Текст книги "Революция розг"

Кто он такой? А? Откуда он приехал?

Зачем? Скучали мы, что ли без него?

Приглашали мы его, что ли?

Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита

Глава 1

Пражский сиделец

Просыпаться, как всегда, не хотелось. Лев Борисович Липовский или (строго для своих!) Липа лежал, плотно зажмурив глаза, и старался дышать как можно медленнее и тише, – вдруг сон одумается и вернется? А вместе с ним вернутся желанные виденья, густо замешанные на воспоминаниях: замелькают знакомые лица, загудит возбужденный зал и он опять окажется в гуще таких родных и привычных событий…

Исчезнет Прага, как будто не было ее вовсе, исчезнет вместе со всеми своими сказочными башенками, шпилями и ломкими улочками, со степенной, уважающей себя рекой аккуратно порезанной мостами на ломтики, сгинет весь этот город – такой правильный, солидный, кичащийся принадлежностью к подлинной Европе, сгинет вместе с толпами скучающих туристов и сытых благополучных жителей…

А станет снова Москва – на несколько мгновений, между явью и забытьем, во всем своем варварском величии, дикая, непредсказуемая, но такая родная. А вокруг будет ворочаться и стонать в корчах огромная страна еще не знающая чем она станет завтра. Снова заревет в едином порыве, наваливаясь на жидкие кордоны, толпа, пахнёт гарью, лязгнут гусеницами танки, задрожат от близких залпов окна и посыплется горохом по железу бесконечная автоматная очередь.

Липа перевернулся на другой бок, пытаясь хотя бы обмануть уходящий сон, если уж договориться не удалось, и вроде мелькнуло опять в голове что-то из прошлой жизни: огромные кабинеты, бесконечные начальственные столы, вкрадчивая поступь царедворцев и шепот, шепот, шепот… Интриги, заговоры, многоходовки и подставы, огромная шахматная партия – только доска не в шестьдесят четыре клетки, а в одну шестую суши, и фигур тысячи, и вариантов миллионы, и цена победы покруче будет чемпионского титула…

«Ох уж эта цена победы! Никаким гроссмейстерам не снилась, – ибо нет в этом мире ничего слаще власти!»

Но сон не возвращался, тут еще какой-то дурной котяра заорал по-чешски на соседней крыше, сообщая просыпающемуся миру о своих проснувшихся желаниях, Липа в ответ выругался по-русски, отчего окончательно проснулся, повертелся еще немного с боку на бок, и, наконец, с самым безысходным видом открыл глаза.

«Эх, Россия… За что только невзлюбила ты непоседливого своего сына? Чем не пришелся он тебе по вкусу? Почему отвергла, так жестко и грубо?»

От всех этих мыслей и воспоминаний, от прерванного сна и скучной бессмысленности окружающей жизни Липа окончательно впал в дурное настроение. Хотя очень хорошо знал, что просыпаться надо только с улыбкой. Потом – пожалуйста: хочешь плачь, хочешь вой, а хочешь вообще в ящик ложись. Но это потом: днем, вечером, ночью, когда угодно – только не утром!

«Потому что утро оно ведь всякий раз как рождение – вот вроде тебя не было, а вот ты уже есть. А разве можно не радоваться своему собственному появлению?»

Липа сел, свесив ноги с огромной кровати с резными колоннами и балдахином, и совсем по-детски обиженно потер глаза, словно этим простым жестом можно прогнать надоевшую реальность и оказаться там, куда рвется душа. Но, как и следовало ожидать, ничего не изменилось, – вокруг по-прежнему были отделанные дубовыми панелями стены, наверху терялся в мутном утреннем сумраке готический свод, под ногами расстилалась огромная медвежья шкура, из темного зева камина тянуло запахом холодной золы.

– Н-да… – грустно сказала Липа, нарушив, наконец, гулкую тишину пустого дома. – Дела…

И, стараясь не прислушиваться к неизбежным в его возрасте ощущениям в разных органах, – как никак шестой десяток пошел, побрел умываться…

Потом был завтрак, который Липа с отвращением приготовил и без удовольствия съел.

– Давно пора взять повара, – совершенно по-стариковски брюзжал он, ковыряя подгоревшую яичницу. – И чего я дурака в самом деле валяю?

Но мысль о том, что кто-то чужой будет видеть его одиночество и его тоску вызвала отвращение. Может он, в конце концов, хоть когда-нибудь побыть один? Липа опять выругался, смахнул недоеденный завтрак вместе с посудой в мусорный мешок и пошел в кабинет, занимавший большую комнату на последнем третьем этаже дома. Там он писал мемуары – занятие еще более дикое и бессмысленное, чем попытка найти успокоение в снах.

Для разгона Липа перечитал последнюю написанную третьего дня страницу, однако написанное вызвало у Липы почти физическое отвращение, он скомкал бумагу и швырнул в угол, где уже белела небольшая горка таких же скомканных листов. После чего накинул пиджак и пошел бесцельно бродить по городу. Часа через два, когда в ногах приятно загудело, он с удовольствием выпил кружку пива и съел пару горячих сосисок с горчицей в привычной «Короне», после чего заглянул в городскую библиотеку, где его ждал чудесный стол у распахнутого в сад окна. Здесь можно было спокойно полистать свежие газеты и журналы на разных языках, не вступая ни с кем в разговоры и делая вид, что вокруг никого нет.

Особенно Липу привлекала российская пресса – с каким-то мазохистским удовольствием он читал о событиях на бывшей своей Родине, которая, как оказалось, вполне может обойтись без него, находил знакомый фамилии совершенно бездарных с его точки зрения деятелей которые почему-то по-прежнему были в деле, тогда как он…

Липа ругался вполголоса, расковыривая душевную рану, качал головой и тяжело вздыхал, вызывая искреннее сочувствие милой Катержины из отдела периодики. Покуражившись над собой в волю, Липа сдал прессу, бесцельно побродил по улочкам, перешел на другой берег, заглянул в один из парков у крепостной стены, пообедал в колоритном ресторане «У Мальтийских рыцарей», еще погулял и, наконец, кинул якорь в одном из многочисленных Градчанских подвальчиков пока теплый весенний день не сменился прохладным ранним вечером…

Допив кофе, Липа рассчитался и вышел на улицу. А там уже стемнело, схлынул дневной поток туристов, и только далекие шаги спешащего домой жителя нарушали выползавшую из подворотен тишину. Ему почему-то вспомнились многочисленные покушения, которые ему посчастливилось пережить, – где благодаря интуиции, где отлаженная служба безопасности спасала, но в основном ему просто везло. И хрупкая надежда вдруг забрезжила в исстрадавшейся Липиной душе.

«Ну, пусть хоть нападут на меня, отомстить попытаются за старые грехи или так, превентивно, чтоб не бояться моего возвращения в политику…»

Липа постоял несколько минут, привыкая к темноте, посмотрел налево, направо, пытаясь увидеть там силуэты подкрадывающихся врагов, но вокруг были только темные фасады домов и редкие тусклые фонари.

«Тоска… Какая тоска… Хоть волком вой…»

Липа который уже раз выругался – в жизни он столько не ругался! – и не спеша пошел вниз по самой середине вымощенной булыжником улицы туда где сквозь плотнеющий с каждой минутой туман еще поблескивала Влтава. У каждого темного проулка он чуть заметно напрягался, готовясь к нападению, но кроме сквозняка оттуда ничего не выскакивало.

«Пустое все, ничего особенного не случится… День, как день, прошел и ладно… Да только мало этих дней осталось, чтоб так бездарно их проводить…»

Ближе к реке туман сгустился, Липа даже почувствовал кожей его влажное прикосновение, но все равно пошел дальше, точно провоцируя возможных преследователей к активным действиям. К сожалению, никто не попытался, прикрываясь туманом, подкрасться к нему или хотя бы выследить. То ли это были слишком опасные и хитрые негодяи, то ли он просто никого не интересовал. И вообще весь этот мир – такой сказочный и таинственный с виду, был скучен, безопасен и предсказуем. Тут дома раздались в стороны, стало чуть светлее, и Липа вышел на площадь.

«Да разве это площадь!? – подумал он и вспомнил заполненные толпами людей бескрайние площади Москвы. – Какое-то все здесь маленькое, почти игрушечное…»

Потом была еще одна улица – пошире, древняя башня с совсем уже темной аркой, но там где должна была ожидать засада маячил аккуратный и вежливый до отвращения полицейский. Он доброжелательно улыбнулся пожилому солидному господину, его лицо буквально светилась заботой и предупредительностью.

А на Карловом мосту туман совсем сгустился, фигуры стоящие по бокам приобрели вид грозный и загадочный, и Липа невольно ускорил шаг, заметив, как одна из них пришла в движение и начала раздваиваться. Но очевидный запах пива и невнятное бормотание тотчас рассеяли иллюзию, превратив наемного убийцу в банального любителя выпить.

– Решительно ничего не может произойти в этом болоте! Ничего! – с совершеннейшей тоской в голосе пробормотал Липа, проводив взглядом пошатывающуюся фигуру.

А еще в голове мелькнула противная, но, увы, верная мысль о пришедшей старости – обеспеченной, спокойной и бессмысленной, и о бурно проведенной жизни которая окончательно осталась в прошлом и лишь воспоминания будут теперь ее гаснущим эхом.

Но как страшно, как чудовищно он ошибался! События уже накатывались, надвигались, близились, совсем чуть-чуть осталось и рухнет, разлетится на тысячи осколков вся эта скучная безмятежная жизнь, грянет гром среди ясного неба и история востребует своего забытого героя…

Глава 2

ЧК не дремлет

Просыпаться, как всегда, не хотелось. Николай Дмитриевич Исаев или (строго для своих!) Митрич, не открывая глаз, протянул руку и безошибочно щелкнул по кнопке трезвонящего будильника. Стало тихо, только в квартире наверху слышался надрывный свист забытого чайника, да за открытым окном радостно тренькала птичка неизвестной породы, предвосхищая близкий восход. Митрич сперва позволил себе полежать еще пару минут, но, тотчас устыдившись собственной слабости, открыл глаза и сел.

– И зачем вскакивать каждое утро в такую рань? – пробормотал Митрич. – Объект все равно раньше полудня из дома не выходит!

Но тут же сам себе одернул:

– Дисциплина есть дисциплина! Прошла команда «подъем!», значит подъем!

И, стараясь не прислушиваться к неизбежным в его возрасте ощущениям в разных органах, – как никак шестой десяток пошел, побрел в сторону ванной для проведения водных процедур…

Надо сказать (только очень тихо, чтоб враги не услышали!), что Митрич имел чин полковника, служил в ФСБ и был приставлен к Липовскому для контроля и наблюдения. Случилось это так…

Несколько лет назад, когда слегка разгромленный и немного затравленный Липовский метался по бескрайним российским просторам, всячески мутя воду и пытаясь повернуть время вспять, в узком кругу очень важных персон состоялось маленькое, но очень важное совещание сильно смахивающее на обсуждение судьбы Маугли на Скале Совета. Однако вместо безобидного и милого человеческого детеныша на повестке дня стоял Липа.

Большой белый волк Акела назначенный вести совещание положил на середину большого круглого стола фотографию Липовского в плавках и темных очках на фоне синего моря и белого паруса:

– Смотрите, о волки! Смотрите внимательно!

Все дружно посмотрели на фотографию, переглянулись и задумались. Только старый Балу продолжал с важным видом дремать в своем председательском кресле довольно явственно похрапывая.

– Закон вам известен! Стая должна решить судьбу этого, – Акела бросил брезгливый взгляд на практически голого Липу, – этого, я бы сказал, лягушонка лишенного шкуры.

– Он мой! Отдайте его мне! – зарычал тигр Шер-Хан, который хоть и был в штатском, но погоны и портупея так и выпирали из-под полосатой шкуры. – Зачем в стае земноводное не только без шкуры, но и без совести?

– Очень, очень тонко подмечено! – подал голос шакал Табаки, почтительно заглядывая в пасть Шер-Хану. – От него один вред и безобразие!

Тут ни с того ни с сего проснулся Балу. Он вообще обладал такой способностью просыпаться в самый нужный момент, когда все про него уже забыли.

– Я тут, понимаешь, подумал… – Балу сделал многозначительную паузу, чтобы присутствующие смогли по достоинству оценить случившееся. – Да, подумал… Надо бы его… Того…

Глаза Шер-Хана вспыхнули желтым хищным огнем, и он с вожделением поскреб когтями оставляя на полированной поверхности стола глубокие неровные борозды.

– А мне кажется, – вкрадчиво, но очень убедительно заметил удав Каа, который еще не был назначен главным в джунглях вместо старого Балу, но на деле уже считался таковым, – что имеет смысл ничего не предпринимать.

– Как прикажешь тебя понимать, Каа? – с трудом сдерживаясь, спросил Шер-Хан.

– Да, – поддержал вопрос Акела, – странно как-то получается. Вроде собрались меры принять…

– Подумайте, что может нам сделать голый лягушонок? – Каа свел и без того близко посаженые глаза к носу. – Абсолютно ничего. Тогда зачем нам портить имидж стаи какой-то бессмысленной расправой?

– А если он… – осторожно поинтересовался Табаки, поглядывая то на Шер-Хана, то на Каа: как бы не ошибиться в критический момент в выборе жизненной позиции.

– Если он попытается нам мешать, – Каа выразительно сделал из хвоста петлю похожую на фигу, – то мы его слегка придушим.

– Чего ждать-то? – возразил Шер-Хан еще не утративший надежды поужинать. – Сразу все и сделать. Как говорится, не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня!

– Не надо бояться попасть на завтрак к своему несъеденному вовремя ужину, – с глубокомысленным видом изрек Каа и вдруг резко повернулся к оппоненту, так что их взгляды скрестились. – Известный враг, тем более находящийся под контролем, куда лучше неизвестного. Он доступен и предсказуем, а значит безопасен.

Шер-Хан попытался отвести глаза, но не смог. Осталось послушно заворчать, поджать хвост и заткнуться. А Каа, который казалось не заметил произведенного эффекта, продолжал:

– На этом, полагаю, вопрос можно считать решенным. Если, разумеется, у Балу нет возражений… – и Каа посмотрел в его сторону своим гипнотическим взглядом.

– Я что… Я с народом… – Балу беспокойно заворочался и, не открывая глаз, потер лапой затылок. – А что касается лягушонка… Если кого мое мнение, понимаешь, интересует…

– Интересует! Обязательно интересует! – Табаки почтительно завертел хвостом и прижал уши. – Ваш огромный опыт, ваша интуиция, ваши смелые решения…

Но Балу в ответ только помотал головой, точно отгоняя докучливых насекомых, буркнул что-то невнятное и захрапел в полную силу…

Итак, судьба Липы была решена, решена вроде бы удачно для него, хотя и с некоторыми оговорками. Ну а дальше включилась бюрократическая машина превратившая рыхлый фарш сырых начальственных рассуждений в крепкую, хорошо прожаренную тефтелю приказа:

«Липовского Льва Борисовича от государственных органов изолировать. Распространить информацию о нежелательности сотрудничества с ним во властных структурах. Публичную активность в СМИ ограничить, по возможности в неявной форме. Препятствий для выезда за рубеж не чинить, но придать сотрудника для постоянного наблюдения. В случае попыток возврата в политику – нейтрализовать»

Однако особого вмешательства не понадобилось: государственные органы и СМИ, партнеры и союзники, друзья и знакомые, очень четко уловив чуть заметные дуновения политического ветерка, сами собой, безо всякого внешнего давления дружно повернулись к Липе спиной и тем, что является ее естественным продолжением. При встрече старались перейти на другую сторону, в смысле выехать на встречную полосу – пешком-то они ходить давно разучились. Его перестали приглашать на разные мероприятия и просто в гости. Даже к телефону не подходили, а если уж нарывались на Липу, то начинали бессовестно врать:

– Извините, Лев Борисович, но меня нет в кабинете!

– А когда будете?

– Совершенно невозможно представить! Столько дел, столько дел. Но я обязательно передам себе, что вы звонили…

Ну а что касается публичной активности, то тут и говорить нечего: Липовский покинул газетные полосы и телеэкраны со стремительностью человека упавшего с лестницы: только что мы видели, как он бодро стучал молотком, забивая гвоздь, а теперь только легкий дымок вьется над свежепробитой дыркой в полу…

Поскольку Липа на историческом совете стаи не присутствовал, и о гуманном к себе отношении главного по джунглям удава не знал, то начавшаяся травля была вполне естественно воспринята им как прелюдия к полному уничтожению, возможно даже физическому. Мало ли на него покушений было? И не сосчитать!

В самом мрачном настроении бродил он по своему загородному дому, пытаясь найти выход и ругая самыми последними словами изменников и предателей:

– Жадною толпой теснились вы вокруг, пока я в силе был, но стоило врагам взять верх, как изменились вы и повели себя так гадко!

В широкие окно было отлично видно, как разбегается домашняя челядь и охрана, таща с собой кто что успел схватить, да окрестные селяне, вспомнив далекое революционное прошлое, крушили на металлолом потрясающей красоты забор фигурного литья, хищно поглядывая на барский дом с колоннами:

– Эх, народ, а не пора ли кровопийцу разжиревшего к ответу призвать? Ишь развел тут кулацкое подворье!

И тогда произошло именно то, на что рассчитывал мудрый Каа, и чего не поняли ни кровожадный Шер-Хан, ни старый Балу, ни шустрый Табаки, ни медлительный Акела – Липовский подергался туда-сюда как прилипшая муха, да и сбежал. Мол, если не люб я вам, так навязываться не буду! Гордый оказался…

Весть об отбытии Липовского с места постоянного жительства застала генерала Сундукова на рабочем месте. Он как раз важные мысли обдумывал. Во сне. И тут вдруг зашёл секретарь Василий с докладом – так, мол, и так: был Липовский, да сплыл.

– Ну и хрен с ним! – отмахнулся генерал, который очень не любил, когда посреди мыслительного процесса будили.

– Так по нему особое указание имеется, – Василий почтительно достал из папки бумажку. – Придать сотрудника для постоянного наблюдения.

– Сотрудника говоришь… – Сундуков привёл спинку кресла в вертикальное положение и с ходу принял решение. – Митрича пошлём! Самое ему там место…

И надо же такому случиться, что именно в это историческое мгновенье зазвенел требовательный звонок особо важного телефона с сияющим гербом на диске.

– Кто там у нас за Липовским присматривать будет? – спросил наиглавнейший руководитель

– Полковник Исаев! – отрапортовал Сундуков.

– Митрич что ли? Так он же давно на пенсии!

– Никак нет, по-прежнему в строю! Самый наш опытный сотрудник. Очень тонко обстановку чувствует.

– Да, старую закалку никакая перестройка не берет. Хотя зануда он, каких мало…

– Так это же хорошо, бульдожья, что называется, хватка!

– Ну что ж, Митрич так Митрич…

Получив одобрение наиглавнейшего руководителя, Сундуков облегчённо вздохнул и велел тотчас писать приказ. Что же касается самого Митрича, то он воспринял задание совершенно спокойно: надо проследить – проследим, надо будет нейтрализовать – нейтрализуем. Какие проблемы?

Глава 3

Старый гобелен

Это был самый обычный день, ничем не отличающийся от бесконечной череды дней прошедших и дней грядущих. Утро как всегда не сложилось: тяжелое пробуждение, недосмотренные сны, подгоревшая яичница, которую пришлось выкинуть вместе с тарелкой, и безуспешные попытки писать мемуары, завершившиеся комканием бумаги и швырянием ее в угол.

А ближе к полудню случилось совсем неприятное: стоило Липе расположиться в кресле с книгой в руках, как висевший на стене гобелен с пастушкой у ручья издал странный скрипящий звук и с легким шуршанием соскользнул вниз, накрыв беднягу с головой. То ли гвоздь не выдержал, то ли ткань расползлась…

Перепуганный Липа, ругаясь и чихая от пыли, выскочил из-под гобелена, в порыве гнева пнул ни в чем не повинную пастушку и даже собрался выкинуть ее совсем, как нечто странное привлекло его внимание: пастушка-то оказалась с бородой!

– Не понял… – пробормотал Липа, изучаю столь странную метаморфозу. – Откуда у пастушки борода?

Однако все оказалось куда проще: пастушка по-прежнему любовалась собой в воде лесного ручья, и ее розовые щечки оставались такими же розовыми, а вот на обратной стороне гобелена, которую, собственно, и рассматривал Липа, оказался бородатый мужик.

Мужик сидел в кресле с высокой спинкой и мрачно смотрел в большую книгу с непонятными геометрическими фигурами на обложке, причём вместо лампы на столе стоял череп со светящимися глазницами!

– Колдун какой-то, – довольно равнодушно заметил Липа, рассматривая потертое изображение. – Или алхимик…

Но чем дольше он смотрел, тем яснее становилось, что нечто подобное он видел раньше, – может вместе, может частями, но видел. Это был похоже на долгое и мучительное узнавание старого знакомого, когда правильный ответ нахально вертится буквально перед носом, но в руки категорически не дается. Липа походил вокруг, посмотрел с разных сторон – изображение показалось еще более знакомым, но в чем там таилась изюминка, все равно не прояснилось.

– Ладно, – Липа махнул рукой и вышел из кабинета, – потом вспомню…

Совершив привычный моцион и наскучив пустопорожним хождением по знакомым улицам, Липа посмотрел на часы и решил, что, пожалуй, можно и пообедать. Тем более что он как раз подошел к довольно симпатичному ресторану с хорошей кухней, где довольно часто бывал. По традиции, прежде чем зайти, Липа попытался прочитать длинное название, но как всегда не преуспел:

«И зачем только они латиницу приняли? – опять же по традиции подумал Липа, – Кириллица славянским языкам куда больше подходит… Во всяком случае по пять букв на один звук подбирать не приходится!»

Помимо сложного названия, ресторан был славен замечательным видом: столы стояли прямо на открытой террасе выступающей из крепостной стены Пражского Града (представляете себе ресторан в Кремлевской стене?), так что весь старый город смотрелся дорогой разноцветной игрушкой, а серая полоска реки напоминала оброненную рассеянной красавицей шелковую ленту. Впрочем, вид Липу не волновал совершенно, поэтому он неизменно садился спиной к балюстраде, чем немало удивлял и посетителей и обслуживающий персонал.

За обедом как-то незаметно вспомнилась неожиданная находка, мысль побежала странной извилистой дорожкой, уходя все дальше и дальше в туманные дебри подсознания, и когда почтительный официант подал дорогому гостю кофе и коньяк, Липа вдруг вскочил, бросил на стол деньги и чуть ли не бегом выскочил из ресторана.

– Фи, – сокрушенно покачал головой пан Зденек, который как всегда в это время пил свое пиво в тихом уголке террасы, – разве можно так выскакивать из приличного ресторана?

– А с виду вполне солидный господин… – поддержал его пан Йосеф, который как всегда в это время тоже пил свое пиво за соседним столом и придерживался тех же строгих правил.

Но Липе в этот момент было наплевать на хорошие манеры. Его терзала одна очень странная мысль относительно найденного гобелена, не мысль даже – ощущение, и он спешил все проверить, пока оно вибрировало в голове. В дверях кабинета Липе вдруг стало страшно, – а если его догадка верна? Если все обстоит именно так? Но он взял себя в руки и, включив свет, подошёл к гобелену…

– Да! Я не ошибся: это мое лицо, – голос Липы немного дрожал, – только с бородой. Не просто кто-то похожий, а именно я!

Липа схватил зеркало, приставил к подбородку какую-то подвернувшуюся под руку тряпку и стал сравнивать два лица. Первое потрясение прошло, и теперь он действовал методично и четко. Впрочем, ничего нового найти не удалось, – первое впечатление оказалось абсолютно верным.

– Кто мог изобразить меня на старинном гобелене? – спросил Липа свое отражение в зеркале. – Как и когда он попал сюда? Зачем это было сделано?

В голове вдруг замаячил бред коварного заговора против него, Липовского, страх стал накатываться холодной липкой волной. И, кажется, ступени заскрипели под тяжелыми шагами врагов, и за занавеской нарисовалась зыбкая тень мстителя, и холодный пот побежал по спине…

– Стоп! – почти закричал Липа. – Все это чушь! Мы просто очень похожи. Может даже родственники. Разве разберешь теперь с кем согрешила когда-то моя двоюродная пра-пра-пра-бабушка?

Он осторожно потрогал старую потертую ткань, всмотрелся в детали, пытаясь убедить самого себя, что изображение было сделано очень давно и никак с ним нынешним не связано. И побледнел второй раз за вечер, поняв, что в качестве фона на старом гобелене представлен его собственный кабинет!

– Вот одно окно, вот второе – переплет передан абсолютно точно, вот сводчатый потолок, вот выложенный кирпичом узор…

Липа нашел ракурс, с которого смотрел неизвестный художник, и окончательно убедился в абсолютном сходстве:

– Не считая черепа и книги, все совпадает, – Липа всмотрелся в картинку. – Да, и еще этот черный квадрат в правом углу комнаты. Очень странно…

Но это был не просто черный квадрат и тщательно прорисованная ниша в стене, такая глубокая, что задняя стенка терялась в темноте. А на стене кабинета в этом самом месте оказалась квадратная плита с вырезанным рисунком. Липа не раз цеплялся за него взглядом, но никогда не понимал его смысла. Не понял он его и сейчас, но за плитой, которой раскололась после пары добрых ударов канделябром, действительно оказалась ниша.

Дрожа от возбуждения – что там?! – Липа, на всякий случай обмотав руку полотенцем и прикрывая ладонью глаза, как будто из пыльной темноты может выскочить змея, осторожно залез внутрь и с трудом вытащил оттуда огромную книгу. Ту самую, судя по рисункам на обложке, что читал мужик с бородой…

Почистив находку от пыли, Липа открыл книгу и на первой же странице увидел самосветящийся череп с гобелена! Просто мистика какая-то… Под черепом имелась надпись странными угловатыми буквами в которых Липа с трудом узнал изуродованную практически до неузнаваемости латиницу.

– Кэ, рэ, а, нэ… – Липа старательно, как первоклассник читал по буквам, когда на третьем слове раздался резкий хлопок, свет мигнул, пахнуло какой-то гадостью, и из камина в облаке потревоженной золы выкатился череп. Он покатался немного по кабинету, отряхиваясь и приводя себя в приличный вид, задумчиво пошевелил нижней челюстью и, подкатившись к ногам окаменевшего от ужаса и удивления Липы, весело загорелся обеими глазницами.

– Ни хрена себе… – только и смог сказать Липа. – Что это я такое сделал?

Липа осторожно закрыл книгу и, стараясь не смотреть на оригинальный светильник, выскочил из кабинета. Плотно закрыв за собой дверь, он с такой скоростью помчался вниз, что ступеньки не успевали скрипеть, а только испуганно ойкали. Оказавшись на кухне, Липа первым делом включил весь свет, потом привалил дверь табуреткой. После чего, не тратя время на формальности типа рюмки, ломтика лимона и задумчивого выражения лица, засосал прямо из бутылки добрый глоток коньяка.

Да, картина сложилась дикая, но совершенно понятная: волею случая Липа овладел магической книгой, видимо очень древней. Сила в этой книге скрыта страшная, – один череп чего стоит! И это, между прочим, только первая страница.

– Если удастся разобраться что к чему, как вообще эта книга работает… – Липа бегал по кухне, жестикулируя бутылкой. – Это же такого можно наворотить!

Перед его горящим взором представился вдруг украшенный золотыми кистями и позументами конь белой в абрикосах масти, и он, Лев Борисович Липовский, верхом на этом коне. А вокруг ликующая Москва встречает своего вернувшегося героя…

– Да, с этим стоит повозиться! – Липа сделал еще один глоток (грамм на сто, не меньше), тяжело вздохнул и добавил с горечью повидавшего виды ветерана: – Ну а не получится с белым конем ничего, зато сейчас хоть каким-то делом займусь…

Глава 4

Тени прошлого

Среди бесконечного многообразия человеческих типов встречаются люди настолько яркие, что в любой, самой невзрачной одежде они буквально бросаются в глаза. И ладно бы, если что-то необычное при этом делали, так нет: они замечаются и запоминаются, даже если тихо и спокойно сидят на бульварной скамейке с газетой в руках! Из таких людей получаются отличные политики. Их не надо рекламировать – достаточно один раз показать такого, и вот его уже узнают на улице и в общественном транспорте. Именно таким был Липа.

Митрич же напротив всегда и всюду оставался незамеченным. Надень на него красный плащ с капюшоном, дай в руки огромный топор и пусти на улицу – в лучшем случае решат, что он лесник из службы озеленения, отвернутся и через тридцать секунд забудут. Спаси он при большом стечении народа рыбака утянутого в реку хищным карасем-мутантом, и тогда никто не сможет описать героя: очевидцы с растерянными лицами будут переглядываться и ссылаться на общую неразбериху. Вроде как был кто-то, лазил в воду, а больше ничего… Из таких людей получаются отличные разведчики, способные годами выслеживать врага, выслеживать с самой близкой дистанции и оставаться при этом незамеченным.

Вот Липа в плетеном кресле со скучающим видом обедает под прохладным тентом (фазан, трюфели, немного сыра и полбутылки шампанского), размышляя о магии и ее практических приложениях. Ничего вроде особенного, но на него невольно поглядывают не только соседи по ресторану, но и прохожие.

А вот Митрич, героически вдыхая ароматы хорошей кухни, закусывает на лавочке в соседнем сквере (булка с сосиской и пиво), пытаясь понять, почему объект стал так много времени проводить дома и чем он вообще занимается до глубокой ночи в своем кабинете. Разве кто-нибудь на него смотрит? Да никто! В принципе он может безо всякого ущерба для дела спокойно сесть за соседний столик и следить за Липой оттуда…

К сожалению, денег на ресторан у Митрича не было. Дело в том, что Центр держал своего агента на голодном пайке – и объект не слишком важный, если не сказать вообще никому не нужный, и скудного бюджета на всех не хватает. Тем более Митрич не имел привычки жаловаться на безденежье:

– Если дали мало денег, значит нашли им более важное применение! – размышлял Митрич, подсчитывая скудную наличность. – Страна большая, мало ли какие срочные нужды могут быть…

В итоге ему приходилось довольствоваться маленькой однокомнатной квартиркой на предпоследнем этаже (аккурат напротив Липиного особняка!), одеваться и питаться крайне скромно, и даже подрабатывать в свободное время переводами технических статей по первой своей гражданской специальности ветеринара. А еще он в целях экономии бросил курить, чем очень гордился!

В тот день Липа гулял особенно долго, у Митрича даже сложилось впечатление, что он что-то ищет. И еще этот странный сверток, явно тяжелый, который Липа целый день таскал, не выпуская из рук. Короче говоря, было о чем задуматься! Однако Митрич не забивал себе голову бессмысленными вопросами:

– А куда это он идет? А что это он ищет?