Текст книги "Рожденный в огне"

4
Алетея

Прошел год с тех пор, как мальчик оказался в приюте. И хотя они с девочкой по-прежнему планировали путешествие на Новый Питос, эта фантазия перестала заслонять собой все вокруг. Он стал успевать в школе, хорошо справлялся с дополнительной работой, а кошмары стали сниться реже. Новый Питос отошел на дальний план в его воображении так же, как и воспоминания о семье.

А затем, в первую годовщину убийства его семьи, в городе устроили парад. И этот день был объявлен национальным праздником. В Дворцовый день отмечали переломный момент Кровавого месяца: день, когда люди разрушили стены Дворца после того, как отравили драконов.

Стоя на главной площади, мальчик увидел единственного выжившего дракона, которого оставили для заключительного представления, и тут же узнал его.

Самка дракона, принадлежавшая его отцу, была одной из самых крупных на старом флоте. Алетея выделялась среди остальных драконов грозового бича своим необычным окрасом: крыльями с красными кончиками и красным шипом на голове. Мальчик помнил, как поглаживал ее твердую чешую, положив ладонь между ее огромными черными глазами.

Но сегодня некогда могущественное чудовище невозможно было узнать. Ей сдавили горло, чтобы она не могла извергать пламя, крылья подрезали, и теперь она стала всего лишь огромным, размером с повозку, зверем с мощными челюстями. Их тоже намертво скрепили цепями. Мальчик смотрел, как дракона тащили на помост – цепи сдавливали его, и он низко опустил голову. А затем человек, который спас его и теперь называл себя Первым Защитником, начал говорить о том, что сделал этот дракон. Он говорил о сожженных деревнях, крови невинных жертв, бессмысленном и незаслуженном насилии, от которого пострадало бесчисленное множество людей. О том, что люди страдали от драконов в течение веков. Он сказал, что это больше никогда не повторится.

Но мальчик не слушал его. Он видел, как задыхается дракон его отца.

А затем он услышал странный звук и обернулся. Стоявшая рядом девочка плакала. Она не сводила глаз с Алетеи, слезы струились по ее лицу.

Мальчик обнял ее и крепко прижал к себе, решив, что она испытывает ту же боль, что и он, глядя на унижения когда-то могущественного зверя.

Обнимая девочку, он смотрел, как топор отсек голову дракона его отца.

* * *

Чуть позже в тот же день мальчик заметил ту девочку во дворе: она сидела под деревом, закрыв глаза. Он подумал, что она спит, но девочка вдруг подняла веки и взглянула на него.

– Ты плакала сегодня на площади, – сказал он.

Он чувствовал, что должен поговорить с ней, чтобы убедиться в том, что в тот момент она разделяла его чувства и горе.

Он уже был готов все ей рассказать. Пришло время, решил он. Казнь Алетеи потрясла его до глубины души. Настало время уходить. И он хотел взять эту девочку с собой.

Она взглянула на него с таким видом, словно пыталась понять, готова ли все рассказать ему. Но постепенно собралась с духом. Ее лицо застыло, сделалось решительным, и она произнесла медленно и спокойно:

– Тот дракон убил мою семью.

Ли

Энни на Аэле старалась держаться ближе к Пэллору, когда мы возвращались в Каллиполис. Эскадрилья мчалась следом за нами. Энни ни о чем не спрашивала меня, и, воспользовавшись этим молчанием, я пытался избавиться от эмоциональной связи с Пэллором. Обнимая дракона за шею, я низко пригнулся в седле, пытаясь освободиться от ощущения ее близости, но это было нелегко. Пэллор чувствовал мою боль и не хотел отпускать, стараясь утешить. А тем временем вихрь мыслей кружился в моей голове…

Тиндейл был прав. А я все это время убеждал себя, что разговоры об угрозе со стороны Нового Питоса – это не более чем слухи, запущенные Министерством Пропаганды для легковерных представителей низших сословий…

Кто они, эти наездники, которые подлетели к нам так близко, что я мог бы с ними поговорить?

Неужели это другие выжившие после Дворцового дня?

Возможно, мои родственники?

Когда вдали замаячил Дворец, Энни наконец решилась заговорить. Ее слова звучали неразборчиво, лицо было скрыто защитным забралом шлема. Она повысила голос, пытаясь перекричать грохочущий шум дождя.

– Ли. Ты освободился от Пэллора?

Ее проблема, о которой она, возможно, не догадывалась, в том, что она не понимала, как сложно мне было освободиться от влияния Пэллора, и сейчас я все еще пытался это сделать. В отличие от других наездников, я редко поддавался всплеску эмоций, тем более длительному. Это было неправильно, и сейчас он это чувствовал.

Я стиснул зубы.

– Почти.

– Мы должны оповестить Дворец о том, что видели.

Я понял, куда она клонит, но промолчал. Меня ужасала мысль о военном совете, о том, что предстояло встретиться с Атреем прямо сейчас…

– Значит, ты…

«Значит, ты собираешься донести на меня?»

Будь я в лучшей форме, то сдержался бы и не задал ей вопрос, почти сорвавшийся с моего языка. Но я был ослаблен всплеском, и я дал волю охватившей меня панике. Энни коротко взглянула на меня. Но не попросила закончить вопрос.

– Будет неправильно, если ты не придешь. Возьми себя в руки.

Энни дернула поводья, отрываясь от остальной группы, и я бездумно последовал за ней. Внутренние покои раскинулись прямо под нами – башня с рядами окон, залитых дождем, из которых открывался вид на Огненную Пасть, где располагался вход в драконьи пещеры. Спустившись, Энни остановилась, оглядывая аврелианские балконы и пытаясь понять, где находится вход в покои Первого Защитника. Наконец я заговорил, указывая на один из балконов:

– Здесь.

Атрей занимал покои, которые в моем детстве принадлежали аврелианскому триарху. В детстве мне показали балкон, который треснул под весом его дракона.

Энни заметно напряглась, но не стала спрашивать, откуда я это знаю.

Мы спешились и отпустили драконов. Несколько мгновений Пэллор упорствовал, не желая уходить, последствия всплеска эмоций давали о себе знать. Я снял шлем, притянул голову Пэллора к себе и прижался лбом к его серебристой, мокрой от дождя брови, а затем окончательно разорвал нашу эмоциональную связь. Он тихонько заскулил, и я стиснул кулаки.

Затем Пэллор медленно двинулся следом за Аэлой в темноту Огненной Пасти. Когда драконы растворились во мраке пещеры, вход в которую закрывала плотная завеса дождя, я ощутил невыносимую головную боль.

И тут же смог мыслить ясно.

Они живы. Кто-то из них действительно выжил. И, как и намекал Тиндейл, у них были драконы.

А значит, у них был шанс вернуть себе Каллиполис.

Я еще раз мысленно произнес местоимение «они» и тут же придумал ему альтернативу, приятным волнением взбудоражившую мою кровь: «Что, если не они, а мы…»

Подняв голову, я заметил, что Энни смотрит на меня, зажав под мышкой шлем. Пряди влажных волос прилипли к ее лбу, а на лице застыло выражение, которое я не мог понять.

Разочарование? Отвращение? Гнев?

Отвернувшись от меня, она шагнула вперед и постучала в дверь в стеклянной стене. Секунду спустя дверь распахнулась. Изумленный ассистент Атрея уставился на нас, двух до нитки вымокших подростков в огнеупорных костюмах, стоявших на балконе, у которого не было другого входа.

– Мы немедленно должны поговорить с Первым Защитником и генералом Холмсом, – заявила Энни.

Встреча проходила как в тумане. Один раз взглянув на меня, Энни решила все взять в свои руки. Мы сидели в зале совещаний с Атреем и генералом Холмсом – министром обороны – за просторным дубовым столом, за которым обычно заседали члены Верховного Совета. Я встречался с Холмсом во время городских обходов, но почти не сомневался, что Энни видела его впервые. Если Атрей всегда был гладко выбрит и скромно одет, то у Холмса была вьющаяся каштановая бородка и множество сверкающих орденов и знаков отличия. Он заработал себе имя, участвуя в революционном движении на стороне Атрея, но, в отличие от последнего, происходил из низов, обладая животной силой, в противоположность Атрею с его высокими принципами, и прославился своей жестокостью.

Я всегда считал, что не стоит вдаваться в подробности. Холмс симпатизировал мне, мы работали вместе несколько лет, а все остальное было несущественным.

Но сегодня, когда я смотрел на него, думая о драконах Нового Питоса, все это вдруг обрело значение.

Делая вид, что столь серьезное общество ее совсем не пугало, Энни сидела, выпрямив спину, в подробностях описывая новопитианский флот. Она сумела посчитать количество боевых драконов, несмотря на то что попутно отдавала приказы воинам нашей эскадрильи. В общем, у нее вышло пять небесных рыб, девять аврелианцев и семь драконов грозового бича. Однако они были слишком далеко для того, чтобы можно было определить их возраст.

Наконец Холмс спросил:

– А после того, как вы их увидели, вы попытались вступить в бой?

Я вдруг ощутил, что он смотрит на меня. Он ждал моего ответа, потому что я был командиром эскадрильи. В это мгновение меня окатила волна паники: вот оно. Это конец. Единственный всплеск разоблачил десять лет притворства и раскрыл во мне потенциального изменника, которым, по сути, я и был.

Однако когда Энни заговорила, она произнесла совсем не то, что я ожидал:

– Ли приказал всем спуститься под прикрытие облаков и возвращаться в Каллиполис.

Я исподтишка бросил на нее изумленный взгляд.

Она не выдала меня. Энни прикрывала меня.

Розовые пятна, проступившие на ее щеках, стали единственным свидетельством того, чего ей это стоило. После долгих лет, когда ее недооценивали, списывали со счетов в министерстве этой страны, в частности, люди, сидевшие напротив нас, Энни доказала, что способна адекватно действовать в сложной ситуации, готова руководить и достойна назначения, к которому ее так настойчиво не хотели допускать. Но она скрыла свои способности ради моего спасения.

«А разве ты не должна была выдать меня?»

Потому что мечты, переполнявшие мою душу, принадлежали человеку, которого следовало бы выдать, а не спасать. Эти фантазии о триумфе и мести, о которых я не вспоминал с детства, вновь нахлынули на меня с притягательной силой, и этого было достаточно, чтобы очернить меня.

Энни встретилась со мной взглядом и вскинула бровь. Я откашлялся. А затем по совершенно непонятным причинам я принял ее дар и начал объяснения, которые они с Холмсом ждали от меня.

– Мы никак не могли выяснить, есть ли у них боевое пламя, и при этом мы сами были безоружны.

Боевое пламя могли извергать лишь взрослые драконы, а наши были еще слишком молоды и могли выплевывать лишь струи горячего пепла.

– Отлично, Ли! – воскликнул Холмс.

В его низком голосе послышались теплота и одобрение. Энни сглотнула ком в горле. Мне стало нехорошо.

Атрей, барабаня по столу пальцами, впервые присоединился к разговору.

– Совершенно очевидно, что мы допустили грубейшую ошибку, недооценив Новый Питос, – заметил он. – Мы пропустили мимо ушей слухи о драконах, появляющихся на северном побережье, посчитав их досужим вымыслом, полезным только для нашей пропаганды, но не более. Похоже, мы просчитались.

– Стоило атаковать их еще несколько лет назад, – пробормотал Холмс. – Тогда их драконы еще не набрали силу. Надо было бросить на этот богом забытый остров все силы нашего флота и стереть с лица земли остатки этих грязных маленьких выродков… А теперь уже слишком поздно.

«Грязные маленькие выродки». Оскорбление, к которому я обычно был глух, сегодня вызвало у меня горячую ярость, словно воспламененную фантазиями о мстительном драконьем пламени.

Что, если я больше не смогу с каменным лицом сносить эти оскорбления?

Атрей замычал, не соглашаясь.

– Не будем делать поспешных выводов. Отправим депешу нашим послам на Иске и потребуем, чтобы они немедленно добились встречи с посольством Нового Питоса. Возможно, Радамантуса удастся вразумить.

Радамантус, полуаврелианец, был нынешним правителем Нового Питоса. Атрей повернулся к помощнику, сидевшему на краю стола.

– Вызовите двух самых быстроходных наездников на небесных рыбах, сообщите, что они должны стать посланниками. Это будут…

Он взглянул на меня.

– Крисса и Дориан, – ответил я, называя редко используемое полное имя Дака.

Помощник с поклоном удалился. Как только он скрылся за дверью, Холмс наклонился вперед.

– Думаете, это можно уладить при помощи дипломатии? – спросил он Атрея.

– Я готов попробовать, если это поможет предотвратить войну.

На лице Холмса застыл мрачный скептицизм. Я вспомнил надвигавшуюся на нас флотилию, заслонявшую собой небо бесчисленными полчищами, и тоже подумал, что у нас мало шансов. Подобное поведение не было присуще государству, которое искало дипломатического решения проблемы.

Когда мы вышли в коридор после заседания, там было тихо и пустынно, в залитые дождем окна падал тусклый дневной свет. Закрыв дверь, мы с Энни некоторое время стояли рядом. Казалось, что нас разделяет пропасть, а тишина стала звенящей.

События последнего часа возникли в моей памяти яркими вспышками: их флот, отчаянная тоска, Энни, выкрикивающая мое имя и уводящая меня за собой. Ее голос, отдающий за меня приказы, выполняющий мои обязанности. А затем мои мысли устремились к фантазиям о мести, которая означала, что мне придется предать не только ее, но и ее народ.

Она резко отвернулась и направилась прочь.

– Энни?

Но я не представлял, что скажу ей, а она не обернулась.

* * *

– Тот дракон убил мою семью.

Он непонимающе уставился на нее. Ему даже показалось, что он ослышался. И он попросил ее повторить, и она произнесла свои слова еще раз.

– Ты лжешь! – воскликнул он.

Она не ожидала этого. Ее глаза округлились.

– Мою семью убил дракон, – сказала она. – Солдаты заперли их в доме, а наш Повелитель драконов сжег его.

– Но как же ты тогда выжила?

Она побледнела.

– Он заставил меня смотреть.

Он вспомнил на своих руках ощущение прикосновения взрослого, принуждавшего его смотреть на то, чего он не желал видеть.

– Это бессмысленно, – огрызнулся он.

Она пыталась найти слова, чтобы все объяснить ему. Похоже, она никак не ожидала такого поворота.

– Он сказал, что один из нас должен смотреть, чтобы потом рассказать всей деревне…

Ее голос задрожал. Но он оборвал ее на полуслове, потому что не желал слышать, как она плачет.

– Откуда ты знаешь, что это был тот дракон с площади?

– Потому что это был дракон грозового бича с красными кончиками крыльев…

– Тогда, возможно, они это заслужили!

Он почти кричал на нее.

Ее голова дернулась назад, и она прижалась к стволу дерева, словно он ударил ее. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Запрокинув голову, она с мрачным недоверием разглядывала его, а он, тяжело дыша, глядел на нее, чувствуя разгорающуюся ненависть.

Она едва слышно заговорила первой.

– Их убили, потому что мы не отрабатывали свою норму во время голода.

– Не было никакого голода, – огрызнулся он.

Она прищурилась.

– Что, прости?

– Это все одна сплошная ложь. И все это знают. Это преувеличение нужно было для того, чтобы должники могли не отдавать долги…

– Моя мама, – сказала она, – умерла во время голода. И мой маленький брат. Потому что нам не хватало еды. А ведь мы жили на ферме.

Ее глаза сверкали, но она так рассвирепела, что забыла о слезах. Она ткнула пальцем мимо его плеча, указывая на детей, игравших во дворе.

– И если ты еще не понял, голод – главная причина тому, что большинство из них оказалось здесь.

Она вставала, все еще прижимаясь спиной к дереву. Но даже вытянувшись в полный рост, она была ниже его больше чем на голову. Она смотрела на него так, будто видела впервые. Вся ярость и отвращение, которые она испытывала к своим мучителям, в тот миг обратились против него.

– Держись от меня подальше, – сказала она.

Энни

Не в силах совладать с отвращением, я торопилась поскорее уйти от Ли. Еще мгновение в его присутствии, и назревавшие в душе чувства вскипели бы и перелились через край. Я хотела остаться одна, чтобы все обдумать, побыть вдали от этих серых глаз и скул, казавшихся чересчур правильными и благородными.

«Держись от меня подальше».

Возможно, стоило выдать его?

Этот вопрос не давал мне покоя, когда я уходила.

Глупо было доверять ему.

Но я все равно не могла заставить себя предать его.

Я не винила Ли во всплеске эмоций, не винила за взгляд, полный тоски, когда он увидел их. Не надо было обладать большим воображением, чтобы понять его чувства. Мне хорошо знакома сиротская боль одиночества, я знаю, каково это – жаждать тепла близких. Все это было вполне естественно.

Я сердилась на Ли за то, что произошло потом. За то, что он послушался меня, когда я приказала разворачиваться, хотя без слов было ясно, что его сердце разрывалось на части. За то, что сидел рядом со мной на совещании, когда я сообщала о военной угрозе, возникшей на горизонте со стороны повелителей драконов против лидеров Каллиполиса, а затем резко включился в беседу. За то, что дал мне крошечную надежду, что, возможно, я еще не потеряла его.

Я винила его в том, что по-прежнему хотела ему верить.

Я желала этого так сильно, что душа разрывалась от боли.

А при мысли о том, что я только что поступилась доверием Атрея Атанатоса и Амона Холмса ради глупой надежды, к горлу подкатывал тошнотворный ком.

Вернувшись в Обитель, я отправилась в мужское общежитие, чтобы найти Дака, который как раз собирал свои вещи. Им с Криссой были выданы предписания отправиться на Иску, чтобы встретиться с новопитианским послом. Архипелаг Иска был федерацией, соблюдавшей нейтралитет по отношению к нашим двум государствам на северо-восточном побережье Медейского моря. Даку с Криссой было приказано дождаться ответа Радамантуса.

– Прошу тебя, будь осторожен. Лети как можно быстрее…

– Все будет в порядке, Энни, – заверил меня Дак. – В любом случае мы ведь летим на юг…

Однако это было плохим утешением после того, как мы узнали, что в небе кружат вражеские драконы. Два молодых дракона, еще не способных изрыгать боевое пламя, были плохой защитой в недружелюбном небе. Во время разговора Дак взял мои ладони в свои, и мне не хотелось отпускать его, хотя я и понимала, что должна это сделать.

– Пора, Дак.

На пороге стояла Крисса, зажав под мышкой шлем. Ее коса все еще была сырой от дождя. Мы слишком мало пробыли на земле, чтобы успеть полностью высохнуть. Она бросила взгляд на наши сцепленные руки, но ничего не сказала.

– Знаю. – Дак высвободил руки из моей хватки и откашлялся. – Не знаю, сколько мы там пробудем, но хотел спросить… Когда вернемся, ты поедешь со мной на праздник летнего солнцестояния?

Я поняла, что это были не просто слова. Он пытался подбодрить меня, найти нечто, на чем бы я могла сосредоточиться, думая о будущем. И при мысли об этом у меня перехватило дыхание.

– Да. Я поеду.

– Отлично. И обязательно уговори Ли.

Ли.

Я вспомнила, как мы с Ли молча стояли в пустынном коридоре, окутанном дождливым полумраком за окнами, и он произнес мое имя. В тот момент я не могла даже взглянуть на него, не то что разговаривать. И против воли ложь сорвалась с моих губ.

– Я уже спрашивала его. Он отказался.

Я не спрашивала его. Даже не заикалась об этом. Он думал, что мы, как обычно, проведем лето в Обители.

Но сейчас я не могла об этом думать.

Дак прищурился, глядя на меня. Даже Крисса казалась удивленной.

– Ладно, – ответил Дак. – Значит, вдвоем?

В его голосе прозвучала неуверенность, но он не был разочарован.

– Значит, вдвоем.

* * *

После их ссоры другие дети снова стали издеваться над ней, хотя долго не делали этого в его присутствии. Мальчик видел, как они воровали у девочки еду, преследовали ее, рвали тетради с домашним заданием прямо перед уроками, чтобы ее наказали. Но ничего не делал, чтобы это остановить.

Все это время ее слова не давали ему покоя. Поначалу он пытался отмахнуться от них, как от детской шутки, от умышленной лжи, зашедшей слишком далеко. Он убеждал себя, что она еще слишком мала и не поняла, что произошло с ее семьей. Но этого оказалось недостаточно. Она была не намного моложе его, и он знал, что она очень умна. Она все отлично понимала.

Мальчик отчаянно пытался осмыслить историю, которую она ему рассказала. И даже здесь он находил противоречия: возможно, она просто чего-то не учла. Даже если в стране когда-то и был голод, его отец не стал бы без серьезной причины наказывать свой народ…

Но эти размышления тоже заводили его в тупик, потому что он не мог придумать достойной причины для того, чтобы заставить девочку смотреть, как ее семью сжигают заживо.

Он пытался как-то примириться с тем, что отец и его дракон связаны с тем горящим домом, со смертью семьи, с тем, что девочку силой заставили смотреть на этот ужас. Но не мог придумать ничего, что помогло бы оправдать это.

И как отец мог такое совершить? Отец был смелым, благородным человеком. Его дракон сделал его предводителем народа. Он был не просто хорошим, он был великим человеком.

Эти убеждения, которые он принимал как нечто само собой разумеющееся до гибели отца, остались для него последним утешением.

Теперь же его вера в отца была запятнана. И, как он ни старался, не мог думать об отце без противного сомнения. Оно отравило все его воспоминания. Даже воспоминания о семейных трапезах и сказках на ночь.

Он потерял аппетит, лишился сна и не мог сосредоточиться на уроках. Он бесконечно думал лишь о том, как сохранить в памяти прежний образ отца, который хранил в душе до рассказа девочки.

В конце концов после долгих и мучительных размышлений он пришел к простому решению.

Он мог сбежать.

У него были припасы и подробный план. Он был готов к побегу, как никогда. Новый Питос ждал его. Ему не надо было уступать девочке. Не надо было делать выбор. Он мог просто уйти.

Энни

Казалось, весь мир начал разваливаться на части, и я теряла огромную его часть – Ли.

Вместо ужина и подготовки домашнего задания я сидела на каждом заседании вместе с Ли, Кором и Пауэром во внутренних покоях. Во время инструктажа, который Холмс проводил для всего корпуса, нам было объявлено о новом графике патрулирования северного побережья Каллиполиса, а также нам сообщили о том, что теперь наши учения приобретут узкую направленность. Теперь они будут сводиться исключительно к ведению воздушного боя, сильно отличавшегося от того, что мы демонстрировали зрителям на турнирах. А тем временем сами турниры приобрели совершенно новое, зловещее значение.

– В мирные времена звания Первого Наездника и Альтернуса были нечто большее, чем почетные титулы, – сообщил нам Холмс. – Но теперь нам надо быть начеку. Нам необходимо, чтобы главнокомандующий повел флот в наступление, а Альтернус прикрывал его с тыла.

Оба звания присуждались в заключительной части турнира. Кор и Пауэр взволнованно выпрямились, услышав слова Холмса, а Ли съежился на стуле, словно это сообщение придавило его непосильным грузом. После того, что случилось в небе над Северным морем, я стала замечать все, что он делал, словно нас соединила невидимая нить: я слышала каждое его слово и даже его молчание.

Каждое слово и каждая пауза – это шаг на пути к решению, которое мне отчаянно не хотелось принимать, однако я понимала, что должна.

Потому что время и свобода дали мне силу решимости, которой поначалу я лишилась из-за потрясения. Если мне придется выбирать, я должна сделать выбор, руководствуясь совестью и обетами, данными моей родине. Дружба не сможет оправдать измену.

И если Ли решит нас предать, мой долг – донести на него.

В ту ночь я лежала без сна, думая о Даке, бесприютном и беззащитном, летящем на спине дракона над Медейским морем. А еще я думала о Ли, юноше, которого, как мне казалось, я знала лучше любого другого, но после встречи с вражескими драконами над Северным морем поняла, что не знаю его совсем. И я отчаянно скучала по ним обоим.

На следующее утро у нас началась новая жизнь. Получив освобождение от занятий, мы вернулись в Орлиное Гнездо и приступили к учениям, занимаясь контактным боем, обращением с боевым оружием, быстрыми и жестокими способами заполучить победу, и победа означала уже не убийственный выстрел пеплом, а настоящее убийство. Когда в твоем распоряжении нет боевого драконьего пламени, которое сможет помочь в бою. И хотя неприятель так и не продемонстрировал нам боевое пламя своих драконов, нельзя было уповать на то, что они так же безоружны, как и мы.

Над Орлиным Гнездом повисла тишина, когда Горан сказал:

– Вот как правильно вспарывать горло.

Мы умолкли не потому, что раньше он не учил подобным вещам, а потому, что теперь знали о нависшей над нами угрозе и понимали, что нам придется воспользоваться этими знаниями. Ли молчал, понурившись и положив локти на колени, слушал, как Горан описывает способы убийства и травмирования вражеского наездника.

– Это враг, – говорил Горан. – Не соперник. – Даже слова теперь звучали по-разному.

Ли изо всех сил впился пальцами в колени, и костяшки его пальцев побелели.

А затем мы, как обычно, разделились по эскадрильям, и учения начались. Я натянула поводья, не давая Аэле приблизиться к Пэллору. Вместо этого я встала в пару к Максу, аврелианскому наезднику из моего отряда. Ли, увидев мой маневр, встал в пару к Дейдре.

Впервые я добровольно выбрала для спарринга не Ли, а другого партнера. Обычно Горану приходилось просить нас разойтись.

Спарринг начался. Мы с Аэлой тут же прорвали оборону Макса. Затем еще и еще. Максу удалось попасть в Шестнадцатый Орден, входящий в верхнюю часть рейтинга летного корпуса, но этого было явно недостаточно.

– О боже, Энни, ты хотя бы дождись сброса, – пробормотал он, потирая руку, которая пострадала от моего удара.

– Ты уснул, Ли? – донесся до меня вопль Горана из Орлиного Гнезда.

Хотя я постаралась удалиться подальше от них, тренируясь на другом конце арены, я все равно видела спарринг между Ли и Дейдрой. Похоже, критика Горана казалась непонятной большинству наездников, ведь Ли всякий раз удавалось пробить защиту Дейдры и нанести удар. Но я тоже заметила, что здесь не так. Ли не старался. Он прилагал минимум усилий, чтобы победить. Однако в случае Ли этого было достаточно. Потому что, даже действуя без энтузиазма, он был великолепен.

Глядя на него, я ощутила, как мое отчаяние перерастает в гнев.

И, похоже, Горан полностью разделял мои чувства.

– Аврелианская эскадрилья, у вас перерыв. Энни, Ли, меняйтесь партнерами. Ну-ка, взбодри его, Антигона.

Каждый раз, когда я оказывалась в воздухе, Горан забывал о своей привычке сбрасывать со счетов мои способности.

Пэллор и Аэла разлетелись в противоположные концы арены на десять метров друг от друга и, расправив крылья, покачивались на ветру. Мы с Ли внимательно наблюдали друг за другом из прорезей в защитных шлемах, зажав в руках тупоносые тренировочные копья и огнеупорные щиты. Мы и раньше учились обращаться с этим снаряжением, но поскольку оно всегда считалось лишь дополнением к боевому пламени драконов, то никогда не играло существенной роли на тренировках. Но теперь, когда нам угрожала целая флотилия беспламенных драконов, это снаряжение должно было стать хорошей альтернативой в сражении с врагом.

Аэла ощутила мою ярость, злобно пыхтя, она с нетерпением ждала, когда сможет броситься в атаку. Пэллор же, как и Ли, выглядел чересчур спокойно и отстраненно.

Горан подал сигнал, и мы рванулись вперед.

Мы с Аэлой оказались быстрее и изо всех сил врезались в Ли на Пэллоре. Пока они пытались оправиться от изумления, я перегнулась через крыло Аэлы и нанесла удар своей пикой. Ли выставил щит, чтобы заслониться от удара, но его реакция снова была недостаточно быстрой, и пика скользнула влево, пройдя мимо щита, ударив его в плечо.

Ли зарычал от боли. Он направил Пэллора в сторону, выходя из боя, и в этот момент я ощутила, как гнев внутри нарастает, грозя задушить меня. Потому что я сразу поняла, что только что произошло. Я не питала иллюзий насчет своей силы: наши возможности были равны в обычном спарринге, где мы использовали друг против друга горячий драконий пепел. Но сейчас речь шла о рукопашной схватке, а я была в два раза меньше его и не обладала такой мощью. Мне вообще не стоило наносить ему этот удар.

Мы снова врезались друг в друга, и, несмотря на удачный момент, Ли не прикоснулся ко мне своей пикой, а я снова ударила его.

«Давай сражайся, ублюдок. Отвечай мне, тряпка, не смей вести себя так со мной…»

В это мгновение взорвавшийся во мне гнев перелился в Аэлу, и я почувствовала облегчение и одновременно новую волну еще более страшной ярости. Наши эмоции слились в один поток. Перед глазами повисла пелена, и я услышала крик Ли.

– С тобой не все в порядке!

Этот резкий окрик вернул меня в реальность, хотя из-за нашего общего с Аэлой гнева все вокруг казалось немного расплывчатым. Мои мысли эхом отдавались в ушах, и я поняла, что не управляю своими действиями. Ли сорвал с головы шлем, я заметила белые круги у него под глазами, когда он пристально посмотрел на меня. Другие пары, тренировавшиеся вокруг, тоже прекратили спарринг. Я могла только догадываться, что бы они подумали, услышав мои вопли.

– У вас проблема? – крикнул Горан.

– Я все улажу, – откликнулся Ли. – Спускайся, Антигона.

Услышав свое полное имя, прозвучавшее в конце требовательного приказа, я пришла в себя, однако ярость по-прежнему не оставляла меня, лишь сменив привкус. Я дернула поводья и опустилась на пустынный высокий вал, возвышавшейся за стенами арены. Когти Аэлы зацокали о каменные плиты. Я обрезала ремни, пристегивавшие мои ноги к стременам, и спрыгнула с драконьей спины. Спустя мгновение Пэллор приземлился рядом. Ли спешился, и в каждом его движении ощущалась сдерживаемая ярость, а затем отпустил Пэллора в небо резким взмахом руки.

Мы гневно уставились друг на друга. У меня за спиной Аэла, еще не освободившись от пут моей ярости, злобно рычала. А над нами эскадрилья продолжала спарринг.

– И что это, черт подери, было?

– Надо было донести на тебя. Донести на тебя сразу…

Ли замер. Я слышала лишь шум ветра и тяжелое дыхание Аэлы у меня за спиной.

– Тогда почему ты этого не сделала?

Глаза защипало.

– Потому что хотела верить тебе, но это было так глупо.

Я чувствовала, как мои глаза сияли от слез. Ли посмотрел на меня долгим взглядом, а затем поднял голову и уставился на перистые облака высоко в небе. Он долго молчал, и я уже собиралась заговорить, как он вдруг медленно выдохнул, откинул темные волосы со лба и снова взглянул на меня.

– Это не глупо.

– Не глупо?

Ли покачал головой. И когда его лицо вдруг исказилось от боли, я все наконец поняла.

Его стиснутые кулаки, молчание, опущенная голова. Ли вовсе не собирался дезертировать.

Он искал в себе силы остаться и нашел их, как я и думала.

* * *

Когда он подошел к чулану на третьем этаже, чтобы забрать снаряжение, приготовленное для побега на Новый Питос, то обнаружил, что их пути снова пересеклись. Она была внутри. И плакала за закрытой дверью. Он и раньше слышал, как она плачет, но так она плакала впервые. Она не была напугана, и ей не было больно. Но в ее рыданиях звучало отчаяние.