Текст книги "Эрос & Танатос"

Учкудуком народ метко нарек огромный пустырь в Изумрудном, на котором располагались сразу три пивных ларька. Аналогия с популярной тогда песней «Учкудук – три колодца» была очевидна.

Пока «допилили» до Изумрудного на трамвае, солнце уже начало склоняться к горизонту. Конечная остановка, так называемое трамвайное кольцо, располагалась в непосредственной близости к «Учкудуку». От остановки казалось, что на пустыре поселился дракон с тремя головами. Одноглазые головы – ларьки – оставались неподвижными, зато шеи, отходящие от этих голов и соединяющиеся в аморфное тело, находились в постоянном движении. Они то сужались, то расширялись, а иногда по ним прокатывались волны. И весь этот клубящийся ужас мог навести уныние на кого угодно – но только не на нашу троицу. Движение означало, что пиво есть. Это было главным. Как до него добраться – вопрос второстепенный. Парни подошли ближе, выбирая драконову шею послабее. Жаждущие не на жизнь, а на смерть бились в плотном потоке, чтобы пробраться к окошку ларька. Счастливчики, уже заполучившие заветный напиток, пытались выбраться обратно с полными трехлитровыми банками или раздутыми полиэтиленовыми пакетами в руках. Часто это оказывалось гораздо труднее, чем добраться до бойницы. Многие вырывались из толпы с уже полупустой тарой или ошметками пакетов в руках. Трагедии у «Учкудука» разыгрывались похлеще шекспировских.

Ребята запаслись десятилитровыми канистрами. По одной на каждого. Возможно, тридцать литров пива на шестерых, половина из которых девушки, показались бы кому-то чрезмерным количеством, однако из-за пары банок не стоило и биться. Кроме того, тридцать литров бы и не вышло, так как пиво – напиток очень пенный. При быстром наливе из крана пена составляла как минимум треть объема. Окошко ларька, конечно, украшала глумливая табличка «Дождитесь отстоя пены и требуйте долива», но смельчаков не находилось. В то время на пене делали нешуточные состояния.

Поразмыслив, Марик скомандовал:

– За мной!

Зайдя за один из ларьков сзади, он поведал план:

– Я влезу наверх. Эрик, ты самый крепкий, пробивайся с деньгами к окошку. Я подам тебе сверху канистры, одну за другой, потом заберу полные.

Бабушка Марика, Юдифь Соломоновна, в таких случаях говорила: «Гениальный человек гениален во всем!» Впрочем, вряд ли бы она была в восторге, знай, где применяет свою гениальность ее беспутный внук.

Марик, не мешкая, взобрался наверх и тут же распластался там, чтобы не привлекать внимания и не провалиться ненароком внутрь через тонкую крышу. Арсений остался сзади, приготовившись принимать полные канистры.

Эрик еще раз оглядел толпу, выбирая слабые места, и ринулся вперед, сжав деньги в кулаке. Армия научила его выживать в любых условиях, придала жесткости и наглости, совсем не присущих интеллигентному юноше, каким он был до попадания в ее жернова. Не особо торопясь, но упорно и решительно двигался он в толпе, пытаясь чуть опередить остальных претендентов. В какой-то момент рядом с ним остервенелая толпа особенно сильно сдавила худосочного мужичка, выбирающегося с полным мешком пива. Тот хрюкнул и выпустил его из рук. Все содержимое плохо завязанного мешка (кто же даст его завязать как следует в такой давке) хлынуло на самого несчастного и оказавшихся рядом с ним в толпе. Эрика тоже слегка окатило, но он только воспользовался секундным замешательством окружающих, чтобы продвинуться дальше. Пару-тройку раз ему все же прилетало пеной из банок, которые несли незакрытыми, держа для надежности всей кистью за край горловины.

Наконец ему удалось пристроиться в хвост отмороженной ватаги, прущей клином и нагло расталкивающей всех, кто попадался. Когда те пробились к бойнице и начали выбирать пиво, Эрик аккуратно внедрился внутрь, даже помог передать пару пакетов с пивом, а в тот самый момент, когда они отхлынули с добычей, сделал последний рывок и мертвой хваткой вцепился в решетку бойницы. Марик, зорко следивший за событиями, уже подавал сверху канистры. Эрик опять мысленно поблагодарил армию. Он всегда отличался хорошим ростом, но в юности был крайне худощав. В армии он не только хорошо отъелся, но и обзавелся внушительными мышцами. Обязательные нормы на турнике и занятия в импровизированной «качалке» не прошли даром. Эрик отражал широкой спиной и локтями накатывающие людские волны до тех пор, пока не передал последнюю канистру друзьям. Выбираться действительно оказалось труднее: основной вектор движения толпы был направлен в сторону бойницы, причем с боков лезли не менее настойчиво. Пробиваться в одиночку приходилось «против шерсти». Кроме того, после выполнения основной миссии пришла расслабленность. Поняв, что уже долго барахтается на одном месте, Эрик, рискуя нарваться на настоящую драку, выставил локти и пошел напролом – лишь так удалось вырваться. Марик с Арсением уже поджидали его с лучезарными улыбками.

– Боец! Ничего не скажешь! – подбодрил его Марик. – Не зря мы на тебя поставили.

– Ну вас! Я в пиве с головы до ног, – устало ответил Эрик. – И напился, и искупался!

– Поехали быстрее, скоро уже девчонки подъедут, – начал торопить Арсений. – Весь день на это угрохали!

Кира возвращалась на трамвае домой. Она ездила в транс агентство за билетами – на следующий день они с Аленой улетали в Симферополь на преддипломную практику. Эту поездку на две недели им устроил молодой декан факультета Всеволод Евгеньевич, которого за глаза все называли просто Сева и который уж очень неровно дышал к Алене. Кира подозревала, что между ними уже что-то было, но Алена не признавалась – только отводила глаза. Какими правдами и неправдами Сева выбил им эту практику, Кира не представляла: всех отправляли в местный «Гражданстрой», а их направили в проектный институт в Севастополе. Конечно, дорога была непростой: самолетом до Симферополя, дальше на перекладных, да и не сезон, чтобы купаться. Но море…

Выйдя на конечной, Кира пошла пешком. Можно было пару остановок проехать на автобусе, но погода стояла чудесная, начало весны. Неприязненно глядя на огромную толпу, бьющуюся за пивом на пустыре, Кира думала про себя: «Как можно дойти до такого? Потерять все человеческое из-за какого-то пива?» То, что эти люди были унижены и теряли человеческий облик не по своей вине, не приходило ей в голову.

Кира прибавила шаг. Нужно было собрать вещи до прихода Алены. Они договорились, что Алена зайдет к ней после института, где торчала у Севы, и они вместе поедут к Алене домой. Вылетали они в шесть утра, и мало того, что из Изумрудного до аэропорта пришлось бы добираться с двумя пересадками, дежурные автобусы в такую рань ходили очень редко, а стоившее запредельных денег такси можно было еще и не поймать. Одним словом, был риск вообще не попасть на рейс, если не отправиться в аэропорт с вечера и не просидеть там всю ночь. Алена же жила в южной части, и остановка круглосуточного экспресса в аэропорт находилась прямо напротив ее дома. Квартира досталась Алене в наследство от бабушки: жила она в ней одна, отдельно от родителей. Девчонки собирались посидеть вечером вдвоем, отметить отъезд, а утром спокойно уехать на экспрессе.

Когда Алена позвонила в дверь, Кира была уже полностью готова. Алена критически оглядела огромную дорожную сумку Киры, взвесила ее в руке.

– Ты чего туда набрала? Как мы ее до меня-то допрем?

Кира удивилась:

– Как чего? Там кроме одежды книжки еще. Мы же работать едем.

Алена покачала головой.

– Ладно, придумаем что-нибудь.

Уже в трамвае Эрик понял, что облили его изрядно. Особенно досталось белоснежному шарфу. Хоть выжимай.

– Парни, я забегу домой переодеться, буквально на пять минут. Так бы наплевать, но девушки же будут.

Эрик выскочил на своей остановке и помчался домой. Уже темнело; время вечеринки стремительно приближалось.

Вприпрыжку одолев все лестничные пролеты, он буквально взлетел на свой этаж. На счастье, родителей дома не оказалось. Не теряя времени, Эрик быстро развесил промокшую одежду по батареям и пошел умываться. Можно было бы принять душ, но это заняло бы уйму времени. «У Арсения помоюсь, – подумал Эрик. – Если до постели дойдет». От этой мысли появились «бабочки в животе», и он засобирался еще быстрее.

Когда Эрик, уже одетый, выходил в коридор, бешено затрезвонил звонок входной двери. На пороге стоял улыбающийся Кама.

– Привет, братан! Здорово, что я тебя застал!

Он повел носом:

– Ты хлеб, что ли, печешь?

По квартире действительно распространялся изумительный запах свежего хлеба. В те благословенные времена пиво варили исключительно из натуральных ингредиентов.

– Нет, пивом облился. Одежду сушу. Застал ты меня чудом, я на пять минут забежал переодеться. Извини, брат, спешу!

– Слушай, Эрик! Ты мне очень нужен! Выручай, друг! Считай, вопрос жизни и смерти. – Кама выглядел серьезным.

– Что опять случилось? – забеспокоился Эрик.

– Я «бомблю» сегодня на отцовской машине, деньги нужны. Так вот, подобрал двух девчонок в Изумрудном. В центр везу. Одна, Алена, – не поверишь! С первого взгляда! На дорогу не смотрю, только на нее. Они завтра утром улетают, так я пообещал их бесплатно в аэропорт отвезти. Ну, и в гости к Алене напросился.

– А я при чем? – удивился Эрик.

– Да там подруга у нее, Кира, кажется. Не нравится ей эта идея. Волком на меня смотрит! Ты мне нужен как воздух! Для компании. Заболтай ее, отвлеки от нас. Ну, честно скажу: тебе там наверняка не выгорит ничего, правильная она какая-то, строгая. Но ради меня. Как друга прошу! Брат, на тебя вся надежда!

– А без меня прям никак? – поморщился Эрик.

– Нет, брат! Я даже не знаю, о чем разговаривать-то с ними, все байки уже стравил. Они типа институт заканчивают, интеллигентки.

– Давай я сейчас к Арсению съезжу, посмотрю там, как и что. Потом объясню Сене, что отъехать надо, подскочу к этой Алене и посижу немного с вами. Попытаюсь этой подруге на уши присесть, пока ты свои шуры-муры крутишь.

– Какой «потом»? Сейчас надо, брат! Они внизу в машине ждут.

– Как в машине? Ты что, до сих пор их катаешь?

– Ну да. По дороге уговорил к тебе заехать. Видишь, как удачно застал. Сейчас надо ехать, а то потом соскочат с темы, точно тебе говорю. Кира эта переубедит Аленку, точно всю «малину» мне испортит. Я сейчас с тобой тут тру, а сам переживаю, что они вдвоем в машине остались. Она ей точно в уши дует всякую дрянь про меня. Пошли быстрей!

Эрику ничего не осталось, кроме как идти за Камой. Он все равно уже выходил из квартиры – сослаться было не на что. Такого поворота он совсем не ожидал. Битва при Учкудуке вымотала его и физически, и эмоционально. И так весь день на ногах в поисках этого чертова пива! Эрик думал упасть у Сеньки на диван и тихо сидеть, потягивая пивко. С развлечением девушек эти два молодца вполне справились бы и без него, а там в уютной обстановке и пары сами бы собой определились. Но роль пассивного наблюдателя сегодня ему явно не светила. Предстояло вертеться на пупе, развлекая неведомую Киру, пока Кама под шумок прокручивает свои амурные дела. «Да еще мотаться туда-сюда!» – сокрушался Эрик.

– Эрик, а бухла у тебя никакого нет? – остановился вдруг посреди лестницы Кама.

– Только пиво. Мы же тридцать литров взяли. У Сеньки все.

– Так это же супер, братан! Поехали, заберем твою долю. И голову ломать не надо.

– Как-то это… – замялся Эрик.

– Нормально все! Вы же скинулись, вместе брали. Треть твоя. Ты же только свою долю забираешь, их не «обсосешь».

«Только как я потом туда вернусь, если сейчас заберу свою канистру и сольюсь с вечеринки?» – подумал Эрик, но вслух говорить не стал.

Машина стояла прямо перед подъездом. На переднем сиденье нетерпеливо ерзала яркая блондинка с красивым кукольным личиком и совершенно бесстыжим взглядом. Эрик мысленно присвистнул. «Ну и попал ты, Кама!» Машина у Камы была двухдверная. Чтобы пропустить Эрика назад, девушке пришлось выйти. Фигура у нее тоже оказалась потрясающая – Каму можно было понять. Быстро протискиваясь на задний диван, Эрик не сумел толком разглядеть свою соседку, только заметил черное пальто и шапку а-ля Барбара Брыльска в «С легким паром!». Оказавшись рядом, он пытался наблюдать за ней краем глаза – откровенно пялиться казалось неудобным. Эрику стало стыдно и за себя, и за Каму, но, как говорится: «Назвался груздем…»

– Девчонки, все хорошо! Сейчас еще в одно место заскочим за пивом, и я домчу вас с ветерком, – бодро затараторил Кама. – Кстати, Эрик, знакомься с девушками: Алена и Кира.

Кира бросила короткий и, как показалось Эрику, неприязненный взгляд в его сторону, после чего с укором сказала:

– Доехали быстро на «частнике»!

– Да ладно тебе, никуда не опаздываем, – отозвалась Алена.

– Эрос, – вдруг громко представился Эрик.

Алена развернулась всем телом и заинтересованно уставилась на Эрика в упор, а затем медленно взмахнула ресницами и томно прошептала:

– Звучит очень эротично!

Кира, наконец, повернулась к нему, посмотрела открыто и, кажется, немного удивленно. В тот момент Эрик понял, что влип уже не Кама, а он. Что он поедет в этой машине куда угодно, только бы рядом была она. Впрочем, Кира тут же снова отвернулась, все видом показывая, что не собиралас поддерживать беседу.

Когда подъехали к дому Арсения, Эрик начал мяться.

– Может, ну его, это пиво? Неудобно вот так вламываться и демонстративно забирать канистру, – начал он.

– Я с тобой пойду, – вдруг заявила Алена, почувствовав его нерешительность. – Давай быстрее, полдня уже катаемся!

– Ну, пошли, – согласился Эрик.

В тот момент ему требовалась поддержка, и мысль пойти вдвоем показалась ему удачной.

Открывший им дверь Арсений удивленно вскинул брови.

– Это Алена, – представил девушку Эрик.

Они прошли через длинный коридор в гостиную. Здесь Алена представилась всем сама:

– Здрасьте! Я Алена!

Последовала тягостная немая сцена, которую она сама же и прервала.

– Ну, что у вас так тихо? Болеет кто?

Шутку, похоже, не оценили.

– Сень, поговорить надо, пошли на кухню, – потянул Эрик Арсения за рукав.

В коридоре Арсений перешел на громкий шепот:

– Сдурел? Ты какого это сюда притащил? Договорились же, нормальные девчонки, три на три. А она зачем?

– Да не со мной она, с Камой. Это он все замутил, – начал оправдываться Эрик. – Такая ситуация, помочь ему надо… Я канистру свою заберу и свалю, ладно?

Глаза Арсения за толстыми линзами стали как у телескопа в аквариуме.

– Заберешь свою канистру и свалишь? – переспросил он. – Ах, Кама! Знаешь что, Эрик? Пошел ты со своим Камой и со своей канистрой!

Все рушилось.

Эрик потихоньку вытащил канистру в прихожую и вернулся за Аленой. Та к тому моменту успела схватить со столика невесть откуда взявшийся там томик Мольера, перелистнуть несколько страниц и надменно заявить:

– Ах, это перевод Лозинского! Очень слабо! Мольера можно читать только в переводе Донского.

Ответить никто не решился.

– Молчу. Но не могу не думать про себя[6]6
  «Тартюф, или Обманщик» (1664) Ж. Мольера в переводе М. Донского (прим. ред.).


[Закрыть]… – добавила Алена в звенящей тишине.

Девушки с инфака находились в глубочайшем ступоре и не смогли проронить ни слова. Арсений кипел от возмущения. Веселился один лишь Марик. Он, трясясь от беззвучного смеха на диване, незаметно от всех показал Эрику большой палец и закатил глаза, выражая восторг. Эрик, в свою очередь, также жестами пытался изобразить отрицание и свою полную непричастность к происходящему.

– Смурные какие-то у тебя друзья, – выдала Алена Эрику уже на лестнице.

– Нормальные они. Просто не ожидали, что я так вот уйду, – ответил Эрик.

Алена вдруг резко остановилась, и Эрик едва на нее не налетел. Она повернулась к нему и оказалась совсем рядом – Эрик почувствовал прикосновение ее груди.

– Эрос, послушай, – начала Алена.

Она медленно подняла на него глаза. Взгляд казался затуманенным.

«Этого только не хватало!» – похолодел Эрик.

– Пошли быстрее, там Кама ждет, – выдавил он из себя и скорее посыпался вниз по лестнице.

Кама прыгал вокруг машины с сигаретой в зубах. На улице заметно похолодало, поднявшийся ветер гнал по двору поземку.

– О, пивко! Классно! Все ровно?

– Да, – пробурчал Эрик.

По дороге Алена весело рассказывала про ошалевших девочек, немую сцену и злобного хозяина квартиры.

– А этот кудрявый ничего, веселый, – вспомнила она про Марика.

Квартира у Алены действительно оказалась в самом центре. Очень уютная, неплохо обставленная. Только однокомнатная.

Выпивать сели по советской традиции на кухне. Кира первое время больше молчала, но, постепенно приглядываясь к Эрику, стала раскрываться и, кажется, даже повеселела.

Кама, подвыпив, вошел в раж и выдал весь свой доступный репертуар. Алена тоже оказалась не из молчаливых. Эрик с Кирой слушали, лишь изредка участвуя в разговоре. Ближе к полуночи Кама с Аленой из кухни исчезли: сначала Алена пошла что-то проверить, потом Кама отправился покурить. В результате никто не вернулся. Через какое-то время появилась уже переодевшаяся в халат Алена, несущая с собой матрас.

– Если стулья сдвинете, матрас на полу поместится, – сказала она, зевая. – Вот подушка, белье, разберетесь сами.

И вышла, плотно закрыв дверь.

Оставшись, наконец, вдвоем, они почувствовали свободу. Исчезла неловкость, сковывавшая их во время совместного застолья. Они могли говорить откровенно, без оглядки на посторонних слушателей. Могли смотреть друг на друга, не боясь, что кто-то перехватит взгляд. Проговорили до самого утра. Болтали ни о чем и обо всем на свете, все больше узнавая друг о друге. Никто им не мешал – только Алена заглянула раз под утро, когда они сильно расшумелись.

Кира рассказывала про будущую практику, а Эрик сокрушался, что ни разу не был в Крыму, хотя корни его оттуда и там полно всевозможной родни. Семья его была из крымских греков, появившихся на полуострове еще при Екатерине II.

– В Крыму ни разу не был, представляешь? А на море всего один раз в жизни. И то зимой, проездом, – жаловался Эрик.

Он взялся рассказывать про школьную поездку в Армению. Кира хохотала, не сдерживаясь, искренне и очень заразительно. Когда она смеялась, Эрику казалось, что в щелочках ее глаз сверкают искры.

– Вы чего, время – четыре ночи! Ладно мы, соседей всех перебудите, – просунула в дверь заспанное лицо Алена.

– Все-все! Мы тихо! – давясь от смеха, пообещала Кира.

В половине пятого в соседней комнате зазвенел будильник. Хлопнула дверь в ванную комнату. Алена стояла на пороге кухни и удивленно качала головой. Эрик только теперь вернулся в реальность и понял, что всю ночь просидел на неудобном табурете. Навалилась накопившаяся почти за сутки усталость, – может быть, поэтому он не поехал в аэропорт. Или потому что не хотел разрушать поездкой в компании сложившуюся иллюзию приватности в отношениях с Кирой. Показалось правильным прощаться с ней после того, как они вместе провели целую ночь.

Эрик думал о ней, глядя на удаляющуюся белую «восьмерку». На улице стало ощутимо морознее, чем днем ранее. Зима не хотела сдавать позиции. Дул невыносимо холодный ветер, а с неба сыпались мелкие снежинки, похожие на пенопластовые шарики. Эрик брел на остановку. После особенно злобного порыва ветра его уколола мысль: «Если бы Кама не застал меня в эти пять минут, я лежал бы сейчас в тепле на Сенькином диване. А рядом, с высокой долей вероятности, разнеженная голая девица. И вместо этого я с затекшей спиной в полшестого утра тащусь на остановку в тонком демисезонном пальто…» Но ее тут же вытеснила другая, от которой его бросило в жар: «И я бы никогда не познакомился с такой девушкой!»

Через две недели Эрик стоял в аэропорту с дурацким букетом из желтых цветов и встречал рейс из Симферополя.

Кира заметила его издалека и пошла к нему наперекор основному потоку пассажиров, то и дело на кого-то натыкаясь. Подошла буквально вплотную, остановилась и посмотрела в глаза. Прямо, открыто. Тяжелая сумка выскользнула из рук прямо на грязный пол. Эрик взял ее озябшие ладошки и прижал их губам, в ответ на что Кира смущенно прошептала: «Эрик!» И вдруг сама коротко поцеловала его в губы. Так случился их первый поцелуй.

Сзади подошла Алена.

– Кама с тобой? – спросила она, оглядываясь.

– Нет, у него с родственниками что-то, не смог приехать.

Кама третий день пребывал в очередном запое.

– Тогда я на такси, в аэропорту всегда есть свободные машины. Поедете со мной? – спросила Алена.

Эрик замялся: денег на такси у него не было. Признаться в этом казалось стыдным, а ехать за счет девушек – еще хуже. Кроме того, ему хотелось остаться с Кирой наедине.

Кира, посмотрев на него, решительно сказала:

– Нет, мы на автобусе.

Эрик схватил ее сумку, вручил, наконец, букет, и они двинулись через площадь к остановке. Теперь он разглядывал Киру, не стесняясь.

Пушистая шапка, хоть и была уже не совсем по погоде, очень ей шла. В обрамлении беспрестанно колышущихся на ветру ворсинок лицо ее казалось еще изящнее, а в зеленых глазах полыхали веселые искорки. Кира шла легкой, очень женственной походкой, забавно цокая каблучками по асфальту, только появившемуся в больших проталинах.

Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто[7]7
  «Мастер и Маргарита» (1967), М. А. Булгаков (прим. ред.).


[Закрыть].

«Надо было купить розы, – подумал Эрик. – Кажется, она говорила, что любит розы, а я забыл, вот балда!»

Впрочем, на розы денег бы не хватило. Разве что на одну.

С экспресса пришлось пересесть на троллейбус до Изумрудного, но Эрик не замечал ни толкотни в транспорте, ни тяжести Кириной сумки. Всю дорогу он пытался заглянуть в ее оливковые глаза. Нес какую-то чушь, пытаясь вызвать улыбку девушки, а лучше смех, чтобы чувственный рот приоткрылся, обнажая ровные мелкие зубы, а в глазах заплясали искорки – Эрик смотрел на это чудо, не отрываясь. Автобус нещадно трясло, и Кира время от времени оказывалась совсем близко, а то и вовсе налетала на него, почти касаясь щекой. В конце концов, чтобы не так качало, она сама приобняла его свободной рукой за талию, потому что обе его руки оказались заняты. В одной он держал ее сумку, а второй вцепился в поручень, пытаясь удержать равновесие.

Около подъезда Эрик, напугавшись, что им придется расстаться, начал лепетать скороговоркой что-то о том, что Кира, конечно, устала с дороги, но вечером… Кира, как в аэропорту, подошла к нему вплотную, посмотрела прямо в глаза и еле слышно сказала:

– Поднимайся, родители на работе.

Они бросились друг к другу, едва войдя в квартиру. Сумка, шапки, верхняя одежда – все полетело на пол. Очнулись оба уже в постели, когда все закончилось. Кира выглядела смущенной и прятала лицо на груди у Эрика. Он же был счастлив настолько, насколько может быть счастлив человек, который добился главного успеха в своей жизни. Покорил самую высокую вершину, выиграл самый важный матч, добился женщины, о которой мечтал.

Они не скоро сумели оторваться друг от друга и вернуться в реальность. Эрик не мог насмотреться на лежащую рядом девушку, не мог нацеловаться, не мог надышаться ею. На улице стало уже смеркаться, когда Кира вдруг подскочила: «Который час? Сейчас же родители вернутся!» Они впопыхах оделись и распрощались, договорившись встретиться на следующий день.

Эрик еще долго не приходил в себя, а потому, выйдя из подъезда, он в полной прострации направился куда-то вверх по улице. Мысли путались, по лицу блуждала глупая улыбка. В его жизни уже были девушки, случилась даже любовь, казавшаяся настоящей, но так и не реализованная в силу разных причин, а потому полузабытая, спрятанная в самый дальний уголок сознания. Но такого он еще не ощущал.

Больше всего Эрик боялся, что после близости с Кирой в нем что-то изменится, что происходило в подавляющем большинстве случаев, если не всегда. Он мог быть серьезно увлечен девушкой, пылать к ней нешуточной страстью, мог даже совершать безумства, на которые способен только влюбленный человек, но все это было «до». После первой же близости с Эрика будто слетало наваждение. Девушка становилась совершенно ему безразлична, а отношения – тягостны. Причем происходила эта метаморфоза в первые же секунды после пика близости. То есть минуту назад он говорил: «Милая, какое же это счастье!» А после уже думал: «Зачем я здесь? Что я делаю? Надо валить!» Когда подобное происходило со случайными знакомыми, Эрик немедленно «сливался», не испытывая даже угрызений совести, и не помнил об этом уже на следующий день. Если девушка была ему хоть чем-то дорога или казалось стыдным ее обидеть, Эрик заставлял себя проявить уважение и делал вид, что все хорошо, но отношения все равно становились пыткой и вскоре заканчивались.

В этом, вероятно, крылась одна из главных проблем в отношениях между мужчиной и женщиной. Для женщин после первой близости отношения только начинались, а для большинства мужчин – заканчивались. По крайней мере, в эмоциональном плане. Мужчина полигамен по своей природе. Ему изначально определена роль «осеменителя»: сделал дело – побежал дальше. Конечно, такое жизненное кредо современное общество устраивать не может, ведь как для полноценного воспроизводства рабочей силы, так и для осуществления контроля за этим воспроизводством выгодна лишь крепкая семейная ячейка. Соответственно, нормы общественной морали всячески осуждали безответственную полигамию. Правильно воспитанный в рамках морали, навязанной ему обществом, человек после этого должен жениться. А еще правильнее, перейти к этому только после свадьбы. В результате искренне симпатизирующие, а чаще даже пылающие страстью девственники после первой брачной ночи оказывались чужими людьми и либо вскоре разводились, либо мучились всю оставшуюся жизнь. Впрочем, случались и счастливые исходы.

Самое страшное заключалось в том, что до близости предсказать последствия Эрик не мог. Очень часто увлекался он вполне искренне – тем тяжелее становилось «похмелье». Эрик же не был бездушным негодяем! Его терзала совесть. Только что здесь поделаешь? Невозможно заставить себя любить.

То, что Кира ему дорога и необходима, Эрик понял еще до встречи в аэропорту. Две недели он думал только о ней, и мысли эти были нежны и трепетны. Если бы после первой близости с ним случилась обычная перемена, сам он, вероятно, ее бы пережил. Но как можно было обидеть Киру своим безразличием потом, сделать ей больно, бросив, Эрик не представлял. В эти две недели он с одной стороны мечтал о близости с Кирой, с другой – обдумывал различные варианты, как этой близости избежать. Ему приходила в голову даже бредовая мысль предложить ей принципиально платонические отношения, притом что он не представлял, чем это можно аргументировать. Проблема бы отпала, если бы Кира, к примеру, оказалась девственницей и не допустила бы близости сама. Но после свадьбы (а у Эрика после одного дня знакомства были уже самые серьезные планы) все могло оказаться еще хуже. Казалось, от этих мыслей он хотел Киру еще больше.

Теперь, когда все случилось само собой, без участия разума, на одних эмоциях, Эрик прислушивался к себе и с восторгом осознавал, что Кира не только по-прежнему ему интересна – ему хотелось видеть ее еще и еще. Он готов был сейчас же вернуться и взбежать по лестнице до ее квартиры только для того, чтобы еще раз поцеловать. Он даже остановился в нерешительности, задумавшись, не повернуть ли назад, но вокруг уже темнело, и он наконец очнулся. Несмотря на всю серьезность намерений, с родителями Киры встречаться пока не хотелось. Эрик огляделся, понял, где находится, и двинулся в сторону остановки. Душа его пела.

На следующий день им увидеться не удалось. Кира застряла в институте с отчетом по практике, а вечером к ним нагрянула тетя, с которой они не виделись больше десяти лет. Она все объяснила Эрику по телефону, но тот потом всю ночь терзался мыслями, не избегает ли она его специально. Впрочем, еще через день они все же встретились, и Кира так доверчиво прижалась к его груди, что всякие сомнения улетучились.

Они виделись почти каждый день. Много гуляли, разговаривали. Эрику хотелось, чтобы их встречи не были банальными, и каждый раз он стремился придумать что-то особенное. Только выбор был невелик. В кино или на дискотеку он Киру не приглашал принципиально, но они посещали все открывающиеся в Городе художественные выставки и вернисажи, старались попасть на концерты и поэтические вечера. Один раз им удалось даже попасть на нелегальное выступление легендарного рокера, запрещенного тогда в родном Городе. В самый разгар имперского маразма он был выдворен из него властями и вроде бы устроился в культурной столице, но прибыл в Город инкогнито и из-за полного безденежья решился на подпольный концерт. Никаких афиш, естественно, не было – только «сарафанное радио» в студенческой среде. Эрик с Кирой сумели прорваться в битком набитый небольшой зал. Пускали без всяких билетов, собирая по рублю с каждого входящего. Мэтр отечественного рока потом, после развала Империи, написал еще много замечательных песен, ставших настоящими хитами, и легко собирал стадионы – переполненные, ревущие и подпевающие во все горло. Но этот концерт для Эрика остался самым лучшим. Когда человек, которого ты считаешь легендой, выходит к тебе с облезлым стулом и акустической гитарой, садится на самый край сцены, начинает вполголоса что-то рассказывать, а потом так же негромко исполняет свои песни в звенящей тишине зала, кажется, что ты присутствуешь на настоящем таинстве. Эрик тогда полюбил этого человека, проникся искренним уважением. А время показало, что он в нем не ошибся: музыкант оказался одним из немногих настоящих, не опустившихся, не опопсевших, не переобувшихся, не предавших свои идеалы рокеров.

Тогда они с Кирой вышли после концерта из душного зала на улицу и долго не могли прийти в себя. Вокруг звенела весенняя капель, под ногами хлюпал подтаявший снег, в воздухе пахло свежестью и чем-то пьянящим и тревожным одновременно. Эрик с Кирой шли, взявшись за руки, не замечая шума вечерней улицы. В ушах еще звучал хриплый голос. И стихи. О родном Городе, о любви, о вечном.

Всю весну они не расставались. Каждую свободную минуту Эрик старался вырваться к Кире. Времени они проводили вместе много, но вот с настоящими свиданиями все выходило не очень гладко – остаться наедине им было совершенно негде, а ночевать у друзей после вечеринок казалось Эрику пошлым. Только не с Кирой! Алена пару раз намекала на гостеприимство, тем более они с Камой продолжали встречаться. Но перед Аленой Эрик теперь испытывал какое-то чувство неловкости. В итоге они с Кирой стали встречаться по утрам, вместо института: Кира уже вышла на диплом и имела почти свободный график, а Эрик просто прогуливал лекции. Он ощущал себя школьником, поначалу даже некстати вспомнив Настю. Впрочем, Кира никогда к нему не приходила – он сам ездил к ней в Изумрудный. Однажды, так же как когда-то мама Эрика, совершенно некстати вернулся отец Киры, но дочь его давно не была школьницей, и он сумел проявить такт. Прекрасно видя мужскую куртку на вешалке и чужие ботинки, он, не проходя в квартиру, крикнул Кире из прихожей, что возвращался за какой-то папкой, и ушел.