Текст книги "Мечты сбываются! Метод мыслеформ"

«Ты должен научиться!»

Что было после того, как я вышел из комы? Надо было восстанавливаться; неделя в коме весьма непростое испытание. Доктора предполагали возможность необратимых мозговых изменений, ожидали проблем с сосудами и выделительной системой.

Вся семья взялась поставить меня на ноги, применяя все средства из арсенала «неформатной» медицины.

Бабушка поила меня целебными отварами, мама усиленно медитировала на мое здоровье, заговаривала недуги, папа на утренней и вечерней заре отрабатывал со мной комплекс особых упражнений для реабилитации всех органов и систем.

Особо хочется сказать о моем дедушке, с которым именно в это время у меня возникла и сформировалась близость, очень повлиявшая на всю мою последующую жизнь.

Дед как человек пути

Мой дед по материнской линии (как, впрочем, и все Блаво) был необычным человеком, человеком Пути.

Разные люди исполняют в жизни разное предназначение:

✓ есть люди Земли, которые с самого рождения испытывают особую тягу к земле, обихаживают ее, заботятся о ней. Это и те, кто занимается сельским хозяйством, и разнообразные ландшафтные дизайнеры. Впрочем, и не ландшафтные тоже. Человек Земли – тот, кто посвящает себя заботам об окружающем людей пространстве;

✓ есть люди Оружия – с ними все понятно, это бойцы и борцы, призвание которых – воевать;

✓ люди Семьи заботятся о детях и стариках, животных, очень нищелюбивы, сердобольны, готовы прийти на помощь всем, кому она нужна;

✓ люди Неба вечно витают в облаках, будто не обращая внимания на то, что происходит у них под носом; их не интересуют вопросы физического бытия – они сфокусированы на высоких материях;

✓ человек же Пути находится в непрерывном поиске новых знаний и технологий, которые обогатят человечество, облегчат решение множества задач, избавят мир от угроз и несправедливостей.

Мой дед искал всю жизнь универсальный способ помощи людям в разных ситуациях, будь то болезни души и тела, кризисные ситуации, моральная подавленность, материальная нужда и пр. Перебрав огромное количество средств, он пришел к интереснейшим выводам о пронизывающих мир вибрациях, рассчитал алгоритмы идеального колебания живой и неживой материи в ответ на вибрационные импульсы, разрабатывал и внедрял в свою целительскую практику особые вибрационные настройки.

Говорят, что я вышел из комы именно в тот момент, когда дедушка наигрывал под дверью реанимации на флейте свой «антикоматозный ноктюрн», специально написанный накануне, чтобы пробудить меня к жизни.

История, как его пустили с флейтой в больницу, вообще особая. Конечно же, деда воспринимали как возмутителя спокойствия, медперсонал поначалу и слышать ничего не хотел о том, чтобы разрешить «этому сумасшедшему Глав о докучать больным своими дурацкими песенками». Никакие доводы и попытки объяснить теорию гармонизирующего воздействия музыки на человека не действовали.

И вот, когда рассерженная старшая сестра уже приготовилась грозить деду милицией, он… вытащил флейту и тихонько заиграл. Вы помните историю о дудочнике из Гамельна, который вывел из города крыс? Конечно, старшая сестра реанимации вовсе не была похожа на крысу; она очень беспокоилась о покое своих подопечных и боялась, что дедушка «своим концертом» доставит и без того измученным людям хлопоты. Но когда дед заиграл, с женщиной, которая только что была непримиримо настроена против него, произошла самая настоящая метаморфоза. Как она потом призналась, она вдруг почувствовала, что успокаивается, ощутила любовь, заботу и ласку, а главное – совершенно уверилась, что эта замечательная музыка непременно поможет больным реанимации.

Старшая сестра сменила гнев на милость и позволила дедушке по пятнадцать минут в день негромко играть на флейте в вестибюле отделения. И в те дни, когда он там играл, состояние здоровья пациентов стабилизировалось. (Кстати, когда меня выписали, дедушку попросили время от времени заходить и играть там свои композиции!)

Итак, как вы уже поняли, дедушка исследовал и применял возможности музыки для исцеления людей. И когда меня выписали из больницы, он, как и другие члены моей семьи, приложил все свои умения и мастерство, чтобы мне помочь.

Общими усилиями меня быстро поставили на ноги; никаких негативных последствий, которых опасались доктора, кома для меня не имела. А вот что касается позитивных…

Во-первых, я твердо решил посвятить себя служению людям, помощи им. Во-вторых, я стал по-новому осознавать то, что делают мои родные, – именно через призму возможностей помощи людям рассматривал отныне то, что до сих пор казалось мне чем-то вроде их хобби.

Начался период постижения мною разнообразных практик возвращения здоровья и гармонии. И особенную роль в этом процессе обучения сыграл мой дед, который всемерно поддержал меня в моих идеях, столь нехарактерных для мальчиков моего возраста.

Мир есть музыка!

Дедушка играл мне на разных музыкальных инструментах особые мелодии, которые иногда импровизировал тут же, иногда сочинял загодя. Порой он выстукивал необычные ритмы на африканских барабанах (только через годы я узнал, что эти барабаны африканские!), порой что-то напевал, подражая голосам птиц. Музыка его входила в меня, ее ритм становился моим ритмом, я начинал жить в нем… Уходили болезни и немощи, тело наполнялось силой и энергией – я чувствовал это с каждым тактом дедушкиной музыки.

– Почему это происходит? – спрашивал я. – Мне хочется танцевать, двигаться, ноги мои отбивают такт; мне кажется, я даже дышу в ритме твоей музыки… И сердце мое тоже бьется в ее ритме…

– Понимаешь, – объяснял дедушка, – когда произошел сбой в работе твоего организма, он забыл свой привычный ритм. Почему это произошло, сказать трудно. Для нас с тобой главное, что так произошло. И ты стал болеть. Понимаешь?

– Нет, – честно признавался я. – Почему я стал болеть? Как это связано с каким-то ритмом?

Тогда дедушка протягивал свою большую могучую руку и прикладывал мои пальцы к своему запястью. Я ощущал ритм его пульса.

– Чувствуешь? – спрашивал он. – Чувствуешь удары? Это живое сердце живого человека бьется в определенном ритме.

Я кивал.

– А теперь так же, как мое, послушай свое сердце.

Я прикладывал пальцы к собственному запястью – и ощущал ритм!

– Ну вот, – улыбался дедушка. – Теперь ты знаешь, что сердце бьется в определенном ритме. Чем он характеризуется?

– Он… постоянный, мерный, – отвечал я. – Сердце бьется ровно и четко.

– Да! А как мы дышим при этом? – и дедушка прикладывал мою руку к своей диафрагме. Я ощущал, как мерно и ритмично вздымается его грудная клетка. Потом он перекладывал мою руку на мою диафрагму, и я «измерял» свое дыхание. – Ты видишь, – спрашивал дедушка, – что наше дыхание, как и сердце, подчинено определенному ритму?

– Да! – отвечал я. Еще бы я этого не видел!

– Работа всех органов и систем организма человека ритмична, – подытоживал дедушка. – У каждого – свой ритм, но главное – что он неизменен. Это ритм здоровья, спокойствия и равновесия. Сбои в здоровье человека всегда сопряжены со сбоями индивидуального ритма организма. Чтобы привести здоровье в норму, нужно вернуть организму его правильный ритм. Понимаешь?

Я кивал. С этим нельзя было не согласиться. Я нарочно задерживал или ускорял дыхание, сбивал ритм – и тут же чувствовал дискомфорт, мой организм словно протестовал против этих сбоев, ему становилось не по себе… Конечно, ритм – это первооснова.

– Знаешь, Рушель, – однажды сказал дедушка, – я много думал, как же вернуть правильный ритм тому, что потеряло его. И понял, что универсальный носитель ритма – это музыка!

– Музыка? – переспросил я.

– Конечно, – ответил он. – Весь мир в проекции нашего слухового восприятия – это музыка. Каждый объект его имеет свою, индивидуальную мелодию, подчиняющуюся определенному ритму и звучащую на определенных частотах. Музыка мира – это симфония, созвучие множества таких мелодий!

– Но ведь в оркестре, если собьется с такта или сфальшивит один инструмент, обязательно наступает разлад, – заметил я. – В мире разве не так же?

– Так же, – согласился дедушка. – Если один объект, представляющий индивидуальную мелодию, начинает фальшивить, расстраивается вся симфония… Другие объекты тоже начинают играть не совсем то; постепенно образуется какофония.

– Подожди, дедушка, – перебил я. – Получается, если один человек заболел, то уже с миром что-то не то?

– Если один человек заболел, – согласился он, – или одно животное… Или одно дерево сломалось… Или один дом обрушился… Но сколько всего такого происходит в мире каждую минуту?

Я пожал плечами – я не знал. Дедушка же продолжил свою мысль:

– Отклонение от своего мелодического рисунка означает нездоровье конкретного объекта. Но также и нездоровье системы «мир», к которой принадлежит данный объект, в целом! Если какой-то один объект неправильно звучит, это отражается на звучании системы в целом. Но и сбои в звучании системы влекут за собой сбои в звучании отдельных объектов. Все со всем связано.

– Но… как же с этим справляться? – спросил я.

– Смотри, при настройке инструментов я использую камертон, – сказал дедушка. – Вот точно так же надо использовать особые камертоны при отстройке работы отдельных объектов мира, например людей. И в качестве камертона может и должна быть… музыка! Потому что это универсальный носитель информации о системе.

Многое в словах дедушки было мне тогда не совсем понятно. Но я понял главное – что все в мире вибрирует, что у вибраций есть особая «правильная» частота и что частоту вибраций можно задать при образовавшихся сбоях с помощью «правильной музыки».

Первые шаги в музыке

– Ты должен научиться! – говорил мне дедушка. – Ты непременно должен научиться, во-первых, играть на музыкальных инструментах; во-вторых, «слышать» мелодии разных объектов; в-третьих, сочинять музыку, которая задает правильные вибрации.

Дедушка стал моим первым учителем на музыкальном поприще. Именно он помог мне освоить гитару, барабаны, фортепиано, флейту. Потом, с течением времени, к ним добавился синтезатор, другие инструменты.

А пока я открывал для себя все новые и новые возможности музыки.

Вот у нас в доме оказался раненый орленок – у него было перебито крыло. Рана очень долго не заживала, несчастная птица буквально места себе не находила. Мы поили ее болеутоляющими снадобьями, мазали травмированное место заживляющими мазями, однако лечение не давало практически никаких результатов.

И вот, решив, что нечего терять, я особым образом «прослушал» бедного орленка. Мне стали понятны его индивидуальная мелодика и ритмика и произошедшие сбои. В течение нескольких дней я подбирал особую мелодию-камертон, чтобы вернуть ему здоровье. И когда все было готово, я в течение получаса наигрывал орленку «правильную» композицию на гитаре.

Меня поразила реакция птицы. Орленок нахохлился, прикрыл глаза и стал слегка раскачиваться в ритме звучащей мелодии. Что было потом? Очень скоро раненое крыло зажило, мой подопечный стал все больше двигаться, пробовать летать – ив конце концов улетел от нас!

Когда он взмыл ввысь, мне казалось, что вместе с ним к небу улетает мое сердце! Я был счастлив, ведь мне удалось, следуя дедушкиной модели, вернуть правильный ритм отдельно взятому объекту мира, а значит – и миру в целом!

Ликуя, я поспешил к дедушке и рассказал ему об исцеленном орленке. Он с нежностью выслушал меня и пожал руку:

– Ну вот, – сказал он, – ты понял главное о музыке. Я уверен, что со временем, когда уже меня не будет, ты сделаешь то, чего не смог сделать я. Это очень хорошо, что ты оказался таким способным учеником!

– Дедушка, ты что! – закричал я. – Ты не умрешь никогда! Ведь «правильные» вибрации музыки настроят тебя на нужный ритм. И даже если ты будешь очень-очень болеть, ты поправишься! И даже если будешь умирать, ты оживешь!

В ответ дедушка грустно улыбнулся, взял в руки скрипку и сыграл какую-то необычайно прекрасную пьесу. Казалось, скрипка смеется и плачет, любит и страдает, что-то лопочет человеческим голосом… Но вот произведение закончилось. Дедушка отнял скрипку от подбородка, положил на стол вместе со смычком и обнял меня.

– Дорогой Рушель, – сказал он, – сейчас ты слышал божественного Паганини. Но даже эта бесконечно прекрасная пьеса окончилась… Запомни, пожалуйста, ни одна мелодия не может звучать бесконечно, оставаясь сама собой, не теряя своих качеств. Так же и человеческая жизнь, которая тоже не что иное, как… мелодия.

– Дедушка, – горячо возразил я, и лицо мое было мокро от слез, – но ведь можно не переставать играть! Ты сам отложил скрипку и смычок, никто тебя не заставлял. А ты мог бы играть Паганини снова!

– Я мог бы, мог бы, – согласился он. – Но уникальность любой музыки – и в се конечности. Иначе музыка обесценится, станет механической… Нс унывай, Рушель. Помни, пожалуйста, что следует спасать жизнь, но смерть – неизбежна. И когда она вступает в свои права, длить жизнь бессмысленно, потому что это только кажется, что ты длишь ее, на самом деле ты длишь умирание. Ты должен всему этому научиться, ты должен во всем разобраться… Из тебя получится замечательный музыкотерапевт!

– Музыкотерапевт? – переспросил я, догадываясь о смысле нового для меня слова. – Это тот, кто лечит музыкой?

– Да, мой мальчик, – дедушка пожал мне руку. – Ты достойный продолжатель традиций Блаво.

Весь мир – это своего рода музыка, надо учиться ее слушать, а главное – входить с ней в унисон

Весь мир – музыка

С этого времени я начал постигать философию мира и жизни через призму музыкальной гармонии.

Как мы постигаем мир? С помощью чувств, важнейшими из которых для постижения являются зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Конечно, мы не можем все пробовать на язык (и не станем, мы же не животные, и нам знакомы соображения гигиены), мы можем идентифицировать отнюдь не все запахи, не ко всякой вещи можно и нужно прикасаться. Так что более универсальны зрение и слух.

Однако же спектр зрительных восприятий человека ограничен. Мы, например, не способны видеть в отсутствие света; при ярком освещении наше цветовое восприятие искажается; мы не можем рассмотреть мелкие детали удаленных или слишком приближенных к нам предметов.

Но вот что касается слуха – он у человека работает практически без ограничений. Эксперименты показывают, что мы способны улавливать даже звуки сверхзвукового диапазона. Просто мы их не идентифицируем как звучащие, но чутко реагируем на их вибрации.

Именно реакция на вибрацию лежит в основе нашего восприятия звуковой волны. Звук ведь не что иное, как колебания атмосферы, которые могут сопровождаться некими слышимыми нами модуляциями. Но могут и не сопровождаться – и тогда мы «слышим» не собственно звук, а вибрацию. На первый взгляд, ничего не происходит, но что-то нас тревожит, мы ощущаем некие импульсы – и это наш ответ на уловленные органом слуха колебания.

Лаже слабослышащий человек на самом деле отлично реагирует на вибрации, которые могут сопровождаться собственно звуковыми сигналами. Он не воспринимает звуков, но внутренним ухом ловит вибрации!

Гитара

Первым музыкальным инструментом, который я стал осваивать, была гитара. У дедушки была, как он говорил, «в загашнике, специально для тебя» небольшая шестиструнная гитара – очень красивая, инкрустированная перламутром, с колками из натуральной кости. Она, несомненно, была старинная, но вот какого времени, сказать трудно. Деду отдал ее один знакомый немец перед возвращением на родину (это был немец из пленных, который что-то проектировал у нас, потому что был опытным инженером; он вспоминал, что сдался в плен при первой же возможности, убийство людей противоречило его убеждениям, война представлялась всегда делом чудовищно жестоким, он всей душой не одобрял фюрера и предчувствовал крах Германии, но вынужден был идти в армию; этот человек, как рассказывал дедушка, был очень добрым и умным; он часто приходил к нам со своей любимой гитарой, перебирал ее струны, что-то напевал… А когда пришло время репатриации, оставил ее деду на память о себе).

Дедушка научил меня сначала простым аккордам. Потом, обладая отличным музыкальным слухом, я начал сам подбирать на гитаре мелодии. Одно время моим особым развлечением было воспроизводить только что услышанную по радио музыку на своем инструменте. Я наигрывал песни о войне и любовные романсы, оперные арии и гимны. Это была отличная игра!

Но однажды дедушка сказал мне:

– Рушель, ты уже неплохо овладел инструментом, и пальцы твои приобрели достаточную беглость. Для чего ты играешь?

– Меня это радует, – честно ответил я. – И моих слушателей развлекает моя игра.

– Отлично, – покачал головой дедушка. – Доставлять радость себе и людям – очень хорошо. Но у гитары, как и у любого музыкального инструмента, есть особые возможности. Пора тебе осваивать их.

– Особые возможности? – удивился я. – Какие?

– Это возможности камертона по отношению к человеку – его самочувствию, настроению.

– Камертона? – переспросил я. – Это же такая металлическая вилочка, с помощью которой дают настройку звучания?

– Тут главное слово – настройка, – улыбнулся дедушка.

Постепенно он объяснил мне, что все в мире обладает волновой природой, а волны находятся в состоянии непрерывного движения, колебания, вибраций.

Вспомним море: если волны мерно набегают на берег и отступают от него – это нормальное, гармоничное состояние стихии. Но вот ритм волн сбивается – и тогда случается шторм, буря. Практически то же самое происходит с нашим самочувствием и эмоциями. Когда у нас все в порядке, вибрации здоровья души и тела гармоничны. Они могут иметь разную интенсивность, но главное – это гармония. Если же она нарушается, нас начинает «штормить»: мы болеем, раздражаемся, в голову лезут неприятные мысли, обиды берут над нами верх и пр.

Как же выйти из этих опасных состояний? Вернуться к гармоничным вибрациям. Но часто это практически невозможно: в своем нестабильном состоянии мы словно «забываем» об утраченной гармонии. Значит, следует принять настройки извне.

– Универсальной настройкой, – говорил дедушка, – служит гармоничная музыка. По большому счету весь наш мир – это музыка, поскольку все в нем имеет, как и звуки, образующие музыкальные фразы, определенные вибрации. Когда-нибудь изобретут такой прибор, который научится фиксировать вибрации разных объектов мира и переводить их в музыку!

«Вот это да! – думал я. – Я обязательно когда-нибудь сделаю такой прибор. Это так поможет людям распознавать свои недуги!» Прошло много лет, и вот сейчас заканчиваются испытания диагностического прибора «Магнитные лучи».

Принцип работы созданного в клинике ROYALMED (РОЯАМЕА) прибора основан на следующем. С помощью специальных датчиков, закрепленных на теле человека, считываются и записываются вибрации его физического и психического состояния. По виду эти записи напоминают кардиограмму. Затем полученные данные пропускаются через особое устройство, синтезирующее музыку, соответствующую вибрациям человека. Далее музыка обрабатывается специальной программой, определяющей ее лад (мажорный или минорный), ритм, темп, гармоничность, превалирование нот верхних и нижних регистров. Полученный результат сопоставляется с данными отклоненных вибраций (я замерял вибрации различных недугов и расстройств на протяжении многих лет своей врачебной деятельности; создана целая картотека; опытным путем выявлены характерные для разных болезненных отклонений вибрации), на основании чего диагностируется то или иное заболевание, даются рекомендации.

Я стал изучать «камертонные свойства» гитары.

Вы слышали выражение «тренироваться на мышах»? Очень многие медицинские методики и препараты изначально проверяются на подопытных животных, в первую очередь мышах. Так вот, я тоже изначально играл свои гитарные импровизации… мышам. У моей мамы была подруга, которая работала в виварии при опытной медицинской станции. Под ее присмотром находились десятки грызунов, и она разрешала мне брать по несколько мышек «на побывку».

Я приносил их домой в небольшой клетке, кормил, играл с ними. (Оказалось, кстати, что мыши очень хорошо приручаются!) Когда нужная короткость в отношениях бывала достигнута и грызуны начинали мне вполне доверять, я сажал их перед собой и играл тут же импровизированные мною мелодии.

Очень скоро я заметил, что при слушании немелодичных, уродливых по внутренней структуре композиций мыши волнуются, мечутся, обнаруживают явное беспокойство, фрустрацию, граничащую с отчаянием. А вот при звучании гармоничной, спокойной музыки мыши мои успокаивались, приходили в стабильное состояние как в плане физической формы, так и на уровне поведенческом.

Я создавал у мышей череду сменяющихся настроений, которые следовали за моей музыкой. У зверьков менялась тактовая частота ударов сердца, менялся ритм дыхания, их охватывала сонливость или, наоборот, они словно получали некое «ускорение».

Так проходили первые мои опыты музыкотерапии. Я тогда, конечно, не называл так то, что делал. Впрочем, мне приходили в голову мысли о возможностях применения музыкального воздействия разных музыкальных инструментов для корректировки здоровья людей.