Текст книги "Тринадцать шагов вниз"

Рут Ренделл
Тринадцать шагов вниз

Ruth Rendell

THIRTEEN STEPS DOWN

Copyright © 2004 by Kingsmarkham Enterprises Ltd.

© В. Михайлюк, перевод на русский язык, 2006

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Глава 1

Микс стоял там, где должна была быть улица. Первоначальное изумление и неверие отступили, и теперь его душило горькое разочарование. Как они посмели? Как могли уничтожить исторический памятник? Дом обязан был стать музеем, с мемориальной дощечкой на фасаде и садом, любовно сохраненным, достопримечательностью для туристов. А если бы им понадобился экскурсовод, то лучшей кандидатуры, чем он сам, просто нет.

Все было новым, аккуратным и бездушным. «Бездушный» – он с гордостью отметил, что сумел подобрать такое слово. Все такое миленькое, с отвращением думал он. Типично для яппи. Конечно, он знал, что незадолго до его рождения название улицы сменили с Риллингтон-плейс на Растон-Клоуз, но это была даже не Растон-Клоуз.

Микс прихватил с собой старую карту, но она оказалась бесполезной: искать на этой карте улицы – все равно что выискивать черты ребенка в лице пятидесятилетнего. Правильно, пятьдесят лет. Прошло полстолетия с тех пор, как поймали и повесили Реджи. Но если им так уж хотелось сменить название, могли бы повесить табличку «Бывшая Риллингтон-плейс». Или какой-то знак, чтобы прохожие понимали, что здесь владения Реджи. Сотни людей проходили по этой улице. Одни были полны надежд и разочарований, другие не знали историю этого места: их взгляду представали только аккуратные кирпичные домики, любовно возделанные клумбы, бальзамины, герань и деревья с золотистой и светло-бежевой листвой.

Стояла середина лета: прекрасный день, безоблачное синее небо. Зеленели газоны. Розовый плющ увивал стену дома. Микс отвернулся. От злости сердце колотилось сильнее и громче – бум-бум-бум. Знай он, что все переделали, сто раз подумал бы, прежде чем снять квартиру на Сент-Блейз. Он пришел в эту часть Ноттинг-Хилла лишь потому, что здесь жил Реджи. Конечно, молодой человек знал, что самого дома больше нет, но был уверен, что, по крайней мере, местность будет узнаваема. Трусливые людишки избегали бы этой улицы, и только энтузиасты-интеллектуалы были бы здесь частыми гостями. Но по улицам ходили трусы – брезгливые политкорректные особи. Они только посмеются над такими, как он, подумалось Миксу, и станут кичиться тем, что на историческом месте строят безвкусные здания.

Собираясь на эту прогулку, Микс рассчитывал получить удовольствие. Удовольствие! Как часто в детстве обещанное удовольствие оборачивалось разочарованием. Даже слишком часто. И ничего не изменилось, когда он повзрослел и стал самостоятельным. Но он не будет снова переезжать, тем более уже заплатил Эду за ремонт кухни. Микс повернулся спиной к симпатичным новым домикам, деревьям и цветочным клумбам, медленно пошел по Оксфорд-гарденс и свернул на Лэдброук-гроув, чтобы посмотреть, где жила первая жертва Реджи. По крайней мере, тут ничего не изменилось. Глядя на дом, можно было подумать, что его не ремонтировали с 1943 года, со дня смерти той женщины. Видимо, никто не знал, в какой именно комнате она жила, – в книгах об этом не упоминалось. Микс смотрел на окна, пытаясь угадать, какое из них «то самое», но кто-то обратил на него внимание, и он решил, что будет благоразумнее убраться.

Перекресток Сент-Блейз-авеню и Оксфорд-гарденс был засажен декоративными вишнями, там располагался торговый центр, но дальше район становился все обшарпаннее – муниципальные дома шестидесятых годов, лавки, химчистки, магазины, торгующие запчастями для мотоциклов. И особняк, единственный на всю округу, который не поделили на квартиры. Сент-Блейз-хаус. Лучше бы снесли все это, подумал Микс, покидая Риллингтон-плейс.

Никаких вишен, только огромные пыльные деревья с крупными листьями и ободранной корой. Отчасти из-за них район казался слишком темным. Микс остановился перед особняком и, как всегда, задумался, какого черта старуха не продала его давным-давно.

Трехэтажный, некогда побеленный, а теперь серый, лестница, ведущая к внушительной парадной двери, почти скрытой в глубинах крыльца с колоннами. Почти под карнизом находилось круглое окно, в то время как остальные были прямоугольными. Все настолько грязные, что казалось, будто их не мыли много лет.

Микс вошел внутрь. Когда он впервые здесь оказался, то подумал, что один только коридор здесь размером с квартиру – большой, квадратный и темный, как и весь дом. По стенам зачем-то стояли стулья с изогнутыми спинками, один – под большим зеркалом в деревянной раме, с зелеными пятнами, похожими на островки в море. Несколько ступенек вели в подвал, но Микс ни разу там не был, и, насколько он знал, туда долгие годы никто не заходил.

Заходя, он всегда надеялся, что старухи не окажется, и обычно так и случалось, но сегодня ему не везло. В своем обычном длинном кардигане и юбке она стояла у огромного стола, который, наверное, весил тонну, держа в руках цветную рекламку тибетского ресторана. Увидев его, она произнесла:

– Добрый день, мистер Селлини.

Она растягивала слова на великосветский манер и вкладывала в них, как показалось Миксу, изрядную долю презрения.

Если он не мог избежать беседы с Гвендолин Чосер, то изо всех сил старался произвести на нее впечатление. Впрочем, ему ни разу это не удавалось.

– Ни за что не догадаетесь, где я был, – сказал он.

– Конечно, нет, – отозвалась она, – даже пытаться не буду.

Ехидная старая перечница.

– В Риллингтон-плейс, – сказал он, – или, можно сказать, там, где она раньше была. Хотелось посмотреть, где Кристи сжег тех женщин, но от дома не осталось и следа.

Старуха положила на стол рекламку, которая, без сомнения, пролежит там много месяцев. А потом она удивила его.

– Я была там однажды, в молодости.

– Да? А зачем?

Он понимал, что она не расскажет. И не ошибся.

– По своим причинам. Вообще я пробыла в доме не больше получаса. Он был неприятным человеком.

Микс не смог удержать восторга.

– Какое впечатление он произвел на вас? Вы чувствовали, что находитесь рядом с убийцей? А его жена тоже там была?

Старуха холодно рассмеялась.

– Ради бога, мистер Селлини, мне некогда отвечать на ваши вопросы. У меня дела.

Какие еще дела? Старая ведьма практически ничем не занимается, только читает, насколько ему известно. Прочитала, наверное, тысячи книг. Микс был разочарован. Она подразнила его, но толком не ответила. Наверняка знала о Реджи очень много, но была слишком замкнута, чтобы говорить об этом.

Микс начал подниматься по лестнице. Он ненавидел ее всей душой, хотя она не была ни узкой, ни шаткой, ни крутой. Ступенек было пятьдесят две, и хуже всего, что они делились на три пролета: двадцать две в первом пролете, семнадцать во втором и тринадцать в последнем. Цифра «тринадцать» расстраивала Микса больше, чем неприятные сюрпризы и грубая старуха. К счастью, номер дома был пятьдесят четыре.

Однажды, когда старой Чосер не было, Микс сосчитал спальни, кроме своей собственной, и обнаружил, что их девять. Некоторые обставлены, если это можно назвать мебелью, некоторые пустые. Весь дом был грязным. Хотя старуха иногда бродила с тряпкой, Микс понимал, что генеральную уборку не делали годы, а то и десятилетия. Деревянные картины с вырезанными щитами, шлемами, мечами, лицами и цветами, листьями, венками и лентами тонули под толстым слоем пыли. Перила и карнизы, как и картины на стенах, затянуты паутиной. Старуха Чосер жила в этом доме всю свою жизнь. Сначала с родителями, потом только с отцом, а еще позже – одна. Микс больше ничего о ней не знал. Он даже не знал, почему она превратила три верхние комнаты в квартиру.

После первого пролета лестница сузилась, а на самом верху ступени были выложены плиткой, а не устланы ковром. Микс никогда раньше не видел лестницу из черной блестящей плитки. Какие бы ботинки он ни надевал, каблуки жутко стучали или клацали, и молодой человек считал, что старуха нарочно сделала ступени такими, чтобы точно знать, когда ее квартирант приходит и уходит. Он уже даже привык снимать туфли и передвигаться в носках. Это совершенно не значило, что он занимался чем-то из ряда вон выходящим, просто не хотелось, чтобы старуха лезла в его дела.

Пол лестничной площадки пестрел разноцветными пятнами – через витражное окно пробивался свет. Витраж являл собой изображение девочки, заглядывающей в горшок с каким-то растением. Когда старая Чосер впервые привела его сюда, она назвала это окно «окном Изабеллы», а картину – «Изабелла и горшок с базиликом». Впрочем, для Микса это ничего не значило. Насколько он знал, базилик можно купить в «Теско», а девочка казалась больной из-за белого лица. И Микса не порадовало, что придется каждый раз созерцать этот витраж.

Микс называл свое жилище «квартирой», но старая Чосер говорила, что это «комнаты». По мнению Микса, старуха жила прошлым. Только в отличие от большинства стариков она отстала от жизни не на тридцать-сорок лет, а на целые сотни.

Микс сам отремонтировал свою кухню и вместе с Эдом и его друзьями установил ванну. Он заплатил за все сам, поэтому мисс Чосер не на что жаловаться. Наоборот, она должна была остаться довольной, ведь все это оставалось и для следующих

квартирантов, когда он станет знаменитым и переедет в другое место. Однако проблема была в том, что старуха вообще не видела смысла в ванной. Она сказала, что в дни ее молодости в спальне имелся ночной горшок и умывальник, а служанка приносила горячую воду.

У Микса была спальня и большая гостиная, стены были увешаны огромными фотографиями Нериссы Нэш, вырезанными из газет. Он вырезал их еще тогда, когда все называли ее бледной тенью Наоми Кэмпбелл. Теперь же ее называли совсем не так.

Микс смотрел на фотографию. Входя в квартиру, он, как верующий перед иконой, задерживался у своей святыни. Но вместо молитвы его губы шептали: «Я люблю тебя, я люблю тебя».

Он неплохо зарабатывал в «Фитераме» и мог позволить себе такую квартиру. Телевизор, видео и DVD-проигрыватель были куплены в кредит, как и большинство кухонных принадлежностей, но, по словам Эда, так поступали все. Микс заплатил за белый ковер и серый твидовый костюм наличными, а еще, поддавшись импульсу, но ни разу не пожалев об этом, купил мраморную статуэтку обнаженной девушки. Рамки для фотографий Нериссы были хромированы под цвет телевизора. На книжных полках из черного ясеня он хранил коллекцию книг о Реджи: «Риллингтон-плейс, 10», «Джон Реджинальд Холлидей Кристи», «Легенда Кристи», «Убийство в Риллингтон-плейс» и «Жертвы Кристи». А также DVD-фильм Ричарда Аттенборо «Риллингтон-плейс, 10». Возмутительно, думал он, Голливуд только и делает, что снимает римейки, а ни разу не вспомнил об этом фильме. Фильме, который он так часто пересматривал. Ричард Аттенборо был великолепен, это бесспорно, но совсем не походил на Реджи – тут нужен актер повыше, с резкими чертами лица и горящими глазами.

Микс любил помечтать о том, что когда-нибудь станет знаменитым – благодаря либо Нериссе, либо своим исключительным знаниям о Реджи. Уже, наверное, никого не осталось в живых – даже Людовика Кеннеди, написавшего ту самую книгу, – кто знал бы о Реджи больше его. Возможно, это его миссия – возродить интерес к Риллингтон-плейс и ее самому знаменитому обитателю, несмотря на то что после сегодняшнего неприятного открытия перспективы казались туманными. Ничего, он решит эту проблему. Возможно, сам напишет книгу о Реджи без всяких идиотских спекуляций о гнусном извращенце. Его книга привлечет внимание к убийце, как к художнику.

Было уже почти шесть вечера. Микс налил себе любимый напиток. Он сам придумал его и назвал «Удар каблуком», поскольку тот быстро ударял в голову. Странно, что никто не разделял его любви к смеси двойной порции водки, стакана «Совиньона» и столовой ложки «Куантро» со льдом. У него в холодильнике всегда полно льда. Но Микс успел сделать всего глоток, когда запищал мобильный.

Звонила Колетт Гилберт-Бамберс. Сообщила, что сломалась беговая дорожка и ее нужно срочно починить. Возможно, ничего серьезного, но кто знает? Муж уехал, а ей пришлось остаться дома, поскольку она ждет важного звонка. Микс понимал, на что она намекает. Быть влюбленным в свою далекую звезду, свою леди и королеву, не означает, что он не может позволить себе некоторых развлечений. Когда-нибудь они с Нериссой будут вместе, и все изменится. А пока…

Микс с сожалением поставил «Удар каблуком» в холодильник, но встреча важнее. Почистил зубы, прополоскал рот жидкостью, чем-то похожей по вкусу на его любимый коктейль, и спустился вниз по лестнице. Находясь в доме, невозможно понять, какая погода и светит ли солнце. Здесь всегда холодно и тихо. Всегда. Не слышно звуков с Хаммер-смит и Сити-лайн, с Лэтимер-роуд или Лэдброук-гроув. Шум доносился только с Вествей, но если не знать, что это машины, то не догадаешься. Звук был похож на плеск волн, набегающих на берег, или на шум раковины, прижатой к уху. Просто тихий непрерывный шум.

С некоторых пор Гвендолин могла читать мелкие буквы только через лупу. Увы, большинство книг, которые ей интересны, были напечатаны именно таким шрифтом. Очки не помогали, когда она брала в руки «Провозглашение и падение Римской империи» и «Миддлмарч» Джордж Элиот, изданные в девятнадцатом столетии.

Как и ее спальня, кабинет прятался в глубине дома, два подъемных окна выходили на улицу, а французские двери – в садик. Гвендолин любила читать на диване с темной обивкой, на спинке которого возвышался оскалившийся дракон из красного дерева. Хвост его спускался на подлокотник, а голова смотрела в черный мраморный камин. Вся мебель была выдержана в подобном стиле – резная, с бордовой или темно-зеленой бархатной обивкой, но некоторые предметы были из темного мрамора с прожилками на блестящих ножках. На стене висело огромное зеркало, обрамленное позолоченными листьями и фруктами, которые потускнели от времени и пыли.

Французские двери вели в садик, который сейчас утопал в мягком вечернем свете. Гвендолин по-прежнему видела его таким, каким он был однажды, – лужайка, похожая на зеленый бархат, цветущий бордюр, аккуратные деревья с роскошными кронами. Вернее, она хотела бы его таким видеть, что вполне достижимо, если ухаживать за ним каждый день. Она не замечала, что трава на лужайке по колено, клумбы заросли сорняками, на деревьях множество сухих ветвей. Мир печатного слова был важнее комфорта и уюта.

Временами память оказывалась сильнее книг. Тогда Гвендолин ложилась на кровать, смотрела на желтоватый потолок с паутиной по углам, на пыльную люстру, размышляла и вспоминала.

Ей не нравился Селлини, но это не имело значения. Его грубые расспросы пробудили спящие воспоминания. Кристи и его убийства, Риллингтон-плейс, ее страх, доктор Ривз и Берта. Прошло по меньшей мере пятьдесят два года. Может, пятьдесят три. Риллингтон-плейс была омерзительной трущобой – ряд стандартных домов, парадные двери выходят на улицу, а в конце – литейный цех с длинной трубой. Пока Гвендолин там не побывала, она и не подозревала, что такие места существуют. Она жила в уединении и до того дня, и после. Берта, наверное, вышла замуж – женщины такого сорта всегда выходят. Возможно, у нее куча детей, уже взрослых, а первенец – причина ее несчастий.

Почему женщины ведут себя так? Гвендолин никогда не понимала этого. Сама она не поддавалась соблазну. Даже с доктором Ривзом. Ее чувства к нему всегда были целомудренными и уважительными. Как и его к ней. Она была уверена в этом, несмотря на его порой двусмысленное поведение. Возможно, в конце концов она выбрала правильный путь.

Почему, во имя всего святого, Селлини так интересовался Кристи? Это как-то ненормально. Гвендолин снова взялась за чтение. В другой книге Элиот, «Адам Бид», описывалась девушка, которая вела себя так же, как Берта, и судьба ее была печальна. Гвендолин почитала еще с полчаса, забыв обо всем, кроме страниц перед глазами. Заслышав шаги наверху, она насторожилась.

Слух у Гвендолин был превосходным. И не только для дамы ее возраста, а вообще для человека. Ее подруга Олив Фордайс была уверена, что Гвендолин улавливает даже писк летучей мыши. И Гвендолин прислушалась. Селлини спускался по ступенькам. Несомненно, он думает, будто она не знает о том, что он снимает туфли, пытаясь входить и уходить незамеченным. Но ее не так легко обмануть. Нижняя ступенька скрипнула. С этим он ничего не может поделать, торжествующе подумала она. Квартирант тихонько прошел по коридору. Но входная дверь захлопнулась с таким грохотом, что с потолка на ее левую ногу посыпалась штукатурка.

Гвендолин подошла к окну и увидела, как Микс садится в свою машину. Эта маленькая голубая машина, по ее мнению, была до нелепости чистой. Когда он уехал, она прошла на кухню, открыла древнюю и неиспользуемую сушилку и вытащила авоську, в которой когда-то держала картошку. В авоське лежали всевозможные ключи. Ярлычков на них не было, но она точно знала цвет и форму того, что был ей нужен. С ключом в кармане кардигана она начала подниматься по ступенькам.

Это был длинный путь, но уже привычный. Ей было за восемьдесят, но она была худощавой, сильной и никогда в жизни не болела. Конечно, она не может подниматься по лестнице так же быстро, как пятьдесят лет назад, но это вполне понятно. На ступеньках последнего пролета сидел кот Отто, который разрывал и поедал какого-то мелкого зверька. Женщина не обратила внимания на него, а он на нее. Вечернее солнце пробивалось сквозь окно Изабеллы, и, поскольку день был безветренным, на полу идеально вырисовывалась девочка с базиликом. Гвендолин остановилась, чтобы полюбоваться – такое чистое и яркое отражение было редким зрелищем.

Она помедлила с минуту, затем вставила ключ в замок и вошла к Селлини.

Напрасно он побелил стены. Видно каждое пятнышко. А серый – неудачный цвет для мебели, слишком холодный. Гвендолин прошла в спальню, удивляясь, зачем Микс заправил кровать, если ее все равно придется вечером расстилать. Все было до крайности опрятным. Вполне вероятно, он страдает заболеванием, о котором она читала в газете, – неврозом навязчивых состояний.

Кухня оказалась не лучше. Такие кухни показывают на выставке «Идеальный дом», куда ее однажды вытащила Олив. Для всего свое место, ни единой пылинки, ни одного стакана или пакета на столе, раковина пуста.

Она открыла холодильник. Еды мало, но на двери стоят две бутылки вина, а на средней полке – стакан с жидкостью, похожей на подкрашенную воду. Гвендолин понюхала. Это не вода, отнюдь. Значит, он пьет? Впрочем, ничего странного.

Возвращаясь в гостиную, она остановилась у книжных полок. Книги, неважно какие, всегда привлекали ее внимание. Правда, эти были совсем не в ее вкусе – все они, кроме одной, под названием «Секс для мужчин XXI века», были о Кристи. Гвендолин не вспоминала об этом человеке почти сорок лет, а теперь это имя преследовало ее.

Что до Селлини, возможно, это его очередная одержимость.

– Чем лучше я узнаю людей, – произнесла Гвендолин, цитируя отца, – тем сильнее я люблю книги.

Она спустилась на кухню, где взяла сэндвич с сыром и пикулями, купленный в магазине, и стакан апельсинового сока, вернулась на кушетку с драконом и снова углубилась в «Миддлмарч».

Глава 2

В целом это была странная часть города, к которой Микс еще не успел привыкнуть: на севере – Вествей, неподалеку – Вормвуд-Скрабс и тюрьма, путаница извилистых улочек, особняки, административные здания, уродливые викторианские дома, построенные в ряд, готические строения, больше похожие на церкви, чем на жилые дома, коттеджи, ловко стилизованные под старину, словно им по меньшей мере две сотни лет, мелкие лавки, гаражи, католические церкви, женские монастыри кармелиток. Этот район населяли те, чьи семьи жили здесь всегда, и те, чьи предки приехали из Фритауна или Гоа, или Вильнюса, Бейрута или Алеппо.

Гилберт-Бамберсы тоже жили на Вест-Илевен, но в его фешенебельной части. Их дом стоял на Лэнсдаун-Уок. Не такой большой, как дом мисс Чосер, но более импозантный – впереди высились коринфские колонны, на балконах были расставлены цветочные горшки. Миксу понадобилось пять минут, чтобы доехать до места, и еще пять, чтобы припарковаться у счетчика – после шести тридцати вечера стоянка была бесплатной. Открыв дверь, Колетт одарила его чувственным взглядом, совсем необязательным, поскольку оба знали, зачем она вызвала его и зачем он пришел. Микс, зайдя в дом с чемоданчиком инструментов, сделал вид, будто пришел по делу, и сказал, что, насколько он помнит, это на втором этаже.

– Конечно, ты правильно помнишь, – хихикнула Колетт.

Снова лестница, но ступеньки были шире и меньше, да и подниматься всего на один пролет.

– Как поживает мисс Нэш?

Он знал, что ей не понравится вопрос, и оказался прав.

– Думаю, нормально, – проговорила Колетт, – но я не видела ее уже несколько недель.

С Нериссой Нэш он познакомился у Гилберт-Бамберсов. Точнее говоря, столкнулся с нею. До встречи с Нериссой Микс считал Колетт красивой. Ему нравилось ее стройное тело, длинные светлые волосы и полные губы, даже несмотря на то, что она рассказала ему о коллагеновых имплантатах. Эти женщины отличаются, думал он, как голливудская звезда и красивая секретарша.

Колетт проводила его в спальню. Ее тренировочный зал на самом деле был комнатой для переодевания, вход в которую располагался рядом с ванной. Эту комнату построили специально для хозяина дома.

– Хозяин стучался к жене, когда хотел трахаться, – объяснила Колетт. – В те времена все были какими-то чудными. Забавно, правда?

Сейчас в комнате была беговая дорожка, степпер, велотренажер и тренажер «гребля». Кроме того, стойка с гантелями, свернутый мат для занятий йогой, надувной бирюзовый мяч и девственно чистый холодильник, который не знал никаких «Ударов каблуком», где хранили только минералку.

Микс сразу понял, почему не работает беговая дорожка. Колетт не дура и наверняка сама знала причину.

В тренажере было защитное устройство – в скважину вставлялся ключ на веревке, которая крепилась к одежде занимающегося на случай, если он упадет. Если человек падал, ключ выскакивал, и дорожка останавливалась. Микс поднял с пола ключ.

– Надо вставить его.

– На что вы намекаете? – игриво спросила Колетт.

– Она не заработает, пока ты не вставишь ключ, – ответил он ровным тоном, давая понять, что не оценил ее остроумие. Но жаловаться не на что – он получит свои пятьдесят фунтов только за то, что пришел по вызову.

Микс вставил ключ, запустил тренажер и, чтобы потянуть время – почему все должно быть только так, как она хочет? – смазал маслом педали. Колетт сама выключила тренажер и провела Микса обратно в спальню. Иногда он задумывался, что случится, если достопочтенный Хьюго Гилберт-Бамберс неожиданно вернется домой. Но всегда можно быстро одеться и проскользнуть к тренажерам с масленкой или отверткой.

Микс намеревался прославиться. Ему казалось, что жизнь знаменитости – это единственное, о чем можно мечтать в наши дни. Чтобы останавливали на улице и просили автограф, чтобы путешествовать инкогнито, видеть свои фотографии в газетах, чтобы за тобой охотились журналисты, чтобы фанаты интересовались твоей сексуальной жизнью, чтобы о тебе писали в желтой прессе. Носить темные очки, чтобы тебя не узнали, ездить в лимузине с тонированными стеклами. Иметь собственного рекламного агента и даже, возможно, заполучить в представители самого Макса Клиффорда.

Хорошо бы завоевать славу, совершив что-либо достойное, чтобы люди восхищались, как он восхищается Нериссой. Но когда ты – знаменитый преступник, это не менее завидная участь. Интересно, каково быть человеком, которого полиция выводит из здания суда в накинутом на голову плаще, чтобы толпа не разорвала его на куски? Преступление делает тебя известным навсегда. Вспомнить хотя бы убийцу Джона Леннона, или Джона Кеннеди, или Принципа, убившего австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и положившего начало Первой мировой войне. Впрочем, быть спутником Нериссы Нэш приятнее и намного безопаснее. Рядом с нею он прославится, и его будут приглашать на ток-шоу и на вечеринки вместе с Бэкхемами и Мадонной.

Колетт сама была моделью, только низшей лиги, но, выйдя за биржевого маклера, бросила свою карьеру. Однако с Нериссой они остались подругами. В тот раз Микс находился в тренажерной, или гардеробной (что одно и то же), и менял привод на беговой дорожке – вполне невинное занятие. О других занятиях речи не шло – в доме была кухарка, готовящая еду для Нериссы и Колетт.

Женщины вошли в спальню, чтобы полюбоваться обновками, приобретенными за астрономические суммы в бутике на Ноттинг-Хилл. До Микса донеслись шепот и хихиканье. Ему показалось, что Нерисса предостерегла Колетт, чтобы та не раздевалась, поскольку в соседней комнате мужчина.

Микс был уже неплохо знаком с причудами и вкусами Колетт и понимал, что ей наплевать, даже будь в соседней комнате пятьдесят мужчин и все глазели бы на нее через стеклянную дверь. Ей бы это понравилось. А ему понравилась скромность Нериссы. В наши дни такое попадается нечасто. До сих пор он видел ее только на фотографиях и рекламных щитах. Но ее голос был таким приятным, а смех таким серебристым, что он просто обязан был увидеть ее. И Микс сделал то, что и всегда, когда хотел поговорить с хозяйкой дома, – откашлялся и громко позвал:

– Вы здесь, миссис Гилберт-Бамберс?

В ответ он услышал хихиканье Колетт и, не теряя времени, вошел в спальню. Колетт была в алом бюстгальтере и стрингах, но перед Миксом она представала и в более откровенном виде. Но сейчас он остался равнодушен к ней – его вниманием завладела подруга Колетт. Это была самая красивая женщин из всех, что он когда-либо видел. Микс сразу понял, что у прекрасной женщины обязательно должны быть длинные черные волосы, большие золотистые глаза, кожа цвета капуччино и грация. К тому же вместо ожидаемой надменности он увидел тепло в ее глазах, а когда Нерисса улыбнулась и поздоровалась, Микс пропал.

После этого он собрал все ее фотографии, которые только мог найти. Он даже отыскал ее портрет на открытке в сувенирном магазине. Перед премьерой фильма он иногда по нескольку часов ждал у кинотеатра, чтобы увидеть, как она выходит из машины. И однажды он получил свою награду, заняв выгодную позицию в первом ряду фанатов. Выбравшись из машины, Нерисса накинула белое боа на прозрачную желтую блузку, увидела его – узнала? – и подарила ослепительную улыбку.

Он фантазировал, как они сидят в клубе за столиком, глядя друг другу в глаза. К ним подскакивает человек с фотоаппаратом, потом еще один. Нерисса улыбается фотографам, потом ему. Она шепчет: «Поцелуй меня», и он целует. Это лучшее свидание из всех, что у него были. А вспышки фотокамер и восторженные журналисты – просто неописуемо. На следующий день их поцелуй – во всех газетах. Он представил себе заголовки: «Нерисса и ее новый мужчина», «Нерисса дарит свой поцелуй и любовь», «Майкл Селлини – известный криминолог».

Вообще-то он ни разу не видел ее голой, хотя несколько раз караулил у дома на Кэмпден-Хилл, надеясь увидеть ее в окне. Колетт рассказала ему, где живет подруга, впрочем, довольно неохотно. Он спросил, есть ли у Нериссы дома спортивные тренажеры.

– Она ходит в тренажерный зал.

– В какой? – спросил он, нежно покусывая ее за шею так, как ей нравилось.

– Думаю, что в ближайший. А зачем тебе?

– Просто интересно, – ответил он.

Он обязан был вычислить ее, хотя это и попахивало слежкой – а он не хотел так поступать с Нериссой. Он лишь раз проследит за ней, а когда найдет тренажерный зал, то просто запишется туда. Он не слишком в форме, так почему бы ему не пойти в тренажерку? В ту, куда ходит она?

Микс работал в «Фитераме» девять лет, последний год – в Бирмингемском филиале. Приехав в Лондон, он принялся искать жилье и поначалу снял комнату в Тафнел-Парк. Хиллдроп-Кресчент, находившаяся неподалеку, тоже очаровала его. Никто не изменил названия улицы, хотя здесь жил доктор Криппен, убивший свою жену и засунувший расчлененный труп под пол. Микс ничего не читал про Криппена, его преступление было очень давним, совершенным еще до Первой мировой, и превратилось фактически в древнюю историю. А затем он увидел передачу о том, как ловят преступников при помощи радио, и узнал, что Криппен был первым, кого поймали таким способом. А также узнал, где тот жил. Микс восторгался тем, что у другого человека могло вызвать отвращение или просто оставить равнодушным. Увидев, что вместо дома преступника построили новое здание, он расстроился, и это предвещало горечь, которую он ощутил на Риллингтон-плейс.

Все началось с того фильма. Тогда он жил еще дома, смотрел старый черно-белый телевизор матери. Читать он не любил, но нашел книгу, по которой сняли фильм, как ему показалось, на стойке у лавки старьевщика. Он удивился, обнаружив фотографию Джона Реджинальда Холлидея Кристи и поняв, что тот не столько похож на Аттенборо, сколько на него самого. Конечно, сам Микс был намного моложе и не носил очки. Но он изучил себя в зеркале и удостоверился, что не ошибся. Странным образом это объединило его с маньяком-убийцей, и с тех пор Микс стал мысленно называть его не Кристи, а Реджи. В конце концов, что такого совершил этот человек? Избавил мир от нескольких никчемных женщин, в большинстве своем проституток?

Реджи. Приятное имя. Теплое и дружелюбное. Микс не удивился, узнав, что Реджи любили и восхищались им. Люди чувствовали в нем силу. Вот что в нем нравилось Миксу – сила. Кристи мог бы стать прекрасным отцом, строгим, но справедливым. Это было в его духе. Как обычно, промелькнула мысль о Джейви. Все-таки нельзя позволять женщинам приводить детям отчимов.

Возвращаясь от Колетт, Микс вспомнил слова старой Чосер. Он все еще был под впечатлением. Старуха фактически побывала дома у Реджи. Она встречала Реджи. Миксу по молодости казалось, что Реджи жил очень давно. Но, оказывается, не так давно для мисс Чосер. Сейчас ей около восьмидесяти, но, когда Реджи жил на Риллингтон-плейс, она была совсем девушкой. Как писали в книгах и как говорили все, кто имел к этому отношение, Реджи подпольно делал аборты и таким образом заманивал жертв. Значит, она тоже ходила к нему за этим. За чем же еще?

Поскольку Микс жил в двадцать первом столетии, ему казалось, что всегда было так, как сейчас. Молодость старой Чосер, интрижки на одну ночь и все остальное были такими же, как и у него. Старуха по беспечности забыла принять таблетку и залетела. Микс не знал, когда узаконили аборты, только подозревал, что во времена молодости старой Чосер нельзя было просто пойти в больницу и избавиться от ребенка. А если б было можно, то старина Реджи остался бы не у дел.