Текст книги "В канун Рождества"

– Не хочу, чтобы они уезжали!

Расставание затягивалось. Элфрида повернулась к Джеффри.

– Дорогой, – сказала она, – я тебе очень, очень благодарна!

Он не успел побриться, щека была колючей.

– Серена!..

Быстро поцеловав ее, Элфрида провела ладонью по льняной головке Эми и, решительно усевшись за руль, включила зажигание.

Машина тронулась. Провожающие стояли и махали руками, пока машина не скрылась из вида. Элфрида была уверена, что они не ушли в дом, пока ее маленькая «фиеста» не свернула на шоссе.

Нечего чувствовать себя одинокой и осиротевшей. Она простилась не навсегда, захочет – и снова приедет в Эмбло. Через год, а может, и раньше. Джеффри и Серена всегда будут там, и Бен, и Эми тоже. Взрослые не изменятся, а вот Бен и Эми станут выше, тоньше или толще, озорнее, у них выпадут молочные зубы. Они никогда уже не будут малышами, которых она полюбила в этот период их жизни. Как и ее каникулы, он закончится.

Надо развеяться, развеселиться, а для этого следует смотреть вперед, причем с оптимизмом – это самый надежный способ избавиться от чувства утраты. Она едет домой, в свое гнездышко, к своим вещам. В маленькое скромное пристанище, которое делит с Горацио. Раскроет двери и окна, проверит, все ли благополучно в саду, разожжет камин.

А завтра, может быть, позвонит в Грейндж и поговорит с Глорией. Услышит радостные возгласы «Элфрида вернулась!» и настойчивые приглашения немедленно явиться к ним. И она возьмет с собой «Овечий остров», который купила для Франчески, и скажет: «Я выбрала для тебя эту книгу, потому что очень любила ее, когда была такая, как ты. Уверена, ты тоже ее полюбишь».

Надо купить по дороге что-нибудь съестное: перед отъездом она вымыла холодильник. Надо остановиться у мини-маркета миссис Дженнингс. Элфрида начала составлять в уме список. Хлеб, молоко. Сосиски, яйца, масло. Кофе. Печенье и несколько банок еды для Горацио. Может, какие-нибудь консервы себе на ужин. Что-нибудь калорийное, вроде супа с моллюсками.

Спустя полчаса Элфрида выехала на автостраду, что вела вглубь страны. Включила радио и приготовилась к долгой дороге.

Когда она въехала на главную улицу, часы дибтонской церкви показывали половину третьего. Возле мини-маркета миссис Дженнингс, как всегда, торчали хамоватые подростки, чуть дальше Бобби Бартон-Джонс подстригал свою живую изгородь. Мало что изменилось, разве что большая часть деревьев сбросила листву и в воздухе запахло зимой.

Элфрида остановила машину, взяла сумочку и направилась в магазин. Народу не было. Она взяла проволочную корзину и пошла вдоль полок. Потом к кассе, где миссис Дженнингс что-то подсчитывала на оборотной стороне конверта. Та явно не слышала, как Элфрида вошла.

Но теперь она подняла глаза, увидела Элфриду, положила ручку и сняла очки.

– Миссис Фиппс! Вот это сюрприз! Сколько же времени я вас не видела? Хорошо отдохнули?

– Замечательно. Только что вернулась. Еще не была дома – надо запастись кое-какой провизией. – Она поставила корзину перед кассой и потянулась за «Дейли телеграф». – Не поверите, целый месяц газету в руках не держала. И признаться, не чувствовала надобности.

Миссис Дженнингс, закусив губу, с тревогой смотрела на нее и молчала. Положив газету сверху корзины, Элфрида спросила:

– Что-нибудь случилось, миссис Дженнингс?

– А вы ничего не знаете?

У Элфриды вдруг пересохло во рту.

– Нет.

– Миссис Бланделл…

– Что с ней?

– Миссис Фиппс, она погибла. Большой грузовой фургон врезался в них на вираже у Падстона. Машина всмятку. Миссис Бланделл везла домой дочку с какого-то детского праздника. Четвертого ноября это случилось. Она не заметила фургон. Ужасный был вечер. Все время лил дождь. – Потрясенная Элфрида не могла вымолвить ни слова. – Простите, миссис Фиппс, я думала, вы знаете.

– Откуда? Газет я не читала. Никто не знал, где я. Я не оставила адреса.

– Такая трагедия, миссис Фиппс. Мы поверить не могли. Никто не мог поверить.

– А Франческа? – страшась ответа, спросила Элфрида.

– Она тоже погибла, миссис Фиппс. И две собачки на заднем сиденье. Их большую машину просто сплющило. У них не было ни малейшего шанса. Полицейские говорили: хорошо, что это случилось мгновенно. Они и подумать ни о чем не успели. – Голос у миссис Дженнингс дрогнул. – Мы нередко слышим о таких происшествиях, но когда это случается с твоими знакомыми…

– Да…

– Вы побелели как полотно, миссис Фиппс. Хотите, я приготовлю вам чая? Пойдемте ко мне в заднюю комнату.

– Спасибо, не надо, я в порядке. – Элфрида словно оцепенела. Она спросила: – А похороны?

– Два дня назад. Здесь, в деревне. Столько было народу! Вот горе-то!

Значит, она пропустила даже возможность проститься, оплакать.

– А Оскар? Как мистер Бланделл?

– Его я давно не видела. Только на похоронах. Бедный джентльмен. Даже думать невыносимо, что ему пришлось перенести. И каково ему сейчас.

Элфрида представила себе Франческу, как она смеется и поддразнивает отца, разыгрывает с ним дуэты на рояле, забирается к нему под бочок в большое кресло, чтобы вместе почитать книжку. И тут же изгнала из мыслей эту картинку – вспоминать было невыносимо.

– Он в Грейндже? – спросила Элфрида.

– Насколько я знаю, да. Наш посыльный возит ему молоко, газеты и прочее. Похоже, мистер Бланделл ушел в себя, отгородился ото всех. Естественно. Викарий пошел его навестить, но он даже викария не захотел видеть. Миссис Масвелл ходит в Грейндж каждый день, как раньше, она говорит, что он всегда в музыкальной комнате, не выходит оттуда. Она оставляет на кухонном столе поднос с ужином, но, говорит, он почти никогда до него не дотрагивается.

– Как вы думаете, он впустит меня?

– Откуда мне знать, миссис Фиппс. Хотя ведь вы были близкими друзьями…

– Я должна была быть здесь!

– Это не ваша вина, миссис Фиппс.

Кто-то вошел в магазин. Миссис Дженнингс снова нацепила на нос очки и постаралась придать себе деловой вид:

– Сейчас я все подсчитаю, хорошо? Рада, что вы вернулись, миссис Фиппс. Мы все тут по вам скучали. Очень сожалею, что расстроила вас. Простите.

– Нет, хорошо, что я узнала все именно от вас.

Элфрида вышла из магазина, села в машину и какое-то время сидела неподвижно. За один день ее жизнь раскололась надвое, и эти половины уже никогда не соединить. От смеха и счастья Эмбло она вернулась к утратам и немыслимой боли. Больше всего ее удручало, что она ничего не почувствовала, ничего не заподозрила. Почему-то это вселяло в нее чувство вины: как будто она отреклась, ушла от ответственности, сидела в Эмбло, когда надо было быть здесь. В Дибтоне. С Оскаром.

С тяжелым сердцем она завела машину и тронулась. Бобби Бартон-Джонс кончил подстригать изгородь и ушел в дом. И то слава богу – Элфриде не хотелось ни с кем разговаривать. Она проехала по главной улице мимо своего поворота, к большим воротам Грейнджа, по подъездной аллее. Перед ней открылся вычурный фасад дома; сбоку от парадной двери на площадке, посыпанной гравием, стоял большой черный лимузин.

Она припарковалась чуть поодаль, вышла и только тогда увидела, что на водительском месте лимузина сидит шофер в униформе и кепочке и читает газету. Услышав шаги, он бросил взгляд в окно и снова углубился в таблицу скачек. Элфрида поднялась по лестнице, прошла через открытую парадную дверь в знакомую, выложенную кафелем галерею. Застекленная сверху дверь была закрыта. Элфрида не стала звонить, она просто вошла в дом.

Там стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь тиканьем длинных настенных часов, отсчитывающих секунды. Элфрида постояла, надеясь услышать мирное домашнее позвякивание посуды из кухни или звуки музыки сверху. Ничего. Тишина душила, точно туман.

Дверь в гостиную была открыта. Элфрида пересекла холл – толстый ковер приглушал шаги – и вошла туда. Сначала ей показалось, что комната пуста, но потом она увидела, что у потухшего камина в кресле с подголовником сидит человек. Ноги в твидовых брюках, начищенные башмаки. Больше ничего не было видно.

– Оскар, – тихо произнесла Элфрида.

Она двинулась вперед, чтобы увидеть его, и испытала второе за этот день ужасное потрясение. Да, это был Оскар, но чудовищно постаревший, в очках, морщинистый, сгорбившийся в мягком кресле. Его шишковатые пальцы сжимали набалдашник трости из черного дерева. Элфрида инстинктивно зажала ладонью рот, чтобы не закричать.

Он поднял на нее глаза и воскликнул:

– Боже!

И такое облегчение вдруг охватило ее, что она испугалась: сейчас подогнутся ноги и она упадет. Она поспешно плюхнулась на кожаный табурет у каминной решетки. Они смотрели друг на друга. Он продолжал:

– Я не слышал, как вы вошли. Вы позвонили? Я немного глуховат, но звонок обычно слышу. Я бы подошел к двери…

Это не постаревший до неузнаваемости Оскар. Это другой человек, похожий на Оскара, но не он. Быть может, на двадцать лет старше, а то и больше. Старый джентльмен на девятом десятке, очень вежливый, говоривший с заметным шотландским акцентом. Его голос напомнил Элфриде любимого старого доктора, который лечил ее в детстве. Почему-то от этого ей стало легче с ним говорить.

– Нет, – сказала она. – Я не позвонила. Я просто вошла.

– Извините, что не встаю. Я точно оцепенел за эти дни, мне трудно двигаться. Мы не представились друг другу. Я – Гектор Маклеллан. Оскар мой племянник.

Гектор Маклеллан, который когда-то владел Корридейлом, а теперь живет в Лондоне. И чей сын Хьюи уехал на Барбадос.

Она сказала:

– Оскар рассказывал мне о вас.

– А вы кто, дорогая?

– Элфрида Фиппс. У меня тут домик в деревне. Я живу одна. Глория и Оскар были бесконечно добры ко мне. Извините, я подумала, что вы Оскар, и не сразу поняла свою ошибку.

– Оскар, постаревший от горя?

– Да. Понимаете ли, я еще не видела его. Я целый месяц гостила в Корнуолле у кузена. И только что узнала о том, что здесь случилось. Мне сказала миссис Дженнингс, хозяйка местного мини-маркета. Как это случилось?

Старик пожал плечами:

– Глория на вираже врезалась в фургон.

– Как же она его не заметила?

– Было очень темно и шел дождь.

– Миссис Дженнингс сказала, что Глория с Франческой были на детском празднике. Фейерверк и прочие забавы.

– Это так.

Элфрида закусила губу. Потом сказала:

– Иногда она сильно выпивала на вечеринках. – И тут же пожалела о своих словах.

Но лицо старого джентльмена не дрогнуло.

– Я знаю, моя дорогая. Мы все это знали. Иногда она немного перебарщивала. Особенно под конец какого-нибудь веселого вечера. Не могла остановиться. А потом садилась за руль. Оскар знал об этом лучше, чем любой из нас. Он страшно мучается, его терзает чувство вины: почему он не повез Франческу на этот праздник сам. Думаю, ему и в голову не приходит, что это был не только детский праздник и Глория не сразу повезла Франческу домой. Там были и другие родители, веселье продолжалось. Дождь начался как раз перед тем, как они выехали. А потом… Тяжелый автомобиль, мокрая дорога… – Он красноречиво повел рукой. – Все кончено. Они погибли.

– А я даже не была на похоронах.

– Я тоже. Подхватил простуду, и доктор запретил мне ехать. Конечно же, я послал телеграмму, поговорил с Оскаром по телефону, выразил ему мое глубочайшее сочувствие. Когда мы разговаривали, я понял, в какой он оказался ситуации, и потому, как только смог, поехал сюда. Я, конечно, старик, но все же его дядя. Вы, наверное, заметили у крыльца мою машину и шофера.

– Да. – Элфрида нахмурилась. – А о какой такой ситуации идет речь?

– В этом нет никакого секрета, дорогая. Глория оставила все, включая этот дом, своим сыновьям. На следующий день после похорон они заявили Оскару, что ему нельзя оставаться в этом доме, поскольку они намерены его продать.

– Где же он будет жить?

– Они предложили ему перебраться в дом престарелых – в Прайори. Привезли с собой брошюры. – Он добавил с мягкой иронией: – Они тщательно все продумали, это ясно.

– В дом престарелых? Оскара? Они сошли с ума!

– Нет. Не думаю, что они на самом деле безумны, просто алчны и бессердечны. К тому же существуют еще две маленькие жадные женушки.

– Значит, Оскару надо купить другой дом.

Гектор Маклеллан наклонил голову и поверх очков устремил взгляд на Элфриду.

– Он не богат. У него есть пенсия, ну и немного отложено, но этого недостаточно, чтобы купить в наши дни приличный дом, – цены поднялись.

– Сыновья Глории должны были знать об этом. Да и сама она тоже. Могла бы хоть что-то оставить Оскару. Ведь она была такая щедрая, всем старалась помочь.

– Может быть, Глория и собиралась для него что-то сделать. Но, по всей вероятности, у нее и в мыслях не было, что она может умереть раньше Оскара. А может, просто не удосужилась написать новое завещание или хотя бы сделать дополнение. Мы этого уже не узнаем.

– Но Оскар не может жить в доме престарелых! – Даже предположить такое казалось Элфриде оскорбительным: неужели Оскар обречен доживать свой век среди страдающих недержанием мочи старцев, есть молочные пудинги и плести корзины?! Уж кто-кто, а он такого не заслуживает. У Элфриды было довольно смутное представление о доме престарелых, но она твердо сказала: – Я этого не допущу.

– И что же вы сделаете?

– Он может поселиться у меня. – Элфрида понимала, что это нереально. В ее домике на Пултонс-роу и одной-то тесновато, о двоих и говорить нечего. И куда она поставит его рояль? На крышу или в сарай в саду? Глупо. Нет, это невозможно.

– Думаю, – сказал старый джентльмен, – Оскар должен уехать отсюда. Этот дом, эта деревня полны мучительных воспоминаний. Он должен освободиться от них. Затем я и приехал сюда сегодня. Миссис Масвелл покормила нас. Я высказал мои соображения. Но он, похоже, не в состоянии принять какое-то решение. Кажется, ему совершенно безразлично, что происходит.

– Где он сейчас?

– Его позвали в сад. Какие-то проблемы с оранжереей, с отопительной системой. Я сказал, что дождусь его, потом уеду в Лондон. Вот почему вы застали меня здесь, в кресле моего племянника… сидит эдакий старый вурдалак.

– Вы совсем не похожи на старого вурдалака. А что вы ему посоветовали?

– Чтобы он хотя бы на какое-то время уехал в Сазерленд. В Криган, в так называемую Старую усадьбу. Как-никак половина ее принадлежит ему, а мой сын Хьюи, который является совладельцем, живет на Барбадосе и, похоже, там и останется.

– Я слышала, дом кому-то сдан. Там кто-то живет.

– Нет. В данный момент он пуст. Его занимала пожилая супружеская пара – Кочрейны, но муж умер, и жена уехала к дочери. Я узнал об этом от нашего бывшего управляющего имением, майора Билликлифа. Он теперь ушел на пенсию, но по-прежнему живет в поместье Корридейл. Когда Хьюи устроил большую распродажу, он купил коттедж в парке. Я ему позвонил, и мы долго говорили. Он сказал, что дом в хорошем состоянии, может, только стоит немного подкрасить его, но он крепкий и сухой.

– Мебель там есть?

– Да. Никакой роскоши, но все необходимое.

Сазерленд. Элфрида представила себе торфяные болота и овец. Далеко, как до луны.

– Это неблизкий путь для Оскара, если он поедет один, – сказала она.

– И в Корридейле, и в Кригане его знают. Он член семьи, внук своей бабушки, мой племянник. Люди там радушные. Его вспомнят, хотя он и не был там пятьдесят лет.

– Но сможет ли он вырвать себя из привычной среды? Совершить такой резкий поворот? Почему бы ему не вернуться в Лондон, не поселиться где-то рядом с церковью, где он был органистом? Не будет ли это более разумно?

– Это возврат к прошлому. И, я думаю, его будут преследовать воспоминания о девочке.

– Да, вы правы.

– А что печальнее всего, он бросил музыку. Как будто умерла его лучшая часть.

– Чем я могу помочь?

– Это вам решать. Быть может, советом. Мягко, не настаивая.

– Я постараюсь, – сказала Элфрида и тут же подумала: но где же мне найти силы?

Они смолкли, печально глядя друг на друга. Тишина была нарушена звуком шагов по гравию. Элфрида подняла голову и увидела Оскара – он проходил мимо длинного окна. И тут же занервничала. Вскочила на ноги.

– Он идет! – прошептала она.

Входная дверь открылась и закрылась. Они ждали. Затем повернулась ручка двери в гостиную, дверь распахнулась, и Оскар остановился на пороге, глядя на них. Он был в вельветовых брюках и толстом теплом свитере в крапинку. Густая седая прядь упала на лоб, и он отвел ее рукой. Она ожидала увидеть его другим: может быть, сломленным происшедшей трагедией. Но разбитое сердце не увидишь, а Оскар умел скрывать свои чувства.

– Элфрида. Я понял, что вы приехали, – увидел вашу машину.

Она подошла поздороваться. Он взял ее руки в свои, наклонился и поцеловал в щеку. Губы у него были ледяные. Она посмотрела ему в глаза:

– Дорогой Оскар. Я снова дома.

– Как давно вы здесь?

– Минут пятнадцать. Выехала из Корнуолла сегодня утром. Я зашла в магазин к миссис Дженнингс, и она мне все рассказала. Я ничего не знала. Целый месяц не читала газет. От нее я поехала прямо сюда и вот познакомилась с вашим дядюшкой.

– Я вижу. – Он выпустил ее руки и повернулся к Гектору, который, сидя в кресле, наблюдал их встречу. – Извини, Гектор, что заставил тебя ждать. Там какие-то неполадки, надо что-то делать с выключателем. Вижу, Элфрида составила тебе компанию.

– И очень приятную. Однако мне пора ехать обратно.

Старый джентльмен оперся на свою трость и попытался подняться с кресла. Оскар подошел и помог ему встать. Гектор медленно двинулся через гостиную, потом через холл. Оскар подал ему старомодное пальто и старую мягкую фетровую шляпу. Тот небрежно нахлобучил ее.

– Хорошо, что ты приехал, Гектор. Я очень тронут. Рад был повидать тебя.

– Милый мой мальчик! Спасибо за ланч. Случится быть в Лондоне, обязательно загляни.

– Конечно загляну.

– И подумай над моим предложением. По крайней мере, это даст тебе передышку. Ты не должен оставаться здесь. – Гектор пошарил в кармане пальто. – Чуть было не забыл. Записал для тебя телефон Билликлифа. Все, что тебе нужно будет сделать, – это позвонить ему, ключ от твоего дома у него. – Пожилой джентльмен извлек из кармана сложенную бумажку и протянул Оскару. – Только не откладывай звонок на поздний час, – добавил он и подмигнул слезящимся глазом, – майор Билликлиф имеет привычку прикладываться к бутылке виски и к вечеру уже почти ничего не соображает.

Элфриду интересовали куда более практические вопросы.

– Как давно дом пустует?

– Месяца два. Но там есть некая миссис Снид, она приходит убирать и проветривать помещение. Это устроил Билликлиф, а я плачу ей жалованье.

– Похоже, вы обо всем позаботились, – сказала Элфрида.

– Не так уж много у меня осталось забот. Ну что ж, мне и правда пора. До свидания, дорогая. Мне было очень приятно познакомиться с вами. Надеюсь, мы еще встретимся.

– И я тоже надеюсь. Мы проводим вас до машины.

Оскар взял Гектора под руку, они проследовали через парадное и спустились с лестницы. Похолодало, начал моросить мелкий дождь. Заметив их, шофер вышел из машины, обошел вокруг и открыл дверцу. Общими усилиями Гектора устроили на сиденье и пристегнули ремнем безопасности.

– До свидания, дорогой мой мальчик. Мысленно я с тобой.

Оскар обнял старика.

– Еще раз спасибо тебе, Гектор, что приехал.

– Надеюсь, мне удалось хоть немного поддержать тебя.

Оскар отступил назад и захлопнул дверцу. Машина тронулась. Гектор помахал скрюченной старческой ладонью. Оскар и Элфрида стояли, глядя вслед неспешно удалявшейся в сторону Лондона машине.

Наступившую тишину нарушали только крики грачей. Было холодно и сыро. Элфрида поежилась. Оскар сказал:

– Пойдемте в дом.

– Может, мне лучше уехать?

– Нет, останьтесь.

– Миссис Масвелл в доме?

– Нет. Она уходит после ланча.

– Хотите, я приготовлю нам чай?

– Пожалуй.

– А можно взять в дом Горацио? Он весь день просидел в закрытой машине.

– Ну конечно. Теперь ему некого опасаться. Мопсы на него не накинутся.

«О боже!» – подумала Элфрида. Она подошла к своей «фиесте» и выпустила Горацио. Он радостно выскочил и стрелой понесся по газону к ближайшему лавровому дереву, потом, как положено, поскреб немного землю и вернулся к ним. Оскар нагнулся, ласково погладил пса по голове, и они направились к дому. Просторная кухня Глории, в которой всегда стоял дым коромыслом, теперь казалась пустой и непривычно прибранной, но там было тепло. Миссис Масвелл оставила на столе только поднос с единственной кружкой, кувшинчик с молоком и коробку печенья.

Элфрида нашла чайник, налила воду и поставила на плиту. Она повернулась к Оскару – он сидел, прислонясь спиной к теплой печке.

– Я хотела бы найти для вас нужные слова, но не умею, Оскар. Простите меня. Я очень сожалею, что ни о чем не знала. Я тут же приехала бы из Корнуолла. И успела хотя бы на похороны.

Он передвинул стул к кухонному столу, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях. На какое-то мгновение ей показалось, что он плачет, и она испугалась. Она слышала свой голос как бы со стороны.

– Сама не знаю почему, но за целый месяц я ни разу даже не заглянула в газету. Никакого предчувствия. Пока сегодня…

Оскар медленно отнял от лица ладони, и она увидела, что он не плачет, но в глазах была такая боль, что уж лучше бы он плакал. Он сказал:

– Я бы сообщил вам, но не имел ни малейшего представления, где вы.

– Мне и в голову не приходило, что вам понадобится мой адрес. – Элфрида глубоко вздохнула. – Оскар, я хорошо знаю, что это такое – терять близких. Все то время, что Джимбо болел, я знала, что это конец, что он никогда не поправится. Но когда он умер, оказалось, что я совершенно не готова к чудовищной боли и страшной пустоте. Я знаю: то, что я пережила тогда, всего лишь малая крупица того, что предстоит выстрадать вам. И я ничего не могу сделать, я ничем не могу вам помочь, не могу облегчить вам эту боль.

– Вы здесь…

– Если вы хотите поговорить, я готова слушать.

– Еще не сейчас.

– Знаю. Слишком рано. Слишком скоро.

– Викарий пришел ко мне почти сразу после того, как это случилось. Мне только что сообщили, что Глория и Франческа погибли. Он старался успокоить меня и все говорил о Боге, а я думал: неужели он совсем лишен человеческих чувств? Вы как-то спросили меня, религиозен ли я, и я понял, что не могу ответить на ваш вопрос. Я только знал, что музыка и моя работа, мой хор значат для меня больше, чем любая церковная догма. Те Deum. Помните тот день, когда мы впервые встретились у церкви, и вы сказали, что вам особенно понравилось исполнение «Те Deum»? Слова и мелодия наполняли меня верой в добро и, быть может, в вечность.

 
Тебя, Бога, хвалим. Тебя, Господи, исповедуем.
Тебя, Отца Вечного, вся земля величает.
 

Под мощные звуки органа, слыша мальчишечьи голоса, взмывающие вверх, я воистину верил и думал, что мою веру ничто не сможет поколебать.

Он смолк. Элфрида не сразу осмелилась спросить:

– А теперь?

– Все это дела Божьи. Но я не могу верить в Бога, который забрал у меня Франческу. Я отослал викария домой. Кажется, он обиделся.

– Бедняга!

– Переживет, можете не сомневаться. Вода закипела.

И очень кстати. Элфрида отыскала заварочный чайник, насыпала в него чая, залила кипятком. Взяла еще одну кружку, для себя, отнесла все на стол и села напротив Оскара. Вот так же они сидели в тот день – вечность тому назад – накануне ее отъезда в Корнуолл в домике на Пултонс-роу.

– Кажется, вы любите крепкий чай?

– Да.

Она налила себе и оставила чайник настаиваться.

– Гектор рассказал мне о ваших пасынках и о их намерении продать дом.

– Они считают, что я должен перебраться в дом престарелых Прайори. Это викторианская усадьба, где устроили приют для немощных джентльменов.

– А вы этого не хотите?

– Признаюсь, нет.

– Что же вы намерены делать?

– Я хотел бы остаться один, зализывать раны. Но только не здесь. Джайлз и Кроуфорд хотят, чтобы я как можно скорее убрался отсюда, спешат выставить дом на продажу.

– Твари! – Элфрида налила в кружку черного, как чернила, чая и подвинула ее Оскару. Он плеснул туда немного молока и отхлебнул. Она сказала: – Гектор Маклеллан рассказал мне о том, что предлагает вам. По-моему, это неплохая идея.

– Элфрида, это безумие.

– Но почему?

– Потому что Сазерленд на другом конце страны, и я не был там пятьдесят лет. Гектор – оптимист, но я не знаю там ни единой души. Дом наверняка почти пуст, там уже давно никто не живет. Я даже не представляю, с чего начать, как обживать этот дом. И к кому же я обращусь?

– К миссис Снид.

– Элфрида!

Это был упрек, но она стояла на своем.

– Дом стоит на отшибе?

– Нет, в центре Кригана, маленького городка.

Элфрида нашла, что это вполне подходит.

– Неужели он так плох? – спросила она.

– Нет. Просто большой, квадратный, ничем не примечательный викторианский жилой дом. Не такой уж уродливый, но и не отличающийся особой красотой. При нем есть сад. Но какая от него радость в середине зимы?

– Зима когда-нибудь кончится, – заметила Элфрида.

– Не представляю, что мне там делать? Чем занять себя?

– Ясно одно: вы не можете остаться здесь. И в дом престарелых я вас не отпущу. Значит, надо рассмотреть любую подходящую альтернативу. Вы могли бы переехать ко мне на Пултонс-роу, но там даже нам с Горацио едва хватает места – уж слишком маленький коттедж. – (Оскар никак не прокомментировал эти слова.) – Я предположила, что вы захотите вернуться в Лондон, но Гектор со мной не согласился.

– Он прав.

– Шотландия, – размышляла Элфрида. – Сазерленд. Это все-таки начало чего-то нового.

– Мне шестьдесят семь лет, и я не в той форме, чтобы что-либо начинать. Но хотя мне тяжко даже разговаривать с людьми, я все же боюсь остаться в полном одиночестве. До того как я женился на Глории, рядом всегда были мои коллеги, хористы, ученики… У меня была полная жизнь.

– Она снова может стать такой.

– Нет.

– Может. Конечно, не такой, как была, это понятно. Но вам еще есть что дать людям. В вас столько теплоты, душевности, благородства. Мы не должны тратить это попусту.

Он нахмурился:

– Вы сказали «мы»?

– Я оговорилась. Я имела в виду «вы».

Оскар допил чай, потянулся к заварочному чайнику и налил себе еще.

– Допустим, я поеду в Шотландию. Но это так далеко.

– Есть самолеты, поезда.

– Я предпочел бы ехать на своей машине.

– Значит, поедете на машине. Спешить вам некуда. С остановками…

Голос Элфриды начал стихать, и она не смогла закончить фразу. Она представила себе, как Оскар один едет в неведомые места, и всем своим существом ощутила это беспросветное одиночество. Глория всегда ездила рядом с ним и сменяла за рулем. На заднем сиденье сидела Франческа и болтала всю дорогу. Тявкали мопсы, в воскресные дни в багажнике лежали сумки с клюшками для гольфа и удочки… Больше этого никогда не будет.

Оскар накрыл ее руку ладонью:

– Вы должны быть мужественной, Элфрида, иначе я рухну.

– Я стараюсь. Но как же вы? Это невыносимо…

– Давайте обсудим вашу идею. Допустим, я поеду в Шотландию, в Сазерленд. Вы поедете со мной?

Она молчала, пристально глядя на него. Действительно ли он сделал ей это невероятное предложение, или же, в смятении и печали, она это просто вообразила?

– С вами?

– Почему бы и нет? Разве это плохая идея? Возьмем ключ у майора Билликлифа, отыщем мой дом, проведем там зиму.

– А как же Рождество?

– Никакого Рождества. Не в этом году. Но разве это так уж плохо? Сазерленд далеко на севере, дни там короткие, а ночи длинные и темные, и я, скорее всего, буду не самым веселым компаньоном. Но может быть, к весне сил у меня прибавится. Пройдет время. Здесь, вы правы, у меня нет будущего. Джайлз и Кроуфорд хотят заполучить этот дом, и я должен его отдать. Как можно скорее.

– А мой дом, Оскар? Что мне делать с моим маленьким коттеджем?

– Сдайте его. Или заприте. Ничего с ним не случится. Соседи за ним присмотрят.

Значит, он говорил серьезно. Он звал ее уехать с ним. Он нуждался в ней. В ней, Элфриде. Эксцентричной, неорганизованной, чуть-чуть беспутной, теперь уже немолодой и некрасивой.

– Оскар, я не уверена, что вы делаете правильную ставку.

– Вы недооцениваете себя, Элфрида. Прошу вас, поедемте со мной. Помогите мне.

«Чем я могу помочь?» – спрашивала она Гектора, когда они поджидали Оскара. Сейчас сам Оскар ответил на этот вопрос.

Элфрида всегда была импульсивна. Всю жизнь она принимала решения, не задумываясь о будущем, и ни разу ни о чем не пожалела. Разве что об упущенных возможностях, когда она вдруг робела и теряла свой шанс.

Она глубоко вздохнула.

– Хорошо, – сказала она. – Я еду.

– Дорогая моя…

– Я поеду ради вас, Оскар, но это и мой долг перед Глорией. Никогда не забуду, как она встретила меня, с какой добротой и радушием. Вы, Глория и Франческа стали моими первыми друзьями в Дибтоне…

– Продолжайте…

– Мне стыдно… Мы все обсудили, а я только сейчас произнесла их имена. В Корнуолле я много о вас рассказывала. Обо всех вас. О том, как вы были добры ко мне. Когда я ездила в приморский городок, то прошлась по магазинчикам на набережной. Купила Франческе книжку, а для вас присмотрела картину, но подумала, что Глории она не понравится.

– А мне бы понравилась?

– Не знаю… – В горле застрял ком. Она заплакала, и теплые слезы, катившиеся по щекам, как ни странно, принесли ей облегчение. Старые люди, сказала она себе, выглядят ужасно, когда плачут, и стала смахивать слезы пальцами. – Я однажды была в Шотландии. Много лет назад, в Глазго. С театральной труппой. Принимали нас очень хорошо, и все время шел дождь… – Она пошарила в рукаве, достала носовой платок и высморкалась. – И я не понимала ни единого слова, когда мне что-то говорили.

– Это же глазгеанцы.

– Тогда мне было не смешно.

– Да и сейчас не смешно, но вы всегда вызываете у меня улыбку.

– Как клоун?

– Нет, как милый и занятный друг.