Текст книги "Оставь мир позади"

12

ОНИ ЗАКОНЧИЛИ ПОДВАЛ ДЛЯ МАТЕРИ РУТ, величавого, иссохшего существа в шелковых шарфах и подобранных по цвету костюмах. Она переехала к ним жить, когда ей исполнилось девяносто – с кучей жалоб, но зимы в Чикаго были ужасными, и там не было никого, чтобы приглядывать за ней. Рут занялась продажей ее дома, отправила выплаты сестре и брату, затем перевезла маму в гостевую комнату. Маме нравилось ходить в Метрополитен-музей, смотреть на картины импрессионистов, затем садиться в закусочной с чашкой чая и манхэттенским клэм-чаудером[17]17
  Сливочный крем-суп из моллюсков с беконом.


[Закрыть]. Если бы она не умерла, сейчас бы она застряла в темноте трех спален на четырнадцатом этаже. Маленькая удача.

Д. Х. пошел вниз по лестнице, куда они почти никогда не ходили, – мечта заядлого горожанина: комнаты, которые вам не нужны, – включая свет по ходу движения. Он раньше не понимал, насколько свет означает безопасность и насколько тьма – ее противоположность. Даже мальчиком он не боялся темноты, поэтому это стало сюрпризом.

– Спускайся аккуратно, – сказал он: немного нежности к жене.

– Это же мой дом. – Рут крепко держалась за перила. Она посчитала важным подчеркнуть этот факт.

– Ну, они за него заплатили.

Д. Х. ехал сюда быстро, но некоторые вещи невозможно обогнать. Его молчаливость была продиктована тем особым бременем, что он нес: он знал, что что-то не так, всерьез не так.

– Я не могу их просто взять и выгнать.

Д. Х. не хотел говорить, что знал, что что-то приближается. Его бизнес был ясновидением. Он смотрел на кривую доходности, выгибающуюся и падающую, словно гусеница пяденицы, что непродуктивно ползет вперед, и она рассказывала ему все, что нужно было знать. Он знал, что этой конкретной параболе нельзя доверять. Это было больше, чем предзнаменование, это было обещание. Что-то на них надвигалось. Приговор подписан.

– Ты видел, как они испачкали кухню. – Рут не было необходимости говорить «Что бы подумала об этом мама?», потому что мама парила вокруг. Подвал предназначался для нее: внешний спуск-рампа вокруг задней части дома был более удобным, чем лестница, – но она умерла раньше, чем смогла приехать в дом. Рут знала, что превращается в бледную имитацию этой женщины. Еще один способ сказать, что она старая. Это просто случается. Ты обнаруживаешь, что держишь на руках своих внуков – близнецов! – а еще ничего не говоришь о том, что у них две мамы. Клара преподавала античность в колледже Маунт Хольок. Майя была директором школы Монтессори. У них был большой, холодный дом из вагонки с башенкой. Мама была бы в восторге от кожи своих правнуков оттенка мокко, созданных из генетического материала брата Клары, Джеймса, который работал кем-то там в Кремниевой долине. Мальчики были похожи на обеих матерей, что казалось невозможным, но все же вот они, черно-белые, ха-ха-ха.

Д. Х. зажег свет, забыв сделать торжественную паузу в благодарность за то, что тот все еще работал. Внизу был большой чулан: запас батареек «Дюраселл», упаковка воды «Вольвик», несколько пакетов бобов Rancho Gordo, коробки с энергетическими батончиками Clif и пастой-фузилли Barilla – в сверхпрочных пластиковых контейнерах, потому чт4о здесь, за городом, были мыши. Банки с тунцом, оливковое масло в жестянке размером с канистру для бензина, ящик дешевого, но вполне неплохого вина сорта «Мальбек», постельное белье в вакуумных пакетах, из которых высосан весь воздух. Вдвоем они могли бы комфортно просидеть в этом доме целый месяц, если не дольше. Д. Х. практически призывал сюда метель, но ни одной метели еще ни разу не было. Говорили, что этому виной глобальное потепление.

– Все в порядке.

Она пробормотала что-то, чтобы показать, что слышит его. Они потратили слишком много на ремонт. Улучшение становилось зависимостью. Бизнес Д. Х. заключался в сохранении денег. Фактические расходы были для него такой абстракцией, что он делал все, что ему говорил подрядчик. Дэнни был одним из тех мужчин, перед которыми другие мужчины не хотели показаться дураками. Он имел над мужчинами какую-то власть, которая была почти сексуальной, как всегда и бывает с властью в конечном итоге. Они делали то, что он говорил, и, возможно, в худшие моменты жизни переживали, что Дэнни над ними смеялся. Чеки Д. Х. и Рут определенно покрыли год обучения дочери Дэнни в частной школе. Поэтому они и сдавали дом: чтобы возместить расходы.

– Здесь попахивает. – Рут скривилась, но запаха не было. Дом убирала Роза, за газоном ухаживал ее муж, а их дети приезжали и помогали. Это было семейное дело. Они были из Гондураса. Роза не допустила бы запаха. По ворсу ковра было видно, что она пылесосила даже неиспользуемый подвал. В подвале была спальня с диваном, столом и подвесным телевизором, кровать заправлена и ждет хозяина. Рут села и сняла туфли.

– Это не так. – Д. Х. сел на край кровати тяжелее, чем ему хотелось бы. Он не мог удержаться от вздоха, когда делал что-то подобное. Он попытался представить себе утреннее облегчение. Забавные новости по радио – банда енотов ворвалась на подстанцию в Делавэре и вырубила электричество по всему Восточному побережью, или у самого младшего сотрудника какого-то субподрядчика был ужасный первый день. Из-за чего же мы волновались, чего боялись? Уверенный настрой участников рынка будет восстановлен: к некоторым стойким игрокам придет неожиданная удача.

Рут растерялась. Их обычный распорядок заключался в том, чтобы сначала отпереть шкафы, наполненные особенными и необходимыми вещами: купальниками и шлепанцами, солнцезащитным кремом Shiseido, шерстяным одеялом для пикников от Hermes, а в кладовой – банка соли Maldon, бутылка оливкового масла из Eataly, ужасно острые ножи Wusthof, четыре банки вишен Luxardo, текила Clase Azul, виски Oban, джин Hendrick’s, вино, которое гости привозили в качестве подарков хозяйке, сухой вермут, биттеры. Они воссоединились бы с этими вещами: прижали бы их к коже, разбросали по комнатам и почувствовали бы себя дома. Сбросили бы одежду – какой смысл иметь дом в деревне, если не можешь ходить по нему голышом? – делали бы коктейли «Манхэттен» и ныряли бы в бассейн, или джакузи, или просто в кровать. Они все еще спали друг с другом при помощи тех самых эффективных синих таблеток.

– Мне страшно.

– Мы здесь. – Он сделал паузу, потому что это было важно помнить. – Здесь безопасно.

Он подумал о своих консервированных помидорах. Их там было достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев.

В ящике ванной были нераспакованные зубные щетки. Были свежие полотенца, аккуратно свернутые и сложенные в небольшую пирамиду. Рут приняла душ. Ей было очень важно чувствовать себя чистой.

В комоде спальни была старая футболка с благотворительного забега, который она не могла вспомнить, и пара шорт, которые она не могла опознать. Она надела их и сразу почувствовала себя смешной. Она не хотела, чтобы люди наверху увидели ее в этой дешевой одежде.

Д. Х. попробовал включить телевизор в спальне, потому что ему было любопытно. На экране ничего не было, лишь синий фон, канал за каналом. Он снял галстук. Пока мама была жива, Д. Х. чувствовал ее присутствие, словно некий обвинительный акт. Д. Х. так привык быть тем, кем он был, и привык думать, что достиг успеха. Когда мама приехала посмотреть на Майю, она устроила ему выговор за четырнадцатичасовые рабочие дни, за то, что он живет на таком высоком этаже (это неестественно!), за наваждения их нью-йоркской жизни. Это его потрясло. Они изменили свою жизнь. Купили квартиру на Парк-авеню, отправили Майю в Долтон[18]18
  Элитная частная школа в Нью-Йорке.


[Закрыть] и зажили благоразумно. Иногда он действительно скучал по земле под ногами. По мудрости старших.

Рут вернулась в облаке пара.

– Я попробовал телевизор. То же самое, – он должен был поделиться этим с ней, хотя и не ожидал ничего иного.

Она поерзала и примостилась в чистом постельном белье. Шумел ветер.

– Ну что, как думаешь, что это? – она не хотела, чтобы ее утешали. Д. Х. знал ее. Они были вместе несколько десятков лет!

– Я думаю, что мы будем смеяться, когда услышим, что это было. Вот что я думаю. – Он так не думал. Но порой солгать было правильно. Он посмотрел на себя в зеркало и подумал об их квартире, об их доме, о костюмах в гардеробной, о кофемашине, на которой он остановился после нескольких недель изучения вариантов. Он думал о самолетах над Манхэттеном и о том, как остров должен был выглядеть для пассажиров, когда он весь внезапно погас. Он думал о спутниках над самолетами над Манхэттеном, о фотографиях, которые они сделали, и что они покажут. Он думал о космической станции над спутниками, над самолетами и задавался вопросом: что многорасовая, многонациональная команда ученых получит из этого уникального стечения обстоятельств. Иногда лучше всего видно на расстоянии.

Д. Х. понимал электричество как товар. Это не какое-то там колебание рынка. Нельзя просто взять и перекрыть финансовый капитал нации. Страховые компании будут судиться десятилетиями. Если в Нью-Йорке гаснет свет, то это должно быть что-то вроде божьего вмешательства. Деяние Господне. Так выразилась бы его теща.

13

ТЕБЯ МОЖЕТ РАЗБУДИТЬ ГОЛОС ТВОЕГО РЕБЕНКА, тебя может разбудить присутствие твоего ребенка. Аманда почувствовала, как толстое маленькое тельце Роуз запрыгивает в щель между ней и Клэем, еще до того, как ощутила мокрое дыхание девочки слишком близко к уху.

– Мам, мам. – Мягкая ладошка на ее руке, нежная, но в то же время настойчивая.

Она села.

– Рози. – В прошлом году девочка заявила, что с уменьшительным «-и» в конце ее имени покончено. – Роуз.

– Мама. – Роуз была бодра. Роуз, освеженная ночью. Роуз, роза в цвету. Так было всю ее жизнь. По утрам она изнывала от желания что-нибудь делать. Она раскрывала глаза и спрыгивала на пол. (Миссис Уэстон, соседка снизу, вырастила двух дочерей на таких же одиннадцати сотнях квадратных футов, поэтому она никогда не жаловалась.) Роуз не понимала, как ее брат мог спать до одиннадцати, двенадцати, часу дня. По утрам ей все казалось увлекательным – умыть лицо, выбрать одежду, почитать книгу. Роуз была полна энтузиазма. Все было возможно. Когда вы младший ребенок, вы учитесь защищать себя.

– Что-то не так с телевизором.

– Дорогая, это же не чрезвычайная ситуация. – А потом она вспомнила: это система оповещения о чрезвычайной ситуации. Аманда призвала к порядку в слишком дряблые подушки.

– Все сломалось. – Первые несколько каналов показывали черно-белые танцы света. Потом – все белое, просто ничто.

Они забыли задернуть жалюзи. Снаружи было светло, но солнце не светило. Не из-за облаков, просто час был ранний. Гроза, которая, как они думали, должна была прийти, так и не пришла. Когда она посмотрела на прикроватные часы, они сменили 7.48 на 7.49. Итак: электричество. Блэкаут.

– Милая, я не знаю.

– Вы не можете его починить? – Роуз была еще достаточно маленькой, чтобы верить, что родители могут все. – Так нечестно, это же каникулы, и ты сказала, что на каникулах нам можно смотреть телевизор сколько захотим. И что у нас будет неограниченное экранное время.

– Папа спит. Подожди в гостиной, я скоро приду.

Роуз потопала прочь – так она ходила, – и Аманда взяла телефон. Экран проснулся, он был рад ее видеть, и она тоже была счастлива: не одно новостное оповещение, а целых четыре. Но, как и в прошлый раз, ей не удалось увидеть ничего кроме анонса. Она нажала на новость, телефон попытался, но так и не смог подключиться к сети. Тот же заголовок «Блэкаут на Восточном побережье Соединенных Штатов», затем «Ураган “Фарра” обрушился на Северную Каролину», затем «Срочные новости: на Восточном побережье Соединенных Штатов сообщается об отключении электроэнергии», затем последнее: «Срочные…», а потом – бессмысленные буквы. Она надеялась, что телевизор будет работать. Но они перестали слушать национальное радио NPR, когда четырехлетняя Роуз продекламировала: «Я – Дэвид Грин»[19]19
  Известный американский журналист, который ведет на NPR утреннюю программу.


[Закрыть], а семилетний Арчи спросил про Pussy Riot. От скольких вещей они защищали своих детей!

Аманда разгладила простыню под рукой, хлопнула Клэя по заднице.

– Клэй. – Он забормотал, и она тряхнула его за плечо. – Вставай. Смотри.

Во рту у него было кисло, взгляд был расфокусирован. Аманда поднесла телефон к его лицу. Он издал неразборчивый звук.

– Посмотри. – Она снова встряхнула телефон.

– Не вижу. – В моменты пробуждения невозможно ничего увидеть. Приходится заставлять глаза фокусироваться. Но на самом деле он имел в виду, что экран погас. Она ткнула в телефон.

– Ой, вот.

– Что? – Он вспомнил прошлую ночь, но не смог заставить себя перейти из сна в бодрствование так быстро. – Похоже, никто нас не убил.

Она проигнорировала это.

– Новости.

Экран перед ним молчал.

– Аманда, тут ничего нет. – Просто дата и фотография: снимок детей, который они использовали на рождественских открытках два года назад.

– Они только что тут были. – Ей нужен был Клэй, чтобы разделить бремя этой информации.

Он зевнул; это заняло какое-то время.

– Ты уверена? Что там было сказано?

– Конечно, я уверена. – А была ли она уверена? Аманда изучила телефон. – Как можно увидеть оповещения? Само приложение не открывается. Но их было четыре. То самое про блэкаут, потом еще про блэкаут, и что-то про этот ураган, и еще одно, в нем говорилось «срочные», и оно было…

– Срочные что?

– Потом шла какая-то абракадабра.

– Они злоупотребляют словом «срочно». Срочно, опросы показывают, что либеральные демократы лидируют на предвыборной гонке в австрийском конгрессе. Срочно, Адам Сэндлер говорит, что новый фильм – его лучшая работа. Срочно, Дорис Хрен-знает-как, изобретательница автоматической мороженицы, умерла в возрасте девяноста девяти лет.

– Нет, если бы так. Даже не было слов. Просто буквы. Это, должно быть, какая-то ошибка.

– А может, дело в сети. Сотовой сети? Может быть, с ней что-то не так? Повлияло бы на нее отключение электроэнергии?

Клэй не знал, как устроен мир. Да и кто на самом деле знал?

– Думаешь, что-то не так с мобильниками? Или все оттого, что мы здесь? Потому что мой телефон теряет сеть с тех пор, как мы тут. Он работал в городе, когда я ездила в магазин.

– Мы вроде как далеко. В прошлом году было так же, помнишь? А дом, который мы тогда арендовали, был вовсе не в такой глуши.

Или, не произнесла она, произошло что-то настолько плохое, что оно повлияло даже на «Нью-Йорк таймс». Аманда встала и принялась пить из бутылки на прикроватной тумбочке. Вода была комнатной температуры, а ей так хотелось холодной.

– Четыре оповещения. Я столько не получала даже в ночь выборов.

Она пошла в ванную и, пока мочилась, изучала телефон. Больше он ей ничего не сказал.

Клэй надел шорты-боксеры, которые потерял в ночи, и выглянул на задний двор. Несмотря на предвестье грозы, казалось, что на улице очередное летнее утро. Даже ветер, казалось, утих. На самом деле, если бы он всмотрелся – внимательнее, чем было возможно, – он понял бы, что тишина была ответом на вчерашний ветер. Он заметил бы, что насекомые притихли; что птицы не кричали. Если бы он заметил, то отметил бы, что все это похоже на те странные моменты, когда луна проходит перед солнцем – животные не понимают временную тень от затмения.

Она вышла из ванной и прошла мимо мужа, ожидавшего своей очереди.

– Я сделаю кофе. – Телефон казался тяжелым в тонком хлопковом кармане.

Роуз сидела у кухонного островка с миской хлопьев. Аманда вспомнила (это было так недавно), как девочка нуждалась в помощи взрослых, чтобы достать миску, наполнить ее, нарезать банан, налить молоко. В то время она старалась не раздражаться от этого: она старалась помнить, какими скоротечными окажутся эти дни. И вот теперь они миновали. Как и последний раз, когда она спела своим детям, последний раз, когда вытерла фекалии в углублениях их тел, последний раз, когда видела сына голым и совершенным, каким он был в тот первый день, когда она его встретила. Ты никогда не знаешь, когда наступит последний раз, потому что если бы ты знал, то не смог бы продолжать жить.

– Привет, детка.

Она насыпала сухой кофе в бумажный фильтр. Еще один нормальный прекрасный день, правда?

– Можно посмотреть фильм на твоем компьютере?

– Интернет отключен, дорогая, а то я разрешила бы тебе посмотреть Netflix. Слушай. Я должна тебе кое-что рассказать…

– Эти каникулы – отстой, – Роуз нужно было сделать заявление. О несправедливости.

– …прошлой ночью эти люди – Вашингтоны – те, что владеют этим домом, им пришлось сюда заехать, у них было… – какое слово ей использовать? – …была проблема. С машиной. И они были недалеко отсюда, так что они приехали, хотя и сдали дом на неделю нам. – Чтобы быть матерью, нужно быть готовой солгать, а может, нужно быть готовой просто быть человеком. Иногда ты вынужден лгать.

– О чем ты говоришь? – Роуз уже было наплевать. Она хотела написать Хейзел и узнать, что та делает. Хейзел, вероятно, смотрела телевизор прямо в эту самую минуту.

– Возникла проблема с машиной, и они были недалеко, и они знали, что мы здесь, но подумали, что, может быть, смогут просто заехать и объяснить, и…

Сочинять было вовсе не сложно. Дети не умели удерживать сложные вещи – в общем-то, даже и простые – в голове, и им было наплевать, этим прекрасным нарциссам.

Клэй в боксерах и с сонными глазами.

– Я бы выпил кофе.

Аманда наполнила кружку.

– Я как раз рассказывала Роуз о Вашингтонах.

– Папа, телевизор не работает. – Роуз потянула его за руку. Папе на это точно не будет наплевать. Папа ей поможет. Горячая жидкость брызнула ему на правую ногу.

– Полегче, детка.

– Ты что, забыла поставить свою миску в раковину? – Аманда когда-то читала книгу о том, как разговаривать, чтобы дети прислушивались. – Клэй, тебе нужно одеться. Здесь эти люди. – Она услышала в своих словах грубость, – Вашингтоны. Они прямо внизу.

– Пап, ты можешь это починить?

– Давай-ка просто притормозим. – Может, они были слишком снисходительны насчет экранного времени, разделенного на порции, словно наркотик, которым оно и являлось. Клэй не мог сопротивляться ее мольбам. В раннем детстве она звала папу особенным образом. Девочка нуждалась в своем отце. Он отставил свой кофе и завозился с пультом. Снег из помех: немного поэзии в том, что ты видишь, когда сигнал нарушен.

– Да уж. Он, похоже, не работает.

– А ты не можешь, не знаю, перезагрузить его или еще что? Или подняться на крышу или типа того?

– Никто не полезет на крышу, – сказала Аманда.

– Я не полезу на крышу.

Он почесал живот, испещренный волосами, раздувшийся от полночной пасты.

– Кроме того, я даже не уверен, где проблема: здесь, на крыше или где-то еще, – жестом он очертил все вокруг. Кто мог отвечать за весь мир? Был ли мир вообще… до сих пор там?

– Может, выйдешь посидеть на улице? Я приду к тебе – мне нужно всего секундочку поговорить с мамой.

Роуз предпочла бы посмотреть телевизор, но еще ей было нужно хоть какое-то задание. Она бы приняла внимание отца.

– Выходи.

– Дай мне две минуты.

Он бросил взгляд мимо нее на утро, бледно-желтое и неохотное. Она сказала «Ладно» так, как это умеют подростки, со всем пылом слова, состоящего из пяти букв. Утро было тихим. Красивым, но не таким интересным, как телешоу.

Роуз хлопнула дверью, не вполне намеренно. Там, где сейчас Хейзел, было определенно лучше. Ее телевизор никогда бы не сломался. Родители разрешили ей создать аккаунт в «Инстаграме». Роуз села на один из белых металлических стульев и посмотрела на лес.

Там, где двор отдалялся от дома, трава росла клоками, а затем начинались пыль, листья и сорняки по краю леса, или диких земель, или чего бы там ни было. И там, в этом диком лесу, за пределами двора, Роуз увидела оленя с укороченными бархатными рогами и осторожным, но одновременно каким-то скучающим видом. Он изучал ее темными и странно человеческими глазами.

Она хотела сказать «Олень», но никого не было рядом, чтобы ее услышать. Она заглянула через плечо в дом и увидела, что родители разговаривают. Ей нельзя было в бассейн, но она и не собиралась в нем плавать. Она спустилась по ступенькам на сырую траву, а олень просто следил за ней, почти без любопытства. Она сперва даже не заметила, что рядом стоял еще один – нет, больше. Пять оленей, семь; каждый раз, когда Роуз приглядывалась, чтобы попытаться понять, что именно она видела, она замечала что-то новое. В лесу прятались десятки оленей. Если бы она была повыше, она бы поняла, что их там сотни, больше, тысячи, даже больше того. Она хотела забежать внутрь и рассказать все родителям, но еще ей хотелось просто стоять и смотреть.