сыну.

– Нам с Ником просто повезло. Хорошо было бы, если б и дальше фортуна не оставляла нас своими милостями.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мне кажется, комнату Ника следовало бы охранять.

– Вы опасаетесь, что он опять убежит? – спросил Чалмерс.

– А это мысль! Но мне она не приходила в голову. Я имел в виду защиту Ника.

– У него круглосуточно дежурят сестры, – сказал доктор Смизерэм.

– Ему нужен вооруженный охранник. Совершено несколько убийств, и я думаю, мы должны сделать все, чтобы предотвратить еще одно. Я могу обеспечить трехсменную охрану за сто долларов в день, – обратился я к Чалмерсу.

– Ради бога, – сказал Чалмерс.

Я спустился вниз и позвонил в два места. Сначала в лос-анджелесскую службу охраны с конторой в Сан-Диего. Они пообещали, что через полчаса их охранник, Макленнан, явится в больницу. Потом вызвал «Хижины Кончиты» в Империал-Бич. Мне ответил приглушенный, встревоженный голос миссис Вильямс.

– Говорит Арчер. Скажите, Рэнди Шеперд вернулся?

– Нет и вряд ли вернется, – сказала она, понижая голос. – Не вы один им интересуетесь. Ему тут устроили засаду.

Ее слова обрадовали меня – что ж, одной заботой меньше.

– Спасибо, миссис Вильямс. Не переживайте.

– Легко вам говорить: не переживайте. Почему вы мне не сказали, что Сидней Хэрроу убит?

– Зачем вам было это знать?

– Теперь уж что говорить. Но как только они отсюда вытряхнутся, слово даю, тут же продам гостиницу.

Я пожелал ей удачи и вышел подышать свежим воздухом.

Вскоре ко мне присоединилась Мойра Смизерэм.

Она вынула сигарету из непочатой пачки и закурила, жадно затягиваясь, словно поспорила на пари выкурить ее как можно скорее.

– Вы не курите, нет?

– Бросил.

– Я тоже. Но в гневе курю.

– На кого вы гневаетесь?

– На кого же как не на Ральфа. Он сегодня ночует в больнице, чтобы в случае чего быть под рукой. Я могла бы с таким же успехом выйти замуж за монаха.

Я не очень поверил ее гневу, мне казалось, она маскирует им свои подлинные чувства. Я ждал, когда они прорвутся наружу. Отшвырнув сигарету, Мойра сказала:

– Ненавижу мотели. Вы не поедете сегодня в Пойнт?

– Нет, в Уэст-Лос-Анджелес. Могу забросить и вас по дороге.

– Вы очень добры, – ей передалось мое возбуждение, и формальная фраза не могла этого скрыть.

– Зачем вам в Уэст-Лос-Анджелес?

– Я там живу. Привык спать в собственной квартире. Единственная привычка, которую я пронес через всю жизнь.

– А я думала, вы не любите ничего привычного. За обедом вы сказали, что вам нравится вторгаться в жизнь других людей, а потом расставаться с ними навсегда.

– Верно. Особенно с людьми, которых я встречаю по работе.

– Вроде меня?

– Я не вас имел в виду.

– Вот как? А я думала, вы сформулировали свой главный жизненный принцип, – сказала она иронически, – которому неукоснительно следуете.

Из густой тени, окутывавшей стоянку, вышел стриженный ежиком высокий широкоплечий парень в темном костюме и направился к главному входу. Я окликнул его:

– Макленнан?

– Да, сэр.

Сказав Мойре, что скоро вернусь, я поднялся на лифте вместе с Макленнаном.

– Не впускайте к нему никого, кроме обслуживающего персонала, докторов, сестер и, конечно, близких родственников.

– А как я их узнаю?

– Я вам их покажу. Главное – следите за мужчинами, и неважно, в белых они халатах или нет. Не впускайте к нему ни единой души без поручительства знакомой сестры или доктора.

– Вы опасаетесь покушения?

– Такое возможно. Вы вооружены?

Макленнан отогнул пиджак – сбоку торчала рукоятка револьвера.

– От кого я должен его охранять?

– К сожалению, я и сам не знаю. У вас будет еще одна обязанность: следите, чтобы парень не убежал. Но ни в коем случае не стреляйте в него и вообще его не трогайте. В нем вся загвоздка.

– Понимаю, – ответил он с невозмутимостью, присущей большим мужчинам.

Я подвел его к двери палаты и попросил сиделку позвать Смизерэма. Доктор вышел, широко распахнув дверь, и я увидел Ника – он лежал на спине, глаза его были закрыты, по обе стороны кровати сидели родители. Они напоминали мне группу со старинного фриза, изображавшего жертвоприношение, только алтарь тут заменяла койка.

Дверь бесшумно захлопнулась. Я представил Макленнана доктору Смизерэму, тот смерил нас обоих усталым скучающим взглядом.

– Неужто все эти вылазки и тревоги и впрямь необходимы?

– По-моему, да.

– А по-моему, нет. Но как бы то ни было, я не допущу этого человека в палату.

– Его присутствие там было бы куда полезней.

– Полезней в случае чего?

– В случае покушения на жизнь Ника.

– Это просто смешно. Ник здесь в полной безопасности. Да и кому нужно его убивать?

– Спросите его.

– И не подумаю.

– А мне вы разрешите его спросить?

– Нет. Он сейчас не может...

– Ну, а когда он сможет?

– Никогда, если вы не перестанете измываться над ним.

– Выбирайте выражения, доктор. Вы что, хотите меня разозлить?

Смизерэм ехидно хихикнул.

– Если так, кажется, мне это удалось.

– Что вы хотите утаить, доктор?

Глаза его сузились, рот быстро задвигался:

– Я ничего не утаиваю, а настаиваю на защите интересов моего пациента, что является моим правом и моим долгом. И пока это в моих силах, я не допущу к нему никаких подонков ни сейчас, ни потом. Вы меня поняли?

– А как насчет меня? – сказал Макленнан. – Меня нанимают или снимают?

– Нанимают, – подавив раздражение, обратился я к Макленнану. – Но доктор Смизерэм не хочет пускать вас в палату, он требует, чтобы вы стояли в коридоре. Если вас будут спрашивать, по какому праву вы здесь находитесь, говорите, что охраняете Ника Чалмерса по поручению его родителей. Доктор Смизерэм или одна из сестер представят вас его родителям, когда выберут время.

– Жду не дождусь, – буркнул Макленнан.

Глава 24

Я не нашел Мойры ни перед госпиталем, ни в моей машине. В конце концов мне удалось отыскать ее на стоянке для машин персонала. Она сидела за рулем мужниного «кадиллака».

– Мне надоело ждать, – сказала она весело. – Вот я и решила проверить, хороший ли вы сыщик.

– Нашли время играть в прятки.

Ответ мой, должно быть, прозвучал грубо, потому что она закрыла глаза, помолчала и вылезла из «кадиллака».

– Я пошутила. А впрочем, мне и вправду захотелось проверить, будете ли вы меня искать.

– Я искал. Довольны?

Она подергала меня за руку.

– Все еще сердитесь?

– Не на вас. На вашего мерзкого мужа.

– Что еще натворил Ральф?

– Задирал нос, обозвал меня подонком. Но это, так сказать, в личном плане. Серьезней другое. Он решительно не хочет пускать меня к Нику – ни сейчас, ни потом. А за пять минут я мог бы многое выяснить.

– Надеюсь, вы не станете просить, чтобы я ходатайствовала за вас перед Ральфом?

– Нет.

– Мне никак не хотелось бы очутиться меж двух огней.

– Если вам этого не хочется, – сказал я, – прячьтесь получше.

Она искоса взглянула на меня, и этот взгляд вдруг выдал ее истинный характер – робкий, непостоянный и легкоранимый.

– Это правда? Вы действительно хотели со мной разминуться?

Я молча обнял ее – слова были ни к чему. Но она тут же высвободилась.

– Я могу ехать домой. А вы?

Я сказал, что могу, но без особой уверенности. Мое отношение к Смизерэму, в котором к злобе теперь примешивалась еще и подозрительность, влияло на отношение к его жене. А это наталкивало на малоприятные мысли: я подумывал, уж не воспользоваться ли мне Мойрой, чтобы отыграться на Смизерэме, а то и переиграть его. Я отгонял эти мысли, но они засели где-то в подсознании, как забиваются в темные углы шкодливые дети.

Мы ехали на север. Заметив, что я чем-то озабочен, Мойра сказала:

– Если вы устали, я могу сесть за руль.

– Дело не в усталости, – я постучал себя по лбу. – Мне надо кое-что обдумать, а мой компьютер – ранняя примитивная модель, он не говорит ни «да», ни «нет», а только «может быть».

– Насчет меня?

– Насчет всего.

Мы молча проехали Сан-Онофре. Огромный шар атомного реактора маячил в темноте, как потухшая луна, упавшая с неба. Над ним светилась настоящая луна.

– Скажите, а ваш компьютер запрограммирован на вопросы?

– Не на все. Некоторые его выводят из строя.

– Вот и хорошо, – сказала Мойра мягко и серьезно, – Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете, Лью. Вы выдали себя, когда сказали, что, если бы вам дали побыть пять минут с Ником наедине, вы бы все выяснили.

– Не все. Но многое.

– Вы считаете, что Ник убил всех троих, ведь так? Хэрроу, и бедняжку миссис Траск, и того типа на складах?

– Может быть.

– Нет, скажите, что вы на самом деле думаете?

– А я и на самом деле думаю: «Может быть, он убил». Я почти не сомневаюсь, что того типа на складах убил он. Относительно двух других я сомневаюсь, и с каждым часом сомневаюсь все больше. Теперь у меня возникло предположение, что Ника использовали как подставное лицо и что Нику может быть известно, кто подвел его под удар. А следовательно, он может оказаться четвертым.

– Вам поэтому не хотелось ехать со мной?

– Я этого не говорил.

– Но я почувствовала. Слушайте, если вам так надо быть там, поворачивайте машину, я пойму. – Потом она добавила: – Я всегда могу завещать свое тело науке. Или попытать счастья с другим кандидатом.

Я засмеялся.

– Ничего смешного, – сказала Мойра. – Мир идет вперед семимильными шагами, и при современной конкуренции кандидатами не пробросаешься.

– Возвращаться попросту не имеет смысла, – сказал я. – Ника хорошо охраняют. Он не может оттуда выбраться, и к нему никто не сможет пройти.

– Значит, оба ваших «может быть» под надежной охраной, не так ли?

Мы надолго замолчали. Мне хотелось порасспросить ее о Нике и ее муже, но, если б я воспользовался и этой ситуацией, и этой женщиной, я опустился бы до уровня компьютера, до уровня шпиона, а так низко я никогда не опускался.

Незаданные вопросы, растревожив меня, так и остались незаданными. Мозг мой бездействовал. И то чувство, что для меня нет жизни вне работы, которым я иногда взбадривал себя, как наркотиком, вдруг улетучилось.

Женщина рядом со мной обладала незаурядной интуицией. Почувствовав, что я сбросил защитную броню, она прижалась ко мне. Ее тепло согревало меня.

Она жила на берегу Монте-Висты, ее прямоугольный дом – сплошная сталь, стекло и деньги – возвышался на крутой скале.

– Если хотите, поставьте машину под навес. Может, зайдем в дом и выпьем?

– Разве что одну рюмку.

Она попыталась открыть дверь.

– Это же ключ от машины, – сказал я.

Она на минуту задумалась.

– Интересно, что бы это могло значить?

– Скорее всего, одно – вам нужны очки.

– Я и так читаю в очках.

Она пропустила меня вперед и зажгла свет в холле. Мы прошли в восьмиугольную комнату, в которой вместо стен были сплошные окна. Луна висела так низко, что, казалось, протяни руку – и дотронешься до нее; внизу зигзагами белели волнорезы.

– Приятное местечко.

– Вы в самом деле так думаете? – спросила она удивленно. – Видит бог, пока мы не построились, здесь было красиво, и планы у архитектора тоже были интересные. Но дом нарушил все, – сказала она и, помолчав, добавила: – Построить дом – все равно что посадить птицу в клетку, а птица – ты сам.

– Это у вас в клинике так говорят?

Она обернулась ко мне с улыбкой:

– Я много болтаю?

– Вы предлагали выпить.

Она придвинулась ко мне: в скудном свете, проникавшем сквозь окна, лицо ее серебрилось, глаза и рот казались черными.

– Что вы хотите?

– Шотландское виски.

Она отвела глаза. Меня снова поразил ее незащищенный взгляд; он промелькнул так же неожиданно, как мелькает свет, зажженный где-то в глубине дома.

– А если я передумаю? – сказал я.

Она не стала противиться. Сбросив одежду, мы рухнули на ковер, как борцы, у которых одинаково почетным и достойным считается пригвоздить противника и быть пригвожденным им. В какую-то минуту она вдруг сказала: «А ты нежный».

– В старости есть свои преимущества.

– Не в этом дело. Ты напомнил мне Сынка, а ему ведь было всего двадцать. С тобой я снова почувствовала себя Евой в раю.

– Такие разговоры нас далеко заведут.

– Ну и пусть, – она приподнялась на локте. – Тебе неприятно, когда я говорю о Сынке?

– Как ни странно, нет.

– Правильно. Бедняжка был такой никчемушный. Но нам было хорошо вместе. Мы жили, как несмышленые ангелы, друг для друга. Он до меня не знал женщин, я знала только Ральфа.

Когда она заговорила о муже, у нее упал голос, а у меня – настроение.

– Ральф был ужасно техничный и самоуверенный. Он врывался в постель, как армия колонизаторов в слаборазвитую страну. А с Сынком все было совсем иначе. Он был такой трогательный, такой сумасшедший. Наша любовь была фантазией, в которой мы жили... Мы играли, все равно как дети играют в папу и маму. Иногда Сынок делал вид, что он Ральф. Иногда я делала вид, что я его мать. Тебе кажется, мы были не в своем уме? – спросила она с нервным смешком.

– Спроси Ральфа.

– Тебе скучно?

– Напротив. И долго длился ваш роман?

– Почти два года.

– А потом вернулся Ральф?

– В конце концов да. Но я порвала с Сынком до его приезда. Нашей фантазии не было удержу. Сынку – тоже. Кроме того, я не могла сразу перескочить из его постели в постель Ральфа. Меня и так чуть не замучила совесть.

Я посмотрел на нее.

– Никогда в не подумал, что тебя может замучить совесть.

Помолчав с минуту, она ответила:

– Ты прав. Не в совести дело. Отчаяние меня замучило. Я отказалась от единственной в своей жизни любви. И ради чего? Ради дома за сто тысяч долларов и клиники за четыреста? Глаза б мои на них не глядели. По мне уж лучше назад, в «Магнолию», в мой однокомнатный номер.

– "Магнолии" больше нет, – сказал я. – И не слишком ли ты раздула эту историю?

– Может, я кое-что и преувеличиваю, – ответила она задумчиво, – особенно хорошее. Женщины склонны сочинять истории, в которых они играют главные роли.

– Хорошо, что мужчины этим не занимаются.

Она засмеялась.

– Пари держу, что историю с яблоками придумала Ева.

– А историю с раем – Адам.

Она придвинулась ближе.

– Ты псих. Считай это диагнозом. Я рада, что все тебе рассказала. А ты?

– Как-нибудь переживу. А почему ты рассказала мне об этом?

– По разным причинам. К тому же у тебя есть одно неоценимое преимущество – ты мне не муж.

– В жизни не получал лучшего комплимента от женщины.

– Нет, серьезно. Если б я рассказала все это Ральфу, меня бы просто не стало. Я превратилась бы в один из его прославленных психиатрических трофеев. Он набил бы из меня чучело и повесил на стенку в кабинете в ряд с дипломами. – И добавила: – Да, собственно говоря, он так и сделал.

Я хотел было еще порасспрашивать ее о муже, но понимал, что сейчас не время и не место; мне по-прежнему не хотелось воспользоваться возникшей ситуацией.

– Забудь о Ральфе. А что сталось с Сынком?

– Встретил другую девушку и женился на ней.

– Ты ревнуешь?

– Нет, просто мне тоскливо. У меня ведь никого нет.

Мы бросились в объятия друг друга, и, хоть нас объединяла и не любовь, на время тоска забылась. В Уэст-Лос-Анджелес в эту ночь я так и не попал.