Текст книги "На обочине мира"

Глава 13

Я решаю, что буду держаться как можно ближе к Мэнни. Как бы странно я себя ни чувствовала, с ним становится полегче.

– Миротворчество? Это ещё что? – спрашиваю я его по дороге в класс. Я узнаю некоторых ребят (но не всех) и здороваюсь, но чувствую себя так, будто плыву под водой: всё кажется замедленным и приглушённым.

Вокруг двигаются люди – плавно и быстро, но не шумно. По крайней мере, все улыбаются. Кое-кто говорит мне «Привет, Мина!», и я пытаюсь ответить с улыбкой – когда вспоминаю, что это вообще-то ко мне обращаются. Я не только не привыкла к этому имени, но и не припомню, чтобы мне часто говорили в школе «Привет, Уилла!» Видимо, вот она какая – популярность.

Прямо за дверью нашего класса висит полочка, на которую все должны сложить телефоны, и я начинаю искать свой, пока не вспоминаю, что у меня его нет. А потом замечаю, что и полочки тоже нет, зато есть что-то гораздо странное.

Я пихаю Мэнни и говорю:

– Ты заметил? Ни у кого с собой нет телефонов.

– Мне кажется, тут вообще их нет, – отвечает он. – Ты видела, чтобы кто-нибудь пользовался телефоном?

Как только мы садимся за парту, я внимательнее разглядываю все новые лица и штуки, висящие на стенах. Я говорю Мэнни:

– Смотри, кажется, наш постер сняли.

Раньше он висел прямо рядом с доской. Мы с Мэнни сделали этот (довольно крутой, как по мне) постер на уроке личного, социального и медицинского просвещения, и он настолько понравился миссис Поттс – простите, Клэр, – что она повесила его на стену. На нём написано:

А мы говорим: дайте миру шанс!

Это строчка из старой-престарой песни Джона Леннона, написанная крупными буквами. И мы распечатали на школьном принтере кучу фоток разных миролюбивых людей. Там был сам Леннон, Мартин Лютер Кинг-младший, Иисус, Нельсон Мандела, мать Тереза Калькуттская, М. К. Ганди и много кто ещё. Из серебряной фольги мы вырезали слёзы, которые падали из глаз этих людей на изображение земли, объятой пламенем.

Дина Малик тогда стала насмехаться и сделала вид, что не поняла, а потом вообще подняла руку и заявила, что это «оксюморон», но ей, скорее всего, было просто завидно. Миссис Поттс сказала, что ей самой постер понравился, и мне этого было достаточно.

В общем, теперь на его месте висит другая картинка, и я подаюсь вперёд, чтобы рассмотреть повнимательнее. На ней изображена земля, круглая и синяя – по крайней мере это сходится. На земле стоят целые толпы людей с самыми разными оттенками кожи, причёсками и одеждой, и все они улыбаются, смеются и машут, а над ними разноцветными буквами написано:

У НАС ПОЛУЧИЛОСЬ!

Что это у них – у нас – получилось, интересно?

А внизу подпись чуть мельче:

50-летняя годовщина

ВВВ

Что всё это значит?

А потом я вспоминаю, что папа тоже говорил что-то про ВВВ, когда выставлял меня за дверь с утра. Что бы это могло быть? Кроме Всемирной паутины в голову ничего не приходит.

«Мне нужны ответы», – думаю я, когда в класс входит миссис Поттс. Но на каждый ответ у меня возникает миллиард новых вопросов. К тому же не так-то легко задавать вопросы, когда каждый раз, открывая рот, говоришь какую-то чушь.

Я просто не могу сдержаться и помолчать. Например, на перемене всем – не только младшеклассникам – дают на выбор фрукт или бумажный пакетик с орехами, и я говорю:

– Яблоко? Офигенно! – и все, кто меня слышал, начинают смеяться, но как-то не по-злому.

– Это же просто обычное, нафлинт, яблоко, – улыбаясь, говорит Олли Б. – Что в нём такого?

Я пропускаю мимо ушей «нафлинт» – может, это личное словечко Олли, откуда мне знать – и спрашиваю:

– С каких это пор нам дают на перемене перекус?

Только начав говорить, я немедленно осознаю, что это ещё одно отличие, так что тут же пытаюсь выкрутиться.

– Ну то есть, типа, давно и каждый день, да, каждый день нам дают вкусный перекус, и я думаю, это просто офигенно, учитывая, сколько людей в мире голодает. Ну разве нам не повезло? Ха-ха! Яблоки.

О нет. Меня внутренне корёжит, не успеваю я даже договорить. Я говорю как чокнутая. А что хуже всего, все вокруг как-то попритихли, прислушиваясь к моей нелепой болтовне. Следует продолжительная пауза, прерываемая только моим похрустыванием. Потом Олли спрашивает:

– Кто голодает, Мина? Нигде в мире нет голода уже, типа, много десятилетий. И что стало с твоими зубами?

С моими зубами? Как грубо! Ну да, зубы у меня немного кривоватые. Ну ладно, очень сильно кривоватые. Но вообще-то в следующем месяце я иду на приём к ортодонту.

А дальше Олли интересуется, вполне искренне, как мне кажется:

– С тобой всё в порядке, Мина?

– Я в норме! – говорю я так бодро, как только могу. Я улыбаюсь, но быстро перестаю, потому что теперь все смотрят на мои зубы. – Классное яблоко! – Я максимально непринуждённо удаляюсь и краем глаза замечаю, что Олли крутит пальцем у виска.

У меня ещё никогда не было такого ужасного дня. Пару минут спустя я случайно слышу, как кто-то (какая-то новая одноклассница, которую я знать не знаю) спрашивает:

– Что случилось с бедной Миной? – будто она от души за меня переживает.

– Вот бы знать! Она меня спросила, что такое ВВВ!

Все смеются.

– Это офлинтеть как странно! Эй, Мина! – зовёт меня эта девочка. – Как ты там сказала, что значит ВВВ? Какая там паутина?

Я ничего не отвечаю и только сердито смотрю на неё.

Она говорит:

– Она как будто в другой мир попала.

Ну, можно и так сказать.

Дальше хуже. Это мелочи, но они накапливаются.

Например, доска в классе не белая, а чёрная, и миссис Поттс пишет на ней кусочками мела. У неё на столе нет компьютера, чтобы показывать нам всякие картинки, фильмы и так далее. И я снова забыла называть её по имени, так что теперь она думает, что я специально грублю. («Мина, – твёрдо сказала она, – мы уже не в двадцатом веке, знаешь ли!», отчего все, кроме Мэнни, рассмеялись, а я покраснела.)

В очереди за ланчем я оказываюсь рядом с Данте – обычно он не очень-то со мной вежлив. Он говорит:

– Куриные пироги почти все расхватали, Мина. Хочешь взять последний?

А я отвечаю:

– Нет, спасибо, Данте. Я не ем мяса. – Он смотрит на меня так, будто я сказала «Нет, спасибо, Данте. Я людоедка».

– С каких это пор? Почему?

– Ну, знаешь…

О нет, я снова ляпнула какую-то тупость, но мне опять придётся как-то выкручиваться.

– …потому что я против убийства животных. – Кажется, раньше мне никогда не приходилось этого объяснять. Куча ребят в нашей школе не едят мяса. Однако Данте просто отходит, недоумённо качая головой.

Я сажусь рядом с Мэнни – он слышал этот разговор и ухмыляется.

– Что смешного? – рявкаю я. – Я только что в миллионный раз выставила себя дурой. – Я кошусь на Данте – он уже подсел к каким-то ребятам, и я просто знаю, что разговаривают они обо мне. Опять.

– Всё мясо выращивается лабораторно, Уилла. Я спрашивал методиста. Он подумал, что я тупой, но мне без разницы. Оно никогда не было живым, так что и убивать никого не пришлось! Вот, попробуй – это вкусно! – Он суёт мне вилку с наколотым кусочком курицы в соусе. Меня это всё равно не соблазняет, и я откусываю свой бобовый бургер.

О, и последний пример – это жутко странно. Дина Малик была со мной мила.

Знаю, знаю. Она подошла и предложила мне конфетку, потому что, как она сказала:

– Ты сегодня какая-то расстроенная. Не хочу лезть не в своё дело, но я лично считаю, что ириска всё делает лучше. Вот! – и практически заставила меня взять две штучки. И была вполне искренна, я видела. Я посмотрела в её чёрно-карие глаза, ища обычной насмешки, но не увидела ничего, кроме… доброты.

К концу дня миссис Поттс (вот опять – я хотела сказать Клэр) явно начинает пристально следить за мной. Мы остаёмся в классе на урок «пред-мирной истории» с Кристофером, не знакомым мне учителем, и, когда миссис Поттс выходит, они с Кристофером переговариваются – так, как умеют только учителя, так что как ни старайся прислушиваться – не разберёшь ни единого слова. Иногда я думаю – может, их в университете учат разговаривать, не шевеля губами?

В общем, они перешёптываются, и Кристофер то и дело косится на меня, так что я понимаю, что миссис Поттс говорит ему что-то в духе: «Приглядывай за Миной; она сегодня странноватая». Потом я вижу, как он кивает, и просто понимаю: он будет ко мне цепляться.

Долго ждать не приходится.

Мы проходим Тюдоров. Это же история: что тут может не нравиться? Но, честно говоря, всё кругом такое странное, что на этом этапе я уже не удивилась бы, если бы узнала, что Генрих Восьмой сменил имя и стал какой-нибудь Белиндой Сотой, у которой было четырнадцать мужей, но нет – пока что он остаётся Генрихом Восьмым со своими всего лишь шестью жёнами.

У Кристофера громкий раскатистый голос, и он оказывается одним из тех учителей, которые любят расхаживать по классу, размахивая руками и «драматизируя». Он рассказывает о коронации короля Генриха, используя слова типа «блистательно» и описывая толпы, явившиеся поглазеть на празднование. Мне это даже нравится, как вдруг Кристофер останавливается и указывает рукой на меня, и я моментально напрягаюсь.

– Мина! – грохочет он. – Какое современное событие можно, по-твоему, назвать эквивалентом этой коронации? Думай шире, Мина! Что-то, что одновременно наблюдало множество людей?

Что ж, не хочу хвастаться, но в таких штуках я разбираюсь, в основном потому, что мой папа – фанат викторин и постоянно швыряется вопросами в духе «Кто первым пробежал четырёхминутную милю?» Так что я делаю вид, будто задумываюсь ненадолго, чтобы не выглядеть всезнайкой, а потом говорю:

– Высадки на Луну, сэр. То есть Кристофер. Сэр Кристофер.

Следует пауза – он явно восхищается моей сообразительностью. А потом говорит:

– Прости. Что ты сказала?

– Высадки на Луну!

– И что, скажи на милость, представляли собой высадки на Луну?

Конечно же, он спрашивает это для того, чтобы я смогла продемонстрировать ещё более глубокие познания в истории. Так что я отвечаю:

– Тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Нил Армстронг ступил на поверхность Луны, и миллионы людей по всему миру следили за этим по телевизору. – По классу расползается тихое хихиканье. Наверное, они мне не верят, так что я продолжаю.

Знаю – тут можно было бы уже и догадаться.

– Когда он спустился с лестницы, то сказал: «Это один маленький шаг для человека и огромный скачок для человечества!»

– Ты что, пытаешься шутить, Мина?

Олли – если кто тут и пытается шутить, так это он – встревает:

– Он долетел туда на лётике, Крис! Пришлось здорово поднапрячься!

Громкий смех. Кто-то ещё говорит:

– Так они выяснили, сделана Луна из сыра или нет?

К этому моменту все прямо-таки хохочут, а у меня от стыда горит лицо.

– Ну ладно, класс, успокойтесь, – преувеличенно терпеливо говорит Кристофер. – Мина. Я буду благодарен, если ты станешь вести себя немного серьёзнее и оставишь истории про высадки на Луну для уроков креативного письма с Клэр. Это же надо придумать!

Тут я уже не выдерживаю. Может, дело в стрессе, но я сама не понимаю, как вскакиваю, опрокидывая стул, и кричу:

– Но это правда! Это действительно было! Это одно из величайших достижений человечества! Корабль назывался «Аполлон-11». Я видела запись. Нил Армстронг и Базз… как там его…

– Пчёлка Баззи? – подсказывает Олли и начинает жужжать, и все просто покатываются со смеху, подвывая.

– Можете посмотреть на Ютубе! – ору я.

– Ладно! Достаточно! – кричит Кристофер. – Мина. Ты сейчас же выйдешь из класса. Иди посиди в коридоре. А вы, седьмой класс, – успокойтесь немедленно.

Так что я вылетаю за дверь. Всё, о чём я думаю, сидя в коридоре на скамейке, – это «Ненавижу это место».

Глава 14

Я просто хочу к маме. Хочу, чтобы она крепко обняла меня своими большими руками и сказала, что всё будет хорошо. Что, как бы странно я себя ни чувствовала, это пройдёт. Она бы объяснила, что происходит, и снова обняла бы меня, а потом пришёл бы папа и отпустил какую-нибудь дурацкую шутку – такую плоскую, что даже Алекс бы захихикала, и мы бы посмеялись все вместе, как раньше, до того, как родители начали постоянно спорить, а Алекс – закрываться у себя в комнате с компьютером.

Потом я бы пошла и выпила горячего шоколада с Моди у её буржуйки, и она проводила бы меня домой, и я приняла бы ванну, а мама или папа – или даже Алекс – почитали бы мне, а по телику не было бы никаких новостей о войне, а когда я проснулась, всё было бы нормально. А потом…

– Уилла? Ты в порядке?

Это голос Мэнни, но я не решаюсь даже посмотреть – вдруг что-нибудь ещё изменилось. Остаток дня я провела, совсем не открывая рта – что вообще-то тяжело, учитывая, сколько раз мне хотелось разинуть его от изумления. Теперь я стою в стремительно пустеющем школьном вестибюле, и мимо меня проносятся ребята. Никогда бы не подумала, что можно устать от ярких цветов, но теперь они меня просто раздражают.

– Уилла! – повторяет Мэнни. – Ты это видела?

Я неохотно поворачиваюсь и слежу за его взглядом. Толпа рассосалась, и теперь мы практически одни в вестибюле – смотрим на табличку на стене. На табличке – фотография важного вида седовласой женщины в строгом пиджаке, с голливудской улыбкой и пытливым взглядом.

БАРОНЕССА ФРАЙ УИТЛИ-БЭЙСКАЯ

Филантропка и мечтательница

Родилась в Уитли-Бэй

Её влияние поистине всемирно

Я пожимаю плечами.

– И что? Кто это вообще?

Мэнни ухмыляется.

– Ты что, не узнаёшь?

Я снова смотрю на фото.

– Нет. О чём ты, Мэнни? Перестань прикалываться. Я не в настроении. Я хочу свалить отсюда…

– Блин, да это же она! Твоя подруга – Моди! По крайней мере выглядит точно как она, разве нет?

Я приглядываюсь повнимательнее. Нужно признать, что сходство есть. Эта женщина стройнее, строже и лощёнее, чем та, которую знаю я, – кругленькая и взъерошенная, и всё же… Я мотаю головой.

– Не может быть, – говорю я.

– Почему нет? – не сдаётся Мэнни. – Ну в смысле – учитывая, сколько всего произошло…

– Это просто не она, ладно? Начать с того, что фамилия Моди не Фрай, – рявкаю я. – Она Моди Лоусон. – Мэнни притихает, и мы выходим из школы, но по пути я кидаю на фото ещё один взгляд украдкой.

Пять минут спустя мы оказываемся на побережье – никто из нас так и не произнёс ни слова. Такое ощущение, будто все эти странности лишили нас дара речи. Я просто иду, опустив глаза – на суперчистый, суперровный тротуар (никаких тебе коварных трещин, никаких собачьих какашек, как в Какашечном проулке), потому что уже устала удивляться – «Ого, глянь вон туда!» или «Это здание всегда было такого цвета?»

Мимо проносятся летающие сигары, фрирайды и прочий удивительный транспорт, но я даже не смотрю на них.

В конце концов мы оказываемся на Поле – неподалёку возводят новую сцену. Я решаю, что теперь можно спокойно поднять глаза, потому что единственное, что я вижу, – это коричневатый песок пляжа, а за ним – море. Хоть что-то осталось неизменным. И всё же… Может, мне просто кажется, но даже море выглядит как-то по-другому, хоть я и понятия не имею, как это возможно.

– Ну так, Мэнни, – наконец говорю я, – как ты думаешь, что произошло?

Я так и не узнаю, что он мог бы ответить, потому что он внезапно хватает меня за руку, ахает и говорит:

– Поверить не могу. Смотри!

В нескольких метрах от нас бредёт своей странной неуклюжей походкой, задрав толстый кошачий хвост, кобака. Какая-то пожилая пара остановилась посмотреть на неё издали, а остальные просто несутся мимо, не обращая на зверя никакого внимания.

Пожилая пара, впрочем, не впечатлена. Они просто стоят, слегка заинтересованные, и смотрят, как вы или я могли бы наблюдать за лисой, скажем, или белкой.

Через несколько секунд Мэнни уже заводит разговор.

Пара выглядит очень пожилой, и я немедленно узнаю леди в оранжевом – именно её я видела утром. Она снисходительно улыбается Мэнни, а потом замечает меня.

– И снова здравствуй, дружок! Это марфин, конечно! Только не говорите мне, что раньше никогда не видели марфина?

– Ну да, я это знал, – совершенно неубедительно говорит Мэнни.

– Конечно, знал! – оживлённо отвечает муж леди. – Вот – как думаешь, он голодный? – Он достаёт из сумки банан и даёт его Мэнни, и тот швыряет банан кобаке. Кобака вздрагивает и пятится.

– Не бросай так, сынок! Напугаешь его. – Старик медленно подходит и поднимает банан. – Просто протяни ему. Поверить не могу, что ты никогда раньше не видел марфина! Вот, просто стой смирно.

Мэнни так и делает, а я ловлю себя на том, что задерживаю дыхание, будто это поможет. Животное осторожно подходит, пока не оказывается достаточно близко, чтобы протянуть свою обезьянью лапку и схватить банан. По лицу Мэнни расползается улыбка, и он со смехом говорит:

– Ого! – пока я пытаюсь запомнить каждую деталь и проклинаю себя за то, что оставила телефон в… там, откуда я сюда попала.

– Ничего себе! – говорю я. – Так вы зовёте это марфином, потому что это помесь дельфина и… мартышки? – спрашиваю я леди. Она смотрит на меня как будто с жалостью и снисходительно кивает.

– А почему бы не кобакой? Полукошка, полу-собака?

Старик смеётся.

– Ха! А звучит неплохо! Очень умно. Кобака!

– А «сошка» звучит как-то глупо. Легко спутать с мошкой – а «мошка» уже занято, – подхватывает Мэнни и запинается, вдруг засомневавшись. – Правда же?

Старик смотрит на него как-то странно.

Загадочное существо отходит ещё немного, а потом садится и принимается жевать банан, не чистя, напоминая панду, которая ест бамбук. Но пожилую пару больше интересуем мы с Мэнни, чем кобака.

– Вы здесь недавно? – спрашивает леди. – Марфины ведь не такие уж и редкие, вы знаете?

Я говорю:

– Нет! То есть да. В смысле, вроде как. – Что-то всё не очень хорошо идёт. – Там, откуда мы, они не так часто встречаются. – Потом, чтобы избежать вопросов о том, откуда это мы, я говорю: – А где они живут?

Старик отвечает:

– В основном в дюнах. В пещерах. Кажется, этого я уже как-то раз видел. Он красавчик!

И тут кобака, доев банан, делает нечто, заставляющее пожилую пару восторженно выдохнуть. Зверь подходит к Мэнни и ложится перед ним, прямо как собака, требующая, чтобы ей почесали пузико. Мэнни приседает на корточки и повинуется, и кобака радостно ёрзает, а леди говорит:

– Никогда такого раньше не видела. Просто невероятно!

А её муж добавляет:

– Ты особенный, сынок! Наверное, у тебя настоящая связь с животными.

В конце концов кобака/марфин устаёт от почесушек и лениво удаляется, кинув на Мэнни взгляд на прощание. Пара тоже уходит, держась за руки и бросив дружелюбное «До встречи!», и мы с Мэнни остаёмся вдвоём.

– Мэнни. Мне кажется, у меня голова сейчас лопнет. Ты собираешься наконец рассказать мне, что, по-твоему, происходит? Потому что мне это всё надоело.

– О да. Приготовься. – Мэнни делает драматическую паузу. – Я думаю, мы перенеслись в будущее! – Он говорит это, уверенно кивая и довольно улыбаясь, и ждёт, что я стану восхищаться его гениальностью. Когда этого не происходит, он добавляет: – Ну знаешь, путешествия во времени и всё такое. Как в «Докторе Кто», только без ТАРДИСА! – Он говорит это жизнерадостно, будто только что сошёл с автобуса на остановке под названием «БУДУЩЕЕ».

Я на секунду задумываюсь, прежде чем разочаровать его.

– Но это бред какой-то, Мэнни. Мы по-прежнему в том же классе в школе, это во-первых. И на календаре на столе миссис Поттс сегодняшняя дата: я проверяла. Если мы перенеслись вперёд во времени – если это вообще возможно, а это невозможно, – тогда все, кого мы знаем, стали бы старше, разве нет? Или даже умерли бы.

Мэнни явно расстраивается, что его теория так легко развалилась, и бубнит:

– Ну да, наверно.

– Слушай. Куда бы мы ни попали, уж не знаю, что это за место, – я хочу вернуться. Я должна вернуться, Мэнни!

Он медленно моргает, глядя на меня из-под чёлки, и говорит:

– Вернуться? – Будто он даже не думал об этом.

– Да, Мэнни. Вернуться. Что-то произошло с нами в той пещере и… и… – Я даже не знаю, что. – Подумай, Мэнни, что ты почувствовал? Перед тем как мы вошли в пещеру, ты говорил мне, что чувствуешь Луну. – Я тороплю его. Он прищуривается.

– Суперлуние? Прилив? – тихо спрашивает он, будто мысленно расставляя что-то по местам, и я ахаю.

– Ну… видимо, так мы сюда и попали! Думаешь, может такое быть? – Я начинаю волноваться, а Мэнни, кажется, немного пугается. – Нужно немедленно пойти туда! Обратно в пещеру. Ну то есть – если всё началось там, то наверняка может там и закончиться?

Я схватила его за руку и уже думаю, как окажусь дома с мамой, папой и Алекс, когда с дороги доносится какое-то звяканье и знакомый голос зовёт:

– Мина!

Я поворачиваюсь и вижу, что над дорогой парит ярко-красная двухместная сигара. Я не сразу узнаю папу без бороды. Он говорит:

– Давай – запрыгивай!

Я перевожу взгляд с папы на Мэнни.

– Пап! Эм… привет! Я тут просто…

Что сказать? «Я тут просто собиралась вернуться в свой мир»?

Мэнни улыбается – моё замешательство его явно веселит, и я сердито смотрю на него. Он говорит:

– Секунду, мистер Ша… то есть Тед! Мне надо кое о чём поговорить с Уиллой… то есть с Миной. – Он отходит подальше и понижает голос, чтобы папа не услышал.

– Мне неприятно это признавать, Уилла, но, кажется, твоё объяснение куда лучше моего.

– Спасибо, – шепчу я, косясь на папу – он нетерпеливо дёргает звонок сигары.

Мэнни говорит:

– Прилив сегодня вечером в десять сорок. Увидимся там. Идёт?

Я с трудом сглатываю и хриплю:

– Идёт.

Мэнни машет папе, а я влезаю в огромную сигару.