Текст книги "В канун Рождества"

– Никакой тафты не будет, и тебе это хорошо известно. Мы с Николой выбрали темно-розовый шифон.

– Тем хуже.

– Ты ни о ком не думаешь, только о себе.

– Напротив. Никола не станет противиться. У нее куча хорошеньких подружек, пусть осчастливит одну из них. И вообще, – Кэрри зевнула, – что за бред венчаться в церкви. – Ей иногда нравилось выводить мать из себя. – Почему нельзя пойти в ближайшее бюро регистрации? Подумай, какая экономия. Хотя я тебя понимаю: ведь тогда не будет ни свадебных подарков, ни чеков на кругленькую сумму.

– Как ты можешь!

– Я всего лишь прагматична.

Доди глубоко вздохнула и сказала твердым, спокойным тоном:

– Если кто-то пожелает подарить Николе на свадьбу чек, мы его примем с благодарностью. В конце концов, надо меблировать новую квартиру. Холодильники, лампы, ковры. Все это стоит недешево.

– А можно положить эти денежки на специальный счет – они понадобятся при разводе…

Доди вышла, хлопнув дверью. Больше о подружке невесты в доме не заговаривали.

Кэрри была первой, кому доверился Джеффри. Ей было девятнадцать, она изучала литературу и философию в Оксфорде и наслаждалась каждой минутой своей новой жизни. Однажды воскресным утром он позвонил ей из Лондона.

– Ты сегодня очень занята?

– Да нет, не особенно.

– Можно, я приглашу тебя на ланч?

– Спасибо.

– Твоя мама уехала к Николе, у Люси температура. Я буду у тебя около двенадцати.

Кэрри была заинтригована.

– Жду.

Стоял золотой октябрьский день. Джеффри заехал за Кэрри и повез за город в ресторан «Le Manoir aux Quatre Saisons»[9]9
  «Замок „Времена года“» (фр.).


[Закрыть]. Это была отменная, обильная, дорогостоящая трапеза. После ланча они побродили по саду, потом сели на скамейку, греясь на ласковом солнышке бабьего лета. Пели птицы, ветерок срывал листья, и они медным дождем падали в траву.

И тогда Джеффри рассказал ей о Серене, о том, как они встретились, как он в нее влюбился.

– Мы знакомы уже пять лет. Она молода, годится мне в дочери. Теперь она все для меня, и я больше не могу без нее жить.

У ее отца есть возлюбленная. Кэрри трудно было подыскать слова.

– Ты шокирована?

– Нет, конечно. Просто это так неожиданно.

– Я собираюсь оставить вас и соединить свою жизнь с Сереной. – В его темных глазах была боль. – Мне очень трудно тебе это говорить.

– Почему? Это же правда.

– Я бы ушел раньше. Но не мог, пока вы с Николой не… встали на ноги. Не повзрослели. Я должен был быть рядом, пока вы во мне нуждались, пока я был вам нужен. Теперь совсем другое дело. Теперь, я уверен, вы обе стали самостоятельными. Никола замужем, у нее дочь. Надеюсь, она довольна своей жизнью. Майлс всегда казался мне достойным человеком, разве что только он неравнодушен к горячительным напиткам. Кажется, он у нее под каблуком, но это его проблемы.

– Папа, бедный. – Кэрри думала о браке отца с Доди. – Все эти годы ты был несчастлив!

Джеффри покачал головой:

– Нет. У меня в жизни было много радостных минут, особенно связанных с тобой. Но я устал носить маску и делать вид, что все хорошо. Я измучен постоянной необходимостью добывать деньги, вечно бороться за существование, работать из последних сил. Хочу жить по-другому. Хочу тепла, любви, дружеского общения, смеха… Доди не в состоянии дать мне это. Наверное, ты знаешь, что мы с ней давно спим в разных комнатах. Мне нужен дом, куда могут приходить мои друзья посидеть на кухне за спагетти и бутылкой вина. В конце дня хочу открывать парадную дверь, зная, что меня ждут. А бреясь утром, хочу слышать, как жарится яичница с беконом, как вскипает кофе. Это не мужской климакс, это глубокая внутренняя потребность, жившая во мне годами.

– У меня и мысли не было о мужском климаксе.

– Знаю.

Какая-то семья вышла из гостиницы на теплое послеполуденное солнце. Молодая мать, отец и маленький мальчик. Ребенок нашел крокетный молоток и мяч и начал размахивать молотком, стараясь попасть по мячу. После трех неудачных попыток к малышу подошел отец, обхватил его сзади и показал, как надо бить.

Кэрри сказала:

– Ты сделал для нас все, что было в твоих силах. Никто бы не мог сделать большего. Думаю, теперь ты имеешь полное право уйти.

– А как же твоя мать?

– Конечно, ее мирок рухнет, гордость будет уязвлена. Но, насколько я знаю, ее вклад в ваш брак не был слишком велик. – Кэрри вздохнула. – Кстати, учти, она наверняка наймет хорошего юриста, чтобы обобрать тебя до нитки.

– Знаю. Я готов заплатить эту цену.

– Что у тебя с работой?

– Я ее брошу.

– Не будешь скучать по ней?

– Нет. Я добился всего, чего хотел. И устал от этих крысиных гонок, от необходимости постоянно стремиться сохранить лицо. Наверное, я никогда не был особенно честолюбив, а теперь стал законченным эгоистом. Или в мои годы уже поздно хотеть счастья?

– Ты знаешь, что́ я об этом думаю.

Какое-то время они просто сидели и молчали в полном душевном единении. Наконец Джеффри сказал:

– Теперь о тебе. Когда ты родилась, я выделил тебе капитал, вверенный попечителю. У Николы он тоже был, но почти весь ушел на эту дурацкую свадьбу. Сейчас твои деньги лежат в банке и приносят небольшую прибыль, но, по-моему, будет разумно, если ты обратишь их в наличность и купишь себе дом. В Лондоне или где-нибудь еще. Недвижимость – это всегда хорошее помещение денег. Мне бы хотелось, чтобы ты была независима… Капитал невелик, но его достаточно, чтобы купить скромный дом. Что скажешь?

– Прекрасная мысль. – Кэрри поцеловала отца в щеку. – Какой ты милый. Спасибо. Мы ведь не будем забывать друг друга, правда? Будем переписываться, обмениваться факсами, будем звонить друг другу, где бы мы ни были, общаться.

Джеффри улыбнулся. Вид у него был не такой подавленный, как всегда. Кэрри поняла, как долго он терзался тревожными мыслями.

– Если в следующее воскресенье мы с Сереной приедем в Оксфорд, может быть, ты захочешь с ней познакомиться?

– Конечно. И пусть она не думает, что я собираюсь встать между вами. Она не должна испытывать чувство вины. Теперь твои старые обязательства кончаются, начинается новая жизнь. На этот раз счастливая.

– А ты, дорогая? Как ты? Есть у тебя кто-нибудь?

– О да, – засмеялась Кэрри. – И не один.

– Но никакого намека на вторую грандиозную свадьбу?

– Ни малейшего. Я должна очень много сделать в жизни. Для начала купить дом. Как много планов мы с тобой наметили, сколько вопросов обсудили!

– Подожди радоваться, Кэрри. Нам предстоит пережить тяжелые времена.

Она взяла его за руку и сказала:

– Я с тобой, папа. Мы будем стоять плечом к плечу.

Джеффри оказался прав. Им действительно выпали тяжкие испытания. Долгое время не смолкали обвинения, но в конце концов Доди прекрасно устроилась и обратила печальные обстоятельства себе на пользу. Как и предвидела Кэрри, она отпустила Джеффри, обобрав до нитки, – семейный дом в Кэмпден-Хилле, автомобиль, большая часть имущества и денег отошли к ней. Он ничего не оспаривал и делал все, что мог, чтобы загладить свою вину.

Как только Доди узнала, что Кэрри купила небольшой дом на Рэнферли-роуд, она чрезвычайно выгодно продала особняк в Кэмпден-Хилле, патетически объявив, что он полон печальных воспоминаний, и купила прелестную квартиру в старинном доме в Фулхэме, выходящую окнами на юг, на реку и Патни.

– Мое уединенное гнездышко, – с грустью, но отважно говорила она друзьям, и все находили, что она держится восхитительно. На самом же деле Доди была очень довольна: ее ждали бридж, вечеринки с легкими возлияниями и неизменное лекарство от всех невзгод – поездки по магазинам и возвращение домой с фирменными пакетами и коробками, набитыми свертками в китайской шелковой бумаге. Праздники она теперь проводила с друзьями за границей: ездила первым классом в Париж или отправлялась в круиз по Средиземному морю на сногсшибательном лайнере, демонстрируя только что обновленный гардероб. В одном из таких круизов она познакомилась с Джонни Стратерсом, отставным полковником авиации, вдовцом. Доди ему явно нравилась, и время от времени, приезжая в Лондон, он звонил ей и приглашал пообедать. Она была счастлива, как никогда.

Через семь лет после развода родителей Никола Уэсли обнаружила, что обходительный Майлс закрутил роман с какой-то дамой. Она с радостью ухватилась за этот повод и вырвалась из оков брака, который стал обыденным и скучным. Вырвалась, разумеется, к матери, в ее вместительную нарядную квартиру. И все было бы нормально, не привези Никола с собой девятилетнюю дочь Люси. Доди поняла, что ее безмятежной жизни пришел конец.

Кофейник пуст, осадок в чашке остыл. Кэрри встала, выбросила в мусорное ведро нетронутые тосты, ополоснула кофейник, положила чашку и блюдце в посудомоечную машину. Потом поднялась наверх, приняла душ, вымыла короткие волосы, оделась. В последнее время она не слишком заботилась о своей внешности: носила старые джинсы и не пользовалась косметикой. Но сегодня утром ей нужно было почувствовать себя немного более уверенно.

Итак, узкие брюки верблюжьего цвета, кашемировый свитер, изящные ботинки, золотые сережки и цепочка на шее. Кэрри брызнула на себя духами, набросила на плечо кожаную сумку, вынула из шкафа пальто и спустилась вниз.

Ключи от входной двери лежали в холле на сундуке в латунной чашке, рядом с синей вазой с белыми гиацинтами. Над сундуком висело большое зеркало. Надевая пальто, Кэрри вгляделась в свое отражение. Высокая, стройная темноволосая девушка… или, скорее, молодая женщина. Что ж, скоро ей стукнет тридцать. Каштановые волосы сияют чистотой, гладкая прядь птичьим крылом падает на лоб. Глаза, подчеркнутые тенями и тушью, кажутся огромными и темными, цвета кофейных зерен. Лицо, загоревшее под солнечными лучами, отраженными от сверкающих снежных полей, еще не потеряло красок. Так что все в порядке. Кэрри уверена в себе. К жалости не взывает.

Она застегнула пуговицы на купленном год назад в Вене темно-сером шерстяном пальто, отделанном зеленым кантом. Андреас помогал ей выбрать его и настоял на том, чтобы оплатить покупку. «В нем ты будешь выглядеть на миллион долларов», – сказал он. День был очень холодный, с мелким снегом. Они пошли к «Саше» позавтракать. Ели что-то необыкновенное и…

Не думать об этом.

Кэрри взяла ключи, нажала кнопку охранной сигнализации и вышла из дома; она повернула на Патни-Хай-стрит и по людному тротуару направилась к набережной. На мосту было холодно, вдоль реки дул восточный ветер с моря. От моста рукой подать до Фарнем-корта – большого дома в вычурном эдвардианском стиле, где на пятом этаже помещается квартира Доди. Кэрри поднялась по ступеням, отворила тяжелые парадные двери, вошла в лифт, нажала кнопку. Лифт поплыл вверх, вздрогнул, остановился.

Кэрри открыла оглушительно лязгнувшую дверцу, пересекла холл и позвонила в дверь.

Доди уже ждала ее. Почти сразу щелкнул двойной замок и дверь распахнулась.

– Кэрри!

Она такая же, как всегда, не постарела, не похудела, не поправилась. Маленькая, изящная, с темными, аккуратно уложенными волосами, в которых сверкают белые пряди – естественно и на зависть элегантно. На ней костюм – жакет и коротенькая, по моде, юбочка, изящные туфли украшены квадратными золотыми пряжками. Еще вполне хорошенькая женщина, все при ней. Выдает ее только рот, форма которого на протяжении многих лет искажалась выражением постоянного недовольства. Все твердят, что глаза – зеркало души, но Кэрри давно поняла, что по-настоящему разоблачает человека рот.

Она вошла, и Доди тщательно заперла дверь. Ни рукоплесканий, ни распахнутых объятий – никакого выражения восторга.

– Привет, ма. Ну как ты? – спросила Кэрри, сбрасывая пальто. – Великолепно выглядишь.

– Спасибо, дорогая. Ты тоже хорошо выглядишь. Загорела. Будто только что с юга. Клади пальто на стул. Хочешь кофе или еще чего-нибудь?

– Нет, я только что позавтракала. – Они коснулись друг друга щеками. У Доди щека была нежная и благоухающая. – Раньше девяти я не встаю.

– Приятно утром поваляться. Проходи…

Доди провела дочь в гостиную. Тучи на холодном небе неожиданно расступились, и комната с большими, выходящими на юг окнами, балконом и видом на реку наполнилась ослепительным солнечным светом. Приятная комната. Рядом, за двустворчатыми, всегда раскрытыми дверьми, располагалась столовая. Кэрри увидела стол красного дерева, красивый буфет – часть ее детства, вещи из их дома в Кэмпден-Хилле. Везде множество цветов, воздух тяжелый, густо напоенный ароматом белых лилий.

– А где все остальные? – спросила Кэрри.

– Я тебе говорила. Люси у себя в комнате, а…

– Она не слишком общительна?

– Не слишком. Обожает свою комнату. У нее там письменный стол, компьютер, маленький телевизор.

В белом мраморном камине вспыхивал фальшивыми углями небольшой электрический нагреватель. Доди села напротив него в свое привычное кресло. Когда Кэрри позвонила в дверь, она читала газету и теперь холеной рукой с розовыми ногтями взяла ее, свернула и положила на кофейный столик.

Набежала туча, и солнечный свет погас.

– Хорошо, что ты так быстро пришла. Я хотела с тобой поговорить. Знаешь, разыгралась эта дурацкая драма…

– А где Никола?

– Она скоро придет.

Кэрри опустилась в кресло перед камином, по другую сторону коврика из белой овчины.

– Куда она ушла?

– В туристическое бюро.

– Собирается в путешествие?

– По-моему, она сошла с ума. Разве я тебе не рассказала? Она встретила одного типа. Он американец. Познакомились два-три месяца назад на какой-то вечеринке и с тех пор встречаются.

Звучит многообещающе, подумала Кэрри, похоже, что старшая сестра вовсе не сумасшедшая.

– И что он такое? – осторожно спросила Кэрри.

– Вполне приличный человек. Коммерсант. Занимается то ли железными дорогами, то ли сталью, то ли еще чем-то. Живет в Кливленде, штат Огайо. Зовут Рэндал Фишер. Сейчас он в Америке и пригласил туда на Рождество Николу.

– В Кливленд?

– Нет, у него загородный дом во Флориде, он там всегда проводит Рождество.

Пока все звучало настолько здраво, что Кэрри не могла понять, о какой драме шла речь.

– Он женат?

– Говорит, что разведен.

– Ты с ним знакома?

– Конечно. Раза два Никола заходила с ним сюда, и однажды он нас обеих приглашал пообедать в «Кларидж». Он там останавливался.

– В таком случае он, должно быть, при деньгах. – Кэрри нахмурилась. – Ма, тебе он не нравится?

– Ну что ты, по-моему, с ним все в порядке: лет пятидесяти, не слишком привлекателен.

– А Никола? Ей он нравится?

– Думаю, да.

– Тогда что тут страшного?

– Но она ведь ничего о нем не знает!

– Ма, ей тридцать пять лет. Она в состоянии сама о себе позаботиться и даже вправе наделать ошибок, если пожелает.

– Дело не в этом.

– А в чем? Объясни.

– Кэрри, как ты не понимаешь? Дело в Люси.

– Ты хочешь сказать, что Люси он не приглашает?

– Очень даже приглашает, но она отказывается. Говорит, что не хочет ехать во Флориду, что она там никого не знает, что ей нечего там делать и что на самом деле Рэндалу она не нужна. Он пригласил ее только потому, что так положено.

Кэрри преисполнилась сочувствием к племяннице.

– Я ее понимаю. Сколько ей лет? Четырнадцать. Наверное, она себя чувствует как рыба, выброшенная из воды. Думаю, не очень-то приятно видеть, как твою мать трясет любовная лихорадка.

Шея Доди чуть-чуть порозовела – верный признак того, что она смущена. Она ненавидела, когда ей возражали, вынуждая ее отстаивать свою точку зрения.

– Но девочке предоставляется редкая возможность! Посмотреть мир…

– А если она этого не хочет?

– Ну а здесь что она будет делать?

Так, подумала Кэрри, теперь мы подобрались к самой сути.

– Ты имеешь в виду на Рождество? Останется с тобой. В конце концов, теперь это ее дом. Куда же еще ей идти?

Доди ответила не сразу. Она поднялась, отошла к окну и стала глядеть на реку. Кэрри ждала. Наконец мать повернулась к ней.

– Я не могу остаться с ней. У меня своя жизнь. У меня свои планы… Я хочу поехать в Борнмут с Фриманами. Они каждый год туда ездят, останавливаются в отеле «Палас». И пригласили меня поехать с ними. – Ее тон ясно говорил, что в этом головокружительном плане Люси места нет. – Я теперь не так молода, как прежде. Прошло то время, когда мне приходилось заниматься детьми. И я не собираюсь менять свои планы ради упрямой девчонки.

Я в этом и не сомневалась, подумала Кэрри. Помолчав, она сказала:

– А что ее отец? Майлс? Не может ли она провести Рождество с ним и его новой женой? Или теперь они не видятся?

– Нет, конечно видятся. – Доди вернулась на свое место, села, подалась вперед. – Изредка она проводит с ними воскресенье, но без особого восторга.

– У них ведь нет детей?

– Нет. И сомневаюсь, что когда-нибудь будут. У его жены на уме одна карьера, – проговорила Доди, скривив губы. – Дети не вписываются в ее жизнь.

– Значит, они не возьмут Люси на Рождество?

– Я позвонила Майлсу и все ему рассказала. Мне пришлось это сделать, потому что Никола отказывается даже произносить его имя. Но Майлс с женой на Рождество собираются в Сен-Морис кататься на лыжах, причем в компании одни взрослые. Люси никогда не каталась на лыжах, кроме того, она диковата с незнакомыми людьми. Майлс сказал, что она им все испортит.

Кэрри стало отчаянно жаль ребенка, заброшенного черствыми, враждующими между собой родителями. Она сказала, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали слишком холодно:

– В таком случае, по-моему, у тебя нет выхода.

– Никола решительно настроена ехать во Флориду. Ты ее знаешь, она та еще эгоистка. Я так много сделала для нее…

– Может, она просто хочет немного развлечься.

– Немного развлечься… – с горечью повторила Доди, придав словам почти непристойный оттенок.

Кэрри наблюдала за матерью. Ей вдруг показалось, что Доди не хочет встречаться с ней глазами. Смотрит вниз, теребит обшлага жакетика, поправляет золотую пуговицу.

– Теперь понимаешь, что я имела в виду, когда говорила, что твое возвращение из Австрии оказалось очень кстати.

– Ты хочешь, чтобы я избавила тебя от Люси.

Доди подняла взгляд:

– У тебя уже есть какие-то планы?

– Ма, я только что вернулась. У меня не было времени строить планы. У меня даже нет дома, я не могу вернуться на Рэнферли-роуд до конца февраля. Живу на чемоданах. Я не в состоянии никого принять.

– Об этом нет речи. Я просто подумала, может быть… – Доди замялась, – твой отец…

– Джеффри?

– Для тебя он теперь Джеффри?

– Я стала называть его так после вашего развода. Он мой отец, конечно, но он также муж Серены и мой друг.

Доди едва заметно передернуло, но Кэрри не обратила на это внимания и жестко продолжила:

– Не думаю, что из этого что-нибудь получится.

– Но ведь он дедушка Люси. И конечно…

– Послушай, ма. Я разговаривала с Джеффри. Позвонила ему на следующий день после возвращения. Мы долго говорили, в том числе и о Рождестве. Дело в том, что к ним на праздники приезжают брат Серены с женой и ребенком. Эмбло будет забит до отказа, ни дюйма лишнего, куда уж тут еще двое.

– Ты могла бы попросить…

– Нет. Это нечестно по отношению к Серене. Она не сможет нас принять и будет мучиться из-за этого. Поэтому я не буду спрашивать.

– Ох! – Доди вздохнула и откинулась в кресле. Она была похожа на воздушный шар, из которого вышел воздух, – сморщенная, постаревшая. – Я так больше не могу. Все это выбивает меня из колеи. Никакой поддержки, ни от кого, даже от членов семьи!

– Но, ма…

Кэрри не закончила. Послышался звук ключа, поворачиваемого в замке, дверь открылась и снова закрылась.

– Это Никола, – сказала Доди, хотя могла бы и не говорить. Она подобралась, поправила волосы, оживилась.

Никола вошла в гостиную. Кэрри встала, повернулась к сестре.

– Привет, – сказала она.

– Кэрри! – Глаза у Николы округлились. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты же была в Австрии.

– Была. А теперь вернулась.

Сестры смотрели друг на друга. Они никогда не были особенно дружны, никогда не делились секретами. Кэрри пришло в голову, что в пору зрелости Никола стала еще больше походить на мать: тот же рост, та же изящная фигура, густые темные волосы. Тот же маленький злой рот. Если поставить рядом, их легко можно принять за двойняшек.

Думая о Николе, Кэрри всегда представляла ее в каких-то тщательно продуманных одеяниях. Юбки и специально подобранные к ним свитеры. Туфли, подходящие к сумкам, шелковые шарфы точно под цвет губной помады. Словно кукла, вырезанная из картона, которую одевают в бумажные наряды с отгибающимися ушками: бумажное пляжное платье, пальто с меховым воротником для зимних прогулок, кринолин и шляпа с полями и козырьком для маскарада. И сестра не обманула ее ожиданий – на ней был безупречного кроя брючный костюм и жакет из искусственного леопарда. Шоколадно-коричневая замшевая сумочка и точно такого же цвета замшевые сапоги.

Никола положила сумку на стул у стены и начала расстегивать меховой жакет.

– Ты вернулась навсегда? – спросила она.

– Не знаю. Посмотрим. – Кэрри подошла к сестре и поцеловала ее. Никола ответила ей небрежным поцелуем.

– Когда ты приехала?

– Примерно неделю назад. Была страшно занята, и только сегодня утром смогла позвонить маме.

– А я бы и звонить не стала, – заявила Никола и бросила на Доди холодный взгляд. – Наверное, мама уже рассказала тебе о нашей драме? Склоняла тебя на свою сторону.

Видимо, сейчас отношения у них – хуже некуда. Бедная Люси, подумала Кэрри, должно быть, ей чертовски нелегко общаться с этой парочкой.

Доди, кажется, была уязвлена.

– Никола, это несправедливо, – сказала она.

– Но готова поспорить, это правда. – Никола с размаху плюхнулась на диван. – Как бы то ни было, теперь уже поздно. Я заказала билет. Лечу восемнадцатого декабря. На две недели.

За этим вызывающим заявлением последовало многозначительное молчание. Доди отвернулась и уставилась на мерцающие электрические угли. Всем своим видом она демонстрировала неодобрение. Никола поймала взгляд Кэрри и состроила гримасу, будто они в заговоре против матери. Кэрри не ответила ей понимающим взглядом – сейчас и та и другая были ей противны.

Однако нельзя становиться с ними на одну доску. И Кэрри сказала как можно спокойнее:

– А как же Люси?

– Ее пригласили во Флориду, но она отказалась.

– Я ее понимаю.

– Еще бы.

– Ма предложила, чтобы на Рождество Люси взяла я.

– Ты? – с оскорбительным удивлением произнесла Никола. Потом минуту подумала и повторила: – Ты? – Теперь это местоимение прозвучало уже по-другому и совсем не оскорбительно. Блестящая идея, которая раньше не приходила ей в голову.

– Но я не могу.

– Почему?

– У меня нет дома.

– А Рэнферли-роуд?

– Сдан внаем.

Доди решила вмешаться в разговор.

– Я предложила Кэрри взять Люси и погостить с ней у вашего отца в Корнуолле. Но об этом тоже не может быть речи.

– Почему? – удивилась Никола.

– Там нет места.

– Проклятый Майлс со своей проклятой женой тоже не хотят взять Люси, эгоисты чертовы. Только и знают, что извиняться и оправдываться. – Никола прикусила ноготь на большом пальце. – Как бы то ни было, я лечу во Флориду, к Рэндалу, и никто мне не помешает. Я никогда не отдыхала, а теперь решила.

В известном смысле Кэрри ей сочувствовала, но, помня о Люси, постаралась урезонить:

– Никола, и все-таки…

Но закончить ей не дали.

– Хорошо тебе говорить. – Кэрри тысячи раз слышала эти причитания. – Хорошо тебе говорить. У тебя никогда не было семьи, ты не знаешь, что такое изо дня в день возиться с ребенком. Занятия в школе, каникулы. Развлекать, решать школьные проблемы. И все самой. У тебя не жизнь, а сплошной отдых, только и знаешь, что кататься на лыжах и весело проводить время. Отель в горах, приятное общество, вечеринки с глинтвейном. Тебе на все наплевать. Сколько лет мы тебя не видели!

С трудом сохраняя спокойствие, Кэрри проговорила:

– Никола, ты понятия не имеешь, чем я занималась. Я отвечала за связи с общественностью в престижной туристической компании. Каждое утро девять человек докладывали мне о состоянии дел. У меня был секретарь и собственная квартира. В разгар сезона я нередко работала по семь дней в неделю. Поэтому давай не будем об этом.

– И все же, – возразила Никола со свойственным ей ослиным упрямством, – это совсем не то, что растить ребенка.

Кэрри сдалась:

– Пусть так, ну и что?

Никола пропустила слова сестры мимо ушей.

– Ты незаменима, мама. Придется тебе забыть о Борнмуте.

Доди польстили, и весьма тонко.

– И не подумаю, – сказала она.

– Вряд ли ты сможешь оставить Люси одну.

– Почему именно я должна принести себя в жертву?

Кэрри вдруг поняла, что больше не в состоянии слушать бессмысленную перепалку матери и сестры. Каждая из них твердо стоит на своем, и никакими доводами их не проймешь.

– Хватит! – решительно сказала она.

Они удивленно смолкли. Потом Никола сказала:

– Ты хочешь предложить что-то дельное?

– Не знаю. Но ведь речь идет о твоей дочери, а не о собаке, которую можно отправить в питомник. Если не возражаешь, я поговорю с Люси. Не думаю, что у нее меньше здравого смысла, чем у матери и бабушки.

– Большое тебе спасибо.

– Где ее комната?

– Сразу за кухней. – Никола мотнула головой. – В глубине.

Кэрри направилась к выходу. Когда она открыла дверь, мать сказала:

– Может, тебе удастся ее убедить?

Кэрри не ответила. Она вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.