Текст книги "Эрос & Танатос"

– Что там, папа? Ты его задавил? – возбужденно затрещала Кира, когда он вернулся за руль.

– Угу, – буркнул папа.

– Ты зачем его в багажник положил? – запричитала мама. – Выкинь сейчас же!

– Поздно уже выкидывать, суп из него сварим, – ответил повеселевший папа.

«Запорожец» набирал ход. Ситуация из неприятной превращалась в комическую.

– Я не буду его чистить, – предупредила мама.

– Сам почищу, – победно заявил папа.

– В суп его, в суп! – радостно щебетала Кира.

Дома ей строго-настрого велели никому не рассказывать о происшествии. С юридической точки зрения в этой истории все же имелся некий криминальный аспект.

Кира же, выбежав на улицу гулять, немедленно сообщила сидящим у подъезда соседкам:

– А папа гуся задавил!

Ее несло:

– Он на нас напал, но папа не испугался. Гусь потом струсил, стал убегать, а папа догонял его, догонял. Потом догнал и задавил.

– И что гусь? – осторожно спросила Мария Николаевна, соседка с четвертого этажа.

Кира провела ребром ладони по горлу.

– Все гусь, суп из него будет. Папа его сейчас дома ощипывает.

Соседки только переглянулись и покачали головами, представляя, как красный «Запорожец» гоняется по полю за гусем.

Так все детство Кира боялась гусей гораздо больше, чем, к примеру, собак. С собаками у нее складывались прекрасные отношения. Ни одна из них ее ни разу не облаяла, и даже страшные на вид бездомные псы, если оказывались рядом, могли подойти поластиться, но никогда не проявляли агрессию. С огромной кавказской овчаркой, охранявшей соседнюю стройку, у Киры даже случилась безумная любовь, продолжавшаяся несколько лет. Звали собаку Тяпа. Кира услышала, что так ее подзывает сторож. Тяпа целый день сидела на цепи, а вечером, когда работы на стройке прекращались, сторож выпускал ее на территорию. При виде этого мохнатого монстра величиной с корову собака Баскервилей, пожалуй, обмочилась бы от страха. Кира заприметила ее во время прогулки с родителями, когда они вечером проходили мимо стройки: через сетчатый забор Кира увидела, как радостно носится по площадке только что спущенное с цепи огромное животное. Она стала иногда приходить специально, чтобы полюбоваться на это чудо. Когда в первый раз Тяпа бросилась к хлипкой сетке-рабице в сторону слишком близко подошедшей Киры, та от неожиданности отшатнулась так, что села на попу. Тяпа же, чуть не снеся с разбега забор, вдруг заскулила, стала тереться о сетку мордой и боками. Не понимая, что делает, Кира подошла и через сетку почесала собаке бок. Тяпа развернулась и так же через сетку лизнула новой подруге руку. На следующий день Кира пришла уже с сосиской, тайком прихваченной из холодильника, и собака примчалась к забору, едва ее завидев. Сосиска исчезла в одно мгновенье, а Тяпа от избытка чувств так натянула сетку в сторону Киры, что, казалось, накренились столбы. «Тише, Тяпа! Тише!» – шептала Кира, придвигаясь вплотную к забору, чтобы собака не рвалась так в ее сторону. Они прижимались друг к другу, словно никакой рабицы между ними не было. С тех пор Кира приходила к Тяпе каждый день. Мама понимала, куда исчезают дефицитные сосиски, но не ругала дочь. Так продолжалось больше года – Кира ходила на «свидания» в любую погоду.

Однажды Тяпа приковыляла к забору вся обмотанная какими-то тряпками. Сторож, давно привыкший к визитам Киры, объяснил, что Тяпа испугалась грозы и, заметавшись, напоролась на кусок арматуры. Кира стала приходить утром и вечером, спрашивала сторожа, не надо ли лекарств, но тот отмахивался. А на четвертый день Тяпа уже лежала рядом с будкой и не могла подойти к Кире – только жалобно скулила. Кира побросала ей сосиски через забор, но собака не бросалась за ними, как обычно, а только махала хвостом. Через какое-то время Тяпа пропала совсем.

– Дяденька, дяденька! Где Тяпа? – крикнула Кира через забор.

Сторож только махнул рукой и ушел в свой вагончик. Кира проплакала весь вечер и потом долго еще ходила к тому забору в ожидании чуда. Но Тяпа так и не появилась.

В школе Кира училась неплохо. Круглой отличницей не была, но и троек практически не имела. К учебе относилась как к неизбежной необходимости, не ставя амбициозные цели и не сильно расстраиваясь из-за мелких неудач. В жизни ведь было столько интересного помимо школы!

К старшим классам Кира стала пользоваться повышенным вниманием со стороны сильного пола. И одноклассники, и мальчишки во дворе вдруг заметили тихую спокойную девушку, которая никогда не была звездой тусовок или записной красоткой. В Кире помимо сформировавшейся женственной фигурки появилась на первый взгляд неброская, но завораживающая красота. Светло-русые волосы, миловидное лицо без ярких черт, небольшой чувственный рот не задержали бы внимание при мимолетном взоре, если бы не глаза удивительного зеленого цвета. Не ярко-изумрудного, какие бывают у рыжих, а нежно-оливкового, ближе к серому. Можно искать потаенные страсти в бездонных омутах темных глаз, безнадежно влюбиться в изменчивость морской сини, но сердце успокоится только безмятежной зеленью лесного озера. Дело, конечно, не в цвете. Взгляд, как правило, выдает внутреннее содержание человека, и, как это ни банально звучит, в глазах всегда можно разглядеть душу. Оливковые глаза Киры не отталкивали равнодушием мертвого болота, но и не сулили домашний уют дачного прудика, подернутого тиной. В них была глубина, а сквозь прозрачную воду явственно проступала тонкая, ранимая, способная любить и сопереживать душа. Люди, видевшие это в сочетании со спокойной, неяркой красотой, инстинктивно тянулись к ней.

Впрочем, ровесники Киры вряд ли отдавали себе отчет в таких нюансах. Она привлекала их на уровне бессознательного, что является хранилищем для примитивных инстинктов, эмоций, влечений и мотивов, в первую очередь сексуальных, как учат нас классики психоанализа. Одним словом, у Киры появились поклонники. Она же, несмотря на пробудившуюся чувственность, не склонна была заводить романы, а потому и мыслей не имела о возможности интимных отношений. Строгое домашнее воспитание вкупе с моральным кодексом строителя коммунизма, исподволь внедренным в сознание еще с пионерского возраста, способны были из любого человека сделать бесполое существо. Впрочем, иногда ее помимо воли посещали такие мысли о мужчинах, что от смущения ее бросало в жар.

Кира предпочитала дружить с парнями – и была хорошим товарищем. Отношения с противоположным полом без сексуального подтекста давались ей легко. Поболтать о чем угодно, сходить в кино или на каток было для Киры проявлением дружбы, а уж что при этом испытывали пылкие юноши и какие фантазии посещали их бессонными ночами, ее совершенно не занимало.

Словно в подарок Кире, к окончанию школы в Изумрудном открыли новый корпус одного из самых престижных городских вузов. В нем разместился архитектурный факультет, на который Кира изначально и собиралась поступать. Профессия архитектора казалась ей творческой и строгой одновременно. Она не имела особой склонности к гуманитарным наукам, но и всевозможные «железки» ее совсем не привлекали. Экономика советской эпохи была настолько скучна, что заниматься ею можно было только по принуждению, а медицина или юриспруденция тоже не предполагали никакого творчества. Другое дело – архитектура! До поступления в институт Кира, конечно, не предполагала, что полет фантазии строго регламентировался огромным количеством специальных норм и правил. Тем не менее это была интересная, востребованная и очень престижная профессия.

Главные корпуса института находились в Темниковке. Кира, определившись с выбором, уже смирилась с необходимостью ездить через весь город, тем более что рядом с институтом жили бабушка с дедушкой, а она в детстве частенько у них бывала и потому хорошо знала район. На семейном совете рассматривалась даже идея переехать к ним, чтобы не тратить много времени на дорогу. Но судьба распорядилась иначе, оставив Киру в родном Изумрудном. Он словно не хотел ее отпускать. В рекордные сроки в двух остановках от Кириного дома институт отстроил новенький учебный корпус, столовую и двенадцатиэтажное общежитие для студентов, а затем перенес туда архитектурный факультет.

Кира поступила не без труда, но с первого раза и без всякого блата. Училась с удовольствием, хотя на первых курсах и мучили в основном общеобразовательными предметами. Приходилось много чертить и рисовать, но больше всего добивала зубрежка строительных норм.

После окончания первого курса Киру, как комсорга курса, неизбежно назначили комиссаром и отправили в студенческий строительный отряд, сокращенно ССО. Создавались они в Империи как важный институт социально-трудовой адаптации молодежи и должны были воспитывать студентов в духе творческого коллективизма, но недавние подростки на все это велись мало и в первую очередь рассматривали ССО как возможность заработать.

Важным моментом было распределение конкретных отрядов по отраслям и объектам, ведь от этого зависели условия жизни, тяжесть труда и размер оплаты. Ходили слухи, что, к примеру, студентки авиационного института летают на местных авиалиниях стюардессами. Но студентам строительного профиля, очевидно, было предначертано строить. Кирин отряд отправили возводить коровник в сельской глуши.

С самого начала стало понятно, что там существовала только стройка – пусть и плохо организованная, из рук вон снабжаемая, никем не контролируемая. А строители, то есть студенты, были некой условной рабочей силой, которая документально отражалась в сметах. О том, где же вполне конкретные люди должны в течение двух месяцев жить и чем питаться, в сметах умалчивалось. Поселили их в закрытой на лето сельской школе. Кроватей там по понятным причинам не было, и спать пришлось на старых, продавленных матах в спортзале. Ни столовой, ни магазина в деревне не было. Вероятно, предполагалось, что готовить они будут сами, но и продукты еще нужно было где-то найти.

Командир отряда, пятикурсник, сбежал домой через неделю. Кира осталась главной среди сорока двух студентов, многие из которых были старше нее. Ей пришлось организовывать питание, доставать материалы и строительную технику.

Девочки, которые были назначены поварами, после трусливого бегства первого руководителя на полном серьезе принесли Кире заявления об увольнении. Мало того, что готовить приходилось на костре, оказалось, что делать это элементарно не из чего. Среди однокурсников начались всеобщие разброд и шатания. Ребята из ее группы, которых Кира считала друзьями, на второй день ее комиссарства выкрали деньги, предназначенные для покупки продуктов, и отправились в райцентр на зарубежный фильм.

К удивлению Киры, ее поддержали «космонавты». Большую часть ее отряда составляли ребята со специальности, сокращенно обозначаемой на факультете «ВК». Расшифровывали эту аббревиатуру местные остряки как «воздухоплавание и космонавтика». Студентов с этой специализации, соответственно, называли космонавтами, хотя на самом деле расшифровывалась аббревиатура гораздо прозаичнее: водопровод и канализация. Именно эти непритязательные, но жизненно необходимые любому объекту системы, предстояло проектировать будущим выпускникам. Конкурс на специальность был самый маленький – вчерашним школьникам она казалась стыдной. Поэтому сложилось так, что учились на ней ребята, в основном уже отслужившие в армии, успевшие поработать и завести семьи. Вот эти, взрослые по представлениям восемнадцатилетней девочки, дядьки и стали для Киры главной опорой. Двое вызвались ловить рыбу в протекающей по близости речушке. Группа наиболее представительных космонавтов отправилась к председателю колхоза договариваться о выделении продуктов. Остальные беспрекословно выходили на работу. И все получилось: рыбаки неизменно возвращались с уловом, космонавты как-то притащили из колхоза целого барана, девочки научились готовить. Быт постепенно обустроился, работа на стройке наладилась. Кира даже льстила себе параллелями из «Оптимистической трагедии». Она не сдалась, проявила железный характер и блестяще справилась с руководством. Ребята построили свой коровник, а затем живые и здоровые вернулись домой.

Подвиг Киры не остался незамеченным. Осенью на первом же общеинститутском собрании было предложено наградить ее чем-нибудь значимым. Штаб ССО как раз формировал списки для поездки наиболее активных участников в морской круиз вдоль побережья Африки. Кирину кандидатуру утвердили единогласно.

Начались хлопоты по оформлению документов, прохождение комиссий на благонадежность (вдруг она захочет попросить политического убежища в Гвинее-Бисау?). Активное участие в ее судьбе принимал председатель институтского студсовета – пятикурсник Паша Морозов. После завершения всех формальностей он сказал Кире: «Учись спокойно, я все держу на контроле. Как только будет известна дата сборов, я тебе сообщу».

Кира с головой погрузилась в учебу. Вместе с дорогой в столицу, перелетами до порта и самим круизом поездка должна была занять около трех недель, а потому ей предстояло досрочно сдать некоторые курсовые и зачеты, чтобы не возникло проблем в зимнюю сессию.

Как-то в коридоре она столкнулась со Славой Чижевским, командиром одного из легендарных отрядов ССО.

– Кирка, ты чемодан то собираешь уже? Слышал, ты тоже в Африку едешь? – на бегу спросил он.

– Пока не собираю. Я от Морозова команду жду.

– Так собирай! На днях уже.

По сердцу пробежал тревожный холодок.

– Спасибо, Слава! Я уточню, – сказала она растерянно.

– Готовься, готовься. На теплоходе я буду с тобой флиртовать! – игриво пропыхтел Слава и исчез за поворотом.

Кира растерялась еще больше. Точного значения слова «флиртовать» она еще не знала, а потому не представляла, к чему ей готовиться. Фантазия рисовала что-то невообразимо пошлое и ужасное.

Следующим утром Кира первым делом отправилась в студсовет. Он, как и все административные структуры, находился в Темниковке, в главном корпусе института. Отдаленность архитектурного факультета иногда создавала неудобства.

– О, Кира, привет! – встретил ее Морозов приветливой улыбкой.

– Мне сказали, что сбор для поездки уже на днях. А ты молчишь, – сразу перешла к делу Кира.

– Да, на днях, как раз собирался тебе сообщить, – невозмутимо отрапортовал Слава. – Сбор в штабе ССО десятого ноября, в девять утра. Смотри не опаздывай! И не забудь документы!

Кира со спокойным сердцем отправилась на учебу.

Десятого ноября, уже в половину девятого, она с вещами и документами была в штабе. Никакого движения не наблюдалось. С сумкой она была одна. Кира поднялась в совет штаба.

– А где сбор для поездки?

– Так они вчера уехали, – округлила глаза секретарша.

– Как вчера? – У Киры тревожно сжалось сердце. – Это недоразумение какое-то? Я про поездку в морской круиз говорю.

Из кабинета вышел начальник штаба.

– Сбор был вчера. Ты не явилась вовремя.

– И что, мое место пропало? Они же сейчас в столице еще? – уточнила Кира с напором.

После стройотряда отчаиваться она разучилась. «Можно еще догнать, в конце концов, за свой счет в столицу полечу», – думала она.

– Вместо тебя поехал Морозов, – сказал начальник штаба, отводя глаза.

– Морозов?

Только теперь Кира начала все понимать. Возможно, никто и не собирался отправлять ее в круиз. Одно дело объявить на собрании, другое – реально наградить никому не известную первокурсницу.

Она возвращалась домой, размазывая предательски выступающие слезы. Сумка вдруг показалась неимоверно тяжелой. «И чего ты там, дура, набрала?» – ругала она себя.

После того как активисты вернулись из круиза, Кира не побоялась и выступила на собрании. Студенты возмущенно посвистели, администрация пообещала разобраться. Кире посулили льготную путевку в любую страну из соцлагеря, если таковые когда-нибудь будут.

Слава Чижевский после собрания подошел к Кире.

– Не переживай, дрянь была поездка. Это же не круиз по средиземноморью. Чего там в Африке смотреть-то? Ну, бухали всю дорогу. Я еще и блевал, не переставая, морская болезнь у меня. А качало, мама дорогая! – утешал он ее.

– Разве в этом дело? Ты же понимаешь, что это подлость и мерзость – так поступать! И ходит как ни в чем не бывало! – Кира задыхалась от возмущения.

– Слушай, забудь! Что уж теперь. Кстати, Морозов заболел там вроде чем-то. Заразу, что ли, местную подхватил. Выглядит хреново.

– Да прекрасно он выглядит, павлин самодовольный! – не успокаивалась Кира.

Про обещанную путевку все благополучно забыли. Кира бросила переживать, обида постепенно забылась. Морозов вскоре исчез из института, говорили, что сильно болел. Позже прокатился слух, что он умер.

Обида еще какое-то время напоминала о себе редкими уколами, а воспоминания об этой истории портили настроение, но Кира старалась вытеснить их из памяти, забыть, как и советовал Слава.

А в конце зимы у нее случился самый настоящий роман, и эта история окончательно вылетела из головы. Еще на первом курсе Кира сблизилась с однокурсницей Аленой. Начитанная, умная, бойкая на язык Алена оказалась интересной собеседницей. Киру слегка смущала ее излишняя напористость, а иногда даже бесцеремонность в общении с людьми, но вскоре она привыкла и перестала обращать на это внимание. Кира нисколько не удивилась, когда однажды Алена сообщила ей, что познакомилась с симпатичным пятикурсником из авиационного института. Идеальная фигура Алены в сочетании с копной светлых волос всегда привлекала взоры мужчин, стоило ей только появиться в пределах видимости. Красивые с поволокой глаза смотрели на собеседников противоположного пола с таким сексуальным вызовом, что даже пожилые профессора терялись и начинали заикаться. Недостатка в ухажерах у нее, естественно, никогда не было.

По словам Алены, инициатором знакомства был «авиатор». Воспылав с первого взгляда, он сразу взял быка за рога и успел пригласить ее вечером в гости. Алена заявила, что придет с подругой.

– Парень он вроде интересный, но не в моем вкусе, – сообщила она.

– Так зачем ты в гости к нему собираешься?

– А что такого? Поболтаем, музыку послушаем.

– Ну, ты и авантюристка, дорогая, – покачала головой Кира. – Как его хоть зовут, спросила?

– Костя его зовут, Константин.

Впрочем, ничего авантюрного не произошло. Дома у Константина оказалась мама. Они вместе выпили чаю, побеседовали об учебе. Алена быстро заскучала и стала дергать Киру за рукав.

– Вы нас извините, мы еще к Кириной бабушке должны заехать, – сказала она, выразительно глядя на Киру.

– Да, должны, – вынуждена была подтвердить Кира.

Костя ей понравился. Красивый, интеллигентный, очень мягкий и тактичный человек. К тому же к имени Костя у нее было особое отношение. Так случилось, что так звали первых двух ее мальчиков, – было это давно, и речь, конечно, шла о дружбе, может, небольшой детской влюбленности. Ничего серьезного. Но имя Костя почему-то запало в душу.

Уже на улице Кира возмутилась:

– Бабушку мою зачем приплела?

– Надо же было «слинять» под благовидным предлогом, – не смутилась Алена. – Тоже мне вечер – с мамой чай пить! Вообще, он какой-то маменькин сынок.

Кире Костя инфантильным не показался. Наоборот, взрослый человек, двадцать четыре года, уже отслужил в армии, заканчивал институт. Для восемнадцатилетней второкурсницы он был воплощением солидности. Разница в возрасте, конечно, казалась ей существенной, и Кира не до конца представляла его в качестве своего молодого человека.

Константин, вероятно, был другого мнения.

– Представляешь, Костя твой телефон попросил! – объявила через пару дней Алена.

– А ты что?

– Дала. Мне жалко, что ли?

– Как-то странно, он же с тобой знакомился.

– Да на кой он мне сдался? Тем более мы с ним всего минут десять потрепались, а потом полчаса чай пили вместе с тобой. Он что, мой парень после этого?

Костя позвонил тем же вечером, позвал в кино. Кира согласилась. На следующий день они гуляли в парке. Потом Костя пригласил ее домой. Там снова была мама: она приветливо улыбалась Кире, расспрашивала о родителях. Так они начали встречаться. Не то чтобы Кира испытывала какие-то чувства к Косте, скорее, ей льстило, что с ней красивый взрослый парень, к тому же прекрасно образованный и эрудированный. Помимо прочего оказалось, что Костя готовился защищать диплом на английском языке. Знанием иностранного он щеголял по поводу и без – похоже, этим он особенно гордился.

Именно на почве английского языка произошел случай, который оставил у Киры неприятный осадок. Они впервые оказались в компании его друзей-пятикурсников, и Костя неожиданно представил ее как свою невесту. Кира удивилась, но комментировать это никак не стала. Сидели весело, пили вино, слушали музыку. В какой-то момент один из ребят произнес фразу на английском. Судя по дружному смеху, это была шутка, и она удалась. Однако школьная пятерка Киры не предполагала свободного владения языком, и она ничего не поняла. Тем временем инициативу подхватили – компания перешла на английский. Похоже, продолжали шутить, так как все хохотали. Несколько раз обратились к Кире, она ответила, что не понимает, и это вызвало новый приступ веселья – Костя смеялся вместе со всеми. Кира не обиделась, но в глубине души засела небольшая заноза, которая начинала саднить в моменты, когда Кире казалось, что они с Костей чужие. Тогда она не стала упрекать его в небрежном отношении к себе. Спросила о другом:

– Ты назвал меня своей невестой?

– Разве это не так? – вопросом ответил Костя.

Кира промолчала.

Они продолжали встречаться. Той компании Кира старалась избегать. Зато с Костиной мамой отношения складывались неплохо.

И в конце весны Константин вдруг сделал ей предложение.

– Это очень неожиданно… мне нужно подумать.

На самом деле Кира и мыслей не имела о замужестве. Второй курс института, еще несколько лет учебы впереди. К тому же она была восемнадцатилетней девчонкой, у которой ветер гулял в голове.

– Не тяни с ответом, – настаивал Костя. – Разве нам плохо вместе?

– А что за срочность? – удивилась Кира.

– Мы же любим друг друга.

Он улыбался искренне и открыто.

Кира проворочалась всю ночь, а на следующий день как можно мягче сказала Косте:

– Поверь, я очень ценю твое предложение. И нам действительно хорошо вместе. Но давай не будем так торопиться. Мы ведь встречаемся всего несколько месяцев. Вернемся к этому разговору чуть позже, хорошо?

– Хорошо, – разочарованно ответил Костя.

Начинались зачеты, висела куча незаконченных курсовых проектов, и Кира взялась за учебу, а потому не сразу заметила, что Костя появлялся все реже.

Однажды вечером он позвонил. Как назло, барахлил блокиратор, и Кира слышала Костю урывками, по половине фразы, иногда по неполному слову: «Прости… не смогу… другой… прости…» Она ничего не разобрала. Поняла только, что он за что-то извиняется. «Видимо, занят сейчас. Все-таки защита диплома скоро», – подумала она. Прокричала в ответ: «Телефон плохо работает, ничего не слышу, созвонимся позже».

Когда закончилась сессия, Кира вдруг поняла, что Кости нет уже давно, но все же не стала звонить сама – решила подождать.

Затем снова началась пора стройотрядов. Кире нужно было по каким-то делам попасть в административный корпус института, и она отправилась в Темниковку. В переполненном троллейбусе ей пришлось висеть на поручне прямо над сидячими местами, где невольно она прислушалась к разговору двух женщин. Одна из них рассказывала другой о своем сыне. После описания всех его достоинств она с особой нежностью сказала: «Вот, женился недавно, такую замечательную девушку нашел, они чудесная пара». Потом совсем тихо, почти на ухо соседке: «Главное, что вовремя. Это очень помогло при распределении».

Голос женщины показался Кире знакомым. Она опустила глаза и увидела Костину маму. Боясь, что та тоже ее заметит, Кира протиснулась в другую часть троллейбуса. Самое удивительное, что не было ни обиды, ни разочарования. В какой-то момент Кире даже показалось, что она почувствовала облегчение.

Судьба, однако, свела их с Костей еще раз: на третьем курсе «англичанка» уговорила их с Аленой поучаствовать в межвузовской языковой конференции. Необходимость вызубрить довольно объемные тексты докладов, в которых они не понимали ни слова, компенсировалась «автоматом» за семестр.

Оглядывая зал конференции, Кира вдруг увидела Константина. Он сидел чуть впереди, а потому старых знакомых не замечал. Кира ткнула Алену в бок и головой указала на своего бывшего парня. Алена округлила глаза.

– Он же закончить должен был уже. Чего он здесь-то забыл? – прошептала она.

Кира пожала плечами.

Константин оказался аспирантом. Его доклад объявили одним из первых. Потом Кира не смогла объяснить, что за черт ее дернул, – даже себе не отдавала в том отчета, – но, пока Константин выходил к трибуне, она прошла и села на свободное место в первом ряду. Прямо напротив трибуны. Села и стала в упор сверлить Константина взглядом. Тот бодро начал доклад на прекрасном английском и, в какой-то момент встретившись с Кирой взглядом, по инерции произнес еще несколько фраз – казалось, не узнал. Однако затем взглянул на нее еще раз, смутился, заглянул в текст, опять посмотрел на Киру и, похоже, потерял нить своей речи. Дальше он с трудом выдавливал из себя фразу за фразой, путался – в общем, кое-как домучил доклад до конца. С трибуны он, к облегчению Киры, пошел сразу к выходу. Она оглянулась. Алена, победно улыбаясь, показывала ей большой палец. Когда очередь дошла до них, они отбарабанили свои доклады и покинули конференцию с чувством глубокого удовлетворения.

6

Эрик вернулся из армии поздней осенью. Нужно было срочно восстанавливаться в университете и приступать к учебе – шла уже середина семестра. Как следует погулять и отметить возвращение не удалось. Кроме того, все парни с его курса, включая Костю Мавридиса, еще служили и должны были вернуться только весной. Эрик попал в новую, чужую для него группу. Сокурсники казались сущими детьми. Служба в армии превращала двухлетнюю разницу в возрасте в ментальную пропасть. Эрик снова оказался вырванным из привычной среды, теперь уже армейской, и чувствовал себя крайне неуютно. К тому же вникать заново в учебу было невероятно тяжело – школьные знания забылись напрочь. Спасало лишь снисходительное отношение преподавателей: они представляли состояние Эрика и прощали ему очень многое, так что зимнюю сессию он кое-как сдал на тройки только благодаря их милости.

Дефицит общения в университете заставил Эрика искать старых друзей. Лева и Седой служили. Все, кроме Эрика, попали в весенний призыв и ушли на полгода позже. Из школьной компании нашелся только Арсений, не попавший в армию из-за плохого зрения. Позже объявился и очень радостный Кама. Он успел прослужить около года и то ли успешно закосил, то ли правда переболел менингитом, из-за чего его досрочно комиссовали. Эрик периодически встречался то с одним другом, то с другим, но свести их вместе не получалось. Каму во время отсутствия Эрика уже прочно затянуло на темную сторону: он непрерывно влезал в какие-то криминальные истории, время от времени запивал по-черному, имел соответствующий и уже устоявшийся круг общения. Эрик относился к этому спокойно, «базар по фене» понимал и со своим уставом в их монастырь не лез. Служба в армии научила его многому, в том числе искусству коммуникации с любым чуждым разумом. Кроме того, казарменная жизнь, как оказалось, переняла очень многое именно из тюремного быта, в том числе и жаргон. Даже дежурный в его роте при построении на прием пищи вместо уставной команды орал: «Строиться на пайку!»

Арсений же, эстет, интеллектуал и интеллигент в третьем поколении, проникнуть в Камину параллельную реальность не мог и не желал. Его тонкое чувство прекрасного не выдерживало даже вида Камы, и потому Эрику приходилось постоянно лавировать. Других друзей у него не осталось.

В один прекрасный мартовский день Арсений сообщил Эрику не менее прекрасную новость о том, что родители его уезжают в другой город к родственникам и огромная трехкомнатная «сталинка» остается в полном их распоряжении. Эрик немедленно отправился к нему составлять план действий. Третьим в компанию Арсений позвал своего приятеля Марика – красавец, жгучий брюнет с гривой кудрявых волос, веселый и остроумный, в компаньоны вполне годился. На вечер решили пригласить трех знакомых с инфака: чудесные девушки, способные поддержать светскую беседу, много выпить и после выпитого, возможно, слегка ослабить свои моральные принципы. Парни очень рассчитывали на последнее, и для этого требовалось добыть как можно больше алкоголя.

Именно «добыть» – советское руководство на закате Империи окончательно впало в маразм и затеяло «последний и решительный» бой с алкоголем. Не с алкоголизмом, как можно было бы ожидать. Стали вырубать вековые виноградники, свернули производство практически всех алкогольных напитков. Полки магазинов зияли пустотой. Теоретически можно было купить пиво, так как благодаря какой-то казуистике оно в стране советов спиртным напитком не считалось. Бутылочное пиво из-за этого быстро перекочевало из сферы торговли в сферу распределения по блату, и надежда оставалась лишь на разливное. В другие, более благополучные времена, студентки с инфака при упоминании разливного пива сморщили бы носики, но антиалкогольная кампания продолжалась уже давно, иллюзий никто не питал, и они благоразумно согласились на плебейский напиток.

Пиво продавали в фанерных ларьках, расположенных преимущественно на пустырях. Выбор места был не случаен: задолго до того, как к ларьку подъезжала цистерна с пивзавода, чтобы наполнить находящиеся в нем емкости, вокруг собиралась огромная толпа жаждущих. Они маялись в ожидании большими компаниями и по одному, травя анекдоты, непрерывно перекуривая и нервно вытягивая шеи. В какой-то момент прокатывался рокот: «Корова едет, Корова!» И все скопом бросались к бойнице ларька, устраивая давку. Нужно было занять наиболее благоприятные места, чтобы быстрее добраться до вожделенного напитка. После начала торговли из округи подтягивались более уверенные в себе граждане, не утруждающие себя пустым ожиданием и готовые пробиться к заветной цели через любую толпу.

Эрик с ребятами потратили половину дня, обходя все ближайшие точки. Выходной, бывший еще и предпраздничным, усилил ажитацию в рядах поклонников пенного напитка, а пара пивнушек оказалась и вовсе закрыта. Давно перевалило за полдень; парни до сих пор были «пустыми».

– Надо ехать в Изумрудный к Учкудуку, – решительно изрек Марик. – Туда пиво привозят после обеда, всяко еще есть.

– Поехали, – согласился Эрик.