Текст книги "Снег в апреле"

Поймав себя на том, что предается мыслям, недостойным события, Оливер постарался выбросить их из головы и в который уже раз сосредоточиться на происходящем. Но злобный ветер, словно приняв сторону личного змея-искусителя Оливера, с удвоенной силой набросился на него, завывая, поднял с земли вихрь лежащих у его ног сухих листьев и швырнул их в воздух. Оливер испуганно отвернулся и неожиданно для себя уперся взглядом прямо в незнакомую девицу. Она сняла очки, и он с изумлением увидел, что это Лиз Фрейзер. Да-да, рядом со своим отцом стояла невероятно элегантная Лиз. На мгновение их глаза встретились, и Оливер отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Лиз, которую он не видел уже года два или даже больше. Лиз, теперь уже совсем взрослая и по какой-то причине оказавшаяся в Росси-Хилле. Лиз, которую так обожал его брат. Оливера охватило чувство благодарности к ней за то, что она нашла время и пришла сегодня сюда. Для Чарльза не было бы ничего дороже в мире, чем этот ее поступок.

Наконец все, слава богу, закончилось. Отвернувшись от могилы, заваленной дрожащими на ветру весенними цветами, люди двинулись обратно, мечтая поскорее попасть туда, где тепло. Разбившись на группы по два-три человека, они покидали церковное кладбище, подгоняемые порывами ветра, выметающего их за ворота, как метла выметает пыль.

Оливер неожиданно для себя обнаружил, что стоит на тротуаре, пожимая протянутые руки и произнося приличествующие ситуации слова:

– Как хорошо, что вы пришли… Да… это для нас трагедия…

Старые друзья, жители деревни, а также фермеры, живущие на той стороне Релкирка, многих из которых Оливер ни разу в жизни не видел. Друзья Чарльза. Каждый из них подошел к нему и представился.

– Спасибо, что вы пришли, проделав такой путь. Если у вас будет время по дороге домой, загляните к нам в Кэрни. Миссис Купер приготовила большое чаепитие…

Остался один только Дункан Фрейзер. Крупный, крепко сбитый мужчина в застегнутом на все пуговицы черном пальто, обмотанный кашемировым шарфом, с седыми волосами, растрепанными ветром. Оливер поискал глазами Лиз.

– Она ушла, – сказал Дункан. – Отправилась домой сама. Да и правда, что тут хорошего.

– Очень жаль. Но вы ведь зайдете к нам, а, Дункан? Пропустите стаканчик-другой для согрева.

– Конечно зайду.

Возле него вдруг возник священник:

– Оливер, я зайти не смогу, но все равно спасибо. У меня жена слегла. Думаю, грипп.

Они пожали друг другу руки, молча выражая признательность с одной стороны и сочувствие – с другой.

– Дайте мне знать, что вы собираетесь делать дальше, – добавил священник.

– Мог бы сказать и сейчас, но, боюсь, это займет много времени.

– Ну тогда потом, торопиться нам некуда.

Ветер раздувал его сутану. Руки с зажатым в них молитвенником распухли и покраснели от холода. «Пальцы как говяжьи сосиски», – подумал Оливер. Священник повернулся и пошел по церковной дорожке между покосившимися надгробиями, маяча белым стихарем в сгущающихся сумерках. Оливер смотрел ему вслед, пока тот не вошел в храм, закрыв за собой большую дверь, а потом двинулся по тротуару к своей одиноко стоящей машине. Влез в нее, захлопнул дверь и уселся поудобней, радуясь тому, что остался один и никого больше нет рядом. Теперь, когда мучительная церемония похорон закончилась, можно попробовать смириться с мыслью, что Чарльза больше нет. Ему казалось, что стоит только смириться с этим, и все, весьма вероятно, пойдет легче. Оливер уже ощущал… не то чтобы удовлетворение, нет, конечно, но некоторое спокойствие, и ему приятно было думать, что на похороны сегодня пришло так много народу, и тем более приятно, что и Лиз тоже была там.

Путаясь в складках плаща, Оливер полез в карман, нащупал пачку сигарет, достал одну и прикурил. Он смотрел на пустую улицу и говорил себе, что пора ехать домой, чтобы выполнить последние общественные обязательства перед гостями. Они ведь будут его ждать. Он повернул ключ зажигания, выжал сцепление и тронулся с места. Под жесткими протекторами зимних покрышек хрустели замерзшие водостоки.

К пяти часам ушел последний гость. Впрочем, нет, предпоследний. Возле парадной двери все еще стоял старенький «бентли» Дункана Фрейзера, но Дункана никогда не считали гостем.

Проводив последнюю машину, Оливер вернулся в дом, захлопнул за собой входную дверь и прошел в библиотеку, к теплу и комфорту пылающего камина. Лайза, престарелая сука породы лабрадор, поднялась с пола и через всю комнату подошла к нему, а потом, поняв, что тот, кого она ждала, еще не пришел, медленно вернулась обратно и снова устроилась на коврике у камина. Это была собака Чарльза, она выглядела потерянной и одинокой, и видеть ее такой было особенно невыносимо.

Оливер отметил, что, оставшись один, Дункан придвинул кресло поближе к огню и расположился поудобней. Щеки его раскраснелись, возможно от жаркого огня, но скорее от внутреннего жара после выпитых им двух больших порций виски.

В комнате, всегда имевшей запущенный вид, остались следы недавнего чаепития с приготовленным стараниями миссис Купер превосходным чаем. Белоснежная камчатная скатерть на сдвинутом в дальнюю часть комнаты столе была усыпана крошками от фруктового пирога. Пустые чайные чашки стояли вперемежку со стаканами, предназначенными для напитков покрепче чая.

Дункан поднял голову навстречу вошедшему Оливеру, улыбнулся и вытянул ноги.

– Пожалуй, мне тоже пора домой, – сказал он не утратившим прежней звучности голосом, в котором слышался акцент уроженца города Глазго.

Проговорив это, он, однако, даже не пошевелился.

– Не спешите, останьтесь ненадолго, – сказал Оливер и подошел к столу, собираясь отрезать себе кусочек пирога. Ему очень не хотелось оставаться сейчас одному. – Расскажите мне про Лиз. И налейте себе еще чего-нибудь выпить.

Дункан Фрейзер с сомнением посмотрел на свой опустевший стакан, словно прикидывал, стоит ли принять это предложение.

– Ладно, – проговорил он наконец.

Заранее зная, что он не откажется, Оливер забрал у него стакан.

– Ну разве только чуть-чуть, – добавил Дункан. – Сам-то ты даже еще не пригубил. Давай со мной за компанию.

– Конечно. Теперь и я выпью.

Оливер подошел к столу, поставил стакан Дункана, нашел еще один чистый, разлил виски и слегка разбавил водой из графина.

– А ведь я ее даже не узнал, можете себе представить? – сказал он. – Гляжу на нее и думаю: кто такая?

Он взял стаканы и понес обратно к камину.

– Да, она сильно изменилась.

– Она давно к вам приехала?

– Пару дней назад. Отдыхала где-то на Карибах, что ли, с подружкой. Ездил ее встречать в Прествик, в аэропорт. Не собирался, но… в общем, подумал, что лучше будет, если про Чарльза ей расскажу я сам. – Он чуть заметно усмехнулся. – Ты же знаешь, Оливер, женщины – странный народ. Поди пойми, о чем они думают. Все держат в себе, будто боятся отпустить.

– Но сегодня она пришла.

– О да, она там была. Сегодня Лиз впервые в жизни реально столкнулась с тем, что умирают не только люди, про которых ты читаешь в газетах и в некрологах, но и твои знакомые. Умирают друзья. Умирают те, кого ты любишь. Завтра она, возможно, зайдет к тебе… или послезавтра… Не могу сказать точно…

– Она была единственной девушкой, к которой Чарльз был неравнодушен. Вы это знаете, верно?

– Да, всегда знал. Даже когда она была еще совсем маленькой…

– Он только ждал, когда она подрастет.

На это Дункан ничего не сказал. Оливер нашел сигарету, прикурил и присел на краешек кресла с другой стороны камина. Дункан не спускал с него глаз.

– Что ты теперь собираешься делать? Я имею в виду, с Кэрни?

– Вы про имение? Продам его, – ответил Оливер.

– Вот, значит, как.

– Именно так. Других вариантов у меня нет.

– Жаль, что такое место уйдет.

– Да, но я ведь здесь не живу. Работаю в Лондоне, и все корни мои теперь там. К тому же я не гожусь на роль шотландского помещика. Не то что Чарльз.

– Неужели родной дом для тебя ничего не значит?

– Конечно значит. Это дом, где я вырос.

– Ты всегда был рассудительным парнем. И как ты живешь в Лондоне? Я терпеть его не могу.

– А я люблю этот город.

– Зарабатываешь хорошо?

– Достаточно, чтобы иметь приличную квартиру и машину.

Дункан сощурил глаза:

– А как насчет личной жизни?

Если бы подобный вопрос Оливеру задал кто-то другой, он бы живо отрезал, что это, мол, не ваше собачье дело. Но тут был совсем другой случай. «Ах ты, хитрый старый мухомор», – подумал Оливер.

– Нормально, – ответил он.

– Могу себе представить… небось кругом всё красотки вертятся…

– По вашему тону никак не пойму, осуждаете вы меня или завидуете…

– А я, – сухо сказал Дункан, – никогда не мог понять, откуда у Чарльза взялся такой младший брат, как ты. Неужели ты совсем не думаешь о том, чтобы жениться?

– Не женюсь до тех пор, пока не состарюсь и больше ни на что другое не буду годен.

– Ну все, все, считай, что ты меня осадил, – хмыкнув, сказал Дункан. – Вернемся к имению. Если ты серьезно намерен его продать, может, продашь его мне?

– Вы же сами знаете, что лучше продать вам, чем кому-то другому.

– Ферму я объединю со своей, а также возьму пустошь и озеро. Но что касается дома… Возможно, ты захочешь продать его отдельно. В конце концов, он не слишком большой и к дороге стоит близко, и сад там вполне приличный, расположен удачно.

Отрадно было слушать, как он говорит это, умело переводя чувствительные проблемы на язык практических шагов, возвращая Оливера из абстрактных сфер к реальной действительности. Но Дункан Фрейзер всегда действовал подобным образом. Именно так в сравнительно раннем возрасте он заработал первые деньги, сумел продать свой лондонский бизнес за астрономическую сумму и сделал то, что давно хотел сделать, то есть вернулся в Шотландию, купил землю и зажил в свое удовольствие, как помещик.

Однако достижение этой цели имело и свой негативный аспект: жена Дункана, Элейн, никогда особенно не стремилась променять свой родной юг страны на дебри графства Пертшир и очень скоро стала тяготиться неторопливой, размеренной жизнью в имении Росси-Хилл. Ей очень не хватало здесь привычных друзей, да и погода вызывала у нее только уныние. Она то и дело жаловалась на слишком холодные и скучные, к тому же слишком долгие зимы. А также на прохладные и дождливые и слишком короткие летние месяцы. В результате она стала все чаще летать в Лондон, задерживалась там все дольше и в один прекрасный день объявила, что больше в Шотландию не вернется. Брак их распался.

Если Дункан и переживал по этому поводу, то искусно скрывал свои чувства. Лиз осталась с ним, и ему это нравилось, а когда она уезжала в гости к матери, он не особенно скучал, поскольку ему было чем заняться. Когда он впервые появился в Росси-Хилле, местные очень сомневались в его талантах как земледельца, но он сумел показать им, на что способен. Его признали за своего, теперь он был членом клуба в Релкирке и мировым судьей. Оливер всегда им восхищался.

– Как это у вас все получается разумно и просто, будто речь идет вовсе не о продаже родного дома.

– А как же иначе, так и должно быть, – сказал старик, залпом допил виски, поставил стакан на столик возле кресла и поднялся одним рывком. – В общем, подумай об этом как следует. Долго еще здесь пробудешь?

– У меня две недели отпуска.

– Давай-ка мы с тобой встретимся в среду в Релкирке, ты не против? Угощу тебя обедом, поговорим с адвокатами. Или ты считаешь, что я слишком гоню лошадей?

– Да нет, что вы. Чем раньше закончим, тем лучше.

– Ну, тогда я пошел.

Он двинулся к двери. Лайза сразу же встала и, держась на расстоянии, вышла за ними в прохладный холл, царапая когтями натертый паркетный пол.

Дункан оглянулся на нее через плечо.

– Собака без хозяина – грустное зрелище, – сказал он.

– Чего уж хуже.

Лайза наблюдала, как Оливер помогал Дункану надеть пальто, потом проводила обоих к старенькому черному «бентли». Вечерок выдался холоднее, чем когда-либо, если такое вообще возможно; на улице было темно, хоть глаз выколи, и ветрено. Лужи на дорожке замерзли, и под ногами хрустел лед.

– Кажется, снова пойдет снег, – сказал Дункан.

– Похоже на то.

– Передать что-нибудь Лиз?

– Да, передайте, чтобы заскочила как-нибудь в гости.

– Хорошо, передам. Ну, тогда до среды, жду тебя в клубе. В половине первого.

– Договорились, – сказал Оливер и захлопнул дверь. – Осторожнее на дороге.

Машина уехала, и Оливер вернулся в дом вместе с Лайзой, плетущейся за ним по пятам. Он закрыл дверь и на мгновение остановился, пораженный ощущением странной пустоты, поселившейся в доме. Впервые это ощущение возникло у него, когда два дня назад он прибыл сюда из Лондона, и с тех пор время от времени возвращалось. Он спросил себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этому.

В холле было тихо и холодно. Лайза, обеспокоенная тем, что Оливер стоит и не двигается, толкнулась носом ему в руку, он наклонился и потрепал ее по голове, пропуская шелковистые уши собаки между пальцами. Порывы ветра бросались на дом, сквозняк подхватывал висящую перед входной дверью бархатную портьеру, и она раздувалась, ходила волнами, словно женская юбка при ходьбе. Оливер поежился и вернулся в библиотеку, заглянув по пути в кухню. Вскоре его догнала миссис Купер с подносом. Они вдвоем составили на поднос чашки и тарелки, освободили стол. Миссис Купер сняла и сложила накрахмаленную камчатную скатерть, и Оливер помог ей передвинуть стол обратно на середину комнаты. Потом он пошел за ней в кухню, придержал для нее дверь, чтобы она без помех пронесла нагруженный посудой поднос, и прошел следом с пустым чайником в одной руке и почти пустой бутылкой виски в другой.

Миссис Купер принялась мыть посуду.

– Наверное, вы устали, – сказал Оливер. – Оставьте на завтра.

Она даже не повернулась.

– Ну уж нет, – услышал он, – это не дело. Я никогда не оставляю ни одной грязной чашки на завтра.

– Тогда идите домой, после того как закончите.

– А как же твой ужин?

– Я наелся пирога. Больше ничего не хочу.

Спина ее даже не дрогнула: эта женщина считала недопустимым обнаружить перед ним свое горе. Она боготворила Чарльза.

– Вкусный получился пирог, – сказал Оливер. – Благодарю вас, – прибавил он.

Миссис Купер так и не обернулась. Когда стало очевидным, что она не собирается оборачиваться, Оливер оставил ее в покое, вышел из кухни и вернулся к камину в библиотеке.

3

За домом Дайаны Карпентер на Милтон-Гарденс был длинный и узкий сад, выходивший на мощенный булыжником переулок. От переулка сад отделяла высокая стена с воротами и строением, которое некогда служило гаражом на две машины, но, когда Дайана вернулась с Афроса в Лондон, она прикинула, что разумнее будет вложить в него деньги и в дальнейшем получать с него доход. Она решила надстроить над гаражом небольшую квартирку и потом сдавать ее жильцам. Целый год или даже больше мачеха Кэролайн увлеченно предавалась этой затее, а когда квартира была полностью готова, отделана и обставлена мебелью, она сдала ее за весьма приличные деньги одному американскому дипломату, присланному в Лондон на два года. Квартиросъемщиком тот оказался прекрасным, но, увы, время пролетело быстро, дипломата отозвали обратно в Вашингтон, и Дайана принялась подыскивать, кого бы поселить на его место, но на этот раз ей везло меньше.

И тут, откуда-то из прошлой жизни, возник некий Калеб Эш со своей подружкой Айрис, двумя гитарами и сиамской кошкой, но без постоянного жилья.

– Кто такой этот твой Калеб Эш? – спросил Шон.

– Как тебе сказать… он был другом Джеральда Клайберна на Афросе. Он из тех людей, кто всю жизнь собирается совершить нечто грандиозное: написать гениальный роман или картину, заняться бизнесом или построить гостиницу и сказочно разбогатеть. Но все без толку. Потому что таких бездельников, как Калеб, еще поискать надо.

– А миссис Эш?

– Ее зовут Айрис. И они не женаты.

– Так ты хочешь сдать им квартиру?

– Нет, не хочу.

– Почему?

– Потому что они окажут на Джоди дурное влияние.

– А он их вообще вспомнит?

– Еще бы. Они практически не вылезали из нашего дома.

– И он тебе никогда не нравился?

– Шон, я этого не говорила. Калеба Эша нельзя не любить. Это самый обаятельный человек на свете. Но я не уверена в том, что, живя в нашем саду…

– Он способен платить за квартиру?

– Говорит, что да.

– Они ведь не превратят ее в свинарник?

– Ни в коем случае. Айрис всегда была хорошей хозяйкой. Вечно то натирает полы, то стоит у плиты и что-нибудь тушит в большой медной кастрюле.

– У меня даже слюнки потекли. Пусть себе живут на здоровье. Старые друзья, есть о чем вспомнить вместе, к тому же я не вижу тут никакого вреда для Джоди.

Вот так и въехали в Стейбл-коттедж Калеб и Айрис, а с ними кошка и гитары с кастрюлями. Дайана выделила им кусочек земли для сада, Калеб замостил его камнем, поставил посередине горшок с камелией и тем самым буквально из ничего создал мир, напоминающий им о далекой средиземноморской родине.

Джоди, само собой, его обожал, но Дайана сразу предупредила его, что Калеба и Айрис он должен посещать только по личному их приглашению, иначе он рискует стать для них надоедой. А вот Кэти Калеба очень невзлюбила, особенно когда при посредстве бутылочки местного вина выяснила, что они с Айрис не женаты и жениться даже не собираются.

– Ты куда собрался? Не на тот ли конец сада, к мистеру Эшу?

– Кэти, он сам просил меня зайти. Их кошечка Сьюки принесла котят.

– И что, теперь у них много сиамских котят?

– Вообще-то, не совсем сиамских. Они у нее от полосатого кота из восьмого дома в переулке. Так что они типа помесь. Калеб говорит, что они такими и останутся.

Кэти занялась чайником.

– Просто не знаю, что с тобой делать, Джоди, – раздраженно сказала она.

– Я тут подумал: может, возьмем одного себе?

– Нет уж, нам только этих гадких пискунов не хватало. Да и миссис Карпентер не захочет иметь в доме животное. Ты же сам слышал, она не раз это говорила. Никаких животных. А кошка – это животное, так-то вот.

Наутро после званого ужина из задней двери, ведущей в сад, появились Кэролайн и Джоди Клайберн и по мощенной камнем дорожке двинулись к Стейбл-коттеджу. Они шли свободно, особенно не скрываясь. Дайаны не было дома, Кэти возилась с обедом в кухне, окна которой выходили на улицу. Более того, они знали, что Калеб сейчас дома, поскольку заранее позвонили ему и попросили разрешения зайти, и он ответил, что будет их ждать.

Утро выдалось ясное, холодное и ветреное. Солнце светило ослепительно ярко, в скопившихся между камнями дорожки лужицах отражалось голубое небо. Зима на этот раз оказалась долгой. Из черной земли на клумбах только-только проклюнулись первые зеленые росточки цветов. Во всех остальных местах почва оставалась бурой, покрытой увядшими растениями, и казалась мертвой.

– В прошлом году, – заметила Кэролайн, – в это время уже вовсю цвели крокусы.

Но крохотный кусочек сада, отведенный Калебу, был больше защищен от ветра, на него падало больше солнечных лучей, и в длинных, выкрашенных зеленой краской лотках уже пробивались нарциссы, а вокруг темно-бурого ствола миндального дерева, стоящего посреди дворика, появилось несколько кустиков подснежников.

Попасть в квартиру можно было по внешней лестнице, поднимающейся к широкой крытой террасе в стиле балконов в швейцарском шале. Калеб узнал об их приближении по голосам, и, когда они взбегали по лестнице, он уже встречал их на балконе, положив руки на деревянные перила, подобно шкиперу с какого-нибудь острова, который приветствует гостей на борту своего баркаса.

И в самом деле, после стольких лет, прожитых им на острове Афрос, его лицо впитало в себя местные черты и он стал походить на заправского грека, – так люди, прожившие много лет в браке, становятся похожими друг на друга. У него были глубоко посаженные глаза, так что определить их цвет было почти невозможно, изрезанное морщинами лицо с постоянным коричневым загаром, выдающийся вперед, как форштевень корабля, нос, густые курчавые, отливающие сединой волосы. Голос у него был низкий и звучный. Когда Кэролайн слышала его, на память ей приходило терпкое вино, свежеиспеченный хлеб и салат, как следует сдобренный чесноком.

– Джоди, Кэролайн, – поприветствовал он их, обнял обоих за плечи и с удивительной, истинно греческой непосредственностью расцеловал обоих.

Джоди еще никто никогда не целовал, кроме Кэролайн, конечно, да и то не очень часто. Дайана с характерной для нее проницательностью сразу догадалась, что он этого терпеть не может. Но с Калебом все было по-другому, у него это выглядело как открытое дружеское приветствие, проявление душевного расположения.

– Какой приятный сюрприз! Проходите, проходите. У меня уже кофе почти готов.

В те дни, когда здесь жил американский дипломат, эта маленькая квартирка была элегантной и чистенькой, вместе с ним в нее словно переселилась атмосфера Новой Англии[3]3
  Новая Англия – регион на северо-востоке США, включающий в себя несколько штатов, например Коннектикут, Мэн, Массачусетс и пр., где располагались одни из самых ранних поселений в Северной Америке.


[Закрыть]. Теперь же, несомненно под влиянием Айрис, дух квартирки переменился, стал более непринужденным и весьма колоритным. На стенах висели живописные полотна без рам, на одних подрамниках, с потолка свисала подвижная абстрактная скульптура из цветного стекла, на тщательно выбранную Дайаной ситцевую обивку мебели были наброшены покрывала с греческим орнаментом. Здесь было очень тепло, и в воздухе витал уютный запах кофе.

– А где же Айрис?

– Пошла по магазинам, – ответил хозяин и выдвинул стул. – Садитесь. Сейчас принесу кофейку.

Кэролайн села. Джоди пошел следом за Калебом, и скоро оба вернулись; у Джоди в руках был поднос с тремя глиняными кружками и сахарницей, Калеб нес кофейник. Все это было поставлено на низенький столик перед камином, вокруг которого они и устроились.

– У вас что-то случилось? – осторожно спросил Калеб.

Он вечно опасался испортить отношения с Дайаной.

– Нет-нет, – машинально отреагировала Кэролайн, но, подумав немного, добавила: – Во всяком случае, ничего серьезного.

– Рассказывайте, – сказал Калеб.

И Кэролайн все ему рассказала. О письме от Энгуса, о том, что Джоди не хочет уезжать в Канаду, и о том, как именно Джоди собирается отыскать своего брата.

– Ну вот, и мы решили поехать в Шотландию. Завтра. То есть во вторник.

– Вы собираетесь посвящать Дайану в свои планы?

– Она будет пытаться отговорить нас. Вы же ее знаете. Но мы оставим ей письмо.

– А Хью?

– Хью тоже станет меня отговаривать.

Калеб сдвинул брови.

– Кэролайн, – сказал он, – у тебя через неделю свадьба с этим человеком.

– И я выйду за него замуж, – ответила она.

Калеб скептически хмыкнул, будто ему мало в это верилось, и перевел взгляд на сидящего рядом с ним Джоди:

– Ну а ты? Что ты скажешь? Как быть с твоей учебой?

– В пятницу последний день. Потом каникулы.

Калеб снова хмыкнул. Кэролайн охватило дурное предчувствие.

– Калеб, только не говорите, что вы не одобряете…

– Конечно не одобряю. Это безрассудная идея. Если хотите поговорить с Энгусом, почему бы не позвонить ему по телефону?

– Джоди не хочет. Объяснить все по телефону слишком трудно.

– И вообще, – сказал Джоди, – по телефону человека невозможно ни в чем убедить.

Калеб усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что Энгуса придется долго уговаривать? Согласен с тобой. Ты ведь собираешься попросить его приехать в Лондон, устроиться на работу, остепениться и полностью изменить свой образ жизни.

Джоди пропустил эти слова мимо ушей.

– В общем, звонить ему мы не можем, – упрямо сказал он.

– А письмо, я так думаю, идет слишком долго для вас?

Джоди кивнул.

– А телеграмма?

Джоди помотал головой.

– Ну что ж, похоже, вы продумали все возможные варианты. В таком случае перейдем к следующему пункту. Как вы предполагаете добираться до Шотландии?

– Именно об этом мы и пришли с вами поговорить, – начала Кэролайн, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и твердо. – Понимаете, нам нужна машина, а взять у Дайаны нельзя. Но если бы вы одолжили нам свой маленький автомобиль, свой минивэн… вы и Айрис, а? Вы все равно пользуетесь им нечасто, а мы будем предельно осторожны…

– Мой минивэн? А что прикажете говорить Дайане, когда она, злая как фурия, прибежит ко мне и начнет задавать очень неприятные вопросы?

– Вы скажете ей, что сдали машину в ремонт. Это всего лишь крохотная, безобидная ложь во спасение.

– Это больше, чем ложь во спасение, это искушение судьбы. Моя машина не проходила техобслуживание семь лет, с тех самых пор, как я ее купил. Что, если она сломается?

– Мы готовы рискнуть.

– А денежки?

– Деньги у нас есть.

– Когда вы рассчитываете вернуться?

– В четверг или в пятницу. С Энгусом.

– Ну вы прямо оптимисты какие-то. А если он не поедет с вами?

– Там посмотрим.

Калеб встал. Ему явно было не по себе, и он не знал, на что решиться. Он подошел к окну посмотреть, не идет ли Айрис, которая могла бы помочь ему выпутаться из затруднительного положения. Но ее нигде не было видно. «Это дети моего лучшего друга», – сказал он себе. И вздохнул:

– Если я и соглашусь вам помочь и все-таки дам свою машину, то лишь потому, что Энгусу действительно пора взвалить на себя кое-какие обязанности. Я считаю, что он должен вернуться к вам. – Он повернулся к Кэролайн и Джоди. – Но я должен знать, куда вы направляетесь. Мне нужен адрес. И как долго вы там пробудете…

– Город Стрэткорри, гостиница «Стрэткорри армз». И если мы не вернемся к пятнице, можете сообщить Дайане, куда мы уехали. Но не раньше.

– Хорошо, – сказал Калеб, наклонив свою огромную голову, словно собирался сунуть ее в петлю. – Договорились.

Они составили Энгусу телеграмму:

ПРИБЫВАЕМ В СТРЭТКОРРИ ВО ВТОРНИК ВЕЧЕРОМ ОБСУДИТЬ ВАЖНЫЙ ПЛАН С ЛЮБОВЬЮ ДЖОДИ И КЭРОЛАЙН.

Покончив с телеграммой, Джоди быстро настрочил письмо для Дайаны:

Дорогая Дайана.

Я получил письмо от Энгуса, он сейчас в Шотландии, и мы с Кэролайн отправляемся его искать. Постараемся вернуться домой не позже пятницы. Прошу тебя, не волнуйся.

Но вот сочинить послание для Хью оказалось не так-то просто, и Кэролайн корпела над ним больше часа.

Мой дорогой Хью.

Дайана уже, наверно, сказала тебе, что Джоди получил от Энгуса письмо. Энгус вернулся на корабле из Индии и сейчас работает в Шотландии. Мы с Джоди считаем, что до его отъезда в Канаду нам необходимо повидаться со старшим братом, поэтому, когда ты получишь мое письмо, мы будем уже в дороге. В Лондон надеемся вернуться в пятницу.

Я бы очень хотела обсудить это с тобой лично, но ты бы посчитал своим долгом рассказать все Дайане, и потом вы бы наверняка отговорили нас от поездки, и мы не смогли бы встретиться с братом. А для нас очень важно, чтобы он знал о предстоящих событиях.

Я понимаю, что уезжать за неделю до нашей свадьбы, не сказав тебе ни слова, ужасно. Но если все будет хорошо, в пятницу мы будем дома.

С любовью,

Кэролайн

Во вторник утром пошел легкий снежок, потом перестал, и теперь земля была словно усыпана птичьим пухом. Ветер, однако, не утихал, на улице было очень холодно, и, судя по низкому мрачному небу, погода не обещала становиться лучше, скорее наоборот.

Оливеру Кэрни хватило одного взгляда на небо, чтобы решить, что в такой день в самый раз будет остаться дома и попытаться вникнуть в некоторые дела Чарльза. Это было довольно тягостное занятие. Чарльз, человек рациональный и педантичный, аккуратно подшивал в папки каждое имеющее отношение к ферме письмо, каждый документ. Разбираться в делах имения оказалось проще, чем опасался Оливер.

Но было и кое-что другое. Кое-что личного характера. Письма, приглашения, просроченный паспорт, гостиничные счета, фотографии, адресная книга Чарльза, его дневник, серебряная авторучка, подаренная ему на двадцать первый день рождения, счет от портного.

Оливер до сих пор помнил мамин голос, когда она читала им вслух стихотворение Элис Дьюэр Миллер:

Что делать с женскими туфлями, Когда их хозяйка уже умерла?

Собравшись с духом, он принялся рвать письма и сортировать фотографии, выбросил в мусорную корзину обломки сургуча, обрывки шнура, сломанный замок без ключа и бутылочку с засохшей тушью. Когда часы пробили одиннадцать, корзина была уже полна, и Оливер встал, чтобы вынести мусор в кухню, как вдруг услышал стук входной двери. Она была наполовину застеклена, и звук получился гулкий, он эхом прокатился по обшитому панелями холлу. С мусорной корзиной в руке Оливер вышел посмотреть, кто там, и лицом к лицу столкнулся с идущей по коридору ему навстречу Лиз Фрейзер.

– Лиз! – сказал он.

Она была в брюках и короткой шубке; на голове та же надвинутая на уши шапка, которую он видел на ней днем раньше. Лиз на ходу сняла ее и другой рукой поправила короткие темные волосы. Этот жест показался Оливеру странным, несколько нервным и неуверенным, он совершенно не гармонировал с ее холеным, элегантным обликом. Щеки девушки раскраснелись от холода, на губах играла улыбка. Выглядела она просто великолепно.

– Здравствуй, Оливер. – Она подошла к нему вплотную, перегнулась над корзиной с грудой скомканной бумаги и поцеловала его в щеку. – Если не хочешь меня видеть, так и скажи, и я уйду.

– Кто тебе сказал, что я не хочу тебя видеть?

– Я подумала, мало ли…

– Не надо так думать. Пошли, угощу тебя чашечкой кофе. Я и сам не прочь выпить кофе, да и сидеть тут одному, честно говоря, надоело.

Оливер направился в кухню, бедром толкнул распашную дверь и пропустил Лиз вперед, любуясь ее длинными ногами и вдыхая ее свежий, с мороза, запах, смешанный с ароматом духов «Шанель номер пять».

– Ставь на огонь чайник, а я пойду выброшу мусор.

Он прошел через кухню, вышел в заднюю дверь на дикий холод и постарался выгрузить содержимое корзинки в мусорный бак так, чтобы не унесло ветром, затем закрыл крышку бака и благополучно вернулся в теплую кухню. Лиз, видеть которую здесь казалось ему полным абсурдом, стояла перед раковиной и набирала из крана воду в чайник.

– Боже мой, какой холод! – сказал Оливер.

– Да уж… весна, называется. Пока я шла из Росси-Хилла, то сто раз подумала, что умру, не дойдя до тебя.

Она подошла к кухонной плите, подняла тяжелую крышку и поставила чайник на конфорку. Сама же осталась возле плиты, повернувшись спиной к теплу. Они посмотрели друг на друга и одновременно заговорили.

– Ты подстригла волосы, – сказал Оливер.

– Бедный Чарльз, мне так его жаль, – сказала Лиз.

И оба замолчали, ожидая друг от друга продолжения. Первой смущенно заговорила Лиз:

– Да, я подстриглась, чтобы плавать было удобней. Когда гостила у подруги на Антигуа.

– Я хотел поблагодарить тебя за то, что пришла вчера.

– Я… Я еще никогда не была на похоронах.

В ее подведенных карандашом и черной тушью глазах вдруг заблестели слезы. Короткая изящная стрижка открывала часть ее шеи и чистую линию решительного подбородка, унаследованного ею от отца. Загорелыми пальцами с миндалевидными ногтями, покрытыми бледно-розовым лаком, она стала расстегивать пуговицы шубки. Оливер заметил на одном из ее пальцев золотой перстень с печаткой, а на изящном запястье несколько тонких золотых браслетов.