Текст книги "Штопальщик времени"

«Придёт весна, деревья зацветут…»

Анаит медленно летела в синем небе над ослепительно-белой, похожей на головку сахара, вершиной горы Арарат. Звучала негромкая музыка. Вдруг стало тихо. Анаит открыла глаза. Увидела, что лежит в тёмной комнате. Вспомнила, что на днях её выписали из больницы, где ей сделали операцию на сердце, теперь она дома. Не в родительской квартире на улице Теряна, где в советские времена звенел смех Маро, слышались голоса поэтов, писателей, учёных, художников, шумно отмечались дни рождения, юбилеи, пенилось вино в бокалах, кто-то играл на пианино, кто-то пел. Не в этой квартире, где давно пора сделать ремонт: на потолке – тёмные пятна, со стен осыпается штукатурка, половицы проваливаются, перекошенные двери не закрываются, она лежала на тахте в чистенькой после недавнего евроремонта квартире сына Аги и его жены Шушан, их детей, Ануш и Айка. В дальнем углу комнаты горел ночник, на тумбочке лежал телефон. Анаит высунула из-под одеяла руку и подняла трубку. Гудка не было. За дверью слышались спорящие, но приглушённые голоса: Ануш и Айк чего-то требовали от Шушан, она им отвечала: «Тихо, Нунуш больна, не говорите громко!»

– Ага! – позвала Анаит.

Никто не услышал её.

Анаит дотянулась до бронзовой вазочки на тумбочке и смахнула на пол. Послышался звон.

Дверь открылась, вошёл Ага.

– Проснулась? Ну, как ты? Лекарство дать?

– Включи свет, – сказала Анаит.

– Твой врач Анатас сказал, что тебе нужен покой, хорошее питание и никакой работы. Ни телефонных разговоров, ни переговоров, никаких выходов на демонстрации протеста, особенно ночью, в проливной дождь. «Пусть молодёжь борется за свои права! – сказал Анатас. – С нас хватит!»

– Раньше он ходил на демонстрации, – вздохнула Анаит. – Ладно, включи большой свет.

Ага включил люстру. Анаит зажмурилась, потом широко открыла глаза.

– Телефон! – потребовала она.

Ага покачал головой, но всё же включил телефонный провод в розетку.

Анаит подняла трубку, гудок был.

– Мне надо позвонить.

– Кому? – спросил Ага.

– Одному человеку из министерства иностранных дел Швеции.

– Нильсу? – вспомнил Ага.

– Да. Я обещала ему позвонить, договориться, что осенью на международной конференции выступлю с докладом. Это важно.

– Нет, – покачал головой Ага. – Анатас сказал: «Работа через месяц-два, не раньше!»

– Тогда принеси мне свой ноутбук и покажи, как послать сообщение.

– Зачем тебе ноутбук? – нахмурился Ага.

– Общаться с теми, кто далеко. Даже королева Англии, Елизавета, попросила научить её пользоваться ноутбуком. Чтобы общаться по Интернету со своими внуками, принцами, а она ведь старше меня!

– Нунуш, королева Англии, может, и старше тебя, но она ходит в туфлях на каблуках, а ты не можешь, у тебя ноги болят. И королеву Англии лечат сто врачей, а тебя один Анатас. Твои внуки за дверью, можешь общаться с ними без Интернета.

– Почему Ануш и Айк капризничали? Чего они просили? Я слышала, – сказала Анаит.

Ага вздохнул.

– Айк хочет, чтобы ему купили виолончель, учительница из музыкальной школы сказала, что нужна хорошая виолончель. Арам Саркисян продаёт виолончель, готов получать плату по частям, но всё равно, это дорого.

– Соглашайтесь! – кивнула Анаит. – у него чудная виолончель, я помню. Если Айк научится играть на виолончели, он будет выступать по всему миру, как Мстислав Ростропович!

– Ануш говорит: «Если Айку купите виолончель, то и мне купите новую скрипку, я уже выступаю с концертами!» – засмеялся Ага.

– Ануш выступает с концертами? – удивилась Анаит.

– В школе, – ответил Ага. – А ещё Айк говорит: «Купите мне маленький телескоп, я хочу смотреть на звёзды, как дядя Беник в Бюраканской обсерватории».

– Умница! – умилилась Анаит. – Надо попробовать достать телескоп, хоть маленький. Но хорошо, что ты напомнил мне про Бюракан. Через две недели там откроется международная конференция астрофизиков, посвящённая столетию обсерватории, со всех концов света приедут астрономы, учёные с мировым именем, они пойдут на могилу дяди Беника – ведь это он открыл «Галактики Маркаряна», пойдут на могилу его сестры, твоей бабушки Маро, а у неё на могиле всё ещё нет памятника. Надо найти большой красивый камень и отвезти в Бюракан.

– Простой камень? – усомнился Ага.

– Простой, но красивый, какой-нибудь особенный, как метеорит. Раз памятник Маро ещё не готов. Может, позвонить Гургену? Он любил Маро, её стихи… Дай-ка трубку!

Ага поднёс матери телефон. Анаит набрала номер.

– Гурген, дорогой, это Анаит. Ничего, уже дома, чувствую себя хорошо. Гурген, у меня к тебе просьба. Нет ли у тебя в мастерской какого-нибудь красивого большого камня? Мы ещё памятник для Маро не поставили, а в Бюракане скоро конференция, приедут учёные, надо, чтобы на могиле Маро был хоть камень с табличкой. Есть? Лабрадорит? Чёрный, с цветными переливами в сине-зелёных тонах? Ой, как красиво, спасибо, родной! Ага сейчас заедет, возьмёт. Большое спасибо! Привет Роксане.

Анаит положила трубку, посмотрела на Агу.

– Ну вот, поедешь сейчас в его мастерскую с кем-нибудь из своих друзей-бездельников…

– Почему бездельников? – возмутился Ага.

– Ладно, просто так сказала, поезжай с кем-нибудь из своих друзей, забери камень, а завтра поедешь в Бюракан, отвезёшь камень на могилу Маро.

– А машина туда поднимется? Может, там дорога обвалилась, по ней наверх не взобраться?

– Тогда попросишь в ближайшем селе буйволов и на них втащишь камень наверх.

– А есть ли там буйволы?

– Буйволы в Армении, те самые, которых писал Мартирос Сарьян на своих картинах, слава богу, ещё есть, не перевелись. А что Шушаночка готовит?

– Мясо с фасолью.

– Шушан! – позвала Анаит.

В комнату вошла рыжеволосая Шушан.

– Что делаешь, милая?

– Мясо с фасолью. Сейчас покрошу укроп.

– Хорошо, что укроп добавишь, а то чувствую – запах не тот. И базилик добавь, хорошо?

Шушан кивнула, ушла на кухню.

На тумбочке зазвонил телефон. Ага поднял трубку: «Алло! Да… Госпожу Анаит Баяндур? Сейчас!» Прикрыл трубку рукой и шепнул: «Тот самый Нильс из Швеции, которому ты хотела звонить».

– Сейчас! Одну минуту…

Анаит вынула из ящичка тумбочки ожерелье из пластинок, похожих на золотые листочки, накинула на шею, надела на руку серебряный браслет с бирюзой, встряхнула кудрявой головкой, после этого подняла трубку.

– Алло? Нильс, дорогой, как я рада слышать твой мужественный голос! Так и вижу перед собой твоё умное лицо! Значит, конференция будет? Я приглашена? Да, готова, доклад уже отпечатан. Спасибо, дорогой, так хочется скорей увидеться! До встречи! – И Анаит, улыбаясь, положила трубку.

– Ты с ним так кокетничала! – покачал головой Ага.

– Но это же нужно для Армении! – засмеялась Анаит. – Нам нужен совместный проект с ними! И они дают гранты! Потом он, действительно, умнейший человек! И очень обаятельный! И симпатизирует мне! Что в этом плохого?

Ага, качая головой, смотрел на ожерелье.

– Почти как золотое! Ты в Париже его купила? Конечно, уйму денег истратила. Лучше бы пальто себе купила.

– Но мне хотелось именно это ожерелье! Оно недорогое, это бижутерия! Но я в нём чувствую себя царицей! Знаешь, мне кажется, я уже выздоравливаю. Давайте обедать не на кухне, а здесь, в комнате. Выдвинем на середину стол, накроем праздничной скатертью и будем обедать. Айк! Ануш! Идите сюда!

В комнату вошли дети, подошли к тахте, на которой она сидела.

– Нунуш, ты выздоровела? – погладил ей руку Айк.

– Да, милый, и мы будем обедать здесь, тяните на середину стол, я поднимусь, сяду вместе с вами.

Ага и Айк притащили из угла комнаты стол на середину. Ануш вытащила из комода белую скатерть с вышивкой, стала расстилать.

– А этот стол ещё можно раздвинуть? – подёргал Айк за столешницу.

– Можно, но сейчас не надо, нам хватит, – ответила Анаит. – Мы раздвинем этот стол тогда, когда к нам приедет из Канады Маленькая Маро со своим мужем. Хоть бы он нам понравился! Приедет из Швейцарии Анечка, надеюсь, она всё-таки полюбила Швейцарию и нашла там себе друзей. Мы раздвинем этот стол, устроим пир, когда Ага, наконец, защитит свою диссертацию…

– По какому предмету? – удивился Ага.

– Хоть по биологии, хоть по древнеперсидскому языку, лишь бы, наконец, поставить точку в твоей бесконечной аспирантуре, – вздохнула Анаит. – А ещё мы устроим пир, когда Ануш закончит консерваторию и будет выступать по всему миру с концертами. И когда Айк станет… кем ты станешь, Айк?

– Акробатом, – сказал Айк.

– Может, акробатом, может, астрономом, как дядя Беник, может, ты даже откроешь какую-нибудь звезду или туманность… Но только не чёрную дыру! Хватит с нас чёрных дыр, не надо, не надо!

– А ты? – спросил Айк. – Что ты будешь делать?

– Я? – сказала Анаит. – Ну, что-нибудь придумаю… Вот поправлюсь…

Она посмотрела в окно и сказала задумчиво: «У вашей прабабушки Маро было одно стихотворение:

 
Придёт весна,
Деревья зацветут,
И будет горячей
И справедливей солнце,
Тогда вплывёт в твоё оконце
Невидимый кораблик из лучей…
 

– Вот, буду ждать этот кораблик! – сказала Анаит.

Анна Сергеевна

Сказочным был город Баку! Попадая в него, я начинала чувствовать, что вокруг опасности, приключения, сдвиг во времени, то ли это времена арабских сказок, то ли нынешние дни. Казалось, здесь живут джинны, красавицы, воры, плуты, правители, шахи, коварные визиры, на современном языке – премьер-министры. Здесь можно было встретить старушек, похожих на мать Ашик-Кериба, ослепшую от горя, от слёз по пропавшему сыну, но чудесным образом прозревшую, когда он вернулся домой живым-невредимым.

С такой старушкой – будто из сказки! – мне довелось встретиться в Баку, в начале восьмидесятых годов.

Я прилетела в Баку поздно ночью, наивно полагая, что машина, водитель и номер в гостинице мне будут обеспечены руководством киностудии, как мы и договаривались по телефону. Но в ночном аэропорту встречающих не оказалось, и я села в такси, попросила водителя отвезти меня в центр Баку, на улицу Хагани, помня слова моей московской подруги Нины: «В случае чего можешь остановиться у моей мамы, адрес такой-то. Войдёшь в арку, во двор, поднимешься по лестнице на второй этаж, слева будет её дверь». Но ни арки, ни описанного Ниной двора этой ночью в Баку я не обнаружила. Проведя бессонную ночь с испуганным вахтёром в приёмной какого-то помпезного учреждения, находящегося по записанному адресу, утром я дозвонилась до киностудии и благополучно перебралась в гостиницу. Но вечером всё-таки отправилась искать эту злополучную арку и двор, в конце концов, есть они в этом городе или нет? Очень быстро нашла арку на другой стороне улицы (адрес был записан неверно). Вошла в типичный бакинский дворик с верандами, выходящими во двор, с деревянными скрипучими лестницами, с единственным кривым деревом посреди двора. Поднялась по лестнице на второй этаж и робко спросила у величественной азербайджанки (на вид ей было лет сто), где живёт Анна Сергеевна. Азербайджанка молча кивнула на дверь слева. Я постучалась, дверь открылась, и я увидела знакомое лицо в обрамлении серебристых волос.

– А, это ты, – сказала она, нисколько не удивившись, – проходи.

Я прошла в затемнённую комнату, где на кровати лежали сложенные, упакованные вещи. Единственное окно упиралось в стену соседнего дома. В жаркие дни, наверное, здесь хорошо спасаться от зноя. На полу, на подоконнике, на разостланных газетах повсюду лежали яблоки, помидоры, лук, чеснок, перец.

– Хочешь яблоко? – спросила Анна Сергеевна.

Я взяла яблоко.

– Хочешь помидор? – протянула она помидор.

И пошла на кухню ставить чайник.

За чаем поговорили о моём приезде в Баку.

– На киностудию приехала? – удивилась она. – Картину снимать? А режиссёр кто? Ну, бог даст, снимет, снимет! Хочешь перец?

Стали вспоминать Москву.

– Нина очень много работает, – сказала я про её дочь.

– Э-э, – махнула она рукой.

– Один сценарий уже хотят купить, – продолжала я.

– Э-э, – опять махнула она рукой.

То же самое было и потом, при наших дальнейших встречах. Она никогда не хвалила дочь, старалась о ней не говорить, порой ругала. «В чём дело?» – думала я. Потом поняла: есть такой обычай в Средней Азии, там любимых детей не хвалят, только ругают! Одевают похуже, лицо пачкают, чтобы не сглазить. Может, и здесь такой случай?

Заговорили про её внуков.

– Катя очень хорошая девочка, – оживилась, заулыбалась она. – Я её очень люблю!

– А Артём?

– Ну, Артём – золотой парень! Таких больше нет! Я его очень люблю!

Я спросила про упакованные вещи на кровати.

– В Москву собираетесь?

– Да, приедет Артём, заберёт в Москву.

Когда я собралась уходить, она вышла проводить меня во двор. Представила соседке.

– Сценаристка. Из Москвы. Нинина подруга.

Представила другой соседке.

– Из Москвы. На киностудию приехала, подруга Нины.

Со всех веранд на нас с любопытством смотрели соседи. Анна Сергеевна сияла, улыбалась. Я подумала, что в следующий раз постараюсь приехать сюда на сверкающем мерседесе директора киностудии.

Вышли со двора на улицу.

– Хочешь, покажу армянскую церковь? – спросила она. – Это близко.

Через минуту, действительно, дошли до чудесной церкви. Вошли внутрь, постояли, послушали. Ангельским голосом пела наверху девушка. Народу было совсем немного.

Выйдя из церкви, я стала прощаться.

– Ну иди, раз надо, – сказала она чуть грустно, – а я прогуляюсь по набережной.

– Уже темнеет, не боитесь одна? – спросила я.

– Чего мне бояться? Я никому ничего плохого не желаю!

И побрела в сторону набережной. Маленькая армянская старушка, каких много было тогда в Баку…

В следующий раз мы встретились с ней осенью. В дверь гостиничного номера постучали, я открыла – в коридоре стояла Анна Сергеевна. В сером мужском пальто, в полуботинках со шнурками. В белых серебристых волосах – круглая гребёнка, голубые глаза щурятся, улыбаются.

– Здравствуй, родная! – сказала она так, будто мы виделись вчера.

Прошла в комнату, сняла пальто, осталась в уютном бумазеевом халате.

– У меня грыжа, в халате удобнее, – объяснила она.

Уселась в кресло, взяла лежащую на тумбочке книгу.

– У тебя Бунин?

– Да, в букинистическом вчера купила пятитомник, – сказала я.

– Хорошее издание, – похвалила она.

Я решила угостить её. Сбегала в буфет, вернулась смущённая.

– Анна Сергеевна, у них есть только жареный хек и коньяк, будете?

– Хорошо, – кротко кивнула она.

Поели жареного хека, выпили коньяку. Я сбегала вниз, на улицу, принесла связку оранжевой красивой хурмы и мороженого.

Напились чаю с мороженым, с хурмой.

– Кажется, я заболеваю, – сказала я, – можно я посплю немножко, а вы тут посидите?

– Хорошо, – кивнула она и открыла томик Бунина. – Я пока почитаю.

Я будто провалилась в сон, примерно через полчаса проснулась бодрой, совершенно здоровой.

– Какой рассказ! – сказала она, увидев, что я открыла глаза. – Я очень люблю Бунина!

Опять поели жареного хека, выпили чаю с коньяком.

Потом вышли на балкон.

– Это какой этаж? – спросила она.

– Десятый.

– Высоко. С такой высоты давно не смотрела на Баку. Правда, красиво?

Потом стала задумчиво разглядывать зелёные деревья скверика перед гостиницей.

– Вон там, слева, – показала рукой, – жила Нинина подруга. Очень умная девочка. С медалью школу закончила. И родители – большие люди были! А ты памятник Хагани видела? В парке Кирова наверху была? В Баку много красивых мест, сходи посмотри…

Мы ещё постояли на балконе.

– Вот ты говоришь: «Москва, Москва!» А я Баку люблю! Смотри, какие улицы, сколько зелени, какие дома красивые, крепкие! Море! В Москве море есть? Нет! А ты говоришь…

…Потом, вспоминая Баку, я почему-то совсем не вспоминала киностудию, режиссёров, даже картину, которую снимали. Вспоминала только улицы старого Баку, одного поэта – хорошие стихи писал! Одного писателя – замечательные рассказы писал. И одну очень милую, но совершенно сумасшедшую девушку. А больше всех вспоминала Анну Сергеевну, в сером мужском пальто, в полуботинках со шнурками.

Потом мы встречались с ней в Москве, в доме Нины, разговаривали по телефону. Она уже хуже видела, хуже слышала, я чувствовала, что она понимает не всё, что я говорю по телефону… Но речь её оставалась прежней – «Здравствуй, родная!» «Бог даст – всё будет хорошо!» «Это хорошая девочка!» «Я его очень люблю!»

Про Баку мы не говорили, она как будто не хотела говорить про ужасные события тех лет. К этому времени уже случилось это «дикое разделение» народов, и ни говорить, ни слышать об этом она не хотела. Оживлялась только, когда я рассказывала про своих армянских друзей, живущих в Ереване, про знаменитую поэтессу, про Генриха Игитяна… Но если я называла фамилию армянского писателя, хваля его, она тут же называла азербайджанского. Если я хвалила азербайджанского писателя, она тут же называла армянского. То есть она как бы инстинктивно старалась сохранить равновесие в любви к тем и другим.

Ещё мне запомнилась её страсть к путешествиям. Нина рассказывала, что Анна Сергеевна могла неожиданно для всех отправиться в любой город России – просто потому, что кто-то сказал, что это красивый город, что там «есть на что посмотреть». И в любом городе она находила друзей, подруг, жила столько, сколько ей хотелось, даже не оповещая родных, где она и когда вернётся. Жаль, ей не хватило времени на путешествия по всему миру. Очень могу себе представить такую картину: утром Нина просыпается и видит Анну Сергеевну в плаще, с дорожной сумкой в руках, у дверей.

– Мама, ты куда?

– В Америку, Яшу хочу повидать! (Яша был её племянником, несколько лет назад уехал в США.)

И отправилась бы, никто бы её не остановил! Для неё не было ничего невозможного! То есть я хочу сказать, что бывают люди «реалистические», как бы созданные в «реалистической манере». Они живут, действуют в определённом времени, в определённых условиях, обстоятельствах. Среди них встречаются замечательные люди, хорошие, великие, всякие. Но бывают другие люди, они как бы не принадлежат только одному времени. Они, конечно, тоже реальны, жизнь их может сложиться драматично, даже трагично. Но их можно представить себе в любом другом времени и пространстве, даже во времени и пространстве волшебных сказок. Анна Сергеевна была таким человеком. Свободным. Человеком на все времена. Свободным и любящим. Ведь она многих из нас любила. Такой мне она и запомнилась.

Джинн-земляк

Нелле Белоусовой

Жила-была Нелля. В детстве она жила в одном южном городе, где на площадях били фонтаны, в садах и во дворах сладко пахли розы, а на бесчисленных базарах продавались великолепные яблоки, груши, гранаты, абрикосы и всевозможные душистые травы, из которых Нелля особенно любила траву реган.

Когда Нелля закончила институт и вышла замуж, она уехала в Москву, где и жила долгое время в ничем не примечательном кирпичном доме в северной части города. И какими же длинными и холодными казались ей здесь зимы, частыми и нудными – дожди, редкими – тёплые солнечные деньки! А в последние годы случилось так много неприятностей! Например, муж Нелли, вполне достойный человек, прекрасный инженер, всю жизнь строил космические корабли, имел правительственные награды. Но в последние годы правительство перестало выделять средства на подобные проекты. И муж впал в глубокое уныние.

А единственная дочь! Конечно, она умница и красавица, но недавно заявила, что не может больше ездить в метро – только на автомобиле! Автомобиль, который она купила, чтобы ездить на работу, ломался чуть ли не каждый день, половина её зарплаты уходила на то, чтобы чинить машину.

Нелля чувствовала, что и сама с каждым днём слабеет всё больше, казалось, силы её на исходе.

В один из таких невесёлых дней Нелля вышла из дома и направилась в сторону ВДНХ, решила немного прогуляться. Путь её пролегал мимо подземного гаража, огороженного маленьким сквером. В гараж то и дело въезжали автомобили. Нелля шла, рассеянно напевая песенку, популярную в дни её юности: «Я встретил девушку, полумесяцем бровь…» Вдруг перед ней возник тощий старичок, одетый в современный костюм, однако чем-то похожий на джиннов из восточных сказок.

– Бакинка? – ласково произнёс старичок.

Нелля, не подумав, кивнула.

Старичок тут же взмахнул узорчатым мешком, который держал за спиной, накинул на Неллю, и она почувствовала, что её куда-то несёт по воздуху. Но через несколько секунд снова стояла на ногах, с головы её сдёрнули мешок, перед ней был всё тот же старичок. Вокруг был дворец, роскошный, будто из фильмов о султанах, только откуда-то сверху слышался гул автомобилей.

– Да, это мой подземный дворец! – сказал старичок. – Под гаражом. Меня зовут Али. А тебя, кажется, Нелля? Твоё имя написано на документе в кармане твоего плаща. Но сначала я хочу проверить правдивость твоих слов. Так ты бакинка?

– Да, я родилась в Баку, – ответила Нелля.

– Тогда скажи мне, как приготовить долму?

Нелля ответила.

– А какова высота Девичьей башни?

Нелля сказала.

– А какая самая пахучая трава на бакинском рынке?

– Реган.

– Да, ты бакинка! А теперь, драгоценнейшая, садись на этот мягкий ковёр, выпей душистого чая с пахлавой и послушай мою горестную историю. Я бедный джинн, потерявший своего хозяина по имени Мамед Юсуф-оглы. Когда он нашёл меня в тёплом Каспийском море и вытащил из бутылки, я бессчётное количество раз исполнял его желания, когда он жил в Баку. А когда переехал в Москву, жил недалеко отсюда и ездил на своём автомобиле в этот гараж наверху. Я помогал ему заключать выгодные контракты, я затуманивал головы его врагам, я наполнял ему кубок лучшим вином, а блюдо лучшей долмой или пловом с перепёлками. И вот я потерял его, мой повелитель отправился на встречу со своим партнёром и исчез, больше не вызывает меня, не говорит: «О, Али! Исполни моё желание!» Ты должна помочь мне отыскать его, я к нему привязался! Вспомни хитрость бакинских женщин, вспомни свою учёность и найди его! Ты не выйдешь отсюда, пока не найдёшь моего повелителя! А если ты поможешь мне, я исполню твои три желания!

И джинн усадил Неллю за низенький столик, уставленный яствами, налил ей душистого чая в ормуд (стеклянный стаканчик, из которого пьют чай в бакинских чайных).

Что оставалось делать Нелле? Да, она была отличницей в школе, окончила институт с красным дипломом. Да, у неё были в Баку подружки, хитрые, как Далила-хитрица из «Тысячи и одной ночи».

– Но что будет с моимим домашними? – спросила Нелля. – Ведь они будут искать меня.

– Об этом не беспокойся, о, роза моего сердца! – сказал джинн. – Я затуманю им головы, и они не заметят твоего отсутствия. Но как ты бледна! Уж не больна ли ты сама, о, жасмин моего сердца? Я немедленно отправляюсь на Рижский рынок купить для тебя зелени и отборных фруктов. Сначала ты должна восстановить свои силы!

Джинн удалился и очень скоро вернулся, нагруженный полными корзинами.

Нелля приготовила долму, плов с перепёлками, сладкий шербет.

Они поели, выпили шербета и чаю, а потом джинн уселся неподалёку отдохнуть, а Нелля принялась размышлять. Она чувствовала, что ум её прояснился, после того как сделала несколько вычислений. Помножила цифру, обозначающую возраст пропавшего Мамеда, на цифру в номерном знаке его автомобиля. Извлекла квадратный корень из цифры, обозначающей его счёт в банке и помножила на индекс Джонсон-Джексона. Отняла кое-что, прибавила кое-что, умножила на ноль и получила искомую цифру. Затем сообщила потрясённому Али, в подвале какого дома, на какой улице города находится сейчас его повелитель Мамед Юсуф-оглы с ушибленной головой. Объяснила, что с тех пор, как Мамеда Юсуф-оглы ушиб его коварный партнёр, тот всё забыл, ничего не помнит. Не помнит даже, что у него есть верный раб Али, исполняющий все желания.

Ночью Али пробрался в подвал указанного дома, нашёл своего хозяина, накинул ему на голову узорчатый мешок и перенёс в подземный дворец под гаражом. Выкупал его в бассейне с серной водой, натёр целебными благовониями.

Нелля накормила недавнего пленника долмой и пловом с перепёлками.

После этого Мамед Юсуф-оглы спал день и одну ночь. А когда очнулся, вспомнил всё и поблагодарил Неллю за оказанную помощь. Тут же позвонил по сотовому телефону другому партнёру, более надёжному, чем прежний.

– Али, закажи на вечер столик в «Метрополе»! Поужинаю с новым партнёром, – распорядился Мамед Юсуф-оглы и растянулся на тахте, заснул.

– О, бриллиант моей души, хочешь ли ты вернуться домой? – спросил джинн Неллю. – Я честный джинн и обещал выпустить тебя отсюда, но… может, ты останешься здесь, я так привязался к тебе!

– Домой, – покачала головой Нелля.

Джинн понурился и тяжело вздохнул.

– Слушаюсь и повинуюсь! – сказал он. – Скажи мне три своих желания!

Нелля сказала.

– Будет исполнено! – прижал руку к груди Али.

– Хоть ты не моя госпожа, я раб Мамеда Юсуф-оглы, а не твой, всё же я буду раз в году являться к тебе, чтобы исполнить какое-нибудь твоё желание! – пообещал он.

Накинул на голову Нелле узорчатый мешок, повлёк её куда-то, и через несколько секунд она стояла у сквера возле входа в подземный гараж.

Мимо, прогрохотав, проехал трамвай семнадцатого маршрута.

– Прощай, жасмин моего сердца! – прошептал Али и исчез.

Нелля направилась домой. Когда она вошла в дом, муж встретил её радостной улыбкой. Сообщил, что получил международный грант на строительство сверхсовременного космического корабля по своему проекту.

Вечером вернулась с работы дочь и сообщила, что у неё большая радость: вот уже целую неделю её машина не ломается, прямо чудо какое-то!

Но Нелля-то знала, кто сотворил эти чудеса!

Поздней осенью, когда в Москве установилась промозглая, с холодными дождями и ветрами погода, Нелля сообщила домашним, что уезжает на неделю на юг, так как ей достался выигрышный билет по туристической лотерее.

– В Анталию? – спросила дочь.

– В Баку.

– Самолётом?

– Возможно…

Но это был не самолёт, а узорчатый мешок Али.

Джинн явился к Нелле в условленный час, когда она была дома одна. Накинул ей на голову узорчатый мешок и перенёс в Баку.

В лёгком платье Нелля стояла на узкой бакинской улочке рядом с балконом, на котором красовались розы в вазонах. Уличный торговец развешивал на верёвке между двумя платанами сетки с хурмой и гроздьями винограда. У ног торговца лежали горы золотистых дынь. Неподалёку виднелась знаменитая Девичья башня.

– Ты очень скромная женщина! – сказал Нелле джинн, стоявший рядом. – Ты могла бы пожелать себе один из дворцов Саддама Хуссейна, половину акций «Газпрома» или племенного жеребца из конюшни Короля Саудовской Аравии! Но ты пожелала лишь благ для своих близких, а для себя прогулку по родному городу. Ты достойная женщина, ты редкая жемчужина! Наслаждайся солнцем, городом, а через неделю я вернусь за тобой.

И джинн исчез, а Нелля не спеша двинулась по выложенной камнями улочке к набережной, за которой синело ласковое южное море.