Текст книги "Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель"

– Где Брайан?

– Я же сказал. Он уехал в Ардмор.

– Как вы этого добились?

– Это мое дело.

– Как вы узнали, где я?

– Мне сказала Изабель. Ты оставила перчатки в моем доме, и я позвонил в Фернриг, чтобы сказать тебе об этом. А Изабель сказала, что Брайан повез тебя ужинать.

– Это не преступление.

– Для меня – преступление.

«Хью прикидывается таким ревнителем морали», – вспомнила она слова Брайана.

– Из-за Энтони? Или из-за Брайана?

– Из-за Анны.

– Анна обо всем знала. Она была в комнате, когда Брайан приглашал меня на ужин.

– Дело не в этом.

– Тогда в чем же?

– Ты отлично знаешь, черт побери!

Флора повернулась к нему. Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, она могла разглядеть его лицо.

«Я подозреваю, что он ничуть не лучше других».

Хью был влюблен в Розу. Флора не хотела, чтобы это было правдой, но его внезапное появление, его возмущение подтверждали, что это правда. Влюблен в Розу. Флора была готова убить его за это.

– Да, я знаю, – сказала она. – Вы ревнуете. – Наверное, она слишком много выпила и стала похожа на Розу, потому что сейчас ей хотелось сделать ему больно, отомстить за свое разочарование. – У Брайана есть то, чего нет у вас. Жена и дом. Вы не можете смириться с этим. – Бороться со слезами было бесполезно. Обжигающие струйки потекли по ее лицу, и виноват в этом был тоже он. Из-за него она перестала быть Флорой. Она полностью превратилась в Розу. И это Роза придумала жестокие, ранящие слова: – Своей смертью ваша жена сломала вам жизнь.

Слова повисли в тишине. Пауза была короткой, продуманной, и затем Хью ударил ее ладонью по лицу.

Удар не был сильным. Хью точно рассчитал свои движения – иначе, при его размерах и массе, пощечины, пожалуй, хватило бы, чтобы Флора потеряла сознание. Но до сих пор ее ни разу не били, ни разу в жизни. От потрясения она перестала плакать. Просто сидела и молчала, оглушенная болью и унижением. Голова гудела, губы не слушались.

Хью включил свет, и Флора инстинктивно прикрыла лицо руками.

– Все в порядке? – спросил он.

Она тупо кивнула в ответ. Хью взял ее за запястья и отвел ее ладони от лица. Смотреть ему в лицо было выше ее сил, но она сделала это.

– Почему ты хочешь так много, Роза? – спросил он. – Почему ты хочешь иметь все?

«Я не Роза. Я не Роза».

Флора начала дрожать.

– Я хочу домой, – сказала она.

9. Флора

Флора проснулась среди ночи от жажды, мучительной жажды, похожей на страшную пытку. Во рту пересохло, голова болела. Кошмар вчерашнего вечера вновь нахлынул на нее. Некоторое время она лежала, охваченная сожалением и раскаянием, слишком несчастная, чтобы найти силы встать и принести стакан воды.

Одеяло сползло на пол, и ей стало холодно. Она потянулась за ним, и в этот момент ее пронзила боль, настолько сильная, что перехватило дыхание. Понемногу боль утихла. Флора лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Ей по-прежнему хотелось пить. Включив лампу, она приподнялась в постели и тут же почувствовала приступ тошноты. Вскочив на ноги, она бегом бросилась в ванную.

Когда в желудке не осталось ничего, кроме боли, Флора была в полном изнеможении. Одетая лишь в тонкую ночную сорочку, она сидела на холодном кафельном полу, прислонившись головой к деревянной обшивке ванны. Кровь стучала в висках, со лба катился пот. Она закрыла глаза и стала ждать смерти.

Но смерть не спешила приходить, и спустя некоторое время Флора снова открыла глаза. Снизу ванная комната казалась огромной, искаженной в пропорциях. Через приоткрытую дверь уходил в бесконечность коридор. Убежище спальни было где-то очень далеко. Наконец Флора с трудом поднялась на ноги и, держась рукой за стену, добрела до кровати. Рухнув ничком, она некоторое время просто лежала, дрожа и не в состоянии даже укрыться.

«Я заболела, – решила она. – Я серьезно заболела». Вскоре она начала замерзать. Через приоткрытое окно врывались порывы холодного ночного воздуха, и ей казалось, что на нее обрушиваются ведра с ледяной водой. Она поняла, что, даже если не умерла в ванной, умрет здесь, от пневмонии. Бутылка с горячей водой остыла, одеяло не грело.

Заснуть она не могла, а ночь, казалось, длилась вечно. Подушка сбилась в комки, простыня смялась и намокла от пота. Флора молила о наступлении утра, о том, чтобы кто-нибудь пришел к ней, постелил чистые простыни и дал таблетку от головной боли. Но до рассвета оставалось еще несколько часов, и в конце концов она погрузилась в тяжелый сон.

Первой на помощь пришла Изабель. Обеспокоенная тем, что Флора не спустилась к завтраку, она поднялась наверх.

– Может быть, ты просто хочешь поспать подольше, но я решила, что лучше… – Она замолчала, заметив смятые простыни и сползшее одеяло. – Роза!

Подойдя ближе к кровати, Изабель увидела, что Флора бледна как привидение, а ее волосы слиплись от пота.

– Все в порядке, – с трудом проговорила Флора. – Меня ночью тошнило, но сейчас все в порядке.

– Бедная девочка. Почему ты меня не разбудила?

– Я не хотела никого беспокоить.

Изабель потрогала ладонью ее лоб.

– У тебя жар.

– И голова болит…

– Тут все сбилось. – Изабель подергала за края простыни, пытаясь поправить ее, но затем ей пришла в голову другая мысль. – Пойду позову сестру Маклеод, и мы вместе с ней перестелим постель. – Она направилась к двери. – А пока лежи. Даже не думай вставать.

Сбылись мечты! Внимательные лица и заботливые руки, чистая постель и две бутылки с горячей водой в шерстяных чехлах. Свежая ночная сорочка, протертые губкой лицо и руки, аромат одеколона и ночная кофта – нежно-розового цвета, с кружевами и широкими рукавами.

– Чья это? – спросила Флора. В ее чемодане не было ничего подобного.

– Моя, – ответила Изабель.

– Какая красивая.

– Это подарок Таппи.

Таппи. Флора едва не расплакалась.

– Из-за меня у вас столько хлопот, Изабель. Таппи больна, а теперь еще и я свалилась. И еще вечеринка, и все остальное. – Она не удержалась и беспомощно всхлипнула. По щекам покатились слезы. – Я стала такой обузой.

– Что за глупости! Даже не смей так думать. Сестра Маклеод поможет мне ухаживать за тобой. Правда, сестра?

– Конечно, мы быстро поставим тебя на ноги, – подтвердила сиделка.

Она собрала в охапку грязное белье и вышла из комнаты. Изабель промокнула бумажной салфеткой слезы Флоры.

– А когда придет Хью, мы попросим его…

– Нет! – сказала Флора таким тоном, что Изабель слегка оторопела.

– Нет? – удивленно переспросила она.

– Не надо ничего говорить Хью. Мне не нужен врач. – Она умоляюще схватила Изабель за руку. – Со мной все в порядке. Да, меня тошнило, но сейчас мне лучше. Это все ерунда. – Чтобы как-то объяснить свою панику, Флора поспешно добавила: – Я не люблю врачей. С детства…

Изабель посмотрела на нее как на душевнобольную и успокаивающе сказала:

– Хорошо, мы посмотрим. Все будет зависеть от твоего самочувствия…

Флора медленно разжала пальцы и выпустила руку Изабель.

– Обещаете?

Отойдя на безопасное расстояние, Изабель твердо вымолвила:

– Я никогда не даю обещаний, если не уверена, что смогу их сдержать.

– Пожалуйста!..

Изабель направилась к двери.

– Тебе надо поспать, – мягко сказала она. – Постарайся уснуть, и тебе станет лучше.

Флора заснула, но сон был тяжелым. Ей снилось, что она стоит на берегу. Песок черный и кишит пауками. Роза тоже здесь, в бикини, идет вдоль кромки маслянистой воды, а за ней следует цепочка мужчин. Мужчины видят Флору, но она почему-то обнажена. Роза начинает смеяться. Флора пытается убежать, но ноги не слушаются ее. Черный песок превращается в трясину. Ее догоняет мужчина, хватает и бьет по лицу. Сейчас он убьет ее…

Она проснулась в холодном поту. И первое, что увидела, – лошадиноподобное лицо в толстых очках. Сестра Маклеод тихонько трясла ее за плечо.

– Просыпайся, – сказала сестра. – Пришел доктор Кайл, он осмотрит тебя.

– Я не хочу.

Она дрожала от приснившегося кошмара. У спинки кровати маячила огромная фигура Хью.

– Не выдумывай, – решительно заявила сестра. – Доктор уже здесь.

Сон рассеялся. Флора моргнула, и образ Хью вырисовался во всех деталях. Она мрачно смотрела на него с ощущением, что ее предали.

– Я же просила Изабель ничего не говорить вам.

– Как и все мы, Изабель не всегда делает то, что ей говорят.

– Но она обещала…

– Ну уж нет, – вмешалась сестра, – мисс Армстронг никогда не дала бы такого обещания. Извините меня, доктор, я оставлю вас ненадолго. Мне нужно вернуться к миссис Армстронг.

– Хорошо, сестра.

Сиделка вышла, шурша накрахмаленным фартуком. Хью закрыл за ней дверь и присел на край кровати.

– Изабель сказала, что тебя тошнило.

– Да.

– Когда это началось?

– Ночью. Я не знаю, в какое время. Я не смотрела на часы.

– Ну что ж, давай посмотрим.

Он откинул волосы с ее лба и приложил ладонь. Прикосновение было приятно прохладным. «Это он вчера ударил меня по лицу». Воспоминание об этом казалось подобным погружению в новый кошмарный сон. Жаль, что это был не сон.

– Боль была?

– Да.

– Где?

– Везде. В основном в животе.

– Аппендикс тебя не беспокоил?

– У меня его нет. Вырезали четыре года назад.

– Хорошо, один диагноз уже можно исключить. У тебя есть аллергия на что-нибудь? На какие-нибудь продукты?

– Нет.

– Что ты ела? Что ты ела вчера на обед?

– Холодную баранину с печеным картофелем.

– А на ужин?

Флора закрыла глаза.

– Бифштекс. И салат.

– Еще что?

– Устрицы.

– Устрицы, – повторил он, словно одобряя ее выбор. Потом с тревогой переспросил: – Устрицы?

– Я люблю устрицы.

– Я тоже, но при условии, что они свежие.

– Значит, я съела протухшую устрицу?

– Похоже на то. Неужели ты их не пробовала? Обычно ошибиться невозможно.

– Я… я не помню.

– У меня уже были проблемы с «Рыбацким якорем» и тамошними устрицами. Придется побеседовать с хозяином, пока он не отравил весь Арисейг. – Хью встал и достал из кармана серебряный футляр. – Странно, что я еще не получил вызова из Ардмора.

– Брайан ел креветки.

– Жаль, – проговорил Хью и сунул термометр в рот Флоре, тем самым заставив ее замолчать.

Он взял ее за запястье и стал считать пульс. Флора, отвернувшись к окну, смотрела на медленно плывущие по небу облака. С берега доносились печальные крики чаек. Сейчас Хью заберет градусник и уйдет, оставив ее умирать.

Но время шло, а ничего не происходило. Все словно застыло, окаменело. Флора повернула голову и посмотрела на Хью. Он стоял неподвижно, сжимая ее запястье, и задумчиво смотрел вниз. Широкий рукав просторной ночной кофты Изабель свалился складками к плечу Флоры, обнажив тонкую руку. А вдруг у нее какая-то тяжелая болезнь, и доктор пытается найти слова, чтобы сказать ей, что она обречена?

От тягостных размышлений ее спасла Изабель, которая, прежде чем войти, осторожно заглянула в комнату, словно опасаясь, что Флора набросится на нее.

– Как наша больная? – поинтересовалась Изабель.

Хью выпустил руку Флоры и вынул градусник.

– Думаю, это пищевое отравление, – сказал он, надевая очки.

– Отравление? – испуганно переспросила Изабель.

– Не надо так пугаться. Она съела несвежую устрицу вчера в ресторане.

Флора снова почувствовала себя виноватой.

– Не знаю, как это получилось. Я люблю устриц.

– А как же танцевальный вечер? Тебе придется еще несколько дней провести в постели…

– Вовсе нет. Если она будет слушаться, то успеет встать на ноги. Пусть пару дней поголодает и полежит в постели. – Хью взял свой саквояж и повернулся к Флоре. – В ближайшие день-два возможна депрессия и раздражительность.

Как только он произнес слово «раздражительность», Флора поняла, что сейчас снова заплачет. Наверное, Хью догадался об этом, потому что решительно направился к двери.

– Не давайте ей волноваться, – сказал он Изабель, вежливо выпроваживая ее из комнаты. Потом оглянулся через плечо и подарил Флоре одну из своих редких улыбок. – До свидания, Роза.

Флора всхлипнула и потянулась к коробке с бумажными салфетками.

Насчет депрессии он был прав. Остаток вторника Флора проспала, но на следующий день ее охватило уныние. Погода за окном тоже не радовала. Небо было серым, шел дождь, и в окно ничего не было видно, кроме гонимых ветром темных туч и случайно пролетающих мимо мокрых чаек. Начался прилив. Волны бились о галечный берег, создавая монотонный меланхолический фон, а темнота заполнила дом так рано, что свет пришлось зажечь в три часа дня.

Мысли Флоры непрерывно крутились в голове, но никуда не вели, как дорожка для бега на месте. Лежа здесь, в чужой постели, в чужом доме, Флора снова столкнулась с пугающим ощущением потери личности. Она не могла поверить, что вступила в эту безумную игру с уверенностью, которая сейчас казалась невообразимой глупостью.

Она вспомнила слова Розы: «Близнецы – это две половинки целого. Разделять их все равно что резать целое пополам». Тогда Флора не задумалась над их смыслом, но сейчас это мучило ее, потому что Роза выбрала другую дорогу. Неужели она, Флора, такая же?

А если бы их мать взяла Флору, а отец – Розу? Неужели Флора смогла бы в семнадцать лет забраться в постель женатого мужчины? Оставила бы Энтони в тот момент, когда он так нуждался в ней, и улетела на остров Спецес с молодым богатым греком? Поначалу все это казалось совершенно невозможным, но после ужасной сцены в машине Хью Флора потеряла уверенность в себе. «Своей смертью ваша жена сломала вам жизнь» – это были слова Розы, но произнесла их Флора. Она уткнулась лицом в подушку, но это не помогло, потому что ужасная фраза продолжала звучать в голове.

Как она сможет распрощаться с Армстронгами после всего, что произошло? И куда она поедет? В Корнуолл? Но там она будет чувствовать себя лишней: отец и Марсия заслуживают того, чтобы немного побыть вдвоем. В Лондон? В Лондон, со всеми его проблемами. Где жить? Где работать? Флора представила, как она ждет автобус в длинной очереди под дождем, бегает за покупками в обеденный перерыв, пытается разыскать старых подруг или приобрести новых.

И над всем этим маячил призрак Хью. Но Флора не могла позволить себе думать о Хью, потому что каждый раз это заканчивалось потоком бессмысленных слез.

«Если бы ты была Розой, тебя не волновало бы, что подумают о тебе Армстронги. Ты бы просто попрощалась и уехала, не оглядываясь назад».

«Я не Роза».

«Если бы ты была Розой, тебе не надо было бы искать работу и стоять на автобусных остановках. Ты могла бы всю жизнь ездить на такси».

«Я не Роза».

«Если бы ты была Розой, ты бы знала, как заставить Хью полюбить тебя».

Все были очень внимательны к ней. Изабель передала привет от Энтони, которому она специально позвонила в Эдинбург. Джейсон собрал для Флоры несколько растрепанный букет цветов, а Анна Стоддарт прислала темно-розовую азалию с запиской:

Мне очень жаль, что вы заболели. Надеюсь, выздоровеете к пятнице. Мы с Брайаном шлем наилучшие пожелания.

Анна

– Это из ардморской оранжереи, – сказала Изабель. – У них замечательная оранжерея, я просто не могу не завидовать Анне. Роза… Роза, ты опять плачешь.

– Я ничего не могу с собой поделать.

Изабель вздохнула и потянулась за бумажной салфеткой.

Сестра Маклеод пришла показать, как идет работа над ее бальным платьем.

– Видишь, я пришиваю подкладку. Она придаст юбке объем. Думаю, надо сделать поясок. Миссис Уотти нашла перламутровую пряжку, она тоже пригодится.

Таппи распорядилась, чтобы Уотти срезал свежие розы, и поставила их в вазу. Изабель принесла ее Флоре со словами:

– От одной больной – другой.

– Хью каждый день приезжает к Таппи? – спросила Флора у Изабель.

– Нет, теперь уже не каждый день. Только когда оказывается неподалеку. А почему ты спрашиваешь? – В ее голосе слышался смех. – Хочешь его увидеть?

– Нет, – сказала Флора.

Утро четверга предвещало чудесный день. Флора проснулась от яркого света. За окном светило солнце, голубело небо, а крики чаек напоминали о лете.

– Какой день! – воскликнула сестра Маклеод, зайдя, чтобы раздернуть шторы, забрать остывшие бутылки с горячей водой и перестелить постель.

– Я встану, – сказала Флора, которой наскучило лежать в постели.

– Нет, нельзя этого делать, пока доктор Кайл не разрешит.

Флора мгновенно упала духом. И зачем только сестра упомянула это имя? Несмотря на прекрасную погоду, она почувствовала себя несчастной, но это уже не имело отношения к болезни. Причиной ее унылого настроения были все те же старые проблемы, и прежде всего непростительная фраза, которую она сказала Хью. Чувство вины висело над ней, как острый меч, и Флора знала, что не избавится от него, пока не отыщет способа извиниться.

От одной мысли об этом ей сразу стало плохо, и она снова скользнула под одеяло. Сестра Маклеод бросила на нее цепкий взгляд:

– Тебе не стало хуже?

– Нет, – хмуро отозвалась Флора.

– Как насчет завтрака? Я попрошу миссис Уотти сварить тебе манную кашу.

– Если вы принесете мне манную кашу, я выброшу ее в окно, – холодно заявила Флора.

Сестра неодобрительно покачала головой и пошла на кухню сказать, что по крайней мере одна из ее пациенток пошла на поправку.

Изабель принесла на подносе завтрак – на всякий случай не слишком обильный: подсушенный хлеб, джем и китайский чай.

– И почта для тебя, – сказала Изабель.

Она вынула из кармана кардигана открытку и положила на поднос картинкой вверх. Флора увидела голубое небо, ярко-зеленые каштаны и силуэт Эйфелевой башни. Париж?

Озадаченная, она перевернула открытку. Адрес был написан неровными расползающимися буквами: «Мисс Розе Шустер, Фернриг-хаус, Тарбол, Арисейг, Аргайл, Шотландия». На свободном пространстве едва уместился текст, мелким почерком:

Я обещала, что напишу. Как здорово что мы встретились. Решила задержаться здесь на пару дней по пути на Спецес. Посылаю открытку в Фернриг, потому что почти уверена, что ты там, и кто знает, может, выйдешь замуж за Энтони. Передай ему привет от меня.

Ни подписи, ни даты.

– От подруги? – спросила Изабель.

– Да. От подруги.

Хитрая сестрица. Изабель никогда не стала бы читать чужую почту, но даже если бы прочла, то все равно ничего бы не поняла. Флора швырнула открытку в корзинку для бумаг. Изабель озабоченно наблюдала за ней.

– Тебе не хуже?

– Нет, – заверила ее Флора.

Она намазала ломтик тоста джемом и жадно откусила.

Когда скромный завтрак был съеден, Изабель унесла поднос, и Флора снова осталась одна. Открытка от Розы расстроила и рассердила ее одновременно. Флора ненавидела себя. На душе было мерзко. Она вдруг поняла, что только один человек способен поднять ей настроение.

Флора встала с постели и, не дожидаясь ничьего позволения, начала одеваться. Она решила пойти и поговорить с Таппи.

Джесси Маккензи вернулась из Портри. Ее старая мать, которая слегла в постель, передумала умирать. Неожиданное выздоровление было связано не со своевременным приездом заботливой дочери, а с визитом соседки, которая, заглянув навестить больную, сообщила новость, что Кэти Мелдрум, мать косоглазого Гэри, снова ждет ребенка. Этой бесстыжей девице не было дела ни до презрительных взглядов соседей, ни до мягких увещеваний священника. И пока она нахально разгуливала с выпирающим животом, кумушки оживленно обсуждали, кто может быть отцом ребенка. Большинство склонялись к тому, что это Робби Маккрей, брат констебля, но в разговорах мелькал и матрос из Кинлохберви, который уже был женат и имел детей.

Такое нельзя было пропустить. Нечего и думать о том, чтобы умереть до того, как разрешится эта загадка. Старушка села в постели, стукнула палкой по стене и, когда дочь вошла, потребовала еды. Через два дня она встала на ноги и отправилась собирать сплетни.

Джесси решила, что можно спокойно возвращаться домой.

Ее домом была старая рыбацкая хижина на окраине Тарбола – там она жила вместе с братом, который работал грузчиком в коптильне. Каждое утро Джесси поднималась по крутой улице к дому доктора, где отвечала на телефонные звонки, записывала сообщения, болтала с проходящими торговцами, сплетничала с соседками и пила чай. В промежутках между этими разнообразными занятиями Джесси жизнерадостно топала по дому, скорее принося грязь, чем убирая ее, стирала доктору белье и готовила ужин.

Поскольку доктор был очень занят, она частенько уходила домой до его возвращения, оставляя в духовке рыбный или пастуший пирог либо две отбивные (ее кулинарное искусство не шло дальше). Иногда, вернувшись на следующее утро, Джесси находила засохшее блюдо нетронутым. Она качала головой, выбрасывала еду в мусорное ведро и жаловалась всей округе, что доктор себя нисколько не бережет.

Место экономки придавало ей определенный вес и положение в городе. «Что бы он делал без тебя?» – говорили ей люди. Джесси скромно, но гордо качала головой. «А что бы они все делали без меня?» – спрашивала она себя, отвечая на телефонные звонки и записывая сообщения. Она незаменима. Это было приятное чувство.

А потому Джесси испытала настоящий шок, когда в четверг утром, вернувшись из Портри, вошла на кухню в докторском доме. День был чудесным, солнечным, и, поднимаясь в гору, Джесси с мрачным удовольствием представляла себе, какой хаос она обнаружит. Ведь ее не было целых четыре дня, а все знают, что доктор Кайл не способен позаботиться о себе.

Вместо этого она обнаружила изумительный порядок: чистый пол, сверкающую раковину, аккуратно расставленные на полке кастрюли, и ни одной грязной тарелки.

Постепенно до нее дошел смысл произошедшего. Видимо, доктор нашел кого-то на ее место. Он впустил на ее кухню другую хозяйку. Джесси торопливо начала перебирать в уме жительниц Тарбола, которые могли составить ей конкуренцию. Миссис Мердок? Мысль была просто убийственной. Если это миссис Мердок, то тогда весь город уже знает, что Джесси уволена. О ней будут судачить на каждом углу. Ей стало не по себе.

Знакомые звуки, доносящиеся сверху, заставили ее успокоиться. Доктор встал и одевался. Она слышала, как он ходит по комнате. «Он здесь, – подумала она, – и я здесь. И никуда отсюда не уйду». Главное – занять правильную позицию, решила она. Выдворить ее отсюда смогут только силой.

Джесси сняла пальто, повесила его за дверь и налила в чайник воды. Когда доктор Кайл спустился вниз, завтрак был готов. Джесси даже нашла чистую скатерть и постаралась поджарить бекон и яичницу именно так, как он любит.

Он остановился в прихожей, чтобы забрать почту, и окликнул ее:

– Джесси!

– Доброе утро, доктор! – жизнерадостно откликнулась она.

Он вошел в кухню. Было немного странно видеть его таким подтянутым и довольным собой, но, по крайней мере, он не был похож на человека, который собирается объявить своей экономке об увольнении.

– Как дела, Джесси?

– Неплохо, доктор.

– Как ваша матушка?

– Хорошо. Она чудесным образом выздоровела.

– Отлично. Я рад.

Он сел к столу и взял нож, чтобы вскрыть письмо. Оно было напечатано на машинке. Длинный белый конверт, отправленный из Глазго. Джесси успела заметить это, ставя на стол тарелку с беконом и яичницей.

Чашка с дымящимся чаем, хрустящие тосты. Очень аппетитный завтрак. Джесси остановилась в стороне, наблюдая за доктором. Он прочитал первую страницу письма и перевернул лист. Джесси заметила размашистую подпись и откашлялась, приготовившись задать трудный вопрос.

– А как вы здесь управлялись, доктор?

– Что? – переспросил он, подняв голову. Видимо, письмо было важным.

– Я спросила, как вы управлялись, пока меня не было?

Он улыбнулся. Давно она не видела его в таком хорошем настроении.

– Я тосковал по вас, Джесси, как сын тоскует по матери.

– Бросьте.

– Это правда. Здесь была настоящая помойка. – Он заметил тарелку с яичницей. – Какой завтрак!

Отложив письмо, он набросился на еду с таким аппетитом, словно все эти дни не держал и маковой росинки во рту.

– Но… – Джесси решила не отступать. – Но сейчас это совсем не похоже на помойку.

– Да, я знаю. Пришла добрая фея и все вымыла, а после этого медсестра помогала мне поддерживать порядок.

Джесси ничего не имела против медсестры. Она свой человек, работает в приемной. Почти член семьи. Не посторонняя. Но добрая фея? Если это миссис Мердок… Джесси снова стало не по себе, но она должна была выяснить.

– И кто эта добрая фея, если мне позволено узнать?

– Конечно позволено. Это невеста Энтони Армстронга. Она гостит в Фернриге. На днях она зашла ко мне и все вымыла.

Невеста Энтони Армстронга. Джесси испытала огромное облегчение. Это не миссис Мердок. Значит, репутация Джесси не пострадала, ее положению ничто не угрожает, никто не отнимает у нее ее работу.

Ее работу. А что она тогда стоит здесь, теряет время, когда надо навести порядок во всем доме? С невиданным энтузиазмом она схватила веник, щетку, тряпку и совок и принялась за дело. К тому времени, когда доктор собрался уходить, Джесси, напевая, успела расправиться с половиной лестницы.

– Джесси, если позвонят, скажите, что я буду в приемной к десяти. А если что-то срочное, меня можно застать в Фернриге. Хочу заехать к миссис Армстронг. – Он открыл дверь и, поколебавшись, обернулся. – И еще, Джесси, сегодня чудесное утро. Поднимите жалюзи и откройте окна.

В нормальных обстоятельствах Джесси стала бы горячо возражать против такой неразумной затеи. Но теперь только кивнула:

– Ладно.

И даже не повернулась, продолжая усердно драить ступеньки.

– Доброе утро.

Таппи еще не закончила завтракать. Она взглянула на вошедшего поверх очков, поскольку за завтраком читала почту.

– Хью!

Он вошел и закрыл за собой дверь.

– А утро действительно замечательное.

Таппи ничего не ответила. Приход Хью застал ее врасплох, с подносом на коленях и разобранной постелью. Она сняла очки и пристально посмотрела на доктора. У него был непривычно довольный вид.

– Что ты здесь делаешь в такой ранний час?

– У меня сегодня утренний прием, и я решил заскочить к вам пораньше.

– Ты приехал слишком рано, я не готова и не знаю, где сестра.

– Маклеод уже идет сюда. Она будет с минуты на минуту.

– Ты похож на кота, добравшегося до сливок.

Он, как обычно, облокотился на спинку кровати.

– Джесси Маккензи вернулась из Портри. Она поет и наводит чистоту в доме.

– Ну что ж, это похвально, но вряд ли этим можно объяснить твою благостную физиономию.

– Да, пожалуй. Я хотел с вами поговорить.

– Это что-то приятное?

– Надеюсь, да. – По своему обыкновению, он сразу перешел к делу. – Сегодня утром я получил письмо от молодого человека по имени Дэвид Стефенсон. Три года назад он окончил Эдинбургский университет и с тех пор работает в Глазго, в больнице Виктории. У него отличные рекомендации. Ему около тридцати, у него двое малышей. Его жена раньше работала медсестрой. Им надоела городская жизнь, поэтому они хотят переехать в Тарбол.

– Ассистент?

– Ассистент.

Таппи откинулась на подушки, закрыла глаза, сосчитала до десяти и открыла снова. Хью ждал.

– Я хотел, чтобы вы узнали раньше других. Что скажете?

– Скажу, что ты вел себя возмутительно.

– Я догадываюсь, почему вы сердитесь. Потому что я не сказал вам раньше.

– Мы тут выбивались из сил, уговаривая тебя взять ассистента, а ты все молчал и отнекивался.

– Но вы довольны?

– Конечно я довольна, – сердито сказала она. – Но лучше бы ты сказал мне об этом раньше. Я бы не сотрясала понапрасну воздух.

– Таппи, мне иногда кажется, вы забываете, что я давно уже перерос Джейсона.

– То есть способен решить вопрос с ассистентом самостоятельно, без вмешательства такой назойливой старухи, как я.

– Я никогда такого не говорил.

– Но подразумевал. – Таппи не могла больше прикидываться сердитой и обиженной. Она в самом деле была очень рада и теперь позволила себе улыбнуться. – Хоть какая-то передышка тебе будет, – сказала она.

– Еще ничего не решено. В следующую среду он приедет сюда, чтобы встретиться со мной, посмотреть на город.

– А где они будут жить? – спросила Таппи.

– Пока неизвестно.

Таппи тут же загорелась.

– Надо поспрашивать насчет дома.

– Не надо никого спрашивать, потому что еще ничего не решено.

– Хорошо. Я не обмолвлюсь ни словечком. Доктор Стефенсон, – произнесла она вслух, словно проверяя, насколько надежно и солидно звучит это имя, – ассистент доктора Кайла. Подумать только.

Сообщив свою новость, Хью перешел к практическим вопросам:

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше, чем вчера, но не так хорошо, как буду чувствовать завтра. Мне надоело сидеть взаперти, Хью. Мое терпение скоро кончится.

– Думаю, на следующей неделе я разрешу вам вставать.

– А как бедняжка Роза?

– Бедняжку Розу я еще не видел.

– Ты должен пойти и осмотреть ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Представить только, несвежая устрица! Надо было быть осторожнее. Если Роза не встанет завтра на ноги, вечер будет испорчен. Ведь мы позвали всех познакомиться с ней.

Хью подошел к окну. Таппи проследила за ним взглядом, и ее охватило ощущение дежавю.

– Знаешь, ты стоишь там, у окна, совсем как в тот день, когда мне было очень плохо и я сказала тебе, что хочу увидеть Энтони и Розу. И каким-то образом ты устроил это. Вместе с Изабель, конечно. Спасибо тебе, Хью. Все получилось так хорошо. Теперь я счастлива.

Она смотрела на его спину, ожидая ответа. Хью повернулся лицом к ней, но, прежде чем успел открыть рот, раздался стук в дверь. Думая, что пришла сиделка забрать поднос с остатками завтрака, Таппи крикнула:

– Войдите.

Дверь открылась, и вошла Роза. Увидев у окна фигуру Хью, она замерла на долю секунды, затем быстро повернулась и вышла. Таппи успела заметить только, как мелькнули длинные ноги в черных колготках и короткая клетчатая юбка в складку.

– Вернись! – крикнул Хью, на взгляд Таппи – несколько резко.

Девушка появилась снова, держась за ручку двери, готовая убежать в любую минуту. Она выглядит как пятнадцатилетняя девчонка, подумала Таппи. Хью хмуро смотрел на нее с противоположного конца комнаты. Таппи предполагала, что Роза, с ее отличным чувством юмора, сейчас скажет что-нибудь забавное, засмеется, но у девушки был такой вид, как будто она вот-вот расплачется.

Затянувшееся молчание нарушил Хью:

– Кто разрешил тебе встать?

Роза смутилась еще больше:

– Вообще-то, никто.

– Разве сестра не велела тебе оставаться в постели?

– Велела. Она не виновата.

– Тогда почему ты встала?

– Хотела увидеть Таппи. Я не знала, что вы здесь.

– Ну разумеется.

Таппи решила вмешаться:

– Хью, перестань. Роза не ребенок. Она может встать с постели, если хочет. Детка, подойди, забери у меня этот поднос, а я посмотрю на тебя как следует.

Получив поддержку, Роза закрыла дверь, подошла к кровати и убрала поднос на пол. Таппи взяла ее за руки и усадила на кровать рядом с собой.

– Какая ты худенькая! Руки как прутики. Может, тебе действительно надо было бы полежать еще денек в постели. Ты должна быть в порядке к завтрашнему вечеру. Без тебя все приготовления пойдут насмарку. Да, не беспокойся насчет цветов, Анна обещала привезти цветы в горшках из своей оранжереи. Она хочет загрузить ими целый «лендровер». И можно срезать несколько березовых веток, они всегда…