Текст книги "Укроти свой мозг! Как забить на стресс и стать счастливым в нашем безумном мире"

Иерархия Западных Потребностей (по моей теории)

• Еда и/или вода

• Матрас

• Крыша

• Дом

• Нормальная машина

• Второй дом

• Бассейн

• «Порше»

• Полеты в эконом-классе

• Бизнес-класс

• Первый класс

• Личный самолет

• Личный самолет с джакузи

• Встреча с Опрой

Невозможность получить то, чего мы хотим, доводит нас до состояния перманентного желания. Журналы знают, что они заставляют нас истекать слюной по недостижимому – погоня лучше, чем убийство. Люди, коллекционирующие предметы искусства, платят 15 миллионов фунтов за пятно спермы на крекере и перестают замечать его сразу, как только повесили на свою стену. Они возвращаются к облизыванию страниц каталога «Сотби» в поисках того, что они будут хотеть дальше.

Если мы не хотим, то мы ждем. Ждем, сами не знаем чего, но оно должно случиться скоро. Ждем, что будет принят наш сценарий про клоуна, влюбившегося в белку, а затем решившего стать продавцом машин. Ждем, когда на нас свалятся деньги за идею изобрести суп в твердой форме. Все произойдет на следующей неделе, в будущем году, неважно когда, пока мы находимся в подвешенном состоянии хотения.

Новый феномен, возникший из наших ненасытных аппетитов, – это чувство, что все нам должны. Каждый думает, что он заслужил победу. Поэтому многие люди с полным отсутствием чувства стыда и голосом как у жабы, но с изрядной смелостью пытаются участвовать в «X-Factor»[16]16
  Телешоу, конкурс непрофессиональных вокалистов (прим. пер.).


[Закрыть]. Книги по самосовершенствованию расскажут вам, что единственная преграда, стоящая у вас на пути, – вы сами. «Вы можете быть красивой, если думаете, что вы красивы», – говорят они. Поэтому самонадеянные дамы украшают свои кроваво-красные накладные ногти размером с Тибет крошечными бриллиантами.

Негативное мышление

Когда человеческое существо получает все необходимое для выживания (то есть пищу, воду и тушь для ресниц), ему стоит, наверное, упасть на колени и целовать землю в благодарность за нашу живучесть, за то, что мы способны видеть глазами, слышать ушами и, самое главное, есть. Давайте замолчим на мгновение и поблагодарим Большой взрыв, который дал нам возможность со временем почувствовать вкус мороженного «Бен-энд-Джеррис-Чанки-Манки»[17]17
  «Ben & Jerry’s Chunky Monkey», банановое мороженое в форме банана с кусочками шоколада или карамели и грецкими орехами (прим. пер.).


[Закрыть]. Но и при всех этих чудесах мы продолжаем страдать из-за нашего негативного мышления.

У животных нет негативных мыслей, они отлично проводят время, качаясь на ветках и спариваясь практически с каждым, кто появляется у них за спиной. А мы? Мы пережевываем свои мысли, беспокоимся, сожалеем, раскаиваемся – и как вы думаете, кому выпадет решка? Мало того, мы можем заглянуть в будущее и узнать, что со временем мы станем выглядеть хуже и, я рискну сказать это… умрем.

Вы замечали, что на дне коробки с печеньем порой лежит граната? Это так похоже на историю моей жизни: всякий раз, когда мне удавалось какое-нибудь небольшое достижение и я получала похвалу, за этим следовал резкий пинок от моей кармы. Чем больше у вас есть (красоты, денег, славы), тем сильнее вы страдаете, потеряв это. За все приходится платить.

К счастью, такие люди, как Лайза Минелли, обладают счастливым даром неведения, поэтому, когда они покрываются морщинами и теряют память, то узнают об этом последними. Они продолжают выделывать коленца на старом добром Бродвее, даже когда вы уже слышите, как трещат от усилий их артритные суставы. (Пока это все, вероятно, звучит весьма критично, но я буду исправляться по ходу книги, так что сейчас просто потерпите меня.)

Те из нас, кто не находится на грани истощения, гибели или жизни в нищете, обречены на беспокойство о пустяках. Все покатилось под откос, когда мы выбрались из джунглей. Мы просто не знаем, о чем еще думать после удовлетворения наших основных потребностей. Поэтому мы делаем ремонт в своей кухне. У моих соседей все кухонные поверхности покрыты полированным серебристым металлом, напоминающим о том, что вас ждет в морге. Страшно открыть ящик – вдруг покажется большой палец ноги, на котором висит бирка. Теперь все выкапывают под кухнями подземные этажи, пока не достигнут твердых пород. У некоторых есть плавательные бассейны, хотя они не умеют плавать. Я знаю человека, который строит подпольный виноградник.

Величие санузлов

У меня есть теория: можно судить о том, насколько психически неуравновешен человек, взглянув на его санузел. Если он уверен, что ему там необходима люстра, ванна из итальянского мрамора и унитаз, выполняющий более трех функций (сейчас некоторые из них играют Рахманинова, когда вы поднимаете крышку, и брызгают в вас сиреневыми духами после того, как вы помочились), то это нездоровая личность, далеко отклонившаяся от нормального психического состояния.

Фрейд должен был придумать психотерапию, где пациента расспрашивают о том, как он представляет себе декор своего санузла, вместо того чтобы спрашивать его о сексе. Секс ничего подобного не скажет. Ваше представление о том, как должен выглядеть ваш туалет, открывает дверь в подсознание. Это место, где не нужны внешний образ и манеры, там вы такой, как есть. Там нет места для нарциссизма, там все равны, поскольку это просто туалет. Запомните это, и вы далеко пойдете.

Наша потребность быть особенными

Наш статус долго строился на родословной, будь вы Принцессой или Горошиной (см. «Битва Спермы»[18]18
  Англ. Battle of the Sperm – соответствующий научный термин звучит как «война сперм» («sperm wars») (прим. пер.).


[Закрыть]). Теперь мы определяем ценность человека вопросом: «Чем ты занимаешься?» Если ты скажешь «ничем», люди шарахнутся от тебя, как от зомби. Наша идентификация – на визитных карточках; каждый год появляются новые титулы и все более абстрактные роли. Работа, описываемая как «консультирование», допускает двусмысленное толкование (если все вокруг консультанты, то кому нужны консультации?). Сегодня «лекторы-мотиваторы» также считаются важными людьми. Мы путаем храбрость с дуростью. Я видела, как в серьезные фирмы приглашали лекторов-мотиваторов, чтобы они рассказали о ком-то, кто пересек Атлантический океан с одной рукой. Чем это может помочь фирме? Тот человек не смельчак, он псих. А эти лекторы соревнуются друг с другом, и, кажется, кто-то уже заявил, что забрался на гору Эверест, пользуясь только ноздрями.

Каждый из нас предполагает, что у него есть некое предназначение, которое мы рискуем не угадать и не выполнить. Когда-то давно у нас не было этого экзистенциального страха. Мы были охотниками или собирателями. Охотники охотились, собиратели собирали. В те времена не было такой вещи, как индивидуальность, и вы не могли отличить «себя» от кого-либо другого, разве что вы носили шляпу или у вас было больше волос, но в основном мы все были одинаковыми: набивающими и опорожняющими животы.

В те дни никому не нужен был учебник. Вы рождались, водили волов по полю, размножались и умирали. Никто не жаловался, эпидемии приходили и уходили – чума, оспа, инфлюэнца и прочие, только открой рот, и ты уже заражен – и все одинаково относились к этому: «Бывает…» Сейчас это кажется оскорблением: «Как смеет вирус уничтожать нас? Он знает, кто мы? Мы – высшие существа, сливки сливок всего, что живет и дышит, верхнее звено пищевой цепочки».

Все пошло наперекосяк, когда какой-то плохо информированный оптимист написал: «Все люди созданы равными». Очевидно, что это не так: некоторые люди – неудачники. Он даже не дожил до того, чтобы увидеть, какой ящик Пандоры открыл. Он просто подписался под этими словами и запустил хаос (я готова назвать вещи своими именами – это был Томас Джефферсон[19]19
  3-й президент США, 1801–1809 годы (прим. пер.).


[Закрыть], еще один американец).

Большая команда – счастливые дни

Самыми счастливыми мы были, когда водили по полю своих волов с ярмом на шее. Мы работали все вместе как большое племя, как команда. Да, это было тяжело, но в тех суровых условиях мы порой смеялись. Нам нужно было сформировать племя, чтобы отбиваться от соседних племен, которые пытались украсть наших волов, а без животных ты – ничто. Потом количество людей в племени уменьшилось, поскольку появился пистолет, и достаточно было одного человека с крепким указательным пальцем. Вот почему у нас больше нет этого чувства командной работы. Мы поодиночке прячемся по углам, щелкая своим оружием.

Мы испытываем чувство принадлежности к племени, только когда сталкиваемся с катастрофой вроде урагана, Годзиллы или войны. В Великобритании единственное время всеобщего объединения – это воспоминания о Второй мировой войне. Люди наполняются духом блицкрига, начинают дружно плакать и петь песни вроде «We’ll Meet Again»[20]20
  «Мы встретимся снова», 1939 год, авторы Росс Паркер и Хью Чарльз, исполнительница Вера Линн. Одна из самых известных мелодий времен Второй мировой войны (прим. пер.).


[Закрыть], которые они слушали по транзисторам. На каждое Рождество родители моего мужа наряжались пилотами Люфтваффе и Роял Эр Форс[21]21
  ВВС фашистской Германии и Великобритании (прим. пер.).


[Закрыть] и бегали по гостиной с криками: «Мы должны победить их на берегу!», пока не врезались в телевизор с возгласом «Мы никогда не сдаемся!».

На мой взгляд, мы начали свою деградацию, когда стали думать о себе как об «индивидуумах». Я прочла где-то – не спрашивайте где, – что сотни лет назад слова «Я» не было. Было только слово «мы». В то время никто не был одинок. Неприятности начались, когда на сцену вышли индивидуумы. Вспомните, как миллионы лет назад мы изобрели колесо! Мы не знаем, кто это сделал. Тогда не было колеса «от Шанель». Помните, как мы вместе старались добыть огонь? Неизвестно, кто высек первую искру – это был просто какой-то парень, и ему не нужно было рекламировать свое имя. Сейчас приходится задействовать агентов и менеджеров и подмазывать 20 %-ные сливки общества, только чтобы оказаться среди них.

Удача досталась животным. Они по-прежнему наслаждаются коллективным трудом, принадлежностью к стае, стаду, рою. Гусь в последнем ряду летящего строя? Он горд просто быть там. Он переполнен радостью. Это его жизненная задача – но уже не наша. Наш самый древний инстинкт заставляет нас сближаться друг с другом и социализироваться, сама наша ДНК дает нам указания, как смешиваться. Естественный отбор – как конкурс красоты: никто не помнит, кому досталось второе место. Природа безжалостна: одна маленькая слабость, крошечный дефект, ласта вместо руки – и вы выбываете из борьбы… исчезаете.

Знаете, кого я в этом обвиняю? Фрейда. Если бы он не упомянул эго, у нас никогда бы его не было. Из-за него со мной все это случилось. Со мной, которой нужно стоять рядом с Кейт Мосс. Со мной, которая должна управлять Virgin[22]22
  Virgin Group – международный конгломерат компаний, действующих в области звукозаписи, авиаперевозок, сотовой связи, кабельного телевидения, радио и пр. (прим. пер.).


[Закрыть]. Со мной, которой просто необходимо быть героиней «Hello»[23]23
  Британский журнал, посвященный жизни знаменитостей (прим. пер.).


[Закрыть], и я сделаю все, чтобы попасть на телевидение. «Вы хотите, чтобы я съела свою свекровь? Порубите ее на шашлык».

Состояние человечества сегодня таково: мы живем дольше, растем выше и находимся на расстоянии нажатия кнопки от любого другого человека на планете. Но мы по-прежнему не знаем, как управлять собой. Возможно, нам не надо этого знать, и когда мы закончим заполнять мир парковочными местами, пончиковыми магазинами и «Старбаксами», наше предназначение на Земле будет исполнено и большой катаклизм сотрет нас с ее лица.

Миллионы лет естественного отбора – и вот к чему мы пришли. Мы хотим быть самыми знаменитыми, самыми богатыми, самыми худыми и самыми занятыми. Дарвин наложил бы в штаны.

Проблема с изменениями

Я уже сообщила вам хорошую новость: МЫ МОЖЕМ ИЗМЕНИТЬСЯ. Но нужно оговориться, поскольку речь идет о жизни в современном мире. Когда вы будете меняться, окружающим это не понравится. Люди не захотят расставаться с вашим образом, который они себе создали, даже если вы полностью перестроили свое внутреннее Я. Они захотят, чтобы вы оставались таким же, как раньше, чтобы они сами могли чувствовать, что тоже ничуть не изменились и по-прежнему ослепительно молоды.

Именно поэтому мы не любим смотреть на стареющую кинозвезду – она заставляет нас думать о собственной смертности. Иногда «пожилую» женщину (немного за 50!) берут на роль, но тогда она обязательно должна на полпути умереть от чего-то неизлечимого. Никто не хочет видеть на экране стареющее лицо, особенно в HD[24]24
  Высокое разрешение (прим. пер.).


[Закрыть] (я однажды видела себя в HD – я выглядела как слон при сильном увеличении). Мы бежим к докторам, чтобы отвоевать у г-жи Гравитации еще один год, но это безнадежно. Мы должны сказать себе: «Рождественская елка уже мертва, прекрати попытки украсить ее пестрыми блестками, это не поможет».

Здесь я не исключение: я каждый день благодарю хирургов, которые помогли мне выглядеть такой подтянутой спустя долгое время после того, как любая подтянутость должна была исчезнуть. Я убеждена, что мои внутренности напоминают старого Дориана Грея, в то время как лицо выглядит новым и блестящим. Однажды я сказала Дженнифер Сандерс[25]25
  Англ. Jennifer Saunders – британская актриса, певица, сценарист и комик (прим. пер.).


[Закрыть]: разве не замечательно, что нельзя сказать, что над моим лицом кто-то поработал? Она ответила, что я заблуждаюсь: это очевидно.

Но я никогда никому не скажу, сколько мне лет. Год моего рождения не слетит с этих губ без пытки водой. На самом деле я даже не помню год, когда я родилась, хотя я установила его кодом на охранную сигнализацию специально, чтобы не забыть. Мой дом много раз грабили, полиция приходила, а я не могла вспомнить код сигнализации: 1971? 1932? 1995? Может быть все, что угодно.

Многие люди хотят повесить на вас ярлык смешного, агрессивного или глупого человека. Другие обрекают нас на загнивание в том образе, который они о нас составили. Стараться оправдать их ожидания все равно что быть бабочкой, приколотой к картонке. Таксисты до сих пор спрашивают меня – как будто это меня не задевает, – почему меня больше нет на телевидении? В прошлом мне обычно приходилось сдерживать желчь, когда я чувствовала этот нож в своем сердце. Я отвечала: «Потому что у меня неизлечимый рак». Это обычно заставляло их замолчать. Я перестала говорить так, потому что поняла: если вы выпускаете на кого-то свою ярость, она возвращается к вам, как кислотная отрыжка. Вы отравляете сами себя, чувствуете токсикоз и тошноту, а таксист, скорее всего, пойдет домой к жене и своей приятной жизни.

Мне пришлось меняться. У меня не было выбора, поскольку моя карьера была выдернута из-под меня, как коврик, и меня заменили моей более молодой (но не такой забавной) версией. Я пережила это, но поначалу очень больно, когда никто на тебя не смотрит. Слава – это наркотик, и когда прожектора гаснут, большинство людей отчаянно цепляются за нее и готовы сделать ради нее все, что угодно. «Пожалуйста, снимите документальный фильм про операцию на моем желчном пузыре. Я сыграю даже труп».

Но в конечном итоге тот факт, что тебя не замечают, приносит определенную свободу, и ты присоединяешься к человеческой расе. Когда ты приходишь на телевидение и тебя никто не узнает – это предупредительный звонок. Ты понимаешь, как глубоко ты заткнут в собственную задницу, и наверное, настало время вылезти оттуда и вдохнуть запах Окружной дороги. Превращение в обычного человека имеет свою обратную сторону. Когда ты говоришь контролеру, что забыла купить билет, надеясь, что он скажет: «ха-ха, вы же с телевидения» и пропустит тебя, то обнаруживаешь, что на этот раз он пошлет тебя покупать билет, пригрозив арестом.

Когда я решила создать себя заново (что все мы вынуждены делать по крайней мере пять раз в жизни, поскольку предполагается, что к 30 годам мы уже мертвы) и вернулась к учебе, чтобы понять, каково это – быть психотерапевтом, мои друзья сказали, что клиенты примут это за шутку. Они решат, что в моем кабинете стоят телекамеры, поэтому либо начнут дурачиться, либо превратятся в зрителей. У меня же было впечатление, что женщина (я), которая прежде работала на телевидении, умерла.

Суть в том, что все мы меняемся постоянно. Когда-то вам было трудно завязать шнурки, а сейчас вы делаете это не глядя. Изменения происходят незаметно. Вы думаете, что ваши нынешние представления о правильном и неправильном были всегда. Наш мозг создает у нас заблуждение, что жизнь неизменна. В конечном итоге это приносит человечеству больше всего сердечной боли.

Узкий кругозор

По мере того как вы становитесь старше, многие вещи перестают быть для вас уникальными. Что бы мы ни переживали сейчас, мы автоматически перелистываем личный органайзер своего разума, выясняя, не напоминает ли это нам что-нибудь. Мы делаем это ради выживания, поэтому, скажем, если у нас были неприятные моменты, связанные с мужчиной с усами, мы больше не доверяем никому из усатых. И, поскольку мы видим людей через фильтр того, кого они нам напоминают, каждый встречный получает от нас ярлык образа, который навечно впечатан в нашу память. Мы не знаем, насколько субъективными она нас делает и как влияет на наше мировосприятие.

С возрастом наш взгляд становится все более узким и зашоренным, пока в конечном итоге мы не остаемся с крошечной собственной точкой зрения. Такой ограниченный кругозор со временем делает всех нас самодурами. Именно поэтому распадаются многие супружеские пары. Вы встречаете кого-то, думаете, что знаете его, а затем, десять лет спустя, разводитесь с ним, потому что он оказывается не тем, кого вы знали. Но он никогда не был таким, как вы думали. Через много лет после свадьбы я поняла, почему выбрала своего мужа: у него были брови Джеффа Бриджеса[26]26
  Англ. Jeff Bridges – известный американский киноактер (прим. пер.).


[Закрыть]. Теперь мне приходится ежедневно переживать разочарование, что я живу с ним, а не с Джеффом. Один Бог знает, что он думал о обо мне.

Дальше – больше. Исходя из наших убеждений, мы неосознанно создаем ситуации, которые доказывают нам, что наша точка зрения правильна. Все мы знаем женщин, которые продолжают встречаться с мужчинами одного типа, чтобы видеть себя «жертвой» и убеждаться в принципе «все мужики – сволочи». Они будут рассказывать вам, как идеально он выглядел на веб-сайте «Серийный убийца» и, тем не менее, оставив гранату на ее подушке, он больше не позвонил. Почему?

Удивительно, как охотно мы готовы терпеть боль и жестокость только для того, чтобы наша жизнь была предсказуемой. Мы позволяем своим внутренним голосам издеваться над нами, вместо того чтобы допустить ошибку в своем мировоззрении. Мы думаем: «Ну, по крайней мере, эта боль мне знакома».

Неопределенность – наш самый большой страх, поэтому мы держимся за идею, что наше видение мира отражает реальность. Мы используем наш разум для создания картины мира, суждения о нем, убеждаемся, что оно соответствует нашему представлению о вещах, и хотим знать, как наше прошлое поведение отразится на будущем. Мы никогда не видим мир таким, какой он есть, – только таким, каким мы хотим его видеть. Находясь в ловушке своей интерпретации, мы готовы воевать с другими людьми, пойманными в силки их взгляда на реальность. Поэтому вторая половинка никогда нам не встретится.

Все это превращает нас в людей, погруженных в собственную жизнь, уверенных, что наша реальность – единственно существующая, думающих о вещах, которые, по нашему мнению, важны. Это приводит нас к солипсизму. Возможно, именно поэтому наш мир в таком плохом состоянии. В этом суть всех наших проблем. Пока мы не поймем, насколько ограничен наш кругозор, мы ни в чем не найдем согласия. Нам нужно попытаться увидеть то, что видят другие люди, взглянуть их глазами – только тогда мы сможем прийти к какому-то объединяющему решению. Вот моя идея мира во всем мире: прими его или покинь.

Моя история

Я была не против перемен. Я родом из длинной череды непредсказуемостей, поскольку мои предки никогда надолго не задерживались в одном месте. Возможно, потому, что я – ребенок иммигрантов, я всегда готова запрыгнуть на корабль и покинуть свое место пребывания, если здесь нас снова начнут истреблять. Мои друзья-иммигранты не привязываются к таким вещам, как мебель или фамильные ценности, потому что мы постоянно удираем через границы, спасаемся бегством, волоча пианино на спине.

В своих фантазиях я жила в номере простого отеля, без всяких наворотов, только телефон для службы сервиса. Я никогда не понимала людей, размахивающих национальными флагами, сентиментально распевающих тоскливые песни о своей родине. Каждый всхлипывающий о старой доброй стране (которая есть всего лишь влажный кусок болотного мха) говорил о том, сколько поколений жили на этой картофельной ферме (произнесено с ирландским акцентом) и как они любили ее, хотя эмигрировали оттуда. Для меня это просто почва, для них – земля: никакой разницы. «Моя родня то, моя родня се». У меня никогда не было родни, если не считать случая, когда я попала в психиатрическую клинику – вот там было полно моей родни. Они были моими близкими, потому что не отвечали «нормально» на вопрос «как дела». И нам не нужен был флаг.

Моя карьера закончилась взрывом, после которого я оказалась в психбольнице. Мы всегда очень удивляемся, когда что-то заканчивается. Все когда-нибудь кончается, так почему мы не думаем, что настанет наша очередь? Одно из своих последних интервью я брала у Бена Стиллера[27]27
  Англ. Ben Stiller – американский актер и режиссер (прим. пер.).


[Закрыть], который отвечал на мои вопросы только «да» или «нет», и я понимала, что это катастрофа.

Самое последнее интервью для телешоу я делала со звездой (она останется неназванной), чей рекламный агент только и позволил мне, что пойти с ней на шопинг в магазин ее друзей, где она бродила, произнося фразы типа: «Симпатичная вещь». Потом мы поехали на занятие пилатесом, где мне разрешено было снять, как она делает подъем из положения лежа. В конце съемки она все-таки разговорилась, сидя в кофейне, и я получила 45-минутную речь о политике в Палестине, или в Панаме, или в Боснии. В этом была виновата я, вся политика Буша – моя вина. Я знала, что для шоу нужна комедийная ситуация, поэтому, выходя из кофейни, я купила ей пластикового ослика, которому сзади можно было вставить горящую сигарету и смотреть, как дым идет у него изо рта. Звезда взяла его и посмотрела на меня с выражением «Ты ничтожней червяка».

Это был последний раз, когда я брала у кого-то интервью. Когда я смотрела, как редакторы, спасая шоу, пытаются смонтировать одну стоящую фразу из интервью «Бен Стиллер в роли трупа» и «Жанна д’Арк/неназванная звезда», я поняла, что все кончено. Мне вежливо предложат попрощаться с профессией.

Спускаясь по эскалатору шоу-бизнеса, я в конце концов достигла его подвала, когда заключила с Ричардом Э. пакт о двойном самоубийстве путем создания шоу «Укус светской акулы» («Celebrity Shark Bait»). Надеюсь, вы его пропустили.

Подсказка: акулы не были светскими. Мы делали это за деньги и за шанс побывать в Кейптауне, поэтому перспективу плавания с большими белыми акулами мы отодвинули на задний план нашего сознания. Помимо нас, в этом шоу участвовала девушка (забыла ее имя) из какой-то мыльной оперы (забыла ее название), которая носила топы с очень глубоким вырезом, открывавшим ее белую, молочную грудь.

Большую часть времени снимали ее, а нам с Ричардом сказали, что мы не нужны. Поэтому мы наврали агентам по недвижимости, что собираемся купить здесь дом, и из любопытства ходили и разглядывали дома других людей.

Тем временем Молочную Грудь снимали (я не преувеличиваю) в холодильнике, где вокруг нее развесили свиные туши на крюках, пока она мерзла в своем бикини. Смысл был в том, чтобы подготовить ее к холодной воде. P.S.: Мы должны были погружаться в гидрокостюмах, поэтому в ее сцене со свиньями не было никакой надобности, за исключением возможности увидеть ее соски.

Настал день погружения с акулами. Тучная лесбиянка проинструктировала нас, что можно, а чего нельзя делать, находясь в акульей клетке. Женщина с надписью «Shark Lady»[28]28
  «Акулья леди», в смысле «леди, отвечающая за акул» (прим. пер.).


[Закрыть] на красной куртке сказала, чтобы мы не беспокоились, поскольку она занимается этим уже 25 лет и все совершенно безопасно. Когда она бросала в море большие куски тунца для прикорма (чтобы кровь в воде привлекла больших белых акул, вызвав у них хищнические инстинкты), мы заметили, что у нее на руке только два пальца. Выяснилось, что Молочная Грудь не полезет в воду – она слишком боится, – поэтому туда в качестве приманки опустили нас с Ричардом. Внезапно что-то почти шестиметровое скользнуло к нам, посмотрело на нас мертвыми глазами и уплыло. Акула, должно быть, знала, что наша телевизионная карьера закончена, и отправилась поискать кого-нибудь из первых рядов списка светских знаменитостей. Мы на дне клетки ударились в истерику, и я смеялась, пока моча не потекла из-за резинового воротничка моего гидрокостюма.

Несколько месяцев спустя мы посмотрели телепередачу. Они использовали нас как фон для Груди, и под эпизод, где нас погружали в воду в клетке, они подложили крики. Это не просто унижало нас – это превращало нас в жалкие тряпки: двое вышедших в тираж утонули на дне телевизора. Я решила покончить с шоу-бизнесом и начать все сначала, медленно отлучая себя от славы.

Я не испытываю ностальгии по тому, что оставила позади. На протяжении своей карьеры, учебы в университете и проживания в своем городе я всегда успевала сесть в автобус и вовремя уехать, зная, что это надо сделать прежде, чем тебя выпихнут. Я никогда не хотела быть последним гостем на вечеринке. Если вы не двигаетесь, вы застреваете и становитесь жалким, продолжая цепляться за свое прошлое, вспоминая свои школьные годы, перепевая старые песни и доводя всех до смертной тоски. Абсолютная свобода заключается в понимании всего, включая себя, и представляет собой постоянное движение. Вы никогда не находитесь в покое, вы все время «переходите в следующее состояние», миллиарды ваших клеток рождаются, миллиарды умирают. За семь лет вы становитесь абсолютно новой версией себя, а старая версия превращается в кучу перхоти.

Мы перегружены? Сколько всего мы должны знать?

Наш маленький мозг сидит на ежедневной капельнице, подающей в него все, начиная от новинок моды и информации о дорожных пробках и заканчивая террористическими атаками. Есть ли этому предел? Хотелось бы знать. Хорошо бы существовала некая служба, которая сообщала бы вам, сколько может принять в себя ваш разум. Какова ваша емкость? Когда объем информации превышает то, что способно удержаться в одной голове? Почему те, у кого емкость заполнена до отказа, не могут поднять руку и сказать: «Пожалуйста, не говорите мне больше ничего»?

Я помню только номер своей кредитной карты. Я не могу одновременно хранить в памяти пароль для PayPal и Twitter, мой мозг перегружается. Несколько месяцев назад я проверялась у психолога, и он сказал, что у меня очень маленький объем оперативной памяти. Поэтому я запоминаю не больше трех чисел одновременно и я не могу закончить доказательство, потому что забываю, с чего начала. У меня бывают и другие проблемы с цифрами. Однажды я позвонила мужу из Южной Африки и сказала, что нашла дом на продажу за 10 тысяч рандов (1000 фунтов). Я ошиблась всего на три порядка – он стоил 10 миллионов (100 000 фунтов).

На какое количество принимаемой информации мы рассчитаны? Я уверена, что достаточно знать, что происходит на нашей улице и, возможно, где находится местный магазин деликатесов. Если в префектуре Атояма Токанава произошел подземный толчок силой 3.6 балла, нужно ли мне услышать об этом? Если на островах Новой Гвинеи случилось наводнение, что я должна делать? Вылететь туда, сесть в каноэ с ручным насосом и начать откачивать воду? Допустим, если мне пришлют фотографию покалеченного человека, я немедленно выпишу чек, но в большинстве случаев непонятно, как нам воспринимать эти природные катаклизмы. Мне бы, вероятно, хотелось быть в курсе, если кто-то застрелит моих соседей, но я была бы уже не так расстроена, если бы это случилось за три квартала от меня. Насколько далеко я от опасности? Вот что я хочу знать. Чувствую, что это звучит ужасно, но так я думаю.

Когда в Нью-Йорке прошел ураган, здесь были гигантские заголовки, 240 фотографий каждой капли дождя и промокшие люди, у которых брали интервью. Они почувствовали первый запах славы (можно было видеть блеск в их глазах), понимали, что весь мир увидит, как они говорят нечто оригинальное вроде: «Я был дома, услышал ветер и выбежал из дома». Ньюйоркцы плакали, кричали, жаловались, что их машины застряли, их волосы сдувало ветром. В то же самое время Гаити был практически снесен, 66 человек погибло – и ни одного проблеска освещения в прессе. Мы видели издалека каких-то черных людей, бредущих по какой-то воде, но ни одного крупного кадра.

Я скептически отношусь к тому, что людям нужно знать обо всех ужасах, происходящих в мире. Я знаю тех, кто смотрит CNN целый день, особенно когда они занимаются на тренажерах, полируя свои задницы, в то время как краткие сводки бьют им в лицо горячими репортажами об очередной стрельбе в школе. Можно наблюдать, как журналистка с хорошо смазанными губами подбегает к раненой девушке-, сует ей в лицо микрофон с вопросом: «Что вы думаете об инциденте?», и тормошит ее, когда та начинает терять сознание. Она похожа на кошку, которая собирается убить мышь, когда поворачивается к камере и говорит: «Что ж, Джерри, пока это все, что можно сказать о происходящей здесь трагедии, передаю тебе слово».

Какие-то темные пути ведут нас к похотливому любопытству к катастрофам; при реальной угрозе у нас начинают течь слюнки. Ураганы, тайфуны, войны, стрельба, эпидемии. Мы немного возбуждаемся, потому что у нас есть о чем подумать, кроме своей монотонной жизни, на чем сфокусироваться вместо списка дел. У нас есть передышка, чтобы сказать: «Ох, слава богу, это не я». Затем через несколько дней мы забываем это и продолжаем беспокоиться о том, что надо забрать вещи из химчистки и купить новую лампочку. Вы можете заметить разочарование на лицах людей, когда приходят сообщения, что шторм с 3000 узлов[29]29
  Автор преувеличивает: максимальная скорость ветра при урагане – 64 узла по шкале Бофорта (около 33 м/сек) (прим. ред.).


[Закрыть] стих до легкого бриза. Мы все любим катастрофы, ничего нет вкуснее. Дикарь по-прежнему прячется внутри нас, во что бы мы ни одевались.