Текст книги "Картина"

Глава 7

РАНО утром Вера позвонила на работу, предупредить, что берет пару отгулов; сразу за МКАДом заправила полный бак бензина и отправилась с Поняшкой на малую родину «знаменитого художника современности».

Девушка испытала истинное наслаждение, наблюдая за многокилометровой автомобильной «змеей», ползущей навстречу. «Послевыходной» въезд в мегаполис – самый нервный и плотный. Зато покидать столицу легко и приятно – Поняшка, никем не сдерживаемый, летел по шоссе на максимально разрешенной скорости.

Уже минут через сорок Вера пересекла первое Бетонное Кольцо и сверилась с картой. Городок начинался постепенно: сначала гостей встречали симпатичные дачки, «просвечивающие» сквозь штакетник, их сменили фасады посерьезней – кирпичные, за плотными, деревянными заборами, потом пошли панельные новостройки.

Следуя указателю, Вера свернула к центру. Замелькали знакомые по картинам Страхова детали: улица из двухэтажных, отреставрированных домов, площадь с фонтаном (судя по расположению, им заменили стоявший здесь когда-то памятник Ленину), сияющая белизной церквушка, сквер со скамейками (только отремонтированными и свежеокрашенными), даже постамент сквозь деревья удалось разглядеть, правда, вместо пионера с горном над клумбой возвышалась гипсовая ваза.

Еще несколько кварталов и городок стал убывать в обратном порядке: от новостроек к дачкам. Вера развернула Поняшку и вновь порулила к площади. У первых же попавшихся подростков поинтересовалась, где находится школа.

Дома, размышляя над тем, как разыскать в городке друзей и родственников гения, Вера придумала заглянуть в школу, в которой учился художник. В подобных заведениях принято гордится знаменитыми учениками, и ставить в пример нерадивым отпрыскам.

Правда, сейчас лето, учреждение официально закрыто, но Вера помнила по своему детству, что школа никогда не пустует, и в каникулы там кого-нибудь встретишь: старшеклассников, которые якобы проходят практику – машут метлами во дворе, а на самом деле гоняются друг за другом; директора, заполняющего очередной финансовый отчет; учителя, взявшегося подтянуть двоечника; библиотекаря, который просматривает сданные учебники, чтобы оформить на списание негодные; наконец, штукатуров или маляров, готовящихся к ремонту. Или, в крайнем случае, сторожа.

Вот и дверь в школу, которую закончил больше двадцати лет назад Игнат, легко открылась. Переступив порог, Вера чуть не налетела на пластмассовое ведро. Пожилая женщина в выцветшем халате отжимала в почерневшей воде тряпку.

– Не подскажете, – обратилась к уборщице гостья, – кто бы мог мне рассказать о вашем бывшем ученике – художнике Страхове?

Женщина, не поднимая головы, махнула рукой в сторону лестницы и, ловко насадив тряпку на швабру, вернулась к мытью пола. Видимо, поклонники знаменитого пейзажиста часто навещают данное учреждение, что даже уборщица не отвлекается на вновь прибывших.

Вера направилась к лестнице и увидела за ней дверь, которую украшала внушительных размеров табличка: «Музей действительного члена Столичной Академии Художеств Игната Страхова». Девушка тихонько постучала, предупреждая о своем приходе, и толкнула створку. У окна, на учительском месте сидел седовласый мужчина в старомодном жилете из черного атласа, белую рубашку с коротким рукавом завершал галстук бабочкой под накрахмаленным воротничком. Хозяин кабинета разглядывал через лупу картинки в журнале. Услышав шаги, мужчина вопросительно скосил глаза:

– В музей?

Вера утвердительно кивнула.

Мужчина расплылся в улыбке, словно давно ждал посетительницу, и… развернулся вместе со стулом. Только теперь Вера увидела, что это вовсе не стул, а инвалидное кресло. Человек крутанул колеса и подъехал к гостье.

– Разрешите представиться: Бронислав Брониславович Мельников. Извините, что не могу приветствовать даму стоя, – галантно произнес смотритель музея.

– Ну что вы, что вы, – смутилась Вера. – Вовсе не обязательно. Вы были знакомы со Страховым?

Не только был, но именно Мельников учил будущего художника правильно держать в руках кисти и подбирать краски. Бронислав Брониславович («Быр-Быр», как его окрестили школяры) работал долгие годы, пока не ушел на пенсию, учителем рисования.

– Я помню Игната вихрастым первоклассником, – Мельников поправил изящными пальцами бабочку. – Обратил на ребенка внимание сразу. Начинаю знакомоство со стандартного задания: нарисуйте-ка мне, детки, дом, в котором живете. Мальчики и девочки собирают картинки из квадратиков: стена, окно, дверь, труба. И наверху – солнечный кругляш. Но этот ребенок протянул мне совсем другое: большая комната, в центре – изысканное кресло, на котором, свернувшись, калачиком спит котенок. Композиция, цветовое решение, сочетание больших и малых форм. Неожиданный набор для семилетки, не так ли?

И не дождавшись ответа, Мельников устремился к стене, плотно, в несколько рядов, увешанной рамками. В каждой за стеклом бережно хранился раритет. Открывал галерею тот самый, раскрашенный цветными карандашами, правда, уже заметно поблекший, рисунок с котенком. Постепенно стали появляться на листах краски. Сначала акварельные, потом масляные. И вместе с цветом менялось качество исполнения. Резкие, угловатые линии сменились плавными и едва заметными мазками. Рука крепла, мальчик смело брался за многосложные сюжеты.

Следующую стену сплошь украшали фотографии. Маленький Игнат с букетом гладиолусов, праздник Первого звонка. Среди одноклассников на субботнике. На пленере, вместе с учениками школьной художественной студии, где и «Быр-Быр», в узнаваемом галстуке бабочкой, но еще не седой, стоит на здоровых ногах рядом. Страхов в классе, пишет экзаменационное сочинение. Выпускной вечер, Игнат читает со сцены стихи.

И завершают музейную композицию – в простенках между окнами – любовно подобранные пары: фотографии достопримечательностей городка и репродукции с картин художника, на которых они изображены.

– Но вы ничего не рассказали о родителях, – не удовлетворилась короткой экскурсией Вера.

Бронислав Брониславович подъехал к двустворчатому шкафу, достал из жилетного кармашка маленький ключик, открыл стеклянную дверцу и взял со средней полки толстый альбом.

– Семейные фотографии, – пояснил Мельников, перелистывая на коленях страницы. – Альбом попал ко мне случайно. Игнату срочно понадобились деньги на покупку квартиры в Москве, он продал дом в городке (Вера недовольно поморщилась, значит, отпадает один из адресов, где может находиться Надя), раздарил мебель и книги друзьям, мне принес альбом, мол, пока негде хранить. Но потом не забрал. Я показываю снимки не всем, только истинным поклонникам. Ведь вы относитесь именно к таким?

Девушка не стала разочаровывать старика и подтвердила длинно-восклицательно: «О, да-а-а-а!».

Мама и папа будущего гения трудились в городском автопарке. Старший Страхов крутил баранку автобуса, пробивающегося по раздолбанным дорогам к дальним деревенькам, а мама «обилечивала» пассажиров, то есть работала кондуктором. Но по снимку, сделанному в фотоателье, профессию родителей ни за что не угадаешь – у красивой молодой женщины прическа в мелких кудряшках (модная в начале 70-х химическая завивка), мужчина надел строгий костюм с галстуком в полоску. На руках отца уютно устроился большеглазый карапуз.

Через несколько страниц (после подборки о семейном отдыхе в Анапе) снова студийная съемка: только теперь рядом с Игнатом появился второй ребенок. Присутствовал он и на следующих кадрах. И чем старше становились мальчики, тем больше походили друг на друга, словно близнецы. Только по росту различались, да телосложением. Но постепенно сравнялись и в этом.

– Брат, – объяснил смотритель музея, – Алексей, погодки.

Страницы листаются дальше, лица родителей меняются, мелкие незаметные морщинки превращаются в глубокие линии сначала у глаз, потом на лбу, мальчики наоборот наливаются силой, мужают. Постепенно с фотографий исчезает папа.

– Отец вместе с автобусом сорвался зимой с моста, – объяснил Мельников, – порожним ехал, больше никто не погиб.

– А Алексей? – Игнат вполне мог спрятать Надю у брата. – Чем он сейчас занимается?

– Алексей…, – учитель захлопнул последнюю страницу, направил кресло к столу и аккуратно положил альбом рядом с лупой. – Еще одна трагедия. В его лице мир потерял талантливого художника.

– Алексей тоже рисовал? – удивилась Вера.

– Невероятно, правда? – грустно посмотрел на гостью Бронислав Брониславович. – Алеша тоже учился у меня. По сравнению с Игнатом, в творческом плане рос гораздо быстрее. В 12 лет стал победителем городского конкурса юных художников. Что вызвало дикую зависть у старшего брата, который участвовал в состязании, но в число номинантов не попал. Дело кончилось дракой. Вечное соревнование двух талантов. Внешне мальчики были такими похожими, а вот работали по-разному. Игнат корпел у мольберта долго, делал массу предварительных эскизов, относился к картинам излишне педантично, каждую вставлял в рамку, вносил в личный каталог. Алексей рисовал быстро и легко, его больше интересовал процесс создания полотна. Завершив рисунок, тут же забывал о нем, мог запросто разорвать и выбросить в помойку. У меня чудом сохранилась парочка этюдов, но Игнат попросил отдать ему, в память о брате, – Мельников достал из другого кармашка бумажный носовой платок и протер вспотевший лоб. – Страховы по очереди перебрались в Москву, поступили в художественное училище. Потом забрали маму – Варвару Николаевну. В городок наезжали, пока владели квартирой. Обязательно заходили в школу. Меня навещали. Купили инвалидное кресло, когда после инсульта отказали ноги, – и пенсионер похлопал ладонями по шинам. – Что касается Алёши… Игнат рассказывал: брат однажды вышел за покупками в магазин и не вернулся. Говорят, такое часто случается в мегаполисах, ежегодно бесследно пропадают тысячи человек. Милиция пыталась разыскать, но безуспешно. Варвара с трудом пережила несчастье.

– Давно это произошло? – насупилась Вера: что-то много вокруг одного человека исчезает людей.

– Лет… хмм, – пенсионер сжал губы, производя в уме подсчеты, – пять назад.

– Мне хотелось бы написать письмо матери Страхова, – Вера поняла, в каком направлении стоит вести дальнейшие поиски, – поддержать женщину.

– К сожалению, адреса Варвары не знаю, но наверняка её давняя подруга Виолетта – в курсе, зайдите к ней, дом напротив школы. Они переписываются. А вы живете в Москве? – неожиданно задал вопрос учитель.

Вера молча кивнула.

– И на вернисажи Игната заглядываете?

Вера опять кивнула.

– И в субботу были? – получив еще один утвердительный кивок, Мельников продолжил: – У меня есть просьба, – учитель вытянул из-под лупы журнал, который рассматривал, когда пришла гостья. Оказалось, что это каталог одной из старых выставок Игната. – Понимаете, музей организован на общественных началах. Зарплату не платят. Хотя мэр любит хвастаться музеем, официальных гостей городка и высоких чиновников обязательно приводит на экскурсию. И Игнат периодически приезжает. Всегда дарил каталоги. Ценные для музея экспонаты, а лично для меня они еще и своеобразное хобби. Я рассматриваю в разных изданиях репродукции, сравниваю друг с другом, – Бронислав Брониславович взял в руки лупу и приложил стекло к одной из картинок. – Помните, раньше была в журналах такая рисованная загадка «Найди 10 отличий». Полезное оказалось занятие. Например, однажды я обнаружил… хмм… недоразумение с «Летним полднем».

– Недоразумение? – переспросила Вера.

– Вы наверняка слышали о людях, которые бредят гениями, – Мельников достал из стопки на столе другой каталог и развернул на картине «Летний полдень».

– Обливают живописные полотна соляной кислотой, как «Данаю»? – догадалась Краскова. – Поэтому «Моно Лизу» держат под пуленепробиваемым стеклом?

– Некоторые варвары пытаются дорисовать картину, – добавил учитель, – на свой вкус. Так вот, я обнаружил, что на поздних репродукциях «Летнего полдня» кто-то превратил стог сена, что в правом углу, в шалаш.

Бронислав Брониславович в подтверждение своих слов провел лупой над двумя похожими репродукциями.

– Почему вы подозреваете злой умысел? – равнодушно пожала плечами Вера, не особо вглядывавшаяся в изображения. – Может быть, автор решил улучшить шедевр?

– Но «Летний полдень» уже много лет не покидал галерею «НВ», – поднял указательный палец учитель.

– Наверняка Страхов как-то объяснил нестыковку? – предположила гостья.

– Игнат на мое письмо отшутился, мол, картина стала даже лучше, – нахмурился Мельников, – и перестал присылать каталоги. Поэтому не откажите старику, – нервно поерзал на кресле Бронислав Брониславович, видимо, он считал неприличным обращаться к незнакомому человеку с просьбой, – пришлите книжицу с субботнего вернисажа. На пенсию покупать накладно.

– Увы, я не приобрела альбом, – призналась Вера и непроизвольно прикусила губу: перед глазами некстати всплыла картинка – разорванная страница с репродукциями и треснувшие стекла очков. Услышав, как разочарованно вздохнул учитель, девушка поспешила добавить, – но сделала много фотографий.

– Скиньте по электронной почте, – обрадованный Мельников схватил со стола листок бумаги, ручку и написал адрес. – У нас в школе отличный цветной принтер.

Вера пожалела, что не удосужилась захватить «рабочую сумку», иначе выполнила бы просьбу Мельникова прямо сейчас. Оставалось пообещать, что пришлет сделанные на выставке фотографии позже.

Глава 8

ВИОЛЕТТА Максимовна жила на первом этаже панельного дома: полы из широких толстых досок, покрашенных коричневой краской; допотопная газовая плита, с откидными чугунными «крыльями» по бокам для горячих кастрюль; квадратики линолеума в коридоре. Звонок на двери отсутствовал, надпись на стене рекомендовала гостям не стесняться и барабанить по протертому дерматину.

Хозяйка, открывшая на стук, оказалась словоохотливой и улыбчивой. Она затащила Веру прямиком на кухню, усадила за стол. Зажгла под чайником конфорку, высыпала на тарелку белые, чуть подсохшие зефирины, горку карамелек и только потом спросила о цели посещения. Так необъяснимо трогательно по отношению к незнакомым людям поступают, обычно, одинокие и не избалованные общением старики.

– Ох, вы ищете Варвару? – прижала ладошку к щеке хозяйка. – Что вдруг вспомнили?

– Я… ммм… из пенсионного отдела, – придумала на ходу Вера. – У нас ревизия, сверяем списки. Страховой задолжали одну из выплат, надо деньги перевести, а нового адреса не знаем.

– Так она в пансионате обитает, – охотно сообщила Виолетта Максимовна. – Как с младшим сыном несчастье приключилось, Игнат мать туда и перевез, – пенсионерка развернула конфету, надкусила карамельку и глотнула горячего чаю: приготовилась к долгой неспешной беседе. – Варвара поначалу часто мне письма слала, но потом замолчала. Игнат, когда в последний раз заезжал, объяснил, что мать очень больна. Впадает в забывчивость, никого не узнает. Страшно, наверное, жить, если видишь вокруг только чужих людей?

Женщина приложила краешек фартука к глазам. Потом вернулась к чаю и, подливая то и дело кипяток гостье, стала рассказывать-вспоминать прошлое житьё-бытьё.

Вера не перебивала и терпеливо слушала. Чай оказался вкусным, с ароматными травками, зефир и конфеты сладкими, да и хозяйку торопливой неучтивостью обижать не хотелось. Виолетта, много лет дружившая с Варварой, была, пожалуй, самым знающим из биографов семьи. На её глазах Страхова, потерявшая мужа, поднимала двух парней. Да каких парней.

Природа, любительница пошутить, словно специально «создала» пару столь похожих внешне мальчишек. Разница в год незаметно стиралась, и ребята стали выглядеть словно близнецы. Мать баловала сыновей, покупала обновки и, подчеркивая необычность парочки, одевала их одинаково, подбирая вещи одного фасона и расцветки (поначалу, правда, разного размера).

Что удивительно, мальчишки и вели себя как двойняшки. Алексей ходил за Игнатом по пятам, причем, признавая старшинство, на полшага позади. Верил брату безоговорочно, во всем, повторял любую шалость, не задумываясь над последствиями. Например, увидев, как Игнат разбежался и бесстрашно прыгнул с крыши в сугроб, и сам сиганул вниз.

Если Игнат рисовал, Алексей пододвигал табуретку и устраивался рядом. Поэтому отъезд младшего брата вслед за старшим в Москву был предсказуем и ожидаем. Парни оба поступили в художественный институт. Защитив диплом, по очереди устроились на работу в одно и то же творческое объединение. И даже мастерские их располагались в коридоре по соседству. Подзаработав, сумели купить квартиру.

Но через несколько лет совместного труда между братьями пробежала «первая кошка» (если не считать детской драки за первенство в конкурсе юных художников). Игнат заявил, что долг старшего брата выполнил сполна, устал от постоянной опеки, должен сосредоточиться на собственной карьере, для чего требуется тишина, отстраненность и максимально возможное в современных условиях одиночество. Словом, ищущий славу художник предпочитает жить отдельно. Алексей, как обычно, согласился. Братья разменяли одну квартиру на две в разных концах столицы, перейдя на телефонное общение.

И однажды, обсудив семейные дела, приехали в городок забирать Варвару. Игнат не сомневался: жилье у старшего сына удобнее, просторнее, район – престижнее, мать переедет к нему. Но неожиданно Варвара Николаевна выбрала квартиру-малометражку и отправилась к Алексею. Так открылась сыновьям правда о том, кого из детей Варвара любит больше.

Как объяснила Виолетта, она одна знала тайну Варвары, только близкой подруге поведала когда-то Страхова, что, стараясь внешне относиться к детям одинаково, в душе предпочитала младшенького, считая его более слабым, судьбой обделенным. Муж, пока был жив, больше общался с первенцем, и Игнат успел насладиться любовью отца. Алексей, рожденный позже, в малолетстве беспрерывно болевший, крутился возле матери, и жил мечтами, что однажды удостоится отцовского внимания. Но не дождался. И мать, как могла, старалась восполнить утрату. Поэтому переехала к Алексею.

Игнат, признававший свое превосходство, обиделся, но упрашивать Варвару, чтобы мать передумала, не стал. Смирился? Так, по крайней мере, считала Варвара, стараясь навещать почаще старшего сына. Надеясь, что всё как-нибудь срастется.

Однако маленькая трещинка в отношениях между братьями не собиралась затягиваться. И «вторая кошка» не заставила себя ждать.

Каждый год в здании Столичной Академии Художеств проводится выставка (полузакрытая, для внутреннего пользования, куда посторонние не приглашаются, вход только по пригласительным билетам). Попасть в число участников – мечта любого отечественного художника. На экспозиции мэтры искусства присматривают кандидатов в будущие члены Академии.

Руководитель объединения, где трудились Страховы, вызвал братьев в кабинет и сообщил: их организации на выставке выделяется одно «авторское» место. Достойными считаются оба брата. Придется выбирать. Готовые работы художников известны, но, чтобы никого не обидеть, предлагается конкурс с одинаковыми стартовыми условиями. Каждый берется за новую картину. Лучшая отправится на выставку. Времени по творческим меркам в обрез – три месяца.

Братья «разбежались». Алексей уехал в Подмосковье, искать тему, делать эскизы. Игнат заперся в мастерской. Через три месяца встретились «на территории» Алексея: прямо в квартире, Страхов-младший только успел распаковать привезенные холсты. Как подробно написала подруге Варвара, старший сын побелел, увидев галерею портретов, которые успел закончить младший. Мать поначалу испугалась: не вспыхнула бы новая драка.

Но Игнат взял себя в руки, похвалил брата за оригинальность идеи и пригласил посмотреть картину, которую нарисовал сам. Протянул Алексею ключ от мастерской и предложил нанести визит завтра, в определенный час, когда освещение наиболее подходящее. Игнату очень важно услышать мнение брата, поэтому он даже останется здесь, в ожидании вердикта, рядом с матерью.

Утром Алексей уехал. Больше Варвара младшего сына не видела. Вместе с Игнатом они прождали до вечера, потом принялись звонить знакомым, в больницы, в милицию.

– А мастерские обыскивали? – ситуация с Алексеем подозрительно напоминала Вере то, что случилось с Надей: человек был и вдруг исчез.

– Конечно, – подтвердила Виолетта Максимовна. – У Игната дверь не взломана, внутри порядок, картины в целости и сохранности. Всполошенная Варвара ездила туда, проверяла. Как и мастерскую Алексея. Такое впечатление, что в помещения вообще никто не заходил. Обошли соседей-художников. Никто ничего не видел и не слышал. Да и откуда: каждый сидит в своем закутке и не вылезает целый день, работает. Позже Варвара мне в письме призналась, что сама предложила Игнату устроить её в какой-нибудь «казенный дом». Понимая, что сын не причастен к трагедии, тем не менее, винила его в исчезновении Алёши.

Виолетта Максимовна перевернула опустевшую чашку и поставила на блюдце. Потом привстала, дотянулась рукой до шкафчика над столом, открыла дверцу, достала коробку из-под мармелада, перетянутую резинкой. Освободила крышку и высыпала несколько конвертов: письма от Страховой. Вера запомнила нехитрый адрес.

– Увидишь Варвару, – наказывала Виолетта, провожая гостью до двери, – привет передавай. Вдруг искра промелькнет, и подруга вспомнит старинную подругу.

Домой с Поняшкой они добрались только затемно. Вера настолько устала (многочасовая рулежка, напряженно информативные встречи и разговоры), что даже фирменный бутерброд-натюрморт приготовить не смогла: уснула, едва добравшись до дивана. И рано утром снова села за руль, похвалив себя за предусмотрительность: молодец, что попросила в редакции два отгула, а не один.

Сегодняшний день она собиралась снова посвятить поискам Нади. Да, теперь Вера знала, что Варвара Николаевна сторонилась Игната. Но сын есть сын, и если он упросил спрятать Надю, станет ли мать возражать? Другое дело: насколько пансионат приспособлен к тому, чтобы там держать человека против его воли? Вот и проверим.

Подмосковный уголок для стариков смотрелся прилично: Поняшка минут пять ехал по длинной зеленой аллее, пока не притормозил возле трехэтажного здания, окруженного невысокими пристройками, в одной по запотевшим высоким окнам угадывался бассейн. Большая клумба в центре, по кругу скамейки, утоптанные дорожки теряются между деревьями.

Симпатично и внутри: большой холл, мягкие диваны, фикусы в кадках. Из-за барьерчика к Вере вышла женщина в белом халате.

– Я приехала навестить Страхову, – опередила вопрос дежурной Вера.

– Варвара Николаевна сейчас на процедурах, – улыбнулась медсестра. – В лечебном корпусе. Через минут двадцать пойдет на обед. Посидите, подождите здесь, в столовую одна дорога.

Вера утонула в подушках дивана.

– Вы – родственница? – дежурная присела рядом.

– Нет, Страхову, – уточнила Вера, – попросила навестить подруга.

– Не Виолетта Максимовна? – почему-то догадалась медсестра и, увидев удивление в глазах девушки, объяснила: – Давно тут работаю, постоянные пациенты относятся к нам как к родственникам. Письма от Виолетты мы с Варварой вместе вслух читали. Но потом весточки перестали приходить. Как чувствует себя Максимовна? Давно её видели?

– Буквально вчера, – вспомнила Вера долгое и сладкое чаепитие. – Выглядит великолепно.

– Надо же, – смущенно пожала плечами дежурная, – а Игнат сообщил матери, что Виолетта очень плоха, лежит в больнице, просил больше подруге писем не отправлять.

– А как сама Варвара Николаевна? – Вера, конечно, тоже не понимала, какой прок художнику в том, чтобы старые подруги перестали общаться. Но ей нет дела до чужих семейных дрязг, нужно заниматься главной проблемой.

– Страхова попала в пансионат после трагедии с младшим сыном. Игнат устроил. У нас тут недешево, но художник аккуратно вносит деньги, ни разу не пропустил платеж. Заботливый человек, мать постоянно навещает. Но есть болезни, когда медицина бессильна, – медсестра повторила дежурный вердикт врачей по отношению к пожилым пациентам. – Варвара словно застряла на событиях пятилетней давности, постоянно твердит, мол, Алексей жив. Путает то, что было на самом деле с тем, во что хочет верить. Например, сообщила по секрету, что младший сын на днях её навестил. Но кроме Игната я здесь больше никого не встречала. Вообщем, болезнь она и есть болезнь. Хотя внешне никаких признаков. Боль глубоко внутри.

В столовую, выплескивая наружу запахи горячего борща, открылись двери, и дежурная поспешила вернуться на пост, к микрофону, оповестить подопечных: пора обедать. Через холл потянулись пансионеры, кто в халате, кто в пижаме, кто в спортивном костюме. Заведение, собравшее под крышу стариков, что с фасада, что изнутри выглядит респектабельно, но в глазах пациентов отражаются печаль и одиночество, тупая безысходность. Время течет медленно. Словно опасаясь нарушить его ритм, больные говорят шепотом, и, кажется, ходят тоже шепотом, беззвучно шаркая по кафелю.

Дежурная, заметив в людском ручейке старушку в цветастом сарафанчике, подвела её к Вере и помогла устроиться на диване. Вера достала из сумки красивую жестянку с печеньем (успела купить в супермаркете по дороге) и протянула Варваре Николаевне.

– Вы подруга Нади? – огорошила гостью Страхова.

Вера схватила старушку за руки: неужели Варвара Николаевна знает, где находится Томилина?

– Т-с-с-с, – заговорщически подмигнула пансионерка, – у девочки всё в порядке. Только никому не говорите. Они любят друг друга.

– Игнат не причинил ей зла? – выпалила Вера.

– Игнат? – поморщилась старушка при упоминании неприятного имени. – При чем здесь Игнат? Надя любит Алёшеньку. И он обещал о ней позаботиться.

Вера вымученно улыбнулась. Объяснение лежит на поверхности: Игнат, наверняка, привозил Томилину с собой, когда навещал мать, поэтому Варвара Николаевна знакома с Надей. Но в голове больной женщины, потерявшей сына, лица смешались и перепутались. «То, что было на самом деле, с тем, во что хочется верить». Медицинский диагноз. Вера передала обещанный привет от Виолетты Максимовны, проводила Страхову до столовой и вернулась к Поняшке.

Она потратила три дня на поиски Нади. И должна признать свое полное поражение.