Текст книги "Рубен + Казарян = Шутки юмора и др."

Рубен Казарян
Рубен + Казарян = шутки юмора и др.

© Де’Либри, издание, оформление, 2021

Об авторе

Этот юмористический сборник – уже четвертая книжка журналиста Рубена Казаряна. Конечно же, есть в его творчестве и серьёзные мотивы: дважды он становился лауреатом творческого конкурса журналистского мастерства им. Германа Лопатина (2010 г. – за цикл эссе о судьбах современников, опубликованный в книге «Времена не выбирают», 2016 г. – за статью «Это нужно не мёртвым, это нужно живым»). Рубен Казарян – член Союза журналистов России и Международного Союза журналистов.

С юмором Рубен дружит ещё со школьной скамьи, впоследствии в университете защищал дипломную работу по теме «Окказиональная лексика в сатирических жанрах» (к тому времени уже вышел его первый сборник фельетонов «Мокрое дело», который и стал практической частью диплома). «Ашипки», всякого рода лингвистические перевертыши, афоризмы, эпиграммы, сценарии КВН, сольные юмористические концерты, пьески по мотивам – всё это, и многое другое, что заставляет человека улыбнуться, есть в его творчестве. Помимо всего прочего Рубен придумывает и темы для карикатур.

Рубен Казарян считает русский язык живой субстанцией и служение ему сделал главным делом своей жизни, а «великий и могучий», по всей видимости, отвечает ему взаимностью…

Таким увидел автора художник

От автора

Давным-давно, еще в бытность курсантом мореходки, довелось мне побывать «в загранке». И ничто так не поразило воображение, как «мешок со смехом». Игрушка, выполненная в виде маленького мешочка, устроена была таким образом, что при малейшем нажатии срабатывал механизм, и в течение минуты раздавался заразительный смех. Без ложной скромности мне бы очень хотелось, чтобы эта книжечка доставила тебе, читатель, если уж не радость, то хотя бы удовольствие. Между этих обложек спрятаны улыбки самых неожиданных размеров – на любой вкус. Без претензии на вечность, надеюсь, что некоторые из «мыслей вслух» переживут меня. Ну, хотя бы вот такой перл, выраженный в виде автоэпитафии: «Когда умру, не забудьте сообщить мне диагноз».

Все рисунки в разное время выполнены в соавторстве с художниками Альбертом Вахитовым из Нижневартовска и Николаем Рачковым из Москвы.

А теперь – в путь, дорогой читатель!

Сказка о вечном решете

Давно это было. Тех, что сказывали, уж и не осталось почти на белом свете. А мне про это сорока натрещала.

В некотором государстве, бывшем царстве, ехали дураки на базар воду в решете продавать. Товар диковинный, такого еще не видали. Ехали с опаской, от дурного глаза прятали, обороняли свою диковинку. И впрямь, преодолели все напасти и трудности большой проезжей дороги, довезли-таки свое чудо на базар в целости и сохранности. А пока ехали, все своим дурацким умом раскидывали, кому товар пристроить, уж чересчур редким он был.

Приехали, значит, осмотрелись. Как оказалось, покупатели на этом базаре тоже сплошь дураками оказались. Покупали редкий товар как бы не в охотку, а про себя думали: «Вот дураков провели, задешево взяли». Ну, а те, что продавали, подсчитывали барыши крупные да в бороды посмеивались: «Вот, дескать, нашли дурнее себя».

На том и разъехались. И поняли дураки, что дело прибыльное, наживное – воду в решете продавать. И делать-то вроде ничего не надо, лишь бы дураков побольше (чего-чего, а этого добра в государстве том было, хоть отбавляй – на том и стояло оно, особняком держалось, гордилось, значит, своей дуростью)…

Вошли во вкус и те, что купили, и в свою очередь повезли тем, кто продавал, воду в их же решете. Ну, а те, дураки, что первые, дурнее вторых оказались и сдуру у них купили свое же решето. Опосля первые ко вторым с тем же товаром поехали. Уж столько лет торговля бойкая идет, а дуракам все ничто – работа у них такая дурацкая, опять же без дела никто не сидит. А самое главное – решето вечным оказалось, сносу никак не поддается.

И дураков, конечно, развелось видимо-невидимо… Есть старые дураки – с опытом, значит, они всех научают. Которые молодые, тоже норовят свою дурость выказать, старых дураков по дурацкой части за пояс заткнуть. Ничего, получается. Которые совсем маленькие – это придурки. Они дурости помаленьку набираются, к большим дурацким делам себя готовят.

Из поколения в поколение передается дурацкий опыт. Чтобы дело не сгинуло, школ дурацких настроили.

И решето это вечное берегут, как зеницу ока…

г. Нижневартовск, 1989 г.

Грация
Юмореска

Да вы и сами, небось, в курсе: дескать, бег и вес сбрасывает, и недуги, как рукой, снимает. Вот и решили мы всей семьей проверить пользу этого дела. Перед экспериментом провели, как положено, разъяснительную работу. А чтоб никаких подвохов со стороны здоровья не произошло, решили сначала на Верочке испробовать, на моей жене, значит.

Отныне для нее – никакого покоя. Все только бегом и никаких автобусов. И результаты, прямо скажу, превзошли все наши ожидания. Результат, как говорится, на лице. Недавно (до эксперимента) в автобусной давке это самое лицо Верке так исцарапали, что я даже не узнал ее: подумал, опять пьяный сосед выяснять отношения пришел.

Ну и со здоровьем, ясное дело, полный порядок и даже лучше. Похудела наша подопытная, стала стройной и легкой на ногу. То, бывало, идет вперевалку, медленно переставляя ноги, как утка, а теперь словно на крыльях летает. Правда, платья и пальто ей пришлось из-за этого переделывать, подгонять по изменившейся фигуре. По метражу тканей и количеству пуговиц экономия сплошная пошла: глядишь, скоро и цветной телевизор прикупим.

Вообще, шустрая такая стала – везде успевает. Ее теперь продавцы всех магазинов в лицо знают. Потому как она в очередях всегда первая стоит – для этого по утрам и бегать начала.

А недавно, то ли в шутку, то ли всерьез (поди-ка, пойми этих женщин) и говорит нам: «Что-то руки болеть стали». Мы с Вовкой – сынишкой – для смеху взяли да посчитали весь груз, что Верочка перетаскивает за день в авоськах (за точность ручаемся – по справочнику проверяли). И что же вы думаете? В пересчете на тонно-километры выходит, что Верунчик не уступает тяжеловозу владимирской породы. Конь такой есть. Знай наших!

Кобыле нос утерли – это хорошо, но и с руками надо что-то делать – они у нее не казенные, болят ведь. Тут случай помог. Вчера Вера опять притащила из ремонта наш черно-белый телик. Пока она там по хозяйству хлопотать стала, я включил… Как раз штангистов показывали. Тут меня и осенило… С тех пор Верочка еще и культуризмом занимается. И это очень кстати. Мы ремонт в квартире затеяли, так шкафы эти самые и диваны у нее, как пушинки, в руках летают.

Да… Физкультура и спорт – это действительно здорово, а для женщины еще и полезно. Ведь для нее это не только здоровье, но и красота, грация. Да что там говорить, вы на мою Верочку поглядите.

г. Нижневартовск, 1986 г.

У синего черного моря
Юмореска

В последний раз глотнув солярки и чихнув на прощание сизым клубом дыма, наш автобус пополз по серпантину горной дороги к морю. К морю, о котором столько говорилось дома целый год. Уже слышалось его мерное дыхание.

Над дорогой надрывно стонали чайки в ожидании яблочных огрызков, вылетающих из окон автобусов. Вдоль дороги плотными рядами сидели бабушки и, перекрывая криками автомобильные сигналы, предлагали свои нехитрые товары народу.

На импровизированных прилавках представительствовала вся съедобная флора и фауна необъятного побережья, начиная с лесных орешков, прописанных в Красной книге, и кончая грибами, собранными и посоленными еще в те незапамятные времена, когда Россия делилась на губернии.

«Никаких грибов, никаких орешков! Только вперед!»

– зычный голос экскурсовода завяз в духоте непроветриваемого салона (водитель предусмотрительно заклинил форточки, чтобы будущие отдыхающие не сорили на дорогу).

«Там есть прекрасная столовая», – уныло подтвердил водитель, которому надоела им же самим сотворенная духота. Мысленно учитывая дефицит стройматериалов в стране, я подозревал, что дорога когда-нибудь кончится. Так оно вскоре и случилось.

Когда мы, наконец, добрались, то увиденное напомнило мне аукцион рабов времен позапрошлого столетия. Нас начали выбирать владельцы частного сектора, с которыми был заключен договор на проживание.

Какой-то волосатый абориген в прокуренной тельняшке сказал, что возьмет себе четырех девушек.

– Где он их найдет столько? Хорошо, что я не девушка, – пронеслось в голове.

Какая-то старуха придирчиво разглядывала мужчин. Желая привлечь к себе внимание и боясь быть невыбранным вообще, пусть даже аборигеном, я начал громко кашлять. В ответ на мои знаки старуха просипела нашему экскурсоводу:

– У энтово, верно, чахотка, ишь, как мается. Зря вы яво привезли, хто ж яво возьмет? Рази што Матвеевна…

Да, своим дурацким кашлем я все испортил. Нет, чтоб мотивчик модный насвистать или сказать, что огород вскопать могу.

– А где эта Матвеевна? – уверенным голосом абсолютно здорового человека промямлил я.

– А хто же яе? Однако, посуду сдае.

Уже точно зная, что все, и посуда в том числе, кончается, я стал терпеливо ждать.

Часа через два, не заставив себя долго ждать, явилась Матвеевна. Первое, что она выпалила, смахивало на трафаретную надпись в автобусе: «Не курить, не сорить». Затем, отчего-то подобрев, спросила:

– Пьешь?

– Да, – зачем-то соврал я.

– Ну и молодец, – совсем довольная мной, заключила Матвеевна.

– Ты только на пляжу не пей: забрать могут, – открывая калитку, продолжала наставлять она. Что именно могли забрать (меня или посуду), осталось неясным, поскольку мы уже вошли во двор дома, форма и содержание которого напоминали муравейник. Доставшаяся мне комната смахивала на келью монаха-отшельника. Кровать с блестящими никелированными шарами на спинке и провисшей до пола сеткой походила на изготовившийся к бою броненосец времен Порт-Артура. Прижавшиеся к броненосцу колченогий стул и тумбочка дополняли обстановку. С твердым намерением выпотрошить свой чемодан я направился к тумбочке.

– Тумбучку я заберу, – вслух подумала хозяйка. – На чердаке у меня беременные муж и жена, им поважнее будет.

– А что, им рожать в этой тумбочке? – робко попытался возразить я. Ответом была удаляющаяся Матвеевнина спина.

Поняв, что снова дал маху, я решил польстить хозяйке и пошутил.

– Туалет у вас, – говорю, – каменный. В нем жить можно. Не то, что у других – из посылочных ящиков.

Она совсем уж по-родственному открылась мне:

– А там и так сестра с детьми живет.

Сгорая от зависти к хозяйкиной сестре, которая живет в туалете, я помчался в единственную в своем роде и числе столовую, еще не зная, какие испытания ждут меня впереди.

Лежачий полицейский

Толпа, которую впопыхах, не разобравшись, я принял за колонну демонстрантов, оказалась хвостом очереди, в которой предстояло выстоять. Жажда жизни, подстегиваемая чувством голода, удерживала меня в этой очереди на протяжении нескольких часов. Щедрое приморское солнце, уставши расточать свою дармовую энергию, готовилось уступить место молоденькой луне. Между тем, очередь и не думала сдаваться, она жила по своим неписаным законам.

Сосед по несчастью, стоявший впереди меня и уже добравшийся до тарелок, расковыривал что-то вилкой. Это был шницель, цветом похожий на арбуз: снаружи он был зеленым, а внутри – красным.

Из кухонного смрада неясными очертаниями проступала девушка в халате, которая наливала борщ. И халат, и борщ были одинаково сомнительной свежести. Ярко-красная копна свежеокрашенных волос делала ее похожей на павиана. И, хотя чисто внешнее сходство было поразительным, работала она совсем не с обезьяньей проворностью.

Вид борща возбудил меня и толкнул на немыслимый по тем обстоятельствам поступок: я сделал ей замечание. В ответ павианша процедила что-то по-своему, из чего я понял только два слова: «Успеешь, отдыхаешь».

– Вот именно, должен отдыхать, а не торчать здесь в вашей дурацкой столовой, – совсем обнаглев, прокричал я шепотом. На мои слова павианша оскалилась и совсем по-нашему, по-человечьи, прорычала в амбразуру, где мелькали такие же, как она, помятые личности:

– Валь, тута один выступает, пьяный, наверное, чё с им делать?

Даже тараканы, дружной стайкой пробегающие по стене, за которую я держался, замедлили свой бег. Шевеля усами, они уставились на меня, как бы ожидая, что под уничтожающими взглядами общепитовцев я сам превращусь в таракана, и мы вместе побежим по ядовито-зеленого цвета стене.

Тарелка флотского борща, в которой плавали не остатки кораблекрушения, а остатки продуктов, замаячила передо мной. Я что-то проблеял, и павианша, уловив в этих звуках вопрос «Почему в тарелке так мало „всего того, что вы желаете себе?“», незамедлительно сунула мне другую тарелку, дно которой вымазали чем-то заранее.

– Зачем вы показываете мне эту грязную тарелку? – возмутился я по-настоящему вполголоса.

– Это контрольное блюдо, – поставила точку в дискуссии павианша.

Голодный обморок спас меня от неминуемой расправы, и во весь свой богатырский полутораметровый рост я растянулся на грязном полу в луже компота, над которой почему-то не летали даже мухи. В последних проблесках угасающего сознания мелькнула догадка, что сахар из пролитого компота украден еще до того, как выросла свекла, из которой этот сахар был сделан.

Очнулся я в больнице неподалеку. Туда меня дотащили пообедавшие, а заодно и поужинавшие посетители столовой. Пока записывали в амбарную книгу больных, сердобольная нянечка, решив облегчить мои страдания, присела рядом. Поправляя на мне простыню с дырой посередине, больше похожую на пододеяльник, сказала:

– Это у тебя с голодухи, на нервах. Такие уже были и еще будут. Мы тебя диетой в два счета поднимем. Правда, наши повара уехали в Сибирь отдыхать. Путевки-то бесплатные, вот и поехали. Ну, так нам покуда из соседней столовой обеды таскают.

Картина столовских мучений встала перед глазами, и я снова потерял сознание.

Отдых, о котором мечталось целый год, начинался.

г. Туапсе, 1983 г.

Почему?
Юмореска (монолог в очереди)

– Вась, и ты здесь? Ну, с приветом. Не-ет, Петрович, который наш мастер, раньше возьмет. А я, слышь, в больницу ходил, Юрца проведать.

…Нет, не в «аэропорте» (психоневрологический диспансер (местный жаргон), там он в прошлом годе лежал. Щас руку сломал. Он с рукой лежит, а поломал в очереди.

…А «вахтером» был. Ты че, Вась, про вахтовый метод не знаешь? Это ж наши, вартовские, придумали: с утра очередь занимают и «вахтят» в две смены, до 12-ти и с 12-ти до открытия. А как магазин откроют, обе смены «вахтера» в дыру проталкивают.

…Ну да, Юрец, понимаешь, вахтил перед праздником. Он было одной рукой уже за дверь ухвативши, а другой за мужика. Толпа на дверь поднаперла, ну и обоих маленько отрихтовали.

…Почему больничный не дали? Дали, он же в рабочее время.

…Почему не работал? Еще как локтями работал, чтоб из очереди не выпихнули.

…Нет, брал на всю бригаду. Ох, и влетит ему, когда из больницы с рукой выйдет.

…Нет, не за это. Он, Вась, у бригадирского чемодана ручку оторвал…. А вон с детьми стоят. Это правильно. Пущай сызмальства к очереди привыкают.

…. К Мишке в балок на новоселье ходил. Он вообще комик. Другие, говорит, в вагончиках живут, а у меня, говорит, будет вагон-ресторан. И вывеску привесил: «Работает без перерыва и выходных».

…Слышишь, Вась, говорят, в «мыльном» (название магазина – местный сленг. Авт.) кончилась. Щас набегут. Вчера в «старом» (старая часть города. Авт.), говорят, по одной в руки давали. Хорошо б на этот случай обезьяном заделаться.

…Не понимаешь? У их же ноги совсем, как у нас с тобой руки. Ноги положил на прилавок, бери четыре бутылки и дергай…. Ой, Вась, умора. Вчера моржей смотрел по телику?

…Да нет, это людей так называют, которые зимой без одежки плавают. Я тоже, Вась, моржом был. Помнишь, один раз в декабре получку давали? Моя, конечно, вечером ворчать стала. То да се. Опять где-то, говорит, шлялся. Ну, а когда узнала, что я еще и деньги не принес, так прям в трусах и выперла из дому.

…Смеешься. Хорошо, у нас в подвале воды полно.

…Че ты, Вась? Я же не из тех, которые по телику. Вода в подвале горячая была.

…Нет, не сварился. Только чесотка началась. Там зачем-то стекловата плавала. Вот у меня после ее все и чешется.

…Вась, а че этот лезет? Слышь, говорит, стоял за красной мордой в тапочках. Да тут, почитай, все с красными мордами, и все в тапочках. Ишь, примету нашел.

…Вась, слышь, я че подумал. Водка, к примеру, белая, а морда от ее красная. Почему?

…А про че ты хоть знаешь, «стакан захватанный»?

…Ну, будь, Вась. Мы с Петровичем пошли. Он уже взял. А ты все же про мой вопрос покумекай. Почему?

г. Нижневартовск, 1986 г.

Алименты с конфискацией
Фельетон

Нет, что ни говорите, а бывают в жизни приятные неожиданности… К примеру, один из американских астронавтов, из тех, кто побывал на Луне, и не подозревал, как по возвращении на грешную Землю окажется наследником по завещанию богатенькой старушки, усопшей еще в прошлом веке. Надо сказать, что та бабушка была страшной любительницей романов Жюля Верна. А поскольку она была не без фантазии, отписала свой вклад в швейцарском банке (по-нашему, в сберкассе) человеку, который первым ступит на Луну. И через много лет швейцарские кассиры в точности выполнили ее волю. Но я как-то не завидую этому американцу. У нас и самих житьишко ничего себе. Не без радостей. К примеру, недавно один мужичонка в очереди за зубной пастой достоялся, другого на работе не сократили, третий ко второй жене четвертый раз вернулся, и сам черт ему теперь не брат. Но, как говорится, хорошего помаленьку. В пику приятным неожиданностям бывают и неприятные, от которых никаким хвостом не отмахнешься. Мы, конечно, с ними боремся, как можем. Но если учесть, что они по большей части из-за нашего же головотяпства происходят, становится ясно, что мы их нескоро поборем.

И вот на фронте борьбы с нашими недостатками произошел один случай, о котором я расскажу. Живет по улице Чапаева в доме № 5, квартире №… в Нижневартовске Н. Смирнов. Работает себе потихоньку 13 лет в управлении по эксплуатации электрических сетей. Кое-какие сбережения, между прочим, на книжку откладывает. Ему, наверное, можно было бы в швейцарский банк обратиться: дескать, сберегите мои кровные, а лет через сто обрадуйте кого-нибудь на этом свете. Допустим, первого, кто вот так запросто билет на самолет летом приобретет, или водку задарма не возьмет, или какую другую выпуклую личность.

В общем, не стал Н. Смирнов за рубежом капиталы вкладывать, ихнюю промышленность развивать. Нам свою двигать позарез как надо. Да и на работе понять неправильно могли: дескать, от коллектива оторвался. А, тем более, что сберкасса № 5939/022 оказалась под рукой – на первом этаже родного дома. И как-то в марте этого года наш Смирнов обратился в эту самую кассу и попросил деньжат: в отпуске поиздержался. А ему в ответ, как гром среди ясного неба: «Книжку у вас забираем, так как счет аннулирован решением городского суда. И вообще идите отсюда».

Услышать такие речи и с глазу на глаз мало приятного, а тем более при народе, среди которого в вечернее время в любой сберкассе яблоку негде упасть. Пошел Николай Иванович на ватных ногах в центральную сберкассу правду искать. Там ему и растолковали. Дескать, есть решение суда, согласно которому Н. Смирнов, родившийся 2 февраля 1940 года в Свердловской области, осужден по ст. 144, часть 3, к четырем годам лишения свободы с конфискацией имущества. Ну, а наш Смирнов и говорит как бы в свое оправдание: «Я – это не он. И хотя я тоже 1940 года рождения и зовут меня так же, но родился я 6 мая в Комсомольском районе Чувашской АССР, что наискосок от Свердловской области». Признав невероятное очевидным, в центральной сберкассе начали раскручивать пружину этой истории в обратную сторону – восстанавливать вклады Смирнова, обращенные в доход государства.

Здесь сам по себе напрашивается вопрос ребром: «А судьи кто?»

Начинали «смирновскую» эпопею народный судья А. Шваб и судоисполнитель Н. Ващук. Они подписали запрос в центральную сберкассу, в котором просили сообщить, «состоит ли вкладчиком в кассах города Смирнов». Вскоре был получен ответ: «Высылаем в ваш адрес копии лицевых счетов №… и №… на имя Смирнова Николая Ивановича». На этих копиях, кроме всего прочего, аршинными буквами написан адрес, не заметить которого мог бы только слепой. Несоответствие в адресах не насторожило судью В. Купреенкова и судоисполнителя А. Леготину (теперь они приняли судебную эстафету). В центральную сберкассу была направлена копия приговора и предложено именем Нижневартовского городского суда «денежные вклады с вышеуказанных счетов перечислить в доход государства».

Мне посчастливилось посетить то место, которое сделало фокус с вкладами Смирнова, то бишь, народный суд, «самый гуманный и справедливый в мире». Сначала, как и полагается – немая сцена. Затем, оправившись от легкого испуга, А. Леготина наотрез отказалась говорить что-либо. По поводу моих приготовлений магнитофона к записи однозначно пояснила, что «у нас ничего записывать нельзя». Я виновато сослался на технический прогресс, дескать, это удобнее, чем блокнот, и т. д. Пока я все это лепетал, служители Фемиды сбегали за подмогой в лице старшего судоисполнителя Л. Смирновой (не пугайтесь, уважаемая публика. Это не родственница тем Смирновым, а тоже – однофамилица). Так вот, с её слов я понял, что нахожусь в каком-то ужасно засекреченном заведении, где дышать можно лишь с письменного разрешения, да и то – через раз. Любовь Михайловна без обиняков заявила, что отвечать на вопросы будет только в присутствии председателя городского суда А. Мунарева.

Было много суеты – таинственной и непонятной. Поднялись в кабинет председателя. Подыгрывая в этом плохом спектакле, я спросил А. Мунарева: «Можно задавать вопросы?». Принесли дело. Разобрались. Ответы в основном состояли из междометий, часто мелькало слово «ошибка». Председатель резко сказал Смирновой: «Пойдете извиняться».

Все, кажется, встало на свои места, но хэппи-энд почему-то не вырисовывается. Когда многострадальный Николай Иванович поведал о других «ошибках», которые с ним случились из-за столь распространенной фамилии, мне стало его жалко.

С 1978 года его стали «таскать по милициям», проверяя документы. В 1979 году высчитали чьи-то алименты (по иронии судьбы он в это время исполнял в суде обязанности народного заседателя). В 1984 году начали вызывать повестками в наркологический диспансер. Через год, оформляя путевку в санаторий, Смирнов получил на руки свою медицинскую карточку. Каково же было его удивление, когда, придя однажды с работы домой, застал свою супругу за довольно странным занятием – она вырывала листы из медкарточки, на которых, как оказалось, были вписаны чьи-то болезни, в том числе алкоголизм, вензаболевания и какая-то операция. Нарочно не придумаешь. И в регистратуре поликлиники окопались Ляпкины-Тяпкины…

Как видите, с легкой руки чиновников издержки бурной судьбы одного примостились в биографии другого.

Когда расставались, Николай Иванович посетовал: «Вот отсидит мой однофамилец четыре года, вернется, и снова меня начнут таскать…»

Успокойтесь, уважаемый товарищ Смирнов. Дело в том, что в нашем городе, по данным паспортного стола, проживает аж 175 мужчин Смирновых. Пока теперь до вас очередь дойдет…

г. Нижневартовск, 1988 г.