Текст книги "Ковчег"

Кирилл «Муха» Царев

«Дигризы» были одной из тех групп, чье выступление я не мог пропустить.

Я стоял в соседнем зале в очереди к бару, чтобы затариться пивом для себя и Ди, когда услышал интро «Non Stop Boogie». И вдруг все рванули к сцене, я тоже. У стойки никого не осталось.

Это был дикий отжиг. Многие знали слова и подпевали. Кама мотал хайром, как будто собирался открутить себе голову. Луч с Ноем прыгали, как бешенные. Да, Ной тогда еще не придумал этого своего дерганного танца… Вот. А Боров сломал палочку на «Kill the drummer, mama». Реально, я видел, как щепки полетели.

Ди каким-то образом смогла протиснуться сквозь слэмующую толпу, мы схватили друг друга за руки, начали дергаться и орать слова дигризовских песен. Нас толкали, кто-то свалился в толпу со сцены… А мы прыгали и пели прямо в эпицентре урагана из человеческих тел.

Это ни с чем нельзя сравнить. Просто ни с чем. Это… чувак, это – молодость. Понимаешь?

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Я не могла войти в толпу и оторваться, как все, потому что обратно я бы не выбралась. А мне надо было найти кого-нибудь из «Моррисон Тринити», которые играли после «дигризов». Поэтому я осталась стоять у стены, прямо напротив сцены. Стояла и слушала. А потом ко мне подошел Морис и спросил: «Линда, почему ты плачешь?»

Камиль Шарипов, лидер-гитарист «10 Дигризли»

Я не просто играл «как в последний раз», я действительно играл в последний раз. Никаких принципов. Просто так сложилось. Через четыре дня я уехал из Вознесенска и с тех пор не играл никогда. Было не с кем, негде… Да, в общем, и незачем. Прямо за стенами «Holly Holler» начиналось пространство шансона, эстрадной попсы и русского рока. Там не было места для моей гитары.

Максим Holler, хозяин «Holly Holler»

Последними играли «Head Hunters». Линда решила, что последней будет играть группа, которая когда-то первой сыграла в моем клубе. Я не был уверен, что это правильно. Они играли скоростной рок-н-ролл в духе «моторов», я думал, у народа просто пороху на такой заряд не хватит. Под конец фестиваля… Но я решил полностью положиться в организации на Линду, и правильно сделал. К тому же той ночью забот у меня и без того хватало.

Короче, «охотники» отыграли, а народ не расходится. Я думаю: «Да какого черта вы ждете?» Я был уже на пределе. И физически, и эмоционально.

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Никогда в «Холере» не было так тихо. Все просто остановились, как будто их разбудили в незнакомом месте. Люди стояли, оглядывались…

Я подумала, что они просто не поняли, что отыграла последняя группа.

А рядом стоял Ной, он как раз принес мне пиво. И вдруг Ной заорал: «Макс! Тащи свою старую задницу на сцену!» И все начали скандировать: «Макс! Макс! Макс!»

Максим Holler, хозяин «Holly Holler»

Смех смехом, а за все два года я ни разу не поднимался на сцену, если в зале был кто-то, кроме постоянного персонала «Holly Holler». Но народ требовал. Так что я встал и вышел на сцену, собираясь прогнать какую-нибудь правильную чушь напоследок, типа «лонг лайв рок-н-ролл» и все такое. Я подошел к микрофону… И в этот момент раздался хлопок, и во всем клубе погас свет. Я думаю, это лучший из вариантов закрытия «Holly Holler». Так все и должно было закончиться. Так все, собственно, и закончилось.

Позже, когда мы протащили свет, чтоб вывезти из клуба все, что можно было спасти, я обнаружил, что пульт в прямом смысле обуглился. Случилось следующее… Пульт сгорел и, умирая, послал нереальный по амплитуде сигнал на вход усилителя. У того сперва наглухо выгорел первый каскад, потом закоротило цепь питания блока усиления мощности. Дальше лопнул и вытек конденсатор в блоке питания, потом снова коротнуло уже по фазе 220В и вышибло автомат в электрощитке. Тот самый, на котором висело и освещение, и подзвучка сцены, и долбаные вентиляторы на потолке. Цепь случайностей, по большому счету.

Но для меня навсегда останется магией тот факт, что пульт выдержал эту ночь и сдох именно тогда, когда настало время. Он был настоящим бойцом рок-н-ролла и стоял до конца.

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Кама уехал через несколько дней. Мы его не провожали. Он сам так решил. Ночь перед этим мы, как обычно, прошлялись по городу, потом попрощались, как всегда, и разошлись. Больше я его никогда не видела.

Камиль Шарипов, лидер-гитарист «10 Дигризли»

Да, это я сказал им не приходить на вокзал. Не хватало еще, чтобы кто-то пустил слезу. Тем более я сам.

Александр Морис Моррис, басист «Моррисон Тринити»

Я как-то спросил, а куда делся Кама? Мы сидели у меня дома, слушали музыку, и я вдруг вспомнил, что давно его не видел. И оказалось, никто не знает. Уже потом, через несколько месяцев, я случайно пересекся в городе с Ноем, и он рассказал мне, в чем дело. Насчет «правильно – не правильно» – не знаю. В конце концов, уехать вот так – это было решением Камы. А на проводах Борова я, конечно, побывал. Хотя мало что помню, ха-ха. Я был в тотальные дрова.

Петр Лучинин, басист «10 Дигризли»

Боров был активным тусовщиком. Я, Ной и Кама были заморочены на группе в основном. А Боров дружил с огромным количеством людей. Так что, когда он уезжал, на перроне собралась серьезная толпа. Человек сорок, не меньше.

Глеб Боровков, барабанщик «10 Дигризли»

Я никого не приглашал, но вести разошлись, и на перрон приперлась целая толпа. Дико перепугали проводницу. Она решила, что все эти длинноволосые пьяные дети едут в ее вагоне, ха-ха-ха.

Я и сам был не особо трезв. Так что да, когда объявили отход поезда, я разревелся и орал всякую чушь о том, что вернусь, и мы снова зададим жару. Но… Вообще-то я прекрасно понимал, что это просто пьяный треп. Возвращаться в Вознесенск было незачем.

Больше незачем…

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Ух, как неудобно вспоминать… Я разревелась, как маленькая девчонка. Не пустила слезу, а именно разревелась. Ведь… Боров был не просто музыкантом «10 Дигризли». Он был душой тусовки. Кто-то однажды назвал его «генератором радости и проблем».

Взрослая жизнь отрезала от нас по кусочку.

Александр «Морис Моррис», басист «Моррисон Тринити»

Все это было как затянувшиеся похороны. Мы распадались, разбегались и постепенно исчезали из жизни друг друга… Нас связывала любовь к музыке и ненависть к окружающей действительности. Тем летом нам казалось, что любовь у нас отняли. А на ненависти далеко не уедешь.

Однажды, выбив где-то адрес Камы, я сел писать ему письмо. Тогда еще писали бумажные письма. И… я просидел перед пустым листом кучу времени. Мне совершенно нечего было написать. Понимаешь? Не происходило ничего, о чем я мог бы написать чуваку из «Холеры».

Ольга «Туска» М., клавишница «Моррисон Тринити»

Я перестала видеться с большинством из тех, кого встречала в «Холере». Нам не о чем было говорить, тупо ничего не происходило. В конце концов я просто отошла от тусовки, ушла из «Тринити». Понятия не имею, где и кто сегодня. Кроме Монка, конечно. Да мне и не интересно. Не хочу никого обидеть, но все эти люди были интересны только в стенах «Холеры».

Монк, басист «Kwon», «Broken Flowers»

Группы распадались одна за другой. На самом деле это логично. В их существовании больше не было смысла. Тот, кто на что-то надеялся и имел хоть какие-то деньги, пытался прорваться в Москву. Но большинство не могло себе этого позволить.

«Kwon» продержались до конца года и даже дали несколько концертов на разных площадках. Но с каждым разом приходило все меньше народу. На последний концерт пришло всего десять человек. И мы решили: «Да пошло оно все!» К тому же, нашему вокалисту пришлось свалить к родственникам в Плес, потому что им плотно занялся военкомат.

В этом плане я даже завидую «дигризам». В их распаде было хоть что-то трагическое. А мы просто стухли. Все было довольно уныло, на самом деле.

Антон «Плешка» Плеханов, музыкальный аналитик портала «Actual News»

Название клуба «Holly Holler» можно перевести как «святой вопль». На деле это игра слов, обыгрывающая псевдоним хозяина клуба, Максима Холеры. Два года существования клуба можно смело назвать «Эпохой крика».

Осенью 1995 года в городе Вознесенске началась эпоха тишины, продолжающаяся и по сей день.

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Несколько лет спустя, то ли на втором, то ли на третьем курсе университета, я узнала о том, что в городе проводится фестиваль «Рок-весна». К тому времени я совершенно отошла от тусовки, но мне, конечно, стало интересно, кто из старых команд будет участвовать в фестивале. Я нашла список, и оказалось, что никто. Их просто уже не было.

И еще важный момент. На афише «Рок-весны» было написано: первый вознесенский рок-фестиваль. Такие дела. Как будто и не было никакого «Last Holler».

Диана «Ди» Саратова

Ной вылетел из универа, потом получил повестку. Он пришел в парк и сказал нам об этом. Я спросила, будет ли он бегать, или найдет деньги для отмаза. Он сказал, что денег для отмазки у него нет, а убегать смысла не видит. В августе его забрали в армию.

Петр Лучинин, басист «10 Дигризли»

Большую часть того лета мы провели в парке «1812 года». Там были заброшенные аттракционы, ржавые и забытые, всякие «Орбиты», «Московские горки», «Ромашки» и т. д. В парке собиралась небольшая компания осколков «Холеры»: Ной, я, Ди, Муха, Морис. Иногда приходили Монк, Линда и совсем уж редко Туска. Потом Ноя забрили в армию.

Потом… Потом я, к своему удивлению, увлекся историей и закончил университет. После армии Ной возвращался в город несколько раз, но именно в те моменты, когда меня там не оказывалось. Видимо, у вселенной действительно были свои планы на наш счет. А потом он перестал приезжать. Но однажды он мне позвонил и спросил, не хочу ли я переехать в Москву. Он сказал, что собирает новую группу и ищет басилу. А я ответил что-то вроде: «Чувак, это уже в прошлом». И не поехал. Жалею ли? Ну как сказать. Иногда хочется застрелиться, а иногда я думаю, что поступил правильно. Не знаю… Что сделано, то сделано.

Диана «Ди» Саратова

Для меня эта тусовка в парке была последним воспоминанием, так или иначе связанным с «Холерой». Когда начались дожди и похолодало, мы уже не могли там собираться. Потом стали видеться все реже и реже, и, в конце концов, перестали совсем. Вот и все.

Из текста «Fear of Silence»

 
Мы взрослели и учились молчать
Родители звали нас домой
Но дома так тихо
Мама, можно я погуляю еще немного
 

Февраль 2016, Дюнкерк, Франция

В блиндаже тепло. Есть печка, тушенка и вода. Есть сигареты. Есть тяжелая, бетонная крыша. Вообще-то это не блиндаж. Это подвал под жилым домом, сметенным во время налета авиации одной из армий. Не знаю, какой, и не знаю, когда. Мне плевать, дома уже нет, и ничего не исправить.

На грязной побелке стен потускневшие детские каракули. То ли собака пытается кого-то съесть, то ли кто-то пытается съесть собаку. Пуля валяется на шинели под каракулями и что-то пишет в старой, все время норовящей свернуться в трубочку тетради. На обложке – фигуристая блондинка с серфовой доской под мышкой вышагивает по залитому солнцем пляжу. Смотреть на блондинку не хочется. И на детские каракули смотреть не хочется. Хочется есть.

Букса ушел с интендантом разгружать грузовик с картошкой. Я хочу смотреть на картошку. Никогда бы не подумал, что однажды буду лежать в подвале и искренне мечтать о картошке, в подробностях представляя, как беру ее из котелка, как чищу, как солю и как ем, зачерпывая ложкой тушенку прямо из банки и запивая кипятком.

– Что пишешь?

Пуля поднимает глаза от блокнота, некоторое время смотрит на меня взглядом человека, который секунду назад был в другом времени и другом месте. Наверное, там было приятно смотреть и на детские каракули, и на блондинок.

– Эй, парень, – машу я рукой, – я тут. Что ты пишешь?

– А… Да так, просто кое-что.

– Просто кое-что?

– Бегун, отвали. Какая тебе разница?

Бегун. Я и правда чертовски быстро бегаю. Может, потому я все еще живой? В студенчестве я выступал за команду института, был неплохим спринтером. На войне ни одна из дисциплин, которые я изучал в институте, мне так и не пригодилась. Только бег.

– Да скука смертная, – вздыхаю я. – Думал, может, почитаешь?

– Может и почитаю. Но не сейчас.

– А когда?

– Когда закончу. Может, через месяц. Или через два.

– Поэму сочиняешь?

– Типа того. О пользе пьянства и вреде моральных принципов. Знаешь рифму к слову «напейся»?

– Побрейся. Залейся. И хоть заимейся. Все равно ни на что не надейся.

– Неплохо. Будет эпиграфом.

Рота «Динго» вот уже две недели отсиживалась в тылу под Дюнкерком. «Динго» под Дюнкерком. Если бы я писал поэму, то назвал бы ее только так.

На линии фронта наступило временное затишье, тревожное и ничего хорошего не предвещающее. Война не любит тишину. Это как лед и огонь. Взаимоисключающие вещи. Если на войне стало тихо, а миром даже близко не пахнет – значит, следует ждать самого дерьмового варианта развития событий.

Но мы сидим глубоко в тылу и стараемся не думать о том, что творится на передовой. Подумаем, когда нас туда отправят. Сейчас есть крыша над головой. Этого достаточно.

Благодаря ежедневным теоретическим занятиям с сержантом Роудом нам известно, что Исламская Коалиция, с которой мы воевали за эту часть Европы, получила ощутимый пинок под зад от десанта Армии Ислама, высадившегося на голландском побережье четыре дня назад. А еще есть сведения, что со стороны Испании идет большой морской караван Зеленых Воинов Пророка, который то ли присоединится к одной из вышеобозначенных армий, то ли собирается атаковать обе. Самое время вроде бы ударить и нам, пока ИК ослаблена. Но командование молчит. А мы отлеживаем бока под Дюнкерком.

И знаете что? Нас это вполне устраивает. Мне нравится думать о картошке и не нравится думать о том, как выжить в следующие несколько минут. Будь моя воля, я бы и на занятия эти не ходил. Но с Роудом лучше не связываться. Говорят, перед назначением к нам ему светило повышение и чуть ли не штабная должность где-то в тылу. Будто бы он уже и вещи собрал. Но сержант Благо поймал головой пулю станкового пулемета в рочестерском лесу, и все у Роуда обломилось. Его назначили к нам новым сержантом, и теперь он вымещает злобу на всех, кто попадается ему под руку. Я не собираюсь давать ему лишний повод наорать и отправить меня в дозор, или толчки чистить, или к черту на рога с на хрен никому не сдавшимся донесением. Потому что и там, и здесь я буду хотеть есть. Но здесь никто не пытается меня убить. А это единственная разница, которая имеет значение на войне.

Я сижу за столом и завидую то ли собаке, которая кого-то ест, то ли кому-то, кто ест собаку. Можно, конечно, открыть тушенку, но не хочется разрушать собственную мечту. Я думаю о блондинке. О том, как она, набегавшись по пляжу, забегает в ближайший бар и лениво заказывает огромный, истекающий соусами гамбургер, обложенный еще горячими брусками картофеля, присыпанного зеленью и кольцами лука… Меня начинает подташнивать от голода, бессилия и отсутствия веры.

Со стороны лестницы доносится грохот. Только один человек может издавать столько шума всего двумя ногами, просто спускаясь по лестнице.

– Надеюсь, в мой желудок сегодня попадет что-нибудь кроме соевой тушенки, – замечает Пуля, скручивая тетрадь в трубочку и запихивая ее в оттянутый карман на колене. Теперь наружу торчат только ноги блондинки.

Мы вскакиваем навстречу картошке, и лица наши освещаются тем особым светом, который приносит не счастье, но его предвосхищение.

Букса не принес картошки. Букса принес дурные вести. Караван Зеленых Воинов Пророка прошел, не задерживаясь, мимо позиций Исламской Коалиции, и высадил десант на фланге Объединенной Армии. Полторы тысячи отборных бойцов под зеленым знаменем неслись во весь опор к Дюнкерку, практически не встречая сопротивления. Все основные силы ОА сейчас были на передовой. На пути десанта стояли только обозники и госпиталя.

– К утру здесь будет передовая, – мрачно констатирует Букса.

Но к утру здесь уже не будет передовой. Половина Дюнкерка будет разрушена. Наши основные силы – разбиты объединенными силами Исламской Коалиции и Армии Ислама. А сами мы начнем отступать куда-то в сторону Голландии. В ту ночь две трети Объединенной Армии будет уничтожена. А из всей роты «Динго» выживут лишь семеро. И трое из них – мы.

– То есть картошки ты не принес? – спрашивает Пуля, снова садясь на койку. – Букса, на тебя, блядь, вообще можно положиться?

Часть 2
Это было весело

Из текста «It Was Fun»

 
Кто-то придумал для всего названия
Кто-то очень умный
В очках и с большим молотком
Он ходил и приколачивал таблички
А мы крались за ним и срывали все это дерьмо
Было весело
 

Кирилл «Муха» Царев

Я думаю, что, дембельнувшись из армии, Ной получил что-то вроде контузии. Другая страна, другие люди, другие деньги, новые правила, а старые правила в большинстве своем уже отмерли… Мы с Ди встретили его вечером того же дня, когда он вернулся. Ной сказал, что чувствует себя как волос в супе. Что-то о том, что так долго хотел вернуться домой, в Вознесенск, а оказалось, по сути, что того города, из которого он уехал два года назад, уже и нет.

Из документального фильма «Broken Gen», канал BBC.

Ной: Что я увидел? С одной стороны, жить явно стало проще. Этой был конец девяностых и самый адский раш прошел. Но с другой… как будто ушло что-то важное. Первая половина 90-х была дерьмовым временем, тут даже говорить не о чем. Но она была… не знаю, настоящей, что ли. А этот новый мир, в который я вернулся после армии, был похож на жалкую пластиковую подделку. «…пластмассовый мир победил». То есть вроде бы основные черты сохранились, но их как будто обточили надфилем, перекрасили, подменили на хреновую, но зато обновленную копию. И самое поганое – это грязь. Город и раньше особенной чистотой не отличался, но в 98-м стал настоящей помойкой. Всем было наплевать на это. Люди просто привыкли к дерьму под ногами и не замечали его. Но я-то только что вернулся… Я ничего кроме дерьма и не замечал.

Репортер: Можно ли считать это тем самым переломным этапом?

Ной: Одним из – безусловно. Дело не в том, что нас сломало. Дело в том, что нас ломало постоянно. И это стало нашей средой обитания.

Ольга «Линда» Новикова

Я была на последнем месяце беременности, вот с таким вот животом. Сидела дома. Вдруг звонок. Открываю, а там какой-то кабан с лысой башкой. Ну, думаю, все, бандюги по мою душу пришли. Начала лихорадочно соображать, кому задолжала, ха-ха-ха.

А потом этот кабан говорит: «Линда, это я, Ной».

По прошлой жизни он помнил: Линда знает все и обо всех. Вот и пришел ко мне.

Но два года – это два года. А когда тебе всего двадцать лет, это огромный отрезок времени. На все его вопросы я отвечала только: не знаю, не видела, не помню… Я ведь выпала из той жизни почти сразу после того, как Ноя забрали в армию. А последние месяцы и вовсе почти не была в городе. У меня был такой арбуз вместо живота, что я еле доползала до лавки во дворе.

Кирилл «Муха» Царев

Когда мы встретились, Ной предложил сходить в парк. Мы с Ди начали его отговаривать, типа, чувак, не стоит тебе туда идти. Не в первый день, это точно. Но он настоял. Мы взяли пива, пошли, и там ему все стало понятно. Окончательно. Вместо аттракционов – асфальтовые пятаки прямо в лесу. Сами аттракционы растащили на металлолом… Даже нашу лавочку сперли.

Ной все ходил и ходил там. Не знаю, что он чувствовал… Потом Ной встал на один из этих асфальтовых пятаков и сказал: «Я такой же, как он».

На следующий день он взял билеты в Москву.

Джимми, барабанщик «Broken Flowers»

Было жарко, просто микроволновка какая-то. То есть реально зашкаливало за 30. Я все думал, когда же все это закончится и зарядит нормальный дождь. Ну, вот он и зарядил.

Из статьи «Унесенные ураганом», «Московские вести»

В ночь с 20 на 21 июня Москва испытала на себе необузданную ярость стихии. Ничего подобного в этих широтах не происходило со времен смерча 1904 года. По разным данным, в результате урагана погибло от 8 до 11 человек, различной тяжести ранения получили 150–200 человек. Сильнейшая гроза сопровождалась градом и шквалистым ветром, скорость которого достигала местами 31 м/с. В результате проливного дождя в Москве выпала месячная норма осадков. В городе больше 2000 строений получили повреждения. Повалено множество деревьев. Повреждены кровли Большого театра и Большого Кремлевского дворца. Ветром сорвало кресты Новодевичьего монастыря. По предварительным оценкам, общий ущерб составил более 1 млрд. рублей.

Никакого штормового предупреждения от Гидрометцентра не поступало.

Доктор, лидер-гитара «Broken Flowers»

В тот вечер ко мне приехал приятель. Он вышел в коридор покурить, я пошел за компанию. А я жил тогда на пятом этаже. И вот мы стоим, болтаем. Дождище хлещет. И приятель говорит: «Сейчас дождь закончится, и я пойду домой». Я говорю: «Как хочешь». И тут мимо окна пролетает гараж-«ракушка». Мимо окна пятого этажа. И мы так переглянулись с чуваком, типа: «Ты тоже это видел?»

Ирина Ангелова, сестра Ноя

Он приехал на утреннем поезде. Мы встретились, вышли в город, и он замер прямо на грязной вокзальной лестнице. Зрелище, конечно, было то еще. Такое ощущение, что город бомбили. Дороги завалены деревьями. Много выбитых окон. Машины проехать не могут. Лужи, мусор, перевернутые гаражи… заваленные на бок остановки… оборванные провода… Не хватало только вагнеровских «Валькирий» и звука улетающих вертолетов.

И я такая: «Добро пожаловать в Москву-98, братишка».

Татьяна Зотова, концертный администратор клуба «D.U.M.P.».

На следующий день после урагана были отменены все концерты в «D.U.M.P.», потому что поврежденные электролинии так и не восстановили. Город вообще не был готов к такому масштабному бедствию. Когда мне позвонили из клуба и сказали, что все отменяется, я ответила: «Ну и слава Богу». Потому что на машине было не проехать из-за поваленных деревьев, а метро было, соответственно, забито под завязку. Так что я просто валялась дома и смотрела телик.

Михаил Муравьев, бас-гитарист «Маркстроники»

Для меня 98-й год – это однозначно год начала вещания российского MTV. Никогда до этого и никогда после этого я не проводил столько времени перед телевизором. Новая музыка, новая манера общения, новое все. Кто-то хитрый открыл двери, и мы начали втягивать воспаленными ноздрями свежий воздух, прущий из-за границ знакомого. Что-то менялось, причем прямо на наших глазах. И мы позволили себе обмануться, поверить, что перемены действительно наступили. Это было легко. И в кайф.

Павел Тетерский, писатель

В конце 90-х я чувствовал, как бы банально это ни звучало, ветер перемен и надежды на очень-очень крутое будущее, как свое личное, так и всей страны, из которой тогда, как казалось, семимильными шагами уходил совок. Я работал в турагентствах и за счет левых заказов зарабатывал неплохо (до 750 баксов в лучшие месяцы). Собирался стать музыкантом (опять-таки, как ни банально), в этом направлении заметно прогрессировал, а музыка с Запада тогда в постсовке сделала прямо квантовый какой-то скачок. Находиться внутри было жутко кайфово, вокруг витал запах грандиозного прорыва и тектонических сдвигов массового сознания.

Монк, басист «Kwon», «Broken Flowers»

Мы, разумеется, и раньше видели много клипов на VHS, но восприятия их как культурного феномена у нас не было. Прикольно – музыкальное видео. Но не более. Ситуация начала резко меняться в 90-х. Но в Вознесенске было очень узкое медийное пространство. Так что для меня это случилось только в 97-м, когда я переехал в столицу.

Приехав в Москву, я снова стал слушать много новой музыки, купил свой первый кассетный плеер, и… однажды подобрал бас-партию партию «Limp Bizkit» – «Counterfeit». Не помню, сколько я до этого не трогал гитару. Года полтора, наверное.

Ну и на MTV лежит вина за музыкальный взрыв в России конца XX века. Это было круто. И это, в конечном итоге, все и убило. Таковы ебанные законы ебанного мироздания. Сейчас 21-й век, и прямо на наших глазах умирает само MTV. По тем же самым законам, кстати.

Павел «Cofa» Рогожин, лидер «Cofa-Cafe», «Cofa-Dump»

Радикальная музыкальная контркультура, которую в конечном итоге популяризировало однажды MTV, зародилась в действительности задолго до сентября 1998 года. К тому времени уже существовали источники, открытые для тех, кто ищет. Прежде всего, знаменитая программа «2 часа с MTV», с похожим на молодого Малькольма Макларена ведущим Майлзом Хантом, где крутили всю гитарную музыку от «Elastica» до «Pantera». Были «Биз-ТВ», трансляции «MCM», «Super Channel», ряд программ на «2x2». Была куча полулегальных фанзинов и вполне официальные журналы: типа «ОМ» и «Столица». Был еще «Птюч», но он к концу девяностых подзакис. Были радиопередачи. В частности, электронщину крутили в передаче «Модель для сборки», а тяжеляк – в скляровской «Учитесь плавать».

Сергей «Том» Котов

Источники информации были, но в первую очередь работало «сарафанное радио». Мы постоянно обменивались кассетами, переписывали, составляли собственные сборки. Не было общедоступного интернета, в котором легко находится что угодно и выкачивается, когда угодно. Для того, чтобы получить доступ к записям малоизвестных групп, необходимо было для начала влиться в тусовку, где творчество этих групп котировалось. Хотя, конечно, к тому времени начал активно подниматься музыкальный рынок, и при должной усидчивости с каталогами или достав вопросами продавца также можно было что-то получить. В любом случае, это всегда определялось необходимостью взаимодействия.

Павел Тетерский, писатель

В 90-х все бурно цветущее безобразие тяжелых рок-групп взял под крыло Александр Ф. Скляр, переживавший в тот момент немотивированную тягу к тяжеляку и пытавшийся играть его с группой «Ва-банкъ», в результате чего получался довольно странный микс. Скляр собрал вокруг себя всю «альтернативную», как тогда говорили, молодежь и создал движение «Учитесь плавать», в рамках которого устраивались довольно многолюдные и драйвовые фесты сначала на Горбухе, а потом и на выездах (в Прибалтику мотались, в Питер, по-моему, и т. д.) Очень зажигательно было, казалось, что в РФ, наконец, пришел в хорошем смысле Запад – и в музыку, и вообще.

Павел «Cofa» Рогожин, лидер «Cofa-Cafe», «Cofa-Dump»

После перестройки наступило то, что условно можно считать свободой. И теоретически ты мог получить все что угодно. Но если ты примерно представлял, где взять шубу, юзанную праворульную тачку или спирт «Рояль», то, как быть с музыкальными новинками? На западе были специально заточенные под это конторы, состоящие из специально заточенных под это специалистов. Там была музыкальная индустрия, которая ищет новое и живо на это новое реагирует. Но у нас такого не было, у нас вообще, по сути, не было музыкальной индустрии, да ее и сейчас нет. Были трупные пятна типа фирмы грамзаписи «Мелодия» и еще предприимчивые чуваки, которые устраивали какие-то мутные концерты и мутные концертные туры. Соответственно, этими самыми тонко настроенными нервными окончаниями, которые хватали из воздуха все новое, вынуждены были стать мы сами. И мы все лежали под этой капельницей: «КoЯn», «Limp Bizkit», «Tool», «Slipknot», «SOD», «Rage Against the Machine» … Это было… что-то другое, что-то, к чему еще не успели прицепить ярлык. По крайней мере, здесь, в этой стране. И мы были первооткрывателями и первоиспытателями. Это было просто нереально в кайф.

На самом деле, хоть источников информации и было до фига, случалось, что я встречал кого-нибудь из ровесников и спрашивал, слышал ли он последнюю «Учитесь плавать», а тот удивлялся: «Что за „Учитесь плавать“ такая?» Все эти источники были, как сейчас говорят, «маргинальные», а быстрого способа распространения информации просто не существовало. К сожалению, сейчас только я начинаю понимать, что в этом и была фишка.

К слову, в России так и не появилось нормальной, тонко настроенной музыкальной индустрии. Здесь все так же не рискуют вкладывать деньги в новое, особенно если это новое провокативно. И поэтому каждый раз опаздывают в лучшем случае на год-два, а как правило на все 6–8. И именно по этой причине российская музыка и российские музыканты так долго находились в перманентной жопе. И те команды, которым удалось выбраться на мировую сцену, сделали это совершенно точно не благодаря российской музыкальной индустрии.

Татьяна Зотова, концертный администратор клуба «D.U.M.P.».

В Москве и до того было полно групп, но в 98-м как будто грибной дождь прошел. Во второй половине года количество групп выросло на порядки! Как будто открыли психушку, в которой держали толпу хреновых гитаристов, хреновых басистов и совсем уж хреновых барабанщиков. А лечили их исключительно феназепамом и альтернативной музыкой. Реально, на каждую сотню групп приходилось пять-шесть таких, которые можно было хотя бы слушать без рвотного рефлекса. Причем со временем число команд увеличивалось, а число достойных групп оставалось примерно прежним. Шлак имеет свойство прогрессировать количественно. И это нормально.

Монк, басист «Kwon», «Broken Flowers»

Я жил рядом с метро Профсоюзная. Как-то парень с работы сказал, что собирается к другу на концерт в клуб «D.U.M.P.». Я спросил, что играет его друг. Он сказал – альтернативу. А тогда альтернативой называли две трети новой музыки. Мне стало интересно, и я напросился с ним, благо, от меня до «D.U.M.P.» было полчаса ходьбы. Группа называлась «Формы», и играла примитивные тяжеляки с рэпом вместо вокала. Эти парни были вообще никакими. Они не вызывали даже негативной реакции.

Но другая команда из игравшей в тот вечер обоймы была очень крутой. Она называлась «Над всей Испанией безоблачное небо». И вот они реально давали жару. С того вечера я стал частенько заглядывать в клуб. Но только не по выходным, когда играли какие-нибудь родные отечественные хедлайнеры. Не буду говорить ничего плохого про формацию русского рока, но это всегда было не мое. За исключением, наверное, пары-тройки групп. Да и их я считал скорее оригинальными музыкальными коллективами. Потому что ни хрена они не рок играют.

Ирина Ангелова, сестра Ноя

Одна знакомая согласилась сдавать брату комнату за небольшие деньги. А потом я предложила ему неплохую подработку. Хотя я почти сразу поняла, что это не его. Я тогда сидела на ресепшене в Американской Торговой Палате, еще на Павелецкой. Через месяц намечалось очередное 4 июля, и АТП устраивало большое мероприятие для своих членов в историческом парке Кусково. Ну и нужны были мальчики на побегушках, типа «отксерь это, отправь по факсу то, встреть вон того, принеси бумаги для принтера».