Текст книги "Посидим по-хорошему"

С. В. Емельянов
Посидим по-хорошему

Информация от издательства

УДК 881.161.1

ББК 83.3(2)

Е60

Емельянов, С. В.

Посидим по-хорошему / С. В. Емельянов – М.: Де'Либри, 2022.

ISBN 978-5-4491-1324-5

© С. В. Емельянов, текст, 2022

© Де'Либри, издание, оформление, 2022

Вместо предисловия

В неверии были зачаты,

В неверии выжили мы…

К сожалению, у России и русского народа всегда было множество обличителей, критиков, проповедников, кликуш, но очень мало аналитиков, желающих знать правду о русской истории и русской судьбе. Невероятно, но факт!

Пожалуй, ни одному обществу не удавалось выйти из кризисного состояния без духовных и нравственных потерь, без трагедий и катастроф. Люди устали от постоянных бедствий, возникших вследствие распада СССР: межнациональных конфликтов, вынужденной миграции, роста преступности и т. д. Теперь, когда отпущены все нравственные тормоза, люди по-разному реагируют на происходящее. У многих появилось ощущение, что жизнь растрачена впустую. Возникает чувство уныния, страха перед будущим, появляется неуверенность и бессмысленность существования вообще. И как результат – огромный рост самоубийств, алкоголизм, наркомания. То, что сотворили с нами – страшнее всяких атомных бомб. Народ как бы есть, а по сути его нет, есть покорное, зомбированное, слепое стадо, легко управляемое современными мощными рычагами, воздействующими на примитивные животные инстинкты. Да и само название – народ, нужно ещё заслужить. Пока что нам больше подходят иные эпитеты: электорат, население, налогоплательщики, массы и ещё целый ряд более грубых и унизительных терминов. До народа, с которым Минин и Пожарский собрали сильное ополчение, нам с вами ещё расти и расти. Все страдания и тяготы, которые окружают современного человека, в том числе и в сфере экономической жизни, есть следствие внутренней греховности. Безусловно, русский народ мечтает жить экономически лучше, но интуитивно отвергает в политике бездуховность и раболепное отношение к Западу. Он за частную собственность, но против эксплуатации над собой в жёстких капиталистических формах. Он за народовластие, которое принесёт общественную стабильность, но без нравственных потерь, когда «под шумок» о правах человека, готовят всеобщую чипизацию страны. Самый страшный трюк, который мы теперь наблюдаем, заключается в том, что под разговоры об экономическом преобразовании, импортозамещении и т. д., мы движемся, незаметно для себя, в сторону советского прошлого. «Красное колесо», попытавшись выехать на проезжий тракт, покрутилось, побуксовало и вновь покатилось на размытую ухабистую дорогу. Первый признак – изобилие сериалов на патриотическую тематику («Ленин», «Калашников», «Т-34» и т. д.), героизирующих советское прошлое. Второй признак – всеобщая уравниловка, в виде массовых сокращений, снижение уровня зарплат и как следствие, снижение уровня жизни людей.

Нашему народу досталось ужасное наследство в виде целой серии лживых догм. Одна из них – советский патриотизм.

В РФ до сих пор не осужден советский оккупационный тоталитарный режим, хотя его преступная идеология, теория и практика, унесли десятки миллионов русских жизней. Именно поэтому у многих, в том числе, братских народов, большевизм ассоциируется с Россией и русским народом. Не в этом ли кроется решение «украинского вопроса»? А может быть не только украинского.

Нынешнее руководство РФ, будучи правопреемниками СССР, вместо того, чтобы ползти на коленях и каяться в преступлениях против русского народа, осмеливается оправдывать и даже героизировать своих пращуров!

Такое беспардонное и преступное переписывание истории и не древней, а совсем ещё недавней, порой творившейся на наших глазах, может позволить народ, которому начисто отшибло историческую память!

Одной из главных примет духовной свободы, является свобода суждений о будущем государственном устройстве в России. На эту тему высказываются самые разные, порой противоречивые мнения. Но какое бы из них не возобладало, очень важно, чтобы в основе любой государственной модели краеугольным камнем были положены духовность и нравственность, как подход к разрешению самых разных проблем. Новое государственное устройство должно непременно сдерживать, укрощать звериное начало в человеке.

В нынешнем году страна готовилась с помпой отметить 75-летие победы, но коронавирус помешал. Говорить о войне, о разных её формах, в обществе не любят. Исключение составляют лишь путинская авантюра в Сирии, конфликт на юго-востоке Украины и война экономических санкций против РФ. А, между прочим, здесь есть о чём поговорить и над чем поломать голову. Про эпидемию, связанные с ней ограничения, маски и пропуска, говорить не хочется. У меня создалось впечатление, что власть, с присущими ей казёнщиной и формализмом, борется не с вирусом, а с людьми. Последствия этой борьбы не заставят себя долго ждать.

Про новую конституцию, принятую якобы большинством голосов, говорить тоже не хочется. Такой крупной общественной аферы, такого правового беспредела, Россия ещё не видела! Это «голосование» ещё войдёт в историю!

Хороший пример подаёт Хабаровск. Создан прецедент в новейшей истории РФ, когда на защиту своего губернатора вышло очень много людей. Если бы во всех подобных случаях люди проявляли такую сознательность и сплочённость, мы бы давно загнали «под лавку» их преступную кодлу! Итак, России и русскому народу объявлена война:

Засилье китайцев в Сибири и на Дальнем Востоке – война!

Китайские вооружённые формирования на вышеуказанных территориях – война! Пенсионная реформа – война!

Реформа образования – война!

Реформа здравоохранения – война!

Безработица – война!

Благосклонность властей РФ к иностранным диаспорам – война!

Ввоз в страну и расселение всякой неруси в исконно русских областях – война!

Предоставление рабочих мест неруси в ущерб коренному населению – война!

Отсутствие запрета на браки с нерусью и рождение от них потомства – война!

Запрет на свободную продажу оружия русским людям – война!

Грабительский ссудный процент (ростовщичество) – война!

Отсутствие русских школ с раздельным обучением мальчиков и девочек – война!

Телевидение, пропагандирующее стремление к лёгкой жизни, пренебрежение к физическому труду, к неуважению чужого труда и т. д. – война!

Переписывание истории. Героизация «красных палачей», присвоение их имён городам, улицам, станциям метро – война!

Запрет на митинги, шествия забастовки, пикеты – война!

Наличие в стране в 21-м веке политзаключённых, осужденных за публичные выступления, статьи, репосты, фото – война!

Рост цен на продукты питания и товары первой необходимости – война!

Ежегодный ничем не обоснованный рост цен на услуги ЖКХ – война!

Рост цен на бензин и дизельное топливо – война!

Сокрытие информации о расходах на путинскую авантюру в Сирии – война!

А главное, запрет дискуссий и даже упоминание о данных проблемах – война!!!

Граждане, Отечество в опасности! Опасность эта исходит не от коронавируса, не от военных баз НАТО, не от «пендосов» и сепаратистов всех мастей. Страну погубят казнокрадство, демагогия, бумажная парша, показуха и ЛОЖЬ!

Есть и другие проблемы, которые вроде бы не касаются нас напрямую. В мутном потоке информации, который нещадно льют на нас СМИ, об этом почти ни слова. Бьют тревогу лишь некоторые священнослужители, бдительные родители и немногие национально образованные русские люди. Гендер – тоже война!

«Государство начинается с семьи…» – писал классик. Поэтому главный удар сегодня наносится именно по традиционной семье, по русской семье. «Мужики – козлы! Бабы – стервы!» – вещают колоритные персонажи из зомбоящика. Юмор, анекдоты, пошлость – льются на классическую консервативную семью. Под ударом белая семья, почувствуйте разницу! Именно белые семьи, многодетные семьи! Шельмуют и оскорбляют белых мужей, отцов. Это происходит не только «у нас», но и «у них». Эта тенденция интернациональная. В РФ мужчины промыслительно лишены возможности материально, жилищно и житейски состояться, вызывая «справедливые» упрёки женщин. Что касается воспитания детей, то и здесь мужчины «не на высоте». И не потому, что не умеют или не хотят, сказывается элементарно нехватка времени. В школе со сверстниками, дети проводят больше времени, а там, как водится, хорошему не научат.

Про облик и нрав современных российских женщин можно написать отдельную книгу. Об этом я скромно умолчу, дабы не навлечь на себя гнев прекрасной (?) половины человечества. Про одну из таких женщин я дерзнул написать книгу. Проблема существует и её надо решать. Не мне взвешивать доводы тех и других, я говорю лишь как писатель. Давайте не будем бояться вопросов, которые ставит перед нами сама жизнь.

Посидим по-хорошему

Аномия

Меня в загробном мире знают,

Там много близких, там я свой!

Наступило утро. Весёлые солнечные лучи, проникая сквозь жалюзи, ложились горизонтальными полосками на серую больничную стену. Начинался весенний солнечный день. Город просыпался. Хоть и наступил апрель, но на московских улицах было ещё по-зимнему холодно. По улицам проносились и сигналили машины, люди торопились на работу. Жизнь шла своим чередом. В больничных коридорах суетился и разговаривал медперсонал.

В двухместной палате Катя лежала одна. Минувшей ночью тихо скончалась женщина средних лет, с которой Катя успела подружиться. Она с грустью посмотрела на пустую аккуратно заправленную кровать и закрыла глаза. Катя чуть ли не кожей ощущала черту, разделяющую живых и мёртвых и душу терзал лишь один назойливый вопрос: «Почему всё так несправедливо и неудачно оканчивается?»

Два месяца назад, как гром среди ясного неба, прозвучал неутешительный диагноз – опухоль головного мозга. И теперь, находясь в Москве, в онкологическом центре на Каширке, она подробно вспоминала свою прожитую жизнь. На удивление, своё раннее детство, дошкольные годы, Катя помнила очень хорошо. Возможно, сказывалась атмосфера любви и уважения, царившая в семье Курановых. Родители её не баловали, но всё внимание и забота доставались маленькой Кате, единственному долгожданному ребёнку. Отрочество и юность Катерина Куранова почти не помнила, вернее, старалась не вспоминать. Даже напрягая память, в голове возникали обрывочные, фрагментарные хроники не прожитых в полную силу, не прочувствованных, неосмысленных лет. Этот период жизни ассоциировался с чем-то серым, недобрым, уродливым. Словно холодный осенний дождь закрывал душу плотной пеленой от чего-то светлого, радостного, жизнеутверждающего. На память приходили толпы народа, танки на улицах Москвы, похороны отца, слёзы матери, грустные, заунывные песни Татьяны Булановой и зелёный заношенный пуховик, из которого она в те годы почти не вылезала. Потом был институт, защита диплома, и усердные поиски подходящей работы. Всё это Катерина перенесла стоически. Будучи по натуре оптимисткой, она всегда приходила на помощь друзьям и просто знакомым людям, в какие бы трудные жизненные ситуации они не попадали. Помогала, успокаивала, находила нужные, именно в тот момент, слова, ободряла…, но сейчас! Сейчас она лежала в больничной палате в полном одиночестве, ощущая всем существом холод, пустоту, ужас. Не редкий тревожный сон, не самовнушение, не сказанные прежде другим людям мудрые слова, не могли заставить забыть о суровой реальности, которая неумолимо выступала на первый план. Её томило недовольство собой. Было жаль своей жизни, которая пролетела так быстро и неинтересно. Прежде в ней было желание взять, выхватить из жизни больше, чем она может дать. Но это было прежде. Сейчас Кате хотелось простого человеческого тепла, участия, заботы. Ей вдруг захотелось ощутить рядом крепкое надёжное плечо любимого человека, мужчины, друга. В эту минуту Катя вспомнила осмеянного, оклеветанного и изгнанного ею мужа Игоря. Сейчас она много бы отдала за то, чтобы этот «ленивый», «неперспективный», «бездарный» человек, оказался в этой палате рядом с ней. За два тяжёлых месяца Катя много передумала и переосмыслила. Она стала совсем по-иному смотреть на свою прожитую жизнь, будто проглядела её, и только сейчас спохватилась.

– Молись! Молись! – неожиданно возникли слова у неё в голове, и кровь застучала в висках.

– Господи, если ты есть, помоги! По делом мне, значит, я заслужила это, но… – прошептала Катерина и стала вспоминать другие Божьи имена, – Господи, Творец, Вседержитель, Альфа и Омега, помоги мне, я погибаю, спаси меня…

Первый раз в жизни она молилась своими словами, как умела, как чувствовала. Она молилась с закрытыми глазами, а по щекам текли слёзы.

– …Да будет воля твоя… – закончила она молитву и почувствовала, как погружается в глубокий сон.

Открыв глаза, она увидела, что лежит на дне пересохшего каменного колодца, где холодно и жутко. Наверху виден лишь кусочек голубого неба. Вскоре робкий солнечный луч проник в самую глубину колодца и осветил краешек её одежды и серые камни. Но и эта радость была недолгой. Солнце ушло, и Катя опять увидела кусочек синего неба, по которому проплывали белые облака. Она смотрела на него, не отрываясь, пока синева не сменилась чернотой, и не проступили, алмазной россыпью звёзды. Так повторялось много раз – день сменял ночь, а ночь приходила на смену дня. Катя продолжала сидеть на дне колодца и смотреть вверх. Она смотрела с надеждой, вновь увидеть солнце и тело не уставало, и мысли иные не посещали её.

– Солнышко, где же ты? – тихо шептала она.

Вдруг, чья-то тень закрыла кусочек синего неба, послышались тяжёлые шаги, рычание и топот. Катя застыла от ужаса. Сверху к ней тянулись отвратительные пупырчатые щупальца, и чья-то голова то и дело заглядывала в колодец. Она напоминала того, кто, решив немного подурачиться, надел бы на себя большой чёрный мешок, с прорезями для глаз и рта. Щупальца спускались всё ниже и ниже, и достигли уже середины колодца. Их морщинистые пупырчатые окончания аккуратно и медленно ощупывали всё, что попадалось им на пути, каждый каменный выступ на серой стене колодца, каждую впадинку. Катя сжалась от ужаса и легла на самое дно колодца, осматривая окружавшее её пространство, ища хоть что-нибудь, чем можно было бы отбиться от чудовища. Его голова ещё раз заглянула в колодец. Катя закричала. В ответ чудовище смачно облизнулось и заскулило, предвкушая скорую добычу.

Вдруг, там наверху, где было небо, и где виднелась чья-то страшная голова, раздался голос, показавшийся Кате знакомым.

– Не бойся! Я помогу тебе!

Через мгновение наверху послышалось рычание и звуки борьбы. Стены колодца содрогались, и мелкие камешки и песчинки падали на женщину с высоты. На миг всё стихло, и сверху прозвучал родной знакомый голос:

– Как ты, дочка? Я помогу тебе!

Катерина отчётливо увидела лицо отца на фоне синего неба. Но видение продолжалось недолго. И снова наверху послышалось рычание и звуки борьбы.

– Папа! Папа, помоги мне! – закричала Катя и зарыдала.

Когда она успокоилась и пришла в себя, то все звуки стихли. Чудовище исчезло, а над ней было ночное звёздное небо. Через какое-то время Катя услышала шум ветра, чего раньше никогда не было. До появления чудовища, она вообще не слышала вокруг себя никаких звуков и вдруг – ветер! Его гул усиливался. Стены колодца тряслись, из них местами сыпались тонкие струйки песка. Ударил гром, сверкнула молния и звёзды закрыла туча.

– Наверно гроза, – подумала Катя, – Как странно…

Наверху послышался звук трущихся друг о друга тяжёлых камней. Гроза утихла и послышалась музыка. Это были пение и игра на каком-то неведомом музыкальном инструменте одновременно. Звучал хор, а может ещё что-то, но это было прекрасно и торжественно. Эти звуки приводили Катерину в экстаз, одновременно заставляя рыдать. Ей хотелось прыгать, радоваться и даже летать, но кости её вибрировали, и тело не слушалось. Она лежала пластом на каменном дне колодца и смотрела вверх, широко раскрыв глаза. Яркий тёплый свет постепенно заполнял всё колодезное пространство и как бы раздвигал его. Стало легче дышать, в теле появилась лёгкость. Катя пошевелила конечностями и медленно подняла голову. Прекрасные звуки постепенно отступали и вскоре прекратились. Яркий и тёплый свет постепенно растворился. Катя увидела, что каменных стен больше нет, что она находится в гроте и над ней огромное настоящее небо! Рядом с гротом растёт дерево, на котором висят жёлтые спелые плоды, напоминавшие сливы. Неподалёку от дерева стоит ёмкость с дождевой водой. Вдалеке Катя увидела дорогу и фигуру человека, который приближался к ней. Когда человек подошёл ближе, она узнала в нём своего умершего отца. От удивления и радости у неё подкосились ноги. И она опустилась на землю.

– Папа! – крикнула женщина. – Папочка, родной, ты живой?!

Он ничего не ответил ей, только стоял и улыбался. Отец выглядел таким, каким Катя запомнила его, молодым, крепким, весёлым. Белая рубашка с коротким рукавом, светлые волосы, аккуратно зачёсанные назад, часы на руке и добрая улыбка. Он постоял немного, посмотрел вокруг, ещё раз улыбнулся и, помахав дочери рукой, пошёл в обратный путь. Катерина хотела приблизиться к нему, догнать, обнять, поблагодарить за всё, сказать то, чего не успела сказать при жизни, но не смогла. Её новое жилище было словно закрыто прозрачным стеклянным куполом, из которого не было выхода. Какая-то неосязаемая преграда не позволяла ей выйти на дорогу, по которой уходил отец. Ей хотелось упасть на землю и рыдать от отчаяния и бессилия, но она поняла, вернее, почувствовала, что здесь так нельзя. Тут другие правила и ей только ещё предстоит их понять и принять. Одно она знала теперь наверняка, здесь куда хочешь – не пойдёшь. И снова наступила ночь.

От яркого света Катя открыла глаза. Она не сразу поняла, где находится, и что с ней произошло. Её знобило, сильно хотелось пить. Она увидела врачей и самого зав. отделением, которые с удивлением смотрели на неё. Чуть дальше толпились медсёстры и сиделка Кирилловна. Зав. отделением посмотрел на часы и сказал вполголоса:

– С возвращением, сударыня. Мы уж и не чаяли… Живуче женское племя!

Он пощупал у больной пульс, потом строго сказал присутствующим:

– Что уставились? Не в зоопарке…! – Затем, взглянув на Кирилловну, сказал, – Дайте ей воды. Я позже зайду.

Катя чихала не переставая, пока сиделка не подала ей стакан с водой.

– Ничего, деточка, это скоро пройдёт… – успокаивала её Кирилловна, – Так всегда бывает, поверь мне, я за сорок лет всякого насмотрелась.

Катерина постепенно приходила в себя, озноб прекратился, лишь немного кружилась голова.

– Спасибо, – сказала женщина, возвращая пустой стакан сиделке.

– Ну что, побывала дома? – прищурясь спросила Кирилловна.

– Что? – опешила Катерина, – Вы это о чём?

– Об этом самом… – улыбалась Кирилловна, – Здесь многие через это прошли и ничего… Многие-то не вернулись, там остались.

– Где это… Там? – осторожно спросила Катя.

– На том свете, девочка, где же ещё… И на твою долю выпало, да знать время ещё не пришло, вот тебя и вернули.

– Но меня там никто ни о чём не спрашивал…

– Кто же о таких вещах спрашивать-то станет? Вернули – вот и радуйся.

– Мне особенно радоваться нечему, да и жить больше не хочется.

– Что ты! – замахала руками сиделка, – Господь с тобой! Такая молодая, жить да жить ещё! Детки-то есть у тебя?

– Нет у меня деток…. И мужа нет…

– Так родишь ещё! Сколько тебе годков?

– Тридцать пять.

– Родишь. Говорю тебе, родишь… Помяни моё слово!

– Я спросить хочу, – начала Катя, – Почему вас все Кирилловной зовут? Имя-то у вас какое?

– Да какие у нас имена, – махнула рукой сиделка, – Сиделка, санитарка – известное дело! Подай, прими и выйди вон. Вообще-то Марией крестили, да. Можешь звать меня Мария.

– Просто Мария? – улыбнулась Катя.

– Мария, Мария, как есть Мария! – засмеялась женщина.

– Как живёшь, Мария? Родственники есть?

– Как? – Верой и надеждой… – вздохнула женщина, – Мне не везло с родственниками, зато везло на соседей.

– Пенсии-то хватает?

– Какая пенсия?! Меня вроде, как и в живых-то нет, – прослезилась женщина, – Здесь-то я на нелегальном положении. Жалованье мне не платят, а я всё равно хожу, не могу вас бросить. Кто же поможет вам горемычным? Убрать-то вон некому, помыть, постирать… Заэкономились совсем, окаянные! Питаюсь и живу при больнице. Еды много остаётся, что больные не съедают – я беру.

– И давно ты здесь на нелегальном положении?

– Больше года, – вздохнула Мария и, махнув рукой, с интересом взглянула на Катю, – А как родительница твоя? Что говорит?

– Ничего не говорит. Она даже не знает, что я в больнице.

– И про диагноз не знает?

– Нет. Я не рассказывала пока…

– Вот оно что… – задумалась Мария, – А я смотрю, всё одна, да одна, не передач, ни посетителей… Ясно. Ты ей обязательно всё расскажи, – немного помолчав, сказала Мария, – Пусть помолится. Материнская молитва со дна моря достанет!

– Не знаю, – задумалась Катя, – Может быть… Потом…

– Хоть бы письмецом её осчастливила что ли?! Мать всё-таки!

– Душе страшно! – Катерина испуганно взглянула на Кирилловну, – Не знаешь, когда и от чего умрёшь.

– Неважно от чего умрёшь, главное – для чего родился! – уверенно сказала сиделка, – Ты уж там, как знаешь, а весточку матери пошли.

Кирилловна обняла Катю, и они молча сидели на больничной койке. В этот момент каждая из женщин думала о своём. Сиделка вспомнила покойного мужа Василия и погибшего в автомобильной катастрофе сына Петю. Вспоминала свою прежнюю, относительно спокойную, жизнь. Трудовой коллектив, больные, с их заботами и переживаниями, крепкая семья – всё это создавало мощную, непоколебимую точку опоры, внушало ощущение сопричастности всем происходившим на Земле событиям, частью которых она, безусловно, являлась. Теперь же ей было страшно оставаться один на один с огромным, враждебным, эгоистичным миром, в обществе, теряющем последние нравственные устои.

Катя почему-то вспомнила свои детские, дошкольные годы, уютный московский двор, кожаные сандалии, солнечное летнее утро. Вот она пятилетняя девочка, вдоволь накачавшись на качелях, вбегает в свой подъезд, поднимается на третий этаж… Дома мама, она готовит завтрак. Дверь в кухню открыта, шторы на окнах слегка колышутся от лёгкого ветерка, солнечные лучи весело падают на кухонные полки, на посуду, на маму. В кухне работает радио, звучит музыка. Строки из той песни почему-то врезались в детскую память, и Катя вновь отчётливо слышала их.

 
Песня пусть начинается, до небес поднимается,
Светом пусть наполняется, как заря.
Посидим по-хорошему, пусть виски запорошены,
На земле жили – прожили мы не зря…
 

К сожалению, всех слов она не запомнила, но то, что пришло на память, давало ясное представление о грандиозном замысле её авторов.

 
Спелый хлеб закачается, жизнь – она не кончается,
Жизнь – она продолжается каждый раз.
Будут плыть в небе радуги, будет мир, будут праздники,
И шагнут внуки – правнуки дальше нас!
 

От всего происходящего, увиденного и услышанного, в её детской душе возникало ощущение радости, спокойствия и огромного бесконечного счастья, свойственного, наверное, большинству детей Земли.

Мама накрывает на стол. Ещё мгновение и в кухню войдёт отец, они вместе позавтракают, а потом отправятся в Парк культуры или в Сокольники, чтобы весело и с пользой провести выходной день. Они будут гулять, кататься на лодке или пойдут на аттракционы. Потом она, конечно, устанет, и отец посадит её на шею, и счастливая, с воздушным шариком в руке, Катя будет с гордостью смотреть на прохожих.

К подобным воспоминаниям Катерина относилась с какой-то тревожной нежностью. Ведь как легко неосторожными движениями сломать эти хрупкие лепестки!

Вернувшись мыслями к неведомой песне, мирно обитавшей в её детских воспоминаниях, Катя подумала, что наверно так и звучит вечно тревожная, всё определяющая музыка бытия. Теперь, на душе у неё, царила светлая, совсем не трагичная печаль.