Текст книги "Император 2025. Изначальные. Книга вторая"

Руслан Шаров
Император 2025. Изначальные

Этот роман появился на свет, только благодаря моей любимой Елене, жене и лучшему другу! И конечно дочечкам Валерии, Юлии, Анастасии и маленькой Арине! Именно им, моим музам, посвящается этот роман!

Уважаемый читатель! Любые совпадения событий, имён и фамилий, схожесть характеров и поступков не более чем художественный вымысел и не имеет отношения к реальным людям.

 
Испытай, завладев ещё тёплым мечом
И доспехи надев, что почём, что почём!
Разбеpись, кто ты – тpус иль избpанник судьбы
И попpобуй на вкус настоящей боpьбы
 
 
И когда pядом pухнет изpаненный дpуг
И над пеpвой потеpей ты взвоешь, скоpбя
И когда ты без кожи останешься вдpуг
Оттого, что убили его – не тебя
 
 
Ты поймёшь, что узнал, отличил, отыскал
По оскалу забpал: это – смеpти оскал!
Ложь и зло – погляди, как их лица гpубы!
И всегда позади – воpоньё и гpобы
 
 
Если мяса с ножа ты не ел ни куска
Если pуки сложа наблюдал свысока
И в боpьбу не вступил с подлецом, с палачом
Значит, в жизни ты был ни пpи чём, ни пpи чём!
 
 
Если путь пpоpубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал
Если в жаpком бою испытал, что почем
Значит, нужные книги ты в детстве читал…
 

Владимир Высоцкий

Глава 1. Новогодие

1.

Москва встретила пронизывающим ветром и снежной крошкой. Вельки дома не было. Часы показывали 5:40. Можно было еще чуть поспать, но спать совсем не хотелось. Пошел на кухню в надежде перекусить. Но холодильник был пуст. Повернулся идти обратно – в дверях стояла Яна.

– Расть, скоро у тебя появится еще одна зависимая от тебя магиня, и до меня будет доходить право на тебя еще дольше. Можно, я с тобой посплю?

– В смысле – еще одна? Кто это?

– Белояра, кто же еще? Она скоро примет клятву, получит печать и тоже будет зависеть от тебя. Меньше, чем мы с Юлей, но также, как Велька. Вчетвером мы сотворим обережный круг вокруг тебя, а дед Саша и Агний будут защитниками. Ты же сам сказал – на Новогодие. Велька учится у Белояры, уже в силу входит. Сильная ведающая будет. А ты уж сам определи, как ты нас всех любить будешь. Такая уж плата за нашу силу, которую мы тебе отдаем.

Она немного помолчала и заговорила снова:

– Я твою любовь чувствую. А вот Юля, хоть и молчит, не чувствует и страдает. Велька тоже чувствует, но делить тебя по молодости с нами не может. Она пока в обычных человеческих правилах живет. Но скоро поймет, что для нас они не подходят, а уж для тебя – тем более. Белояра тебя боится. И Агний боится. Он же муж ее не настоящий. Защитник заговоренный. А ты этот заговор разрушил, а заговору тому уже больше пятисот лет. Вот и боится, что ты и ее развеешь. Посчитаешь, что недостойна, и откажешь в клятве. А у нас есть кармическая задача – от любви твоей дитя родить, а получится, так и много. Но это не сейчас. Только когда Посох вернется.

Я был ошарашен и не нашелся, что ответить. Дошел до кровати и завалился. Яна по привычке залезла под мышку и тут же заснула.

Утром уехал в училище, там сегодня должны были завозить разработанный и изготовленный на нашем заводе пневматический карабин, полностью повторяющий штатный в ВС РФ, АК-74 и пистолет – один в один повторяющий ПМ. Карабин назвали «Ворон», а пистолет «Лис». Тактико-технические характеристики были достойные. Сегодня к вечеру их должны были раздать в роты и провести ознакомительные занятия. А с завтрашнего дня появится новый пул учебных предметов, в основном игровых.

Тир в училище уже был готов, а большая площадка для тактического пейнтбола – на стадии завершения. Форму и вооружение для этой игры роты получили два дня назад. Цель была проста. В игровой форме учить тактику индивидуального и группового действия в боевой обстановке. На пейнтбольном полигоне были воссозданы три варианта: город, лес и горы.

После зимних каникул и пистолеты, и карабины должны были все время находиться с воспитанниками. Блоки по безопасности обращения с оружием все получили в гипносне на уровне подсознания. Теперь необходимо было выработать навыки на физическом и рефлекторном уровнях. Для Министерства обороны это был опасный эксперимент, они пошли на него только лишь потому, что не несли никаких затрат.

Я зашел в ротное расположение. Рота построена в центральном проходе. Офицеры стояли в строю. Перед строем – начальник курса и начальник училища. Я кинул взгляд на часы, вроде не опоздал. Должен быть в восемь, а сейчас 7:58. Подошел щадящим строевым шагом к начальнику училища.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к полковнику Гарину.

Получил разрешение и доложил о прибытии из краткосрочного отпуска. У Максима Егоровича на глазах были слезы. Он боролся с ними и ничего не сказал.

– Товарищи, – раздался голос начальника училища, – перед вами стоит ваш боевой товарищ, который еще вчера, чтобы спасти родителей одного из воспитанников училища, шел под пули, был ранен, а сегодня прибыл в училище. И, судя по лицу, не понимает, что произошло, потому что для него это просто выполненный воинский долг. Долг чести Воина. Это пример настоящего воинского братства и настоящей суворовский скромности. Мы все знаем, кто он. Когда ему вручали награду за действия в Афганистане, я думал, это просто политика. Теперь уверен, что нет. Мне выпала честь увидеть человека, который, скорее всего, станет новым Суворовым для мира и нашей великой страны – России.

Он подошел ко мне, отдал воинское приветствие и обнял. Так обнял, что я скривился от боли в плече. Кости в плече срослись, но рану не спаивали – чтобы был естественный дренаж, через который организм вымоет оставшуюся в ране грязь. После объятий, по – мужски крепких, начальника училища и начальника курса, повязка набухла кровью. Мне было неудобно сказать об этом, и я молчал. Подошел майор Ким. Посмотрел на меня. И гаркнул:

– А ну, тихо! А то пока мы тут радуемся за нового Суворова, он тихонько сознание от потери крови и боли потеряет. Расстегивай, – это он уже мне сказал.

Я расстегнул китель. На самом деле, повязка была в крови и струйки крови текли по груди и животу.

– Ах ты ж..! – вовремя остановился Федор Степанович. – Герой, туда тебя растуда. А ну, быстро его на койку и позовите из санчасти доктора.

Меня отнесли. Доктор шел долго, поэтому мои ребята из взвода потренировались в перевязке раненого, используя индивидуальную аптечку из боевого рюкзака под руководством майора Кима.

– Ну как дела, герой? – спросил Федор Степанович. – Болит?

– Чуть болит. Но это ничего. Товарищ майор, разрешите на завтрак? Есть очень хочется.

Как же они громко ржали, как табун некормленых жеребцов, выпуская из себя накопившуюся за эти дни тревогу. Хохот, начавшийся с майора, подхватили все ребята из взвода и, передавая из уст в уста мои слова, погнали волну хохота по всей казарме. Оказывается, к нам в казарму уже набился весь курс – кто-то стоял внутри расположения, кто-то на лестнице. В кубрик отделения пробился доктор, а за ним – полковник Семибояринов и полковник Гарин, следом – Вадим Матяш. Он подошел ко мне, пока доктор осматривал перевязанную рану. Остановился возле кровати и стал на колено. Все замолкли. Через несколько мгновений в кубрике отделения воцарилась едва ли не гробовая тишина, а по центральному проходу передавалось все дальше: «Тихо». В полной тишине Вадим заговорил:

– Я, Вадим Александрович Матяш, клянусь тебе, Воин и командир, что отдам за тебя всю кровь и жизнь, когда ты этого попросишь. Буду прикрывать тебе спину в любом бою. Ты для меня больше, чем брат. Клянусь выполнять твою команду, какой бы она ни была, а за каждую каплю твоей крови возьму в тысячу раз больше у врагов. Клянусь быть лучшим среди твоих воинов рядом с тобой и самым верным.

Он стоял на одном колене и ждал. Я встал с кровати. Поправил расстегнутый китель.

– Я, Воин Светлый Император, – само по себе вырвалось (оставалось только надеяться, что никто не заметит), – принимаю твою клятву, Вадим Александрович Матяш.

Вокруг стояла тишина, ничем не нарушаемая. И вдруг полковник Гарин громко и четко прокричал:

– Слава Воину! – сделал паузу и продолжил уверенно, – Светлому Императору!

В ответ казарма содрогнулась:

– Слава! Слава! Слава!

Я поднял Вадима с колен и обратился к майору Киму и полковнику Гарину:

– Разрешите, Вадим в третий взвод перейдет?

– Конечно, пусть переходит, – ответил Гарин. – Но больше в третьем взводе вакантных мест нет. А то сейчас все прибегут проситься.

– Товарищ полковник, так все же разрешите на завтрак. Есть хочется так, что руку себе готов отгрызть.

– Товарищ полковник, – прорезался голос у доктора, – у воспитанника осколочное ранение. Его необходимо срочно отправить в госпиталь, и я буду обязан срочно доложить по команде.

Я аж поперхнулся.

– Доктор, у этого воспитанника столько докторов, что ни один госпиталь ему не нужен, – вмешался начальник училища. – А доложить можно, но у меня в кабинете.

Я пошел в столовую с полковником Гариным, а все остальные ушли строиться. Все, с кем я сталкивался в училище, будь то офицер или воспитанник, старались показать мне свое отношение. А оно у всех было примерно одинаковое: «Только скажи, что делать». Это читалось почти во всех глазах. Пока я набивал живот, мы обсуждали, что необходимо сделать в рамках эксперимента с оружием.

– Вечером совещание по эксперименту. Там будут твои деды, их Семибояринов пригласил, и ты приходи – сказал Максим Егорович. – Поговорим. Нужно многое обсудить. Ты после завтрака куда?

– Хотел поработать в училище до вечера. И с учебным отделом, и с командирами рот и взводов. Сейчас дед Саша и дед Бо приедут.

До семнадцати мы с дедушками работали с командным составом училища. Потом раздался звонок от дяди Влада.

– Нас всех – тебя, меня и дедов – вызывают «на ковер» к Министру Обороны. В 20:00. Для тебя – парадная форма. Видно, ваша командировка и ее итоги дошли до первого лица. И о твоих геройствах очередных ему доложили. Сначала ругался, потом сказал, что политика политикой, а награждать все равно надо. Всех наградят. Принято решение наград не жалеть. Тем более, что перед руководством Чеченской Республики лицо сохранили. Всех интересует только одно: как ты умудрился еще и гранаты кинуть?

– Да на ходу, пока в кювет бежал и летел. Они уже с разогнутыми усами были.

– Ну ты и балбес, – резюмировал он. – Тебя бы отодрать ремнем, а не ордена с медалями вешать. Кстати, можешь начальника училища поздравить с присвоением генерал-майора. И твоему майору Киму возобновили старое представление на героя СССР. Оказывается, его подписали все, а присваивать номер и регистрировать Указ не стали, по представлению Государственного политического управления. Ну а сейчас на это плюнуть и растереть. Все. Жду. Из училища всех тоже на это время вызовут. Только не пойму – почему не в Кремле? Ну ладно…

В 19:15 мы с дедушками, Яной и Юлей были около Министерства Обороны. Подъехал дядя Влад, тоже в парадной форме, с командиром группы Спецназа, который был с нами на операции по освобождению пленных и уничтожению банды. По званию он был капитаном, а звали – Василий Петрович Светлов. В большом зале нам торжественно вручали награды и новые звания. Мне вручили в последнюю очередь среди военных, а потом уже гражданским. Капитану Светлову присвоили внеочередное звание майора и наградили орденом «Святого Георгия». Такие же ордена вручили мне, дедушкам, Яне и Юле, а бойцам спецназа и всем суворовцам, участвовавшим в этой операции, вручили медали «За отличие в охране государственной границы». Все было странно. Такие награды были предусмотрены за участие в боевых действиях по защите государственной границы. Дядя Влад объяснил, что банда состояла из иностранцев, вот и решили дать боевые награды, а точнее, особо не думали – дали то, что было на виду: за уничтожение незаконно пересекшей границу банды.

– Вообще, все довольны. Даже один генерал, намекая на Дудаева, а сейчас – чеченский руководитель. Все претензии он снял, когда посмотрел ваше видео, и остался полностью удовлетворен. Вы там кого-то, ему очень неприятного, устранили. Ну не вы, конечно, а по легенде бандиты. Потому и звездопад такой нешуточный. Даже я сподобился звездочку получить. С меня тоже причитается. Ну что, поехали праздновать?

Домой пригласили всех участников операции. Полковник, точнее, уже генерал-майор Семибояринов и герой СССР майор Ким были у нас в первый раз, как и майор Светлов. Сказать, что они были в шоке – не сказать ничего.

Приехал дядя Эдик с женой и привез жену дяди Влада. Наконец, появилась Велька. Вела она себя странно, хоть и села рядом со мной. Снова много пели. А майор Ким, оказывается, виртуозно играл на аккордеоне. Разошлись, как всегда, заполночь.

– Завтра в парадной форме, Растислав – сказал Семибояринов, прощаясь, – со всеми наградами. Будешь вручать боевые награды своим товарищам.

С Велькой разговор не клеился. Спросила, не сильно ли болят плечо и нога. Я ответил, что терпимо. Поздравила с наградой и собралась идти спать. А я и не стал настырничать. Лег и сразу заснул – выдохся совсем. Утром проснулся от пристального взгляда на меня. Аж подскочил. Велемира смотрела глубоким, отстраненным взглядом.

– Ты чего, Вель? – спросил я удивленно.

– Пыталась понять, любишь ли ты меня, и ничего не услышала. Я вообще почему-то больше не слышу твоих мыслей. Раньше я твои эмоции даже на расстоянии чувствовала, особенно сильные, а как пошла учиться к Белояре, не слышу. Я уже знаю, что мы все должны быть твоими женщинами. И детей от любви должны родить. И то, что ты не только мой, знаю, – из глаз Вельки потекли крупные слезы. – А принять этого не могу. Поняла, что Яна с Юлей вообще только от тебя энергию черпают и без этого могут развеяться во плоти, а простить им и тебе этого не могу. Что мне делать? – и заплакала уже навзрыд.

Я понимал, что нет таких слов, которые стоит сейчас говорить. И молчал.

– А тут еще и Новогодие скоро. Белояра тебе клятву даст, а она знаешь, какая красивая! Правда, боится тебя. Она тебя больше семисот лет ждала. Что же мне делать?

– Вель, думаю, тебе надо поговорить с дедушками. Я не знаю. Я сам как кутенок малый. Просто стараюсь делать все хорошо. И учусь. И буду еще долго учиться, чтобы хоть чуть понимать этот мир, людей и то, что происходит. Понимаешь меня? А в любви моей не сомневайся. Я в тебя влюбился сразу, как увидел. Без всяких магий и колдовства.

– Правда? – с надеждой спросила она.

– Честное Воинско-Императорское, – пошутил я. – Ну все, меня ждут сегодня серьезные дела, а вечером идем в театр или кино.

– Не-е-е, Расть. Вечером никуда не идем. Ты идешь домой, а я тебя дома жду с ужином. И только попробуй устать. Понял?

Конечно же, я все понял и пообещал вообще не устать.

В училище прибыл к восьми. В десять было назначено общее торжественное построение. Ко мне подошли братья Линскасы.

– Расть, чего все офицеры, на нас так хитро глядят, как будто нас особо негодяйская пакость ждет на построении? – спросил Петр.

– Думаю, что вас будут награждать чем-то, – честно ответил я. – Я не видел еще этих наград, но слышал вашу фамилию в Указе президента.

– А нас за что? – удивился Юрий. – Мы ж в самолете сухпай жевали да из иллюминаторов таращились на технику и милицию.

– Вот за то, что хмуро таращились, они и разбежались – сказал подошедший к нам майор Ким в парадной форме.

– Товарищ майор, – обалдело протянул Петр. – Вы тоже герой? И еще и два ордена Красной Звезды? Обалдеть!

Возле нас начали собираться ребята из взвода.

– Да, ребята. И именно потому, что я боевой офицер, я буду вас гонять на тактических, физических, огневых занятиях так, чтобы вы в реальном бою никаких шансов противнику убить вас не дали. Тут один лозунг: «Чем больше пота прольет ваш боец в мирной жизни, тем больше у него шансов не пролить свою кровь в бою». Все, митинг закончен. Вице-сержант Линскас, стройте взвод.

После построения все пошагали на учебу, а я переоделся и поехал в институт.

Вечером выдавали торжественно, по номерам, оружие. В кубриках появились оружейные шкафы, которые должны были запираться командирами отделений на ночь.

На следующий день все училище вышло на построение с пистолетами в кобуре в набедренном размещении, непривычно расположенной для офицеров, привыкших к кобуре на ремне. Карабин носился в положении за спину. В строю в положении на плечо. А на занятиях по тактике и огневой подготовке – как удобно. Каждый получал варианты ношения и подбирал под себя.

2.

Незаметно подошел Новый год. Воспитанники тридцатого числа разъехались на каникулы по домам. Амин с Анваром, Баширом и Гафуром на нашем самолете улетели домой, в том числе – похвастаться наградами. Амину нужно было принять работы у себя в доме, восстановленном после взрыва, и проверить предприятия в странах зоны Ближнего Востока. Он летел с аудиторами из Европейского и Российского офисов.

Мы решили праздновать Новый Год в загородном доме. Тетя Маша и дядя Кирилл пытались объяснить Адшиту, моему дворецкому, новогодние и рождественские традиции. Фахд уехал инкогнито в Лондон, а потом – в Женеву, но обещал прилететь вместе с Амином, к странному, по их мнению, празднику – Старому новому году.

К Рождеству обещали приехать ребята из моего взвода. После премии, которую получили за Чеченскую операцию от деда Саши, они стали богачами. Многие родители перезванивали майору Киму, чтобы убедиться, не ворованные ли деньги, и, когда узнавали, что нет, не знали, как их теперь тратить. А ведь многие ребята еще и копили деньги с зарплаты, которую получали на наших предприятиях как испытатели обмундирования и снаряжения. Автобус, который развозил всех местных по домам, а иногородних – в аэропорт, был забит подарками под потолок.

Велька, Яна, Юля и бывшие жрицы пропали в магазинах в поисках подарков. Я подарки выбрал. Для мужчин – раритетное оружие. И, как оказалось, дешевое в музеях, которые закрывались повсеместно. Воспитанникам из взвода уже были готовы гибкие клинки в красивых ножнах из яловой кожи, такие же были подготовлены для воев, пришедших с Агнием.

Девочкам я выбрал драгоценные подвески со знаком Рода, которые изготовили в лучшей ювелирной мастерской Вены, только с разными камнями и цветом металла. Тете Маше с дядей Кириллом купили четырехкомнатную квартиру рядом с нашим домом в Москве. А то дети с внуками, которые собирались к ним приехать в гости на Рождество, планировали жить в гостинице. Правда, дядя Кирилл ворчал, что не было печали, а теперь обставляй ее, обихаживай. Но мы все попросились к ним на новоселье, и они теперь мотались по Москве, чтобы успеть привести в порядок свою квартиру.

Девушки из моего обучающегося будущего боевого эскорта получили премию и отпуск до четырнадцатого января и рванули кто куда, в основном – заграницу, объясняя это желанием получить языковую практику и опыт общения с другими культурами.

А я готовился к принятию клятвы от Агния с его воинами и Белояры, которая так ни разу мне и не показалась. С Шалвой Антадзе встретиться у нас не получалось. Накопившиеся заботы забирали все свободное от учебы время. Хотя созванивались несколько раз. В тот день, когда он нас ждал, не смогли мы, нам вручали награды в Министерстве Обороны, а на другой день он был вынужден улететь в Тбилиси. Его отца положили в больницу.

Оказалось, Шалва – серьезный криминальный авторитет и не общался с отцом более двадцати лет. Но когда отец узнал, что Шалву с братом выкрали, переживал и в итоге слег в больницу. Общаясь по телефону, договорились, что увидимся, как только он вернется в Москву. Тот факт, что Шалва имеет прямое отношение к криминалу, меня не смущал, тем более что он занимался своеобразным бизнесом – управлял антикварным рынком, рынком драгоценностей, драгоценных металлов и камней во всем бывшем Советском Союзе, ну или почти во всем. По информации, собранной из разных источников, о нем отзывались как о верном и достойном человеке с друзьями и жестком, но справедливом к врагам.

Сэр Дункан Монтгомери улетел в Лондон, а потом – в США, за какими-то вещами, но к тридцать первому числу обещал обязательно вернуться. Кроме того, он был замечен в некой, впрочем, вполне взаимной симпатии к девушке Лизе, руководителю моего будущего боевого эскорта. Фамилия у нее была интересная, итальянская – Веккио.

На новогодний праздник мы пригласили майора Кима. Федор Степанович жил один в съемной квартире. Жена от него ушла, забрав детей, когда он полгода лежал в Ташкентском госпитале. Медперсонал говорил, что он останется в лучшем случае калекой. Узнав об этом, жена собрала и привезла его чемодан с вещами престарелой матери и, не сказав ни слова, ушла. Сейчас она жила с каким-то бывшим комсомольским вожаком среднего звена и считала себя успешной коммерсанткой с двумя точками на рынке и магазинчиком.

Федор Степанович страдал от невозможности встретиться с детьми, которые так и не соглашались признавать в каком-то чужом дяде отца. Он тайком бывал и в детском саду у дочки, и в школе у сына, долго разговаривал с ними. Мы хотели на праздник сделать ему подарок и уговорить его бывшую жену отпустить с ним детей. Ожидали сложностей, но, выслушав наше предложение, она сразу заявила:

– Отлично. Забирайте их на месяц, а я съезжу за границу, хоть отдохну. С вас тысяча долларов. Раз ездите на таких машинах – можете себе позволить заниматься благотворительностью. Моего бывшего ошпарыша небось тоже поддерживаете? Вот и перебьется пару месяцев без поддержки. Заодно и дети поймут, кто есть их бывший папаша, и прекратят ныть, а то папу им подавай! А человека, который их кормит и одевает, ни за кого не считают.

Мы с дедом Сашей переглянулись.

– Хорошо. Вы получите даже две тысячи за то, что отпустите детей к Федору Степановичу на два месяца. Согласны? Единственное, что необходимо, – ваша расписка в получении денег – нам же необходимо отчитываться, – поднадавил дед, впрочем, не очень рассчитывая на успех.

– За две тысячи я их к вам и на три месяца отпущу, – сообщила белобрысая мамашка.

– Хорошо, договорились. Мы заедем за детьми с Федором Степановичем к восемнадцати.

В назначенное время мы подъехали к подъезду, где жили дети майора. Он, по задумке, должен был подъехать чуть позже, когда будет написана расписка. Но зря переживали. Горящие наживой глаза этой тетки сразу говорили, что она уже тратит деньги, которые ей обещали.

Детишки стояли в какой-то дешевой аляпистой одежде с претензией на убогую, с черкизовского рынка, моду. Расписку она написала, даже не задумываясь. Причем по сути расписки она передавала детей даже не их отцу, а Морозову Александру Всеволодовичу и без указания срока. Выхватив у меня из рук деньги, она их профессионально пересчитала и, не подходя к детям, лишь помахав им, пошла в подъезд. Приехал майор Ким, на машине, которую купил на свою премию за чеченскую операцию.

Очень неплохое просторное «вольво» обошлось ему в большую часть премии, но радость приносила несравнимо более значимую. Дети рванули к нему. Перебивая друг друга, начали рассказывать, что мама их отпустила к нему на три месяца и они будут с ним жить это время. Федор Степанович растерянно и счастливо улыбался. Дед Саша подошел к нему и, похлопав по плечу, сказал:

– Ты не переживай, Федь. Места у нас в загородном доме много, а после праздников займемся твоей квартирой и всем остальным. Ты же наставником у ближников Растислава работаешь, а это уже само по себе много значит.

В таких хлопотах я и не заметил, как пришел Новый год. Мы сидели за п-образным столом и слушали выступление президента. Октябрьское событие как-то прошло мимо нас. В то время мы занимались более важными для нас делами. Я думал про себя, про свои достижения, неясные, но масштабные планы, множество пробелов в знаниях и умениях, и еще много о чем. Думал о родителях, от которых получил через дядю Влада сегодня письмо в пять строчек. Думал о своей взбалмошной и любимой всем сердцем сестре Ирке, которой за столом не было. Она праздновала Новый год со своими однокурсниками и снова была в кого-то влюблена. Я вообще ее толком и не видел после прилета с Ближнего Востока. Она появлялась, стараясь со мной не разговаривать, брала какие-то необходимые вещи и снова уезжала в общежитие первого Московского медицинского института, где получила комнату, и с помощью дяди Кирилла ее отремонтировала. Перед Новым годом я все же решил с ней поговорить и попросил охрану на входе предупредить меня, когда она появится.

От машины, а тем более от охраны она категорически отказывалась. Всегда отговариваясь тем, что ей некуда ездить и что это только лишняя морока со стоянкой возле института, а уж с охраной и вовсе глупо.

– Еще украдут и машину, и охрану твою, а я отвечай потом, – заявила.

Ну а мне не до того было во время этих разговоров – я как раз в Вельку влюбился.

Услышав, что она пришла, я выскочил в холл и уговорил уделить мне несколько минут, чтобы обсудить то, что происходит. Ну нет бы мне, дурню, привести ее домой, на кухню, попить чая, поговорить. Нет, притащил в кабинет. Она села на стул. Положила какие-то слишком белые кисти рук на колени и посмотрела на меня таким взглядом, что мне стало нехорошо. Взгляд без чувств. Так смотрят посторонние люди.

– Слушаю тебя, Расть. Ты что хотел сказать? Ты на руки смотришь. Белые. Это они такие от моющих средств. Тебя, говорят, ранили куда-то? Сильно?

– Не сильно, Ир. Ты куда пропала?

– Учусь. В Склифе подрабатывать стала. Поспать времени нет. Не то что по гостям ходить, – тихо, спокойно, уверенно, как не моя сестра, ответила она.

– Тут твой дом, Ир. Какие гости то? – возмутился я.

– Нет, Расть. У меня здесь дома нет. Может, только для тебя. Но ты весь в великих делах. Спасаешь кого-то, убиваешь кого-то…

Я обиделся и прекратил разговор. Позвал на праздники в загородный дом. И получил ответ, который знал заранее.

– А зачем? Кому я там нужна? Посидеть и послушать, какой ты великий? Я и так наизусть знаю все, что будут говорить. Ты, может, и станешь великим, но до тех пор, пока ты не станешь Человеком, величие тебя будет только разрушать. А я врач. Я людей от беды спасать хочу, а не помогать тебе их убивать. Да и подарки твои интересны, пока в новинку. Ты мне, если хочешь что-то подарить, лучше подари новый хирургический набор, а всякие камушки дари своим жрицам. Они это оценят.

Я молчал. Было больно и обидно.

– Ну что же, – через паузу справился с поднимающейся волной гнева от неблагодарности, – конечно, я подарю тебе то, что ты просишь. С наступающим тебя, сестра.

– Я ничего у тебя, брат, не прошу, – четко проговорила она, – просто попросила не дарить мне ненужные побрякушки. Лучше эти деньги в детский дом отдай или нищим. Они вон от морозов каждый день умирают, от того, что их не могут согреть дома. Денег нет. Ты из окна своих крутых авто этого не увидишь, – зло бросила она.

Вот я и сидел во главе стола, наблюдал за всеми, кто сидел вокруг, и думал о ее словах. Хирургический набор я так и не купил. Закрутился и забыл. И от этого было тошно.

– Расть. Что случилось? – спросила шепотом Велька. – Все веселятся, а ты какой молчун. В час артисты приедут. Представление будет. А с рассветом Агний с воями придут. Клятву будут тебе приносить. И Белояра тоже.

– Значит, время еще есть. Пусть веселятся все. Я хочу к твоим дедуле с бабулей съездить. Ты как?

– Я с удовольствием. Но как-то это нехорошо по отношению ко всем гостям. Тебе сюрпризы все готовили. Тебя все боготворят. Кого ни послушай – все разговоры о тебе. Люди тебе верят. Не подрывай это доверие, ты для них опорой стал. А к дедуле с бабулей можно и завтра вечером съездить.

Праздник шел своим чередом. Какие-то артисты выступали, пели, танцевали. Я их не замечал. Думал о словах Иры. Вот она скоро станет врачом. Будет лечить людей, спасать их от смерти и боли. А я? Спас я людей в три раза меньше, чем убил. Это хорошо или плохо? Да, они были негодяями, мошенниками, маньяками, убийцами. Но статистика – дело сухое… Количество убитых в разы больше, чем спасенных. Точка. Где же тогда правда? В чем правда? Конечно, просто сказать самому себе: я Воин. Но тогда где светлость в этом? Кто придумал, что умение уничтожать и оставаться в живых – это светлое правило? Ты же все равно убил. Ты просто умеешь это делать хорошо, лучше, чем тот, кого убил.

В этих мыслях я и просидел до конца праздника, отвечая односложно на все поздравления. Механически улыбался на слова благодарности за подарки и благодарил в ответ. В три часа ночи должен был быть большой праздничный фейерверк с театрализованным представлением. Я не пошел. Вместо этого взял большую чашку черешневого компота и ушел в каминную комнату. Сел в глубокое кожаное кресло и смотрел на огонь, думая, пытаясь найти ответы на вопросы, которые перед собой поставил.

Мы с Ирой любили в детстве пить черешневый компот из трехлитровой банки, а потом вылавливать из нее ягоды длинной деревянной ложкой. Что ж это за загадка от сестры Ирки? Что в ее понимании – быть Человеком? В камине тихо потрескивали дрова. Мое уединение неожиданно нарушил звонкий девчоночий голосок:

– Дядь, вам плохо? Вы так хмуритесь, как будто у вас что-то болит.

Я аж подпрыгнул, так нервы были напряжены, до звона. В дверях стояла девочка. Я ее знал. Это была приемная дочка Якова Дмитриевича, который теперь работал у нас на предприятиях, отвечая за имущественный фонд. Софья. О ее трагической судьбе он рассказывал нам с Яной, когда мы только прилетели в Москву. Казалось, это было сто лет назад, а ведь прошло всего ничего.

– А я пришла спрятаться. Тут выстрелов не слышно? Я их боюсь еще с того времени, как маму и папу убили. А вы тоже спрятались от выстрелов? – спросила она, закрывая дверь в каминную.

– Нет, Софья. Я не боюсь. Просто я тут на огонь смотрю и компот пью. Хочешь?

Она внимательно посмотрела мне в глаза.

– Вы обманываете? Мой новый папа тоже так смотрит, когда вспоминает о чем-то плохом. А я ему всегда глажу руку и рассказываю, что мне говорила мама, когда я чего-то боялась или мне было плохо. Знаете что?

– Что, Софья? – с комом в горле спросил я.

Она подошла ко мне, взяла мою руку в свои маленькие ладошки и, поглаживая, видимо, копируя интонации покойной мамы, сказала:

– Когда плохо, нужно делать людям добро, много добра, и сразу станет легче. Вы попробуйте, вдруг и вам поможет. Я вот, – продолжила она, поглаживая мою руку, – когда мне плохо, спускаюсь на первый этаж к Ваське. Это у нас в доме семья живет, а у них самый младший сын – Васька. И несу ему конфету, или колбасу, или еще что-нибудь. Он, правда, никогда сам не ест, чуть откусит и маме несет. Так мне это всегда помогает.