Текст книги "Все, что пожелаю"

Анжи вздохнула, завидуя танцовщице. Чего бы она не отдала, чтобы оказаться на ее месте и плясать так же беззаботно и самозабвенно, с лениво-чувственной грацией, как цыганки, которыми она втайне восхищалась!

Сзади раздался тихий голос Анри Делакруа:

– Ее зовут Эжени. Она мулатка, хотя выдает себя за квартеронку. Я уже видел ее раньше.

– Она прекрасна. Что это за национальность – мулаты?

– Не национальность, а раса, – негромко засмеялся Анри. – Мулатом называют ребенка, один из родителей которого черный, а другой – белый. Квартероны – те, в ком всего лишь четверть негритянской крови.

Анжи недоуменно уставилась на собеседника, но тот впился взглядом в танцовщицу.

– Не понимаю. Разве она не американка?

– Верно. Но по общественному положению стоит куда ниже креолов или англичан. Здесь свои традиции, мадемуазель. И классовые различия достаточно остры, впрочем, как и во Франции, где аристократы смотрят свысока на простолюдинов. Подобные неписаные законы существуют во всем мире. Всегда найдутся те, кто стоит на самой верхней или нижней ступеньке.

– Я думала, что в Америке все равны. Разве мулаты теперь не свободны?

– И да и нет. Верно, что после войны цветные получили некоторые права, а рабство отменено. Мужчинам, однако, приходится из кожи вон лезть, чтобы чего-то достичь.

Он красноречиво пожал плечами и скептически усмехнулся.

– Впрочем, Пинкни Пинчбек, избранный в сенат штата два года назад, председатель республиканского клуба «Форт Уорд», родился свободным негром и поднялся до самых вершин. Но он исключение.

– Значит, угнетение черных продолжается?

Делакруа с усмешкой показал на танцовщицу:

– Взгляните, по-моему, она не жалуется на свою участь.

Анжи, нахмурившись, присмотрелась к Эжени. Лицо мулатки лоснилось от пота, красноватая кожа блестела полированным янтарем. Тонкие точеные черты лица, кудрявые волосы… нетрудно догадаться, что каждый мужчина в этом зале хотел бы добиться ее благосклонности. Их глаза сверкали алчным желанием. Очевидно, Эжени прекрасно это понимала, потому что медленно раздвинула губы в улыбке, открывая жемчужины белых ровных зубов.

По-прежнему покачивая бедрами, она подняла руки над головой, словно предлагая себя, и вдруг изящно, по-балетному, нагнулась, подметая длинными прядями пол, прежде чем выпрямиться и снова закружиться, отталкивая и маня одновременно.

Некоторые мужчины бросали ей цветы; красные и белые розы усыпали паркет у ее ног. Эжени ловко подхватила один цветок, прикусила стебель и, подняв юбку до колен, вызывающе тряхнула головой, так что локоны черной вуалью на миг закрыли лицо.

Под неустанное биение музыки танцовщица откинула голову, повела плечами и на миг остановилась перед высоким человеком, прислонившимся к колонне. Он не пошевелился, только продолжал смотреть на нее внезапно сузившимися глазами, чуть скривив рот в подобии усмешки. Несмотря на сложенные на груди руки и небрежную позу, даже неопытную Анжи поразила его непонятная настороженность. Незнакомец явно был начеку. Чего же он опасается?

Пока Эжени старалась привлечь внимание мужчины, маняще колыхая грудью, Анжи изучала предмет ее симпатии. Его кожа была почти такой же красноватой, как у девушки, длинные черные волосы доходили до низкого воротника. Одетый в облегающие желтовато-коричневые брюки, черную визитку, белую сорочку и короткий галстук, он производил довольно приятное впечатление. Однако Анжи он напомнил туго сжатую пружину, которая в любой момент может высвободиться и нанести сокрушительный удар, или тигра, готового вот-вот напасть на ничего не подозревающую жертву.

Анжи неожиданно осознала, что сердце бешено колотится, а монотонная доселе барабанная дробь все убыстряется. Эжени сладострастно вращала бедрами, одновременно притопывая ногами, напомнив Анжи узкую парижскую улицу, где находилось кабаре и девушки на сцене бесстыдно задирали ноги. Туда тоже приходили мужчины, в основном затем, чтобы выбрать хорошенькую любовницу. О да, она знала о таких вещах, о развратниках, заводивших содержанок, которых осыпали подарками и даже покупали дома… словом, забавлялись новой игрушкой, пока та не надоедала. Во Франции такое положение дел было общепринятым.

– Вон тот мужчина, – прошептала она Анри, беря протянутый бокал с пуншем, – он покровитель Эжени?

Делакруа сухо и как-то зло рассмеялся:

– О нет. По крайней мере не в том смысле, что вы имеете в виду. Я познакомился с ним во время войны, когда он служил у северян. Правда, я слышал, что он до сих пор не расстался с армией, вместо того чтобы по крайней мере хоть притвориться джентльменом.

– Неужели? Он не похож на военного.

– Потому что не носит мундира? Это чистый маскарад. Правда, при нем нет оружия, но от этого он не менее опасен. Джейк Брейден из тех людей, с кем бы я не хотел столкнуться в темном переулке… впрочем, и на людях тоже. Представить не могу, что он здесь делает, если только не возжелал сговориться с Эжени… Господи Боже! Простите, мадемуазель, я непростительно забылся, рассуждая с вами о столь вульгарных вещах. Мне не следовало даже упоминать о подобном человеке при даме, поскольку он всего-навсего полукровка, низкий распутник, под учтивой миной которого скрывается полное отсутствие совести и моральных принципов.

– Полукровка? Что это означает?

– Говорят, что он плод союза индианки из племени команчей и мексиканца, хотя это, разумеется, всего лишь слухи. Никто не посмеет справиться у него, правда ли это, а сам он не собирается распространяться на эту тему, так что пока эту тайну никто не разгадал.

– Интересно, – протянула заинтригованная девушка. – Команчи, кажется, живут где-то на западе? И считаются примитивными…

– Дикарями, совершенно верно. Но думаю, отцовская кровь все же разбавила то буйное пламя, которое пылает в жилах этих разбойников, так что он, если пожелает, вполне способен вести себя как джентльмен.

Теперь Анжи просто жаждала побольше узнать о Джейке Брейдене. Как, должно быть, он опасен… вот и Анри Делакруа тоже так думает. Именно о подобных людях с горечью и презрением высказывалась мать.

Все же Миньон никогда не упоминала, что внешне они кажутся вполне цивилизованными, а модная дорогая одежда придает им достаточно приличный вид. Возможно, Анри прав и это всего лишь фасад, а воображение снова сыграло с ней плохую шутку.

Да и сейчас Джейк Брейден ведет себя безупречно, хотя Эжени беззастенчиво дразнит его, водя бархатистыми лепестками розы по широкой груди, пока длинные ноги взбивают пену нижних юбок. Но объект ее внезапной прихоти так и не двинулся с места, и танцовщица наконец уплыла в вихре танца с прощальным, откровенно зовущим взглядом.

Анжи поднесла к губам бокал, все еще наблюдая за Брейденом. Чем так уж заинтересовал ее этот человек, репутация которого, очевидно, далеко не безупречна?

Джейк вдруг резко вскинул голову и, кажется, вонзился в нее взглядом. Душа девушки ушла в пятки. Неужели он смотрит на нее? Нет, этого просто быть не может! Должно быть, смотрит на месье Делакруа, ведь они давние знакомые!

– Sacrebleu[3]3
  Дерьмо! (фр.) – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]! Какая наглость!

– Месье? – удивленно пролепетала Анжи, испуганная ненавистью в голосе новообретенного поклонника. Анри вымучил улыбку, но в темных глазах сверкнула ярость.

– Прошу прощения, мадемуазель, сорвалось с языка. Старые обиды надо забывать. Сегодня мне следовало бы не думать ни о ком, кроме вас.

Девушка растерянно оглянулась, но Брейден уже исчез. И ей отчего-то показалось, что бал потерял свою привлекательность. Вероятно, она слишком ревностно ищет новых впечатлений, опасностей и авантюр, считая свою жизнь слишком унылой и тоскливой. Вне всякого сомнения, повстречайся ей на самом деле человек, не слишком ладивший с законами и правилами, вряд ли Анжи нашла бы его столь уж привлекательным. Но пока этого не произошло, девушку так и тянуло к неизведанному.

– Мадемуазель, вы находите танец Эжени интригующим?

Вопрос Делакруа вернул Анжелу к действительности, и девушка досадливо поморщилась. Неужели ее лицо настолько выразительно?

– О нет, – пренебрежительно бросила она, – женщине неприлично и унизительно выставлять себя напоказ подобным образом.

– Вы, конечно, правы. И должно быть, шокированы этим небольшим развлечением. Но здесь, в Новом Орлеане, мы привыкли к такого рода представлениям. Пойдемте, я провожу вас к матушке. Видите, она возвращается вместе с месье Гравье и губернатором Уормотом.

Направляясь в другой конец зала, Анжи не смогла устоять перед искушением обернуться и посмотреть, присоединился ли к Эжени ее неотразимый любовник. Но ни той ни другого уже не было видно. Они наверняка сейчас вместе, и Анжи никогда больше его не увидит, что, возможно, к лучшему. Но все же легкое непонятное разочарование сверлило сердце. Как жаль, что это волнующее видение так быстро исчезло!

Странно обескураженная, она пожаловалась на головную боль, и Миньон, хоть и нахмурилась, все же разрешила дочери вернуться к себе.

– Проводить тебя, Анжелика?

– Нет, не хочу отнимать тебя у таких очаровательных джентльменов. Ничего со мной не случится, мама. Бетт даст мне отвар от головной боли и поможет лечь.

– Ну хорошо. Вероятно, всему виной чрезмерное возбуждение после такого долгого путешествия. Тебе следует отдохнуть.

Мужчины выразили сожаление столь внезапной болезнью и надежды на быстрое выздоровление. Анжи с величайшим облегчением покинула душный зал с его давящей жарой. В широких коридорах оказалось прохладнее, и девушка быстро спустилась вниз, на первый этаж, где находилась ее спальня, но остановилась у широко открытой двери, ведущей на веранду, откуда дул свежий ветерок. Повинуясь внезапному порыву, она переступила порог, вышла в сад, остановилась у беседки, увитой цветущими лианами, и вдохнула нежное благоухание. В центре сада возвышался фонтан: изо рта огромной каменной рыбы в широкую чашу лилась вода.

Приблизившись к фонтану, девушка залюбовалась игрой света на прозрачных струях. Висевший на стене фонарь отбрасывал причудливые отблески на окружающий пейзаж. Из бального зала доносились едва слышные аккорды шопеновского ноктюрна, которому аккомпанировали трели маленькой ночной птички, примостившейся среди листьев, затенявших беседку. Вечерние тени окутали девушку синеватым покрывалом. Впервые с той минуты, как судно подошло к пристани, ее охватило чувство умиротворенности, словно родина наконец-то признала и приветствовала ее.

И когда музыканты заиграли популярную мелодию, Анжи тихо запела, вдруг вспомнив слова сентиментальной баллады:

 
Когда черты любимого лица
Вдруг растворятся в памяти моей…
 

Птичка, словно поняв, что творится на душе у девушки, вторила ей, и обе безмерно наслаждались необычным дуэтом. Но тут музыка смолкла, и крылатая певунья с громким чириканьем упорхнула из сада, оставив Анжи в одиночестве. Несколько минут она молчаливо прислушивалась к журчанию воды, падавшей с верхнего яруса на нижний, тихо радуясь своей свободе.

За беседкой, у дальней стены, стояла скамейка из кованого железа, и девушка уселась, тщательно расправив юбки, чтобы не смять оборку. Занятая собой, она ничего не замечала вокруг, а когда подняла глаза, замерла от страха: из темноты появилась чья-то высокая фигура и ступила в полосу света. Анжи закричала бы, но горло намертво перехватило. Только сейчас она узнала человека, потревожившего ее уединение.

Джейк Брейден…

Глава 5

– Сэр! Вам следовало бы дать знать о своем присутствии…

– И лишиться столь очаровательного концерта?

Он подошел ближе, и девушка затаила дыхание, потрясенная собственной реакцией на его внезапное появление. Сердце больно колотилось о ребра, а руки тряслись так, что она поспешно спрятала их в складки юбки.

Джейк навис над ней, показавшись при мутном свечении луны куда более зловещим, чем в людном бальном зале. Анжи с трудом различала черты смуглого лица, на котором сверкали обрамленные длинными ресницами львиные глаза под косо поставленными бровями. Эти глаза пристально смотрели на нее. Откровенно. Дерзко.

Анжи негодующе выпрямилась и, вздернув подбородок, встала.

– Думаю, будет лучше, если вы немедленно удалитесь, сэр.

– Мне так не кажется, – возразил он и коварно усмехнулся, услышав негодующий возглас. – Жаль разочаровывать вас, мадам. Очевидно, что вы привыкли любым способом добиваться своего.

– А мне очевидно, что передо мной грубый варвар!

– Если предполагаете, будто подобная отповедь должна превратить меня в вашу послушную комнатную собачку вроде Анри Делакруа, вас ждет второе жестокое разочарование за вечер, – саркастически сообщил Джейк. Совсем не тот вежливый тон, каким с ней обычно говорили мужчины!

Анжи растерянно захлопала глазами. К тому же к злости примешивалось непонятное возбуждение, причину которого она никак не могла угадать, волнение, смущавшее ее, лишавшее способности ясно мыслить, наполнявшее предчувствием чего-то необыкновенного. Чего именно? И он еще смеет нагло пялиться на нее, как… Господи, совсем как на ту мулатку!

– Ошибаетесь, сэр. Вы не разочаровали меня. Просто укрепили мое мнение о вас как о невоспитанном хаме. Если вы не уйдете, значит, это сделаю я. Пожалуйста, посторонитесь и дайте пройти.

Она почти ожидала, что Джейк откажется, но тот с издевательской почтительностью отступил, и Анжи проплыла мимо него к двери, ощущая неотступный взгляд. У самого порога девушка обернулась и отметила, что он все еще смотрит ей вслед.

Снова обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Эжени и замерла как вкопанная. Мулатка окинула взглядом сначала Анжи, потом Джейка и побагровела от злости.

– Именно это ты хотел мне сказать? Черт бы тебя побрал! Что ты делаешь здесь с этой…

– Замолчи, Эжени! Леди уже уходит. Не мы одни выбрали это место, чтобы спокойно посидеть, – не повышая голоса, но так непререкаемо-властно перебил Джейк, что Эжени мгновенно успокоилась. Подняв брови и надменно тряхнув головой, она заметила по-французски, что ей следовало бы знать: такой человек, как Брейден, вряд ли обратит внимание на столь бледное, покорное и немощное создание.

– Придется извиниться, чтобы поскорее отделаться от нее, любовь моя, – добавила она и с фальшивой улыбкой объяснила Анжи на плохом английском: – Простите, мадемуазель, я приняла вас за другую. Здесь слишком темно.

Она явно хотела загладить свою грубость, но Анжи уже невозможно было утихомирить.

– Жаль, что ваш характер далеко не столь очарователен, как ваши танцы, – бросила она по-французски, злорадствуя при виде виноватого румянца на щеках соперницы. – От души надеюсь никогда вас больше не видеть, ни при свете, ни в темноте. Доброй ночи.

Джейк негромко рассмеялся. Эжени охнула от неожиданности и, наверное, бросилась бы на Анжи, но Брейден резко приказал:

– И думать не смей, Эжени, тем более что я не разделяю твоей уверенности в ее немощности и покорности. Пусть идет, иначе ты поднимешь на ноги весь отель.

Анжи не обернулась и хотя понимала, что мулатка ни перед чем не остановится, но вынудила себя не убыстрять шага, словно происходящее совершенно ее не касалось. Только сердце тревожно билось и во рту пересохло.

К счастью, Бетт оказалась на месте и ждала госпожу.

– Вы здоровы? – встревожилась маленькая горничная, когда Анжела захлопнула за собой дверь и глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя.

– Нет, голова болит. Наверное, слишком много шампанского. Ты приготовишь мне отвар, Бетт?

Пока горничная возилась с травами, Анжи неустанно металась по комнате. Сверху доносилась музыка, ветерок играл с газовыми занавесками. Девушка пошире открыла двери на балкон и, прислонившись к косяку, подняла глаза на усыпанное звездами небо.

Как отважилась эта девчонка так ее оскорбить? Пусть она красива и талантлива, но все же не поднялась в жизни выше содержанки человека, чья репутация по меньшей мере сомнительна, если верить Анри!

Может, Америка не так уж и отличается от Франции, ибо и здесь ей пришлось столкнуться с теми же предрассудками. Покорная и немощная? Эжени определенно ошибается на ее счет, ибо никто и никогда не считал Анжи покорной.

Девушка со вздохом подошла к зеркалу. Ничего не скажешь, она определенно бледна… если не считать красных пятен гнева на щеках… лицо белое как простыня. Неужели она настолько непривлекательна? Эжени считала именно так… а Джейк Брейден? Очевидно, он предпочитает смуглых брюнеток, иначе не назначил бы свидание мулатке, как заверил Делакруа. Разумеется, Анжи должно быть совершенно все равно. Какое ей дело до мнения и морали человека, подобного Брейдену?

Все это ужасно неприятно, тем более что Эжени оказалась настолько груба, чтобы бесцеремонно унизить незнакомого человека, словно Анжи показалась ей достаточно глупой и неспособной распознать оскорбление. Но даже если девушка и не совсем поняла креольское наречие, которым пользовалась Эжени, пренебрежительный тон был очевиден, как, впрочем, и высокомерный тон мулатки, особенно когда та попыталась избавиться от Анжи, как от не стоящей внимания служанки.

Можно подумать, Анжи действительно отправилась в сад, чтобы встретиться с Джейком. Дурацкая случайность угораздила ее оказаться в уединенном местечке, где он ждал свою любовницу. Какая чушь! Почему Эжени взбрело в голову, что Анжи хотя бы отдаленно заинтересуется Джейком Брейденом? Он интриговал ее лишь потому, что казался одним из тех безнравственных негодяев, каких, по словам матушки, в этой стране немало. Только по этой причине она так пристально рассматривала Брейдена.

И в самом деле, Анжи нашла его довольно неприятным человеком, хотя не лишенным определенной привлекательности. Нет, ее он ни в коей мере не интересует, хотя, несмотря на то что лично она находит его крайне отталкивающим, не может оставаться слепой к его довольно сносной внешности.

С этими своими чересчур длинными волосами и хищной улыбкой он ужасно похож на пирата и вполне может считаться даже красивым. И уж во всяком случае, весьма уверен в себе, обладает властными, повелительными манерами, словом, воображает себя настоящим мужчиной. Ни один поклонник не обращался с ней таким образом, чуть издевательски, с насмешливой снисходительностью, как с низшим существом. Недаром в его присутствии она чувствовала себя неловко, словно школьница перед строгим наставником, по-дурацки смущалась… Нет, нужно взять себя в руки. Может, Анри Делакруа прав и он просто частично укрощенный, не до конца прирученный полукровка?

Но почему он так настойчиво занимает ее мысли? Все равно они больше не увидятся. Скоро она покинет Новый Орлеан и, если мать настоит на своем, вернется во Францию. Но нет, Анжи на этот раз должна победить! Ей так хотелось увидеть Нью-Мексико, дом, который выстроил отец в дикой пустыне. Если судьба лишила ее шанса увидеться с ним, пусть хоть вещи и стены, среди которых он жил, напомнят ей о навеки ушедшем человеке. Правда, не стоит говорить об этом матери, до сих пор сохранившей неприязненные чувства… и даже ненависть к бывшему мужу; недаром она все эти годы решительно отказывалась с ним увидеться. О, как противно, что она не может открыто говорить с матушкой о вещах, так ее занимавших, но при каждой попытке Миньон едва не впадала в истерику. Поэтому Анжи приучилась держать язык за зубами.

Но теперь она достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения. И знает, чего хочет. Ее желания не имеют ничего общего с деньгами! Она спешит узнать, что может предложить ей жизнь. И это уж точно не брак с каким-нибудь скучным толстяком, сварливым и старым. Пусть девушки, подобные Эжени, продают душу и тело за покровительство мужчины, который уйдет, как только поблекнет ее красота. Нет, Анжи сделает все, что в ее силах, лишь бы добиться своего. Ее ничуть не привлекает судьба матери, ожесточившейся, снедаемой ненавистью женщины. Но и участь Эжени, рискнувшей всем, чтобы не получить ничего, отвратительна. Даже бедняжку Симону стоит пожалеть, ибо в своем благополучном замужестве она глубоко несчастна. Красавчик возлюбленный бросил ее после короткого романа, безжалостно разбив сердце. В день свадьбы Симона безутешно рыдала, шествуя по проходу в своем роскошном платье навстречу ждавшему у алтаря жениху. Анжи искренне поражалась бесчувственности окружающих, не заметивших, что невеста проливала слезы не радости, а горя.

Только Анжи знала все.

Сколько горьких исповедей Симоны она выслушала перед венчанием! И только еще больше убедилась, что не позволит поставить себя в такое же положение. Уж лучше вообще прожить без любви, чем позволить какому-то распутнику разбить ей сердце.

– Никогда не влюбляйся, кузиночка, – твердила Симона, – если не хочешь жестоко разочароваться в жизни.

Анжи жадно впитывала каждое слово. Ей не приходилось вдалбливать палкой печальные истины. Никто не причинит ей душевной боли!

В зале снова заиграли музыканты. Первые аккорды вальса…

Анжи отвернулась от зеркала как раз в тот момент, как вошла Бетт с отваром в белой фарфоровой чашке.

– Вас расшнуровать, госпожа? – спросила Бетт, осторожно ставя чашку на стол, покрытый кружевной скатертью. – Может, вам потому и стало плохо, что корсет слишком сильно затянут?

– Да, пожалуйста, – пробормотала Анжи. – Ненавижу корсеты и надеюсь, когда-нибудь дамам не придется их носить.

– Думаю, такому не бывать. Но вы такая худенькая и совсем не нуждаетесь в шнуровке. Такая узкая талия… мне в жизни не приходилось сильно вас затягивать.

Бетт ловко расстегнула маленькие пуговки на спине и принялась развязывать бесчисленные узлы.

Освободившись от корсета, Анжи облегченно вздохнула и потерла ноющие ребра. Когда же Бетт сняла кринолин, девушка бросилась на кресло в одних лишь длинных панталонах, чулках и шелковой сорочке, липнувшей к телу. Расправив складки, девушка недовольно нахмурилась.

– Какая жара! Все эти юбки отсырели от пота! Как можно столько всего надевать в такую погоду! Когда-нибудь я наотрез откажусь все это носить, Бетт! Бессмысленно и нелепо терпеть подобные пытки в угоду моде! Сама стану важной дамой и законодательницей мод… да-да, вот именно, дай только время!

– А что, если будущий муж не согласится с вами? – засмеялась Бетт. – Не так уж много мужчин захочет расстаться со своими денежками ради элегантных нарядов жены.

– А может, я вообще не выйду замуж и сделаюсь куртизанкой! У них свободы куда больше! – выпалила Анжи и улыбнулась, услышав негодующий вопль Бетт. – О, не смотри с таким ужасом, я просто шучу. Но если подумать хорошенько, я права. Женам приходится сидеть в золотой клетке, подчиняться бесконечным строгим правилам и ограничениям, совсем как ребенку малому. Или рабыне. Вот именно, невольнице. Но куртизанки… сами выбирают себе любовников, позволяя осыпать себя драгоценностями и деньгами в обмен на несколько часов наслаждения. А когда устанут от них – пф-ф-ф!.. – бросают ради других, более привлекательных мужчин, которые так же щедры, если не больше! Разве не правда?

– Как скажете, мадемуазель, – тихо рассмеялась Бетт.

– Так и скажу.

Анжи, потянувшись, подняла руки над головой, радуясь возможности наконец-то немного отдохнуть после напряженного вечера. Конечно, все это болтовня от нечего делать, но крупица правды во всех ее речах есть. Перед ней словно открылись новые возможности. Не то что она всерьез вознамерилась стать куртизанкой, но нет такого закона, по которому она обязана выйти замуж. Не сейчас, во всяком случае. Теперь, когда благодаря Джону Линдси у нее есть собственный доход, она ни от кого не зависит.

С каждым часом мысли о будущем становились все более волнующими. О, теперь Анжи уже с нетерпением ждала, когда придет пора покинуть Новый Орлеан и отправиться в свой американский дом. Каким он окажется? Жара, пустыня, безбрежное небо… в таких восторженных выражениях описывал ранчо отец. И разумеется, местность там далеко не такая дикая, как во времена матери. В конце концов, прошло двадцать лет! Вне всякого сомнения, индейцы в большинстве своем уже укрощены и никто давно уже не слышал о набегах!

Неожиданно Анжи снова вспомнила о Джейке Брейдене. Неужели он действительно наполовину индеец? В тусклом свете единственного фонаря он действительно выглядел настоящим разбойником, хотя в бальном зале казался достаточно цивилизованным. Возможно, Анри прав и это всего лишь тонкий фасад, маска, которая легко слетает?

Ах, Боже, нужно выбросить его из головы! Следует мечтать не о человеке с тигриными глазами, коварной усмешкой и хрипловатым выговором, а о своем будущем. Уж он-то, несомненно, забыл о ней в ту же минуту, как она исчезла из виду!

Но Анжи, сама того не зная, ошибалась, ибо Джейк Брейден именно в этот момент думал о ней.

После короткого свидания и не слишком приятного прощания с Эжени он понял, что опаздывает на встречу с губернатором Уормотом и месье Гравье. Эжени вела себя, как он и предполагал: заливалась слезами ярости и с деланной скорбью ломала руки, узнав о том, что отвергнута. Впрочем, он надеялся, что она окажется совершенно такой, как остальные веселые девочки, готовые доставить мужчине удовольствие в обмен на щедрое вознаграждение. Как жаль, что неверно судил о ней.

Джейк поднялся по ступенькам черного хода и вошел в небольшую комнатку рядом с бальным залом. Его уже ждали. Гравье казался раздраженным, а незнакомая дама – сдержанной, хоть и, очевидно, расстроенной. Один губернатор был совершенно равнодушен к подводным течениям в тесной каморке за тяжелыми бархатными шторами. Глаза щипало от дыма сигар, висевшего в воздухе.

Мадам Линдси приветствовала его с холодной вежливостью. Представивший его губернатор лукаво добавил:

– Капитан Брейден обладает огромным опытом в борьбе с индейцами, миссис Линдси, и идеально подходит вашей дочери.

Миньон с плохо скрытой неприязнью взглянула на губернатора.

– Я уже говорила, губернатор, что любыми способами желаю избежать этого опасного и утомительного путешествия.

– Да-да, миссис Линдси, – тяжело вздохнул Уормот. – Но к несчастью, ваш покойный муж весьма подробно изложил условия. И поскольку не удалось обнаружить ни более позднего завещания и никакого дополнения, мои руки связаны. Надеюсь, вы понимаете, что моя юрисдикция не распространяется на Нью-Мексико? Но я согласен с вами. Если мисс Линдси решит вернуться во Францию, выплаченная ей сумма будет совсем невелика, но если примет условия завещания, станет богатой наследницей.

– Но, сэр, объясните, что станется с поместьем, если Анжелика откажется туда ехать? Продадут, чтобы передать деньги ей, или оно отойдет правительству?

– Пока трудно сказать. Разумеется, нельзя, чтобы земля оставалась без владельца. Это просто запрещено законом, тем более что Джон не позаботился об управлении по доверенности. Всего-навсего оставил поместье своей дочери. Если предпочитаете, можете остаться в Новом Орлеане на время ее пребывания в Нью-Мексико. Я позабочусь о том, чтобы вам не давали скучать во время ее отсутствия.

Джейк отметил, что Миньон прекрасно понимает истинные причины, побудившие губернатора отказать ей в помощи, поскольку ее глаза гневно блеснули, а губы сжались в тонкую линию, что, правда, ничуть не затмило ее красоту.

– Я чрезвычайно благодарна вам за великодушие, губернатор, но если моей дочери придется рисковать жизнью, я не оставлю ее одну и, разумеется, буду ее сопровождать.

– В этом нет нужды, Миньон… могу я вас так называть? В ее распоряжении американская армия! Капитан Брейден – самый компетентный проводник и искусный разведчик в Новом Орлеане. Служил здесь после окончания войны и лишь недавно вернулся из Нью-Мексико. Ведь здесь ваш дом, не так ли, Брейден?

Джейк молча кивнул. Ему были неприятны эти расспросы. И уж очень не нравился Уормот. Крайне не нравился. Этот грузный тип, считающий себя всемогущим, воображал, что может бесцеремонно лезть в чужие дела.

– Да, губернатор, – резко бросил он, – но не ожидайте от меня уверений в том, что путешествие через индейскую территорию станет для мадам Линдси и ее дочери совершенно безопасным. Напротив, шайки апачей и команчей совершенно распоясались, шатаются по всей округе и готовы напасть на каждого, кого посчитают либо угрозой, либо выгодной поживой, а к последней относятся и женщины, и обозы с товарами и багажом. Я уже говорил вам прежде и повторю сейчас: это чертовски опасно.

– Вздор, капитан. Неужели вы забыли о мирном договоре, подписанном команчами, апачами и шайеннами в Медисин-Лодж?

– С тех пор прошло больше двух лет, – напомнил Джейк, – и договор нарушили люди генерала Кастера, вырезавшие все поселение вместе с вождем шайеннов на реке Уашита ровно через год после его подписания. Поверьте, апачи хорошо усвоили, как умеет держать слово белый человек.

– Возможно, вы правы, капитан, но вчера шестнадцать вождей индейских племен прибыли в Вашингтон для переговоров. Как только они убедятся в непобедимости нашей армии, все попытки восстаний и мятежей прекратятся сами собой.

– Если вы верите этому, губернатор, значит, вы еще больший глупец, чем я предполагал.

– В вашем мнении здесь не нуждаются, – вспыхнул Уормот, не скрывая ярости. – Дикари угомонятся, когда армия перестанет с ними нянчиться. А вам следовало бы помнить, что пока вы находитесь в распоряжении полковника Паттерсона, который, по счастливому совпадению, считается моим старинным другом.

– Да, именно полковник отдает мне приказания. Но не вы. И это единственная причина, по которой я оказался здесь. Кроме того, Паттерсон не велел мне лгать этой леди с целью приуменьшить риск. Белым людям – не важно, мужчинам или женщинам, – сейчас не стоит оказываться на индейской территории.

– Но послушайте, Брейден, – начал губернатор, побагровев от гнева и насупив мохнатые брови, – у вас есть приказ, и…

– Да, и в этот приказ не входит необходимость спорить с вами, – перебил Брейден. – Доброй ночи, мадам.

И с этими прощальными словами он направился к выходу, не обращая внимания на злобное бормотание Уормота и попытки Гравье утихомирить взбешенного главу штата Луизиана. Джейк презрительно усмехнулся.

– Капитан! Прошу вас уделить мне несколько минут.

Джейк остановился и, оглядев вдову Линдси, подумал, что она почти не изменилась за прошедшие двадцать лет. По-прежнему выглядела молодой и энергичной. Единственным признаком возраста были предательские морщинки в углах серо-голубых глаз.

– Мадам!

Он вежливо поклонился, ожидая, пока та начнет разговор, и когда Миньон жестом показала, что хочет побеседовать с глазу на глаз, без дальнейших возражений пошел за ней.

– Капитан Брейден, я высоко ценю вашу откровенность, – мягко заметила она, когда оба удалились на почтительное расстояние от Уормота и Гравье. – Для меня очень важно, чтобы губернатор понял всю меру опасности этой авантюры и согласился помочь мне изменить волю покойного мужа, в интересах Анжелики, разумеется.