Текст книги "Возвращение домой.Том 1"

И все же, несмотря на это великолепие, Нанчерроу не устрашал своим размахом, не подавлял своим величием. С этого самого мгновения, с первого взгляда Джудит влюбилась в Нанчерроу и сразу же почувствовала, что теперь намного лучше понимает свою подругу. Теперь она точно знала, почему Лавди сбежала из той школы в Хэмпшире, возвратилась в это волшебное место и вытребовала у матери обещание никогда в жизни не увозить ее далеко отсюда.

«Бентли» величественно остановился у парадных дверей, и Диана выключила двигатель.

– Ну, голубки мои, вот мы и дома, целые и невредимые. Они вышли из машины, забрали вещи и гуськом направились в дом; впереди с важным видом вышагивал Пеко, а Джудит со своим увесистым кедровым ларцом в руках замыкала процессию. Они поднялись по каменным ступенькам на круглое, выложенное плиткой крыльцо и через внутренние застекленные двери попали в холл. На первый взгляд он казался громадным и роскошным, но невысокие потолки создавали ощущение скромного и гостеприимного сельского жилища. Джудит тотчас же расслабилась и почувствовала себя как дома.

Стены холла были обшиты настоящим деревом, а лакированные полы застелены потертыми, полинялыми персидскими коврами. Широкая, покрытая толстым ковром лестница поднималась тремя прямыми пролетами на второй этаж, из широкого лестничного окна, обрамленного тяжелыми складками портьер из желтой шелковой парчи, лился солнечный свет. В середине холла находился круглый стол на одной ножке, на нем – круглая глазурованная жардиньерка, из которой вырывалась огромная шапка белых нарциссов. Здесь же лежали потрепанная «книга посетителей» в кожаном переплете, пара собачьих поводков, чьи-то перчатки, стопка писем. Полка расположенного напротив лестницы камина богато украшена резьбой и заставлена безделушками и сувенирами. В топке камина лежала горка потухшей золы, но Джудит не сомневалась, что скоро с помощью одного-двух сухих поленьев и каминных мехов огонь оживет, и пламя снова весело запляшет в очаге.

Пока она озиралась по сторонам, жадно вбирая новые впечатления, Диана, остановившись у стола, развязала свой шелковый платок и сунула его в карман манто.

– Лавди, позаботься о нашей гостье. Мэри, наверно, в детской. Мужчины будут на обед к часу, так что смотри не опаздывай. Жду тебя в гостиной без четверти час.

Отпустив девочек ленивым взмахом руки, она взяла со стола свою корреспонденцию и направилась по длинному широкому коридору, обставленному старинной полированной мебелью, громадными фарфоровыми вазами, зеркалами в изысканных рамах. Пеко засеменил за хозяйкой.

– Не забудьте помыть руки…

Как тогда в магазине, где Джудит увидела ее впервые, они зачарованно следили за тем, как Диана удаляется, до тех пор пока она не подошла к закрытой двери в дальнем конце коридора, открыла ее и, сделав шаг навстречу потоку солнечных лучей, исчезла из виду.

Ее внезапный уход представлял собой любопытный комментарий к вопросу о взаимоотношениях матери и дочери Кэри-Льюис. Лавди была на самой короткой ноге с матерью и разговаривала с ней, как с сестрой, но это право предоставлялось ей отнюдь не даром. Если к ней относились как к равной, то и от нее ожидали поведения, подобающего взрослому человеку, что в данном случае означало радушно принять и удобно устроить подругу. По-видимому, это было в порядке вещей, и Лавди без колебаний взяла на себя эту обязанность.

– Пошла читать почту, – зачем-то пояснила она. – Пошли, найдем Мэри.

И Лавди, таща их сумки, повела Джудит вверх по лестнице. Слегка отставая, Джудит шла за ней со своим ларцом, который, казалось, становился с каждой ступенькой все тяжелее. С лестничной площадки открывался еще один длинный проход, точная копия нижнего коридора, по которому Днана уплыла от них своей грациозной, воздушной поступью.

–Мэри! – Лавди внезапно бросилась бегом по коридору, и сумки застукали по ее тонким ногам.

– Я тут, милая моя!

Нянек Джудит случалось видеть на пляже в Порткеррисе – это были суровые тучные дамы в практичных хлопчатобумажных платьях, в неизменных чулках и шляпках даже в самую нестерпимую жару; они занимались вязанием и непрестанно понукали своих подопечных то пойти искупаться, то, наоборот, возвращаться назад, то надеть панамку, то скушать имбирное печенье либо отойти от того отвратительного ребенка, чтобы не подхватить от него какую-нибудь заразу. Но у нее самой никогда няни не было.

Что же до «детских», то при этом слове у нее в памяти всплывала больничная палата в «Святой Урсуле», находившаяся в ведении госпожи экономки, – с коричневым линолеумом на полу, окнами без занавесок и странным запахом лекарств вперемешку с корицей.

Поэтому Джудит входилав детскую Нанчерроу не без тайного трепета, однако все ее страхи мгновенно развеялись, как только она поняла, что до этих пор находилась в плену предрассудка. «Детская» оказалась просторной, солнечной гостиной с большим эркером и большим окном на южную сторону, из которого открывался вид на сад и заманчиво искрящуюся вдали морскую синеву.

Здесь был открытый камин, книжные шкафы, заставленные книгами, диваны и кресла с цветастыми чехлами, толстый турецкий ковер и круглый стол, покрытый тяжелой синей скатертью с узором из птиц и листьев. Кругом полно очаровательных вещей: яркие картины, радио на столе у камина, портативный граммофон и стопка пластинок, корзинка с вязанием, кипа журналов. О раннем детстве напоминали лишь высокая каминная решетка с медными полированными перекладинами, видавший виды бесхвостый конь-качалка и гладильная доска.

За этой гладильной доской и стояла Мэри Милливей – работа кипела вовсю. На полу стояла плетеная корзинка с выстиранным бельем, на столе уже возвышалась горка безупречно отутюженных вещей, а на самой доске была разложена наполовину выглаженная голубая рубашка. В воздухе стоял приятный, уютный запах чистого, теплого хлопка, заставивший Джудит вспомнить кухню Ривервью-Хауса и Филлис. Она улыбнулась, у нее было такое чувство, будто она вернулась к себе домой.

– А, вот и вы… – Поставив утюг и отвлекшись от недоглаженной рубашки, Мэри протянула руки к своей любимице, та побросала сумки на пол и влетела в ее крепкие объятия. Мэри приподняла девочку с пола, словно та весила не больше перышка, и стала раскачивать из стороны в сторону, как маятник часов. – Шалунишка этакая! – Тут в комнату вошла Джудит, и Мэри, запечатлев поцелуй на темной кудрявой макушке Лавди, с глухим стуком опустила девочку обратно на пол.

– А это, стало быть, твоя подруга. Навьюченная не хуже ослика. Что это ты тащишь?

– Это мой ларец из кедрового дерева.

– Похоже, весит целую тонну, ставь его скорей на стол, ради Бога. – Джудит охотно освободилась от своей ноши. – Зачем вы привезли это?

Лавди пустилась в сбивчивые объяснения:

– Мы хотим показать его маме. Он совсем новенький. Джудит получила его в подарок на Рождество. Мэри, это Джудит – познакомься.

– Я уже догадалась. Здравствуй, Джудит.

– Здравствуйте.

Мэри Милливей. И не толстая, и не старая, и не суровая – рослая, сухопарая корнуоллка не старше тридцати пяти. У нее были жесткие светлые волосы и веснушчатое лицо, грубоватое, но приятное. До красавицы ей было далеко, но ее черты поражали какой-то идеальной слаженностью. Вдобавок ко всему, на Мэри не было никакой особой униформы – простая серая твидовая юбка, белая хлопчатобумажная блузка с брошкой на воротничке и дымчато-голубой, из тонкой пряжи джемпер на пуговицах.

Они рассматривали друг друга. Наконец Мэри заговорила:

– Ты выглядишь взрослее, чем я думала.

– Мне четырнадцать.

– Она на один класс старше меня, – пояснила Лавди, – но мы в одной спальне. Да, Мэри, ты должна нам помочь: у Джудит нет с собой никакой домашней одежды, а моя будет ей мала. Может, нам позаимствовать кое-что у Афины?

– Ты нарвешься на неприятности, если будешь брать вещи Афины.

– Я имею в виду не настоящие ее вещи, а то, что она больше не носит. Ну, ты сама знаешь, о чем я…

– Конечно, конечно. Где еще найдешь девушку, которая надевает что-нибудь один-единственный раз и потом выбрасывает, будто последнее старье…

– Подбери для Джудит что-нибудь, ладно? И прямо сейчас, чтобы мы как можно скорее могли снять с себя эту жуткую школьную форму.

– Вот что я тебе скажу. – Мэри спокойно, уверенным движением снова взялась за утюг, – Ты сейчас проводишь Джудит в ее спальню, покажешь ей все…

– А в какой комнате она будет спать?

– В «розовой», в конце коридора.

– О, как здорово, Джудит, тебе досталась самая лучшая комната!..

– …А когда я закончу с глажкой, то пойду пороюсь в моем специальном ящике в шкафу и посмотрю, не найдется ли там чего подходящего.

– Тебе еще много гладить?

– Нет, за пять минут управлюсь. Так что вы идите, а когда вернетесь, все уже будет готово.

– Ладно. – Лавди взглянула на подругу с торжествующей улыбкой. – Пойдем.

Через секунду она была уже за дверью, и Джудит, задержавшейся только для того, чтобы прихватить свою сумку, пришлось нагонять ее бегом. По обе стороны длинного коридора шли ряды закрытых дверей с веерообразными окошками сверху, благодаря чему здесь было много света и воздуха. В дальнем конце коридор свернул направо, неожиданно выводя в другое крыло здания, и тут Джудит впервые осознала всю величину дома. Здесь из высоких окон были видны газоны позади усадьбы, упиравшиеся в высокие живые изгороди из кустов эскалонни, а за ними расстилались разделенные каменными оградами фермерские поля, где паслись стада коров.

– Поторапливайся! – Лавди задержалась на секунду, поджидая отставшую подругу, у которой не оставалось времени, чтобы остановиться и как следует все осмотреть.

– Дом такой большой!.. – с восхищением сказала Джудит.

– Да уж, просто огромный, верно? Но по-другому нельзя – нас так много, к тому же, здесь всегда уйма гостей. Это и есть флигель с комнатами для гостей. – Теперь, двигаясь вперед, Лавди стала открывать и закрывать двери, так что Джудит могла хотя бы мельком заглянуть внутрь комнат, мимо которых они проходили. – Это «желтая» комната. И ванная, А это «голубая»… Здесь обычно спит Томми Мортимер. Да, точно, узнаю его щетки для волос. И его запах.

– И как от него пахнет?

– Божественно. Этой его штукой, которой он мажет волосы. А вот большая комната на двоих. Как тебе нравится эта изумительная кровать с пологом на четырех столбиках? Очень старинная вещь. Не удивлюсь, если на ней спала сама королева Елизавета… Еще ванная. А вот гардеробная, здесь тоже есть кровать – на тот случай, если гости приехали с ребенком или какой-нибудь другой кошмар в этом роде. Если это самый настоящий младенец, Мэри водружает здесь детскую кроватку… Еще ванная. И наконец твоя комната.

Они остановились у последней двери, и Лавди не без гордости провела подругу в комнату. Как и все прочие в этом восхитительном доме, она была обшита деревянными панелями, но здесь было не одно, а два окна, с занавесками из набивного ситца. На полу розовый ковер, а высокая кровать с круглыми медными головками застелена белоснежным льняным покрывалом, вышитым маргаритками. У изножия кровати располагалась подставка для чемоданов и сумок, Джудит положила туда свой скромный багаж, и ее сумка показалась ей такой бедной, маленькой, как бы беззащитной.

– Как тебе комната?

– Здесь просто очаровательно!

Она увидела туалетный столик с тройным зеркалом, убранным занавесочками из той же ткани, что и оконные. Там стоял расписанный розочками фарфоровый поднос и фарфоровая кружка с букетом ярких махровых нарциссов. Кроме того, в комнате был огромный викторианский платяной шкаф и кресло с розовыми подушками, а у кровати – маленький столик, на котором стояли графин воды с опрокинутым на горлышко стаканом и накрытая кретоновой салфеткой жестяная банка, полная (как в один миг догадалась Джудит) сдобного чайного печенья – на случай, если ей вдруг захочется перекусить посреди ночи.

– А вот твоя ванная.

Просто как в сказке! Джудит пошла осматривать ванную: пол в черно-белую клетку, огромная ванна, блестящие краны, мягкие белые полотенца, флаконы с отдушкой для ванн и стеклянные баночки с душистым тальком.

– Моя личная ванная?!

–Вообще-то, она предназначена для двух комнат – твоей и той, что напротив. Но раз там сейчас никто не живет, то ванная остается тебе в единоличное пользование, – Лавди вернулась в спальню, распахнула окно и высунулась из него. – А вот какой вид из твоего окна; стоит только выглянуть – и увидишь море.

Джудит подошла к ней, и они встали бок о бок, опершись руками о каменный подоконник и чувствуя на своих лицах холодный, пропахший морской солью ветер.

Вытянув шею, Джудит с готовностью полюбовалась полоской моря, однако во сто крат интереснее был ближний план открывающейся панорамы – большой внутренний двор, вымощенный булыжником, с одноэтажными строениями с трех сторон, крытыми шифером. В центре возвышалась голубятня, вокруг нее порхали белые голуби; садились, чистили клювом перья и оглашали двор довольным воркованием. По кромке двора тянулся ряд деревянных кадок, в которых росла желтофиоль, бросались в глаза и свидетельства отлаженного усадебного хозяйства – шкаф для складывания дичи, размером с добрый гардероб, несколько мусорных баков, веревка для сушки белья, увешанная белоснежными кухонными полотенцами. За двором виднелась посыпанная гравием дорога, а дальше – кошеный луг и ряд покуда еще голых деревьев, которые гнулись и трепетали ветвями под порывами дующего с моря ветра.

Вокруг, казалось, было безлюдно, но вот внизу открылась дверь, и из-за нее вышла девушка в розовато-лиловом переднике. Сверху они внимательно уставились на ее макушку. В руках у нее была миска с овощными очистками, которую она опорожнила в один из мусорных баков.

Это для свиней миссис Мадж, – многозначительно шепнула Лавди, как будто они были шпионами, которым непременно нужно остаться незамеченными. Однако девушка в переднике не подняла глаз на верхние окна. Она с лязгом накрыла бак крышкой, остановилась потрогать развешанные полотенца, проверяя, не пора ли их снимать, и снова исчезла в доме.

– Кто это?

– Хетти, новая судомойка. Она помогает миссис Неттлбед. Миссис Неттлбед – наша кухарка, а ее муж мистер Неттлбед – наш дворецкий. Она очень милая, а он бывает ужасно не в духе. Мама говорит: это все его желудок. У него язва.

Дворецкий. Чем дальше, тем все грандиознее и великолепнее. Джудит высунулась еще дальше и стала вглядываться в строения по сторонам двора.

– А это – конюшня, где ты держишь своего пони?

– Нет, это котельная, дровяной сарай, угольный сарай и тому подобное. И уборная для садовников. Конюшни немного подальше, отсюда их не видно. Я возьму тебя туда после обеда – познакомишься с Тинкербелл. Если захочешь, можешь на ней прокатиться.

– Я никогда не ездила верхом, – призналась Джудит, и это было лишь полправды: она вообще боялась лошадей.

– Тинкербелл – не лошадь, а пони. Она смирная, никогда не брыкается и не кусается. – После секундного раздумья Лавди добавила: – Сегодня суббота – может быть, там будет Уолтер.

– Кто это такой?

– Уолтер Мадж. Его отец управляет «Лиджи», нашей фермой, а еще помогает папчику в управлении поместьем. Уолтер очень милый. Ему шестнадцать. Он иногда приходит на выходные, чтобы вычистить конюшни и помочь садовнику. Он копит деньги на мотоцикл.

– Он тоже ездит верхом?

– Он выгуливает охотничью лошадь папчика, когда тот заседает в суде или уезжает на какую-нибудь деловую встречу. – Внезапно Лавди отпрянула от окна. – Я замерзла. Пойдем разберем твои вещи.

Они занялись этим делом вместе. Вещей у Джудит было немного, но каждой нужно было найти подходящее место. Шляпа и пальто были убраны в гардероб, пальто устроилось на мягких, обтянутых розовым бархатом плечиках. Внутри шкафа пахло лавандой. Ночная рубашка легла на подушку, халат был повешен на дверь, щетка для волос и гребешок расположились на туалетном столике, смена нижнего белья укрылась в выдвижном ящике, а зубная щетка и фланелевое полотенце для лица заняли свои места в безразмерной ванной. Свой дневник и авторучку Джудит положила на ночной столик, вместе с часами и новой книжкой Артура Рэнсома.

Когда они закончили, она огляделась по сторонам и отметила про себя, что ее ничтожные, неприметные пожитки не оставили особого отпечатка на роскошном убранстве комнаты. Но Лавди некогда было замечать эти тонкости. Как всегда сгорая от нетерпения, она уже порядком утомилась от хозяйственных хлопот и, забросив пустую сумку под кровать, объявила:

–Все. Теперь пойдем к Мэри и посмотрим, что ей удалось откопать для тебя из одежды. Не знаю, как ты, но если я в самое ближайшее время не сброшу с себя эту мерзкую форму, то у меня начнется истерика.

Она мигом выскочила из комнаты и с громким топотом понеслась по коридору обратно в детскую – словно наперекор всем школьным правилам, которые вдалбливались в ее упрямую голову, но теряли свою силу здесь, дома, где она снова становилась вольной птицей.

Мэри уже закончила гладить, сложила гладильную доску и поставила утюг остывать. Они застали ее стоящей на коленях перед высоким гардеробом, который был самым внушительным предметом обстановки в детской; его вместительный нижний ящик был выдвинут, и вокруг разложена аккуратными кучками самая разная одежда.

Лавди умирала от нетерпения.

– Нашла что-нибудь? Не обязательно что-то нарядное – сгодится любое…

– Как это «сгодится любое»? Ты же не хочешь, чтобы твоя подруга выглядела, будто только что явилась с благотворительной распродажи?

– Мэри, это же совсем новый пуловер! Афина купила его в прошлые каникулы. Что он делает в твоем «специальном» ящике с ненужными ей вещами?

– Хороший вопрос. Она зацепилась локтем за кусок колючей проволоки. Я починила это место, но станет ли она его носить, эта маленькая леди? Как бы не так.

Кашемир… Да он просто великолепен! Держи! – Лавди кинула пуловер подруге, и когда Джудит поймала его, ей показалось, будто ветер бросил ей в руки пушинку чертополоха – такой невесомой и нежной была шерсть. Кашемир. У нее никогда не было кашемирового пуловера. К тому же, красного, как ягода остролиста, – один из любимых ее цветов.

– А вот прелестная бумажная блузка в полоску, с круглым отложным воротничком. Одному небу известно, почему Афина перестала ее носить. Надоела она ей, не иначе. И шорты. В школе она в них играла в хоккей. Я их сохранила: подумала, что они могут еще пригодиться тебе, Лавди.

Мэри подняла шорты для всеобщего обозрения. Они были из темно-синей фланели, плиссированные наподобие короткой юбки.

– То, что надо, – одобрительно отозвалась Лавди. – Сгодятся, а, Джудит? Ах, Мэри, ты просто чудо! – Она наклонилась и стиснула шею Мэри своими тонкими ручонками. – Ты самая лучшая Мэри на свете! Теперь, Джудит, отправляйся к себе и переоденься, да поживее, потому что мне еще надо успеть показать тебе все-все остальное.

Джудит прошла к себе в спальню, прикрыла дверь и неторопливо, торжественно, словно на какой-то важной церемонии, разложила шорты, пуловер и блузку на кровати, как делала ее мать, наряжаясь к праздничному ужину. Ив самом деле, несмотря на то что была самая обыкновенная суббота, Джудит не оставляло ощущение, будто она переодевается, чтобы выйти к праздничному столу, в комнату, полную гостей. Во всей этой сказочной усадьбе, в самом здешнем воздухе была разлита атмосфера праздника.

Но что еще важнее, она очутилась в полном одиночестве. Ей трудно было припомнить, когда в последний раз она оставалась совершенно одна и никто не досаждал ей разговорами или вопросами, не толкался и не пихался, не приказывал сделать то или не делать этого, не звонил в звонок и не требовал ее внимания. В этот момент Джудит неожиданно открыла для себя, какое это удивительное благо. Одна. В покойном уединении своей собственной спальни, просторной и тихой, в окружении красивых, радующих глаз вещей. Она подошла к окну, открыла его, облокотилась о подоконник и стала наблюдать за белыми голубями, слушать их нежное воркование.

Одна. Столько в последнее время было событий. Недели, даже месяцы непрерывной суматохи и суеты. Рождество в Плимуте, все эти сборы, упаковка вещей, подготовка к отъезду из Ривервью-Хауса, ажиотаж по закупке вещей для «Святой Урсулы» и, наконец, расставание с матерью, Филлис и Джесс. А потом – школа, где невозможно остаться наедине ни секунды.

Одна. Джудит только теперь осознала, как ей недоставало роскоши уединения, и поняла, что такие, пусть редкие, моменты необходимы ей как воздух. Пребывание наедине с собой дарило, пожалуй, не столько духовное, сколько чувственное наслаждение, какое бывает, когда надеваешь шелковое белье, или купаешься без купальника, или идешь по пустынному пляжу в компании одного лишь солнца, ласкающего тебе плечи. Уединение восстанавливало силы, освежало. Следя за голубями, Джудит единственно чего желала, это чтобы Лавди не ворвалась в комнату, не нарушила ее покоя. Конечно, она была очень признательна подруге за ее бесконечную доброту и гостеприимство. Но ей требовалось какое-то время, чтобы внутренне собраться, снова почувствовать себя отдельной и самостоятельной личностью, найти в самой себе точку опоры.

Издалека, со стороны леса, до ее слуха донеслась трескотня выстрелов. Охотники из Нанчерроу все еще стреляли голубей. Когда внезапный резкий звук разорвал тишину, белые голуби под окном взвились со своих мест в воздух и, хлопая крыльями, продолжали беспокойно носиться над двором до тех пор, пока им не показалось, что опасность миновала. Джудит смотрела, как они снова опустились на свои жердочки, надувая белоснежные грудки и опять принимаясь чистить себе перья.

Лавди все еще не было. Вероятно, она искала себе какую-нибудь одежду позатрапезнее, чтобы продемонстрировать самое непримиримое презрение к неукоснительной строгости школьного костюма. Немного погодя Джудит закрыла окно, сняла школьную форму и, медленно смакуя прелесть новизны, нарядилась в «обноски» Афины Кэри-Льюис. Потом вымыла руки (мылом «Шанель»), пригладила щеткой волосы и завязала их сзади новенькой темно-синей лентой. Тогда только она пошла поглядеться в высокое зеркало на внутренней стороне дверцы гардероба, И это было что-то поразительное, потому что она стала выглядеть совсем по-другому – такой ухоженной, такой холеной. Просто другой человек, почти взрослая девушка и совершенно незнакомая. Джудит не смогла не усмехнуться, заметив, каким довольством светится ее собственное лицо. Она подумала о своей матери: как жалко, что ее нет рядом и она не может за нее порадоваться; и в то же самое время Джудит была почти уверена в том, что мама с трудом узнала бы ее сейчас.

Дверь распахнулась.

– Готова? – требовательно вопросила Лавди. – Чем ты тут занималась? Прошло чуть ли не полдня. Господи, у тебя совсем другой вид. Наверно, это из-за вещей Афины. Она всегда выглядит потрясающе, и даже если напялит старую робу, то все равно будет в ней великолепна. Наверно, она заколдовывает все, к чему прикасается, и ее чары остаются во всех ее вещах. Ну что, чем теперь будем заниматься?

Джудит робко проговорила, что она, право, не знает, и это была чистая правда. Ей просто не приходило на ум ничего особенного. В теперешнем состоянии эйфории любая идея показалась бы ей отличной.

– Можно сходить в конюшни и посмотреть на Тинкербелл, но это займет немало времени, а скоро уже обедать. Давай лучше облазим весь дом, я покажу тебе каждую-прекаждую комнату, и ты будешь лучше ориентироваться.

Джудит оказалась права в своих предположениях насчет Лавди. Она переоделась в истрепанные бриджи для верховой езды, уже слишком короткие для ее длинных ног, и в темно-фиолетовый, цвета зрелого тернослива свитер. Этот цвет подчеркивал фиалковую синеву ее необыкновенных глаз, но, учитывая полнейшее отсутствие в Лавди какого бы то ни было женского кокетства и стремления нравиться, невозможно было и предположить, чтобы она сознательно выбрала именно этот свитер; скорее всего, ее привлекли в нем заштопанные локти и то, что после многократных стирок он совершенно утратил первоначальную форму.

– Хорошо, давай осмотрим дом, – согласилась Джудит. – Откуда начнем?

– С самого верха, с мансардных комнат.

Всем этим помещениям с наклонными потолками, казалось, не было числа: кладовые, чуланы, две маленькие ванные, четыре спальни.

– Здесь спят горничные. – Лавди наморщила нос. – Тут вечно немножко пованивает… немытыми ногами и потными подмышками.

– Сколько у вас всего горничных?

– Три. Джанет убирает в комнатах, Неста прислуживает за столом, а Хетти помогает миссис Неттлбед на кухне.

– А где спит миссис Неттлбед?

– У Неттлбедов маленькая квартирка над гаражом. Сейчас мы спустимся по черной лестнице на первый этаж. Гостевое крыло ты уже видела, так что начнем прямо с маминой комнаты.

– Разве нам можно туда входить?

– Конечно, можно, она не стала бы возражать, при условии, что мы не будем хозяйничать среди ее вещей, не выльем на себя все ее духи. – Лавди открыла дверь и заскочила внутрь вперед Джудит.—Разве здесь не изумительно?! Мама как раз недавно заново ее отделала. Дизайнер, чрезвычайно экстравагантный коротышка, специально приезжал из самого Лондона. Папчик пришел в ярость оттого, что он расписал панели. А по мне, получилось очень мило. Как ты думаешь?

По мнению Джудит, назвать эту комнату «очень милой» значило просто ничего не сказать. Она никогда не видела такой огромной и такой женственной спальни, наполненной таким множеством прелестных, чарующих вещей. Солнечный свет играл на стенах неуловимого бледного оттенка – нечто среднее между белым, розовым и персиковым. За необычайно плотными шторами, щедро усыпанными розовыми цветами, под дуновением прохладного ветерка из раскрытого окна колыхались тоненькие, почти прозрачные белые занавески. Широкая белоснежная двуспальная кровать, на которой лежали горкой кружевные вышитые подушки, была застелена такой же тончайшей белой тканью, а сверху опускался балдахин, украшенный в центре маленькой золотой короной, словно здесь почивала какая-нибудь принцесса.

– А ты загляни в ванную! Здесь тоже все сделано заново…

Онемевшая Джудит прошла за ней и воззрилась на блестящий черный кафель, нежно-розовые зеркальные шкафчики, белый фарфор и толстый белый ковер. Ковер – в ванной! Заключительный штрих невообразимой роскоши!

– Смотри сюда: это зеркало все кругом увешано лампами, прямо как в гардеробной какой-нибудь актрисы. А эти зеркала открываются, как дверцы, и там, внутри, шкафчики, где хранится вся мамина косметика, духи и прочее.

– А это что?

– Это? Ее биде. Французское! Это чтобы подмывать себе зад.

– Или пятки.

– Папчик был в ужасе.

Они согнулись в приступе заливистого смеха, пошатываясь и держась за животы. Вдруг у Джудит мелькнула одна мысль. Сдерживая хохот, она вернулась в благоухающую цветами спальню и внимательно осмотрелась еще раз, тщетно пытаясь обнаружить хоть какой-то признак мужского присутствия.

– Где же твой отец держит свои вещи?

– Да он здесь не спит. У него своя спальня на дальнем конце, над парадным. Он не любит, чтобы утром в комнате было много солнца, к тому же, он так безбожно храпит, что рядом с ним невозможно заснуть. Пойдем дальше, я покажу тебе остальное…

Они покинули эту обворожительную спальню и продолжили экскурсию.

– Вот здесь спит Афина. А здесь – Эдвард. А это – ванные. Вот комната Мэри, рядом с детской; когда-то это была вторая детская спальня, и Мэри так там и осталась. Тут вот детская ванная, в углу сделана как бы маленькая кухонька, чтобы Мэри могла тут же приготовить чай и что-нибудь перекусить. А это моя комната…

– Могла бы и не говорить.

– Как ты догадалась?

– По разбросанной на полу одежде. И все эти пони на стене.

– Да, и мои награды и значки-розетки от пони-клуба. И плюшевые мишки, я собираю их чуть ли не с самого рождения. Сейчас у меня уже двадцать штук, и у каждого свое имя. Здесь мои книги и старый кукольный дом: Мэри не хотела, чтобы он оставался в детской. Кровать моя стоит головой туда, чтобы было видно по утрам, как встает солнце… Двигаемся дальше – нам надо осмотреть еще много всего… Это – хозяйственный чуланчик, здесь хранятся метлы и все такое. Это – бельевая. А эта запасная комнатушка используется только в случаях, когда дом переполнен гостями до отказа.

Они уже сделали полный круг и опять оказались на площадке парадной лестницы. На противоположной стороне площадки находилась последняя закрытая дверь, в этой комнате они еще не были.

– А здесь спит папчик.

После великолепия остальных комнат усадьбы эта не очень большая спальня показалась Джудит простой и даже мрачноватой. Мебель была громоздкая, в викторианском стиле, односпальная кровать – узкая и высокая. Все дышало безукоризненной чистотой и опрятностью. На окне висели шторы из темной парчи, а на высоком комоде – точно посередине – были аккуратно разложены мужские щетки для волос с ручками из слоновой кости. За исключением фотографии Дианы в серебряной рамке, мало что говорило о личности живущего здесь человека. Эта комната не выдавала тайн своего хозяина.

– Тут ужасно мрачно, правда? Но папчику эта комната нравится, потому что она всегда была такой. Он ненавидит перемены.

И очень любит свою ванную: она круглая, потому что находится в башне, прямо над парадным крыльцом, и когда он сидит в своей потешной старинной ванне, ему оттуда все слышно – как приезжают люди, их голоса; он может узнать, кто это, и если прибывшие гости ему не по душе, то он ни за что не выберется из ванны, пока не услышит, как они уезжают. Как ты понимаешь, он не очень общительный человек.

–А про меня он знает? Что я приехала к вам? – встревожилась Джудит.

– О Господи, конечно, знает!.. Точнее, узнает, когда мама ему скажет. Не волнуйся, ты ему понравишься. Это он маминых занудных друзей старается избегать.

Потом они сошли вниз и отправились в последний тур своей экскурсии – по достопримечательностям первого этажа. Джудит была переполнена впечатлениями и немножко ошеломлена. И проголодалась. Со времени завтрака, казалось, прошло уже много часов. Однако Лавди казалась неутомимой.

– Так, в холле ты была. Тут вот папчиков кабинет, а это – мужская уборная. Здесь стоит совершенно потрясающий унитаз, папчик закрывается тут каждое утро после завтрака и сидит часами, читая «Лошадь и гончую», свой журнал. Ну как, впечатляет? Мама называет его папчиковым троном. А это – бильярдная. Бывает, мужчины собираются здесь после ужина и играют часы напролет, до поздней ночи. Незаменимое развлечение в сырую погоду. А вот и столовая… все уже накрыто к обеду, как видишь. Здесь – маленькая гостиная, но мы ею не пользуемся, разве что иногда, зимними вечерами, когда жуткая стужа. В большую гостиную я тебя не поведу – ты и так ее увидишь перед обедом. Пойдем, я познакомлю тебя с миссис Неттлбед.