Текст книги "Жестокая одержимость"

Глава 18
Вайолет

Я просыпаюсь оттого, что где-то рядом с моим лицом вибрирует телефон. Поднимая голову с подушки, я смотрю на экран и вижу, что звонит моя мать.

– О, так ты жива, – произношу я хриплым и усталым тоном вместо приветствия.

Удивительно, что моя мать не проявила интереса к моему недавнему разговору с Мией Джармейн, ведь обычно она не склонна сдерживать свое любопытство. Возможно, я пропустила изменения в ее поведении, но сейчас она звонит, и это, безусловно, самое важное, не так ли?

– Ты же подписала соглашение о неразглашении! – шипит моя мать. – О чем ты, черт возьми, думала?

Я убираю телефон от уха, потому что это не совсем та реакция, которую я ожидала.

– Что…

Я пытаюсь понять, что могло произойти.

Грейсон опубликовал видео? Но ведь он меня шантажировал и, как я думала, уже получил, что хотел.

Меня, как ледяная волна, охватывает чувство паники. Я резко скидываю с себя одеяло и смотрю на шрам на ноге, который ярко выделяется на фоне моей бледной кожи.

– Можешь объяснить, что произошло?

– «Таймс»! Посмотри статью в гребаном «Таймсе»! – стонет она. – Наша жизнь кончена, как ты могла так с нами поступить?

Включив громкую связь, я открываю на своем ноутбуке нужный мне веб-сайт. Газета, про которую говорит моя мать, издается в Краун-Пойнте как в печатном, так и в цифровом виде, и я предполагаю, что мама подписана на их электронную рассылку или получает уведомления, если в какой-либо статье фигурирует мое имя. Если я сделаю что-нибудь достаточно впечатляющее, то могу рассчитывать на то, что мать отправит мне скриншот или, что еще более вероятно, отыщет печатную версию газеты со статьей обо мне и вырежет ее оттуда вместе с фотографией. В прошлом она делала именно так.

При открытии веб-сайта мое внимание привлекает фотография Грейсона на главной странице. Сердце замирает, когда я вижу заголовок статьи, который гласит: «Перспективный хоккеист университета Краун-Пойнт имеет скандальное прошлое».

В то время как моя мать продолжает говорить о том, как я разрушила наше общее будущее и что теперь папарацци будут преследовать нас обеих, я ощущаю, как мне становится трудно дышать. Игнорируя ее упреки, я приступаю к прочтению статьи, в которой изложено обвинение против Грейсона, причем без достаточных доказательств. В статье утверждается, что он управлял автомобилем в состоянии алкогольного опьянения, что привело к аварии, однако последствия инцидента были замяты.

– Я этого не делала, – говорю я.

– Конечно нет! – вскрикивает мама. – Именно это мы и скажем.

В следующем разделе статьи обсуждается инцидент, произошедший со мной. Они нашли фотографию, на которой я была запечатлена возле больницы в хирургическом ботинке, но, если не ошибаюсь, я размещала этот кадр в моем аккаунте в «Инстаграме» [8]8
  Деятельность социальной сети Instagram запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности (согласно ст. 4 Закона РФ «О средствах массовой информации»).


[Закрыть].

Меня пробирает дрожь, они что, провели целое расследование? Или же просто изучили мои аккаунты в социальных сетях и попытались связаться со мной? Но не похоже, что они стремились получить от меня какие-либо комментарии, так как в моем телефоне нет ни пропущенных вызовов, ни электронных писем.

Немного ниже я натыкаюсь на еще одну фотографию Грейсона, на которой он в майке университета катается на коньках вдоль стены с серьезным выражением на лице. Автор продолжает рассказывать о том, что в Краун-Пойнте дела у Грейсона идут отлично, и, по всей видимости, его прошлые проступки оставлены без внимания и здесь.

Еще в статье есть наше совместное фото, на котором Стил, стоящий на заднем плане, получился размытым. Это фото сделано в квартире Грейсона, но кто приложил к этому руку?

Я смотрю на слова на экране, которые вскоре начинают расплываться перед моими глазами.

«Вайолет и Грейсон, кажется, без особых трудностей продолжают двигаться вперед и, возможно, находят общий язык в том, что взаимное разрушение – это решение проблемы. Тем не менее жителям Краун-Пойнта следует знать, за кого они болеют, когда Грейсон Деверо каждые выходные выходит на лед».

– Ты все еще здесь?

– Да, – отвечаю я и вздрагиваю.

– Ну?

– Мам, прости, я не… – Я закашливаюсь. – Я ничего не комментировала, и у них нет никаких доказательств того, что я вообще что-либо им говорила, потому что это неправда.

– Разумеется, нет, – с иронией замечает мама. – Ни с кем не разговаривай! Это клевета, и я немедленно обращусь в редакцию газеты. Это просто какой-то абсурд! Подумать только, ведь эта статья должна была получить одобрение перед публикацией.

– Публикацией? – У меня сводит желудок.

– Они разместили эти новости на первой полосе, – говорит она тоном, передающим ее отвращение.

О боже.

Грейсон меня убьет! Он опубликует видео, которое доказывает, что я нарушила соглашение о неразглашении, завернет все это в статью и передаст своему отцу. И тогда я окажусь в полной заднице.

– Расскажи потом детали. – Я нажимаю кнопку завершения разговора, не потрудившись попрощаться.

Либо у нее получится опровергнуть эту клевету, либо нет. Вот так просто. А до тех пор я не собираюсь появляться на людях ни при каких условиях. Я могу себе позволить пропустить два понедельника и не ходить на занятия.

Я предвижу, как разозлится Грейсон и что он сделает в отместку. Для него все это и так было игрой, а теперь ситуация обостряется. Ставки становятся все более высокими, и я боюсь, что мне не понравится, куда это нас приведет.

Ведь меч находится у него в руках.

Или нет. А что, если мне хоть раз начать действовать первой? Что, если я расскажу ему обо всем и дам понять, что не имею к этому никакого отношения?

Прежде чем у меня сдадут нервы, я набираю сообщение.

Я: Это не я, клянусь.

Он отвечает буквально через секунду.

Грейсон: Я знаю.

Я прищуриваюсь.

Он знает?

Внезапно в мою комнату врывается Уиллоу с телефоном в руке.

– Вайолет…

Я киваю ей на свой открытый ноутбук у меня на коленях и морщусь.

– Только что звонила моя дорогая мама и обвинила меня в нарушении соглашения.

– Но ты же ничего не нарушала. – Уиллоу вздыхает и садится рядом со мной.

– Я знаю, – снова морщусь я. – Но кто-то явно узнал об аварии.

Уиллоу отшатывается назад.

– Ты думаешь, я имею к этому какое-то отношение?

О боже.

Я хватаю ее за руку, чтобы она не зашла слишком далеко в своем самобичевании.

– Черт возьми, конечно же нет. Я абсолютно тебе доверяю. Но мне интересно, упоминал ли об этом Грейсон кому-нибудь еще.

На ее лице появляется облегчение, которое быстро сменяется замешательством.

– Сомневаюсь. Ведь смысл был в том, чтобы притвориться, что аварии не было, верно?

– На это шансов нет, – бормочу я.

– Подожди! – вскрикивает Уиллоу, снова проверяя свой телефон.

– Что?

– Сделай скриншот страниц, – приказывает она. – Думаю, они только что удалили ее.

Я стараюсь зафиксировать заголовок и все изображения, после чего обновляю страницу, и статья меняется на совершенно другую. Новая статья рассказывает о заброшенном торговом центре, который в этом году будет переоборудован в крытый парк для собак, а когда я ввожу имя Грейсона в строку поиска, то получаю ошибку.

– Как думаешь, сколько людей видело это? – спрашиваю я, встречая взгляд Уиллоу, и она щурится.

– Я увидела статью, потому что заголовок и первое изображение были в письме, которое пришло на мою электронную почту.

Черт, черт.

Несомненно, это вызовет вопросы, независимо от того, успели ли люди ознакомиться с полной статьей. По крайней мере, меня это почти не затронет, ведь обо мне упоминается только во второй ее части, а вот Грейсон…

– В прошлую ночь в городе был его отец, – говорит она.

– Что?

– Отец Грейсона, сенатор. Их сфотографировали вместе за ужином, они обнимались и все такое. В социальных сетях сенатора подняли шумиху вокруг его визита в Краун-Пойнт, встреч с мэром и президентом университета.

– Он защищает свои инвестиции. Разве он не планировал приехать сюда на благотворительное мероприятие в следующем месяце?

Уиллоу хмыкает в ответ.

Пэрис уже упоминала об этом, когда рассказывала, что ее родители приедут в Крайн-Пойнт специально, чтобы встретиться с сенатором.

– Ладно, – говорю я, переползая с кровати на пол. – Эта статья могла планироваться давно, а могла быть написана на скорую руку. Из того, что нам известно, можно сделать вывод: я не давала никаких интервью, и, очевидно, Грейсон тоже не стал бы этого делать.

– Все это очень подозрительно.

Я прикусываю губу и размышляю обо всем, что случилось за этот семестр. Меня охватывает ощущение, что все вокруг меня рушится. Не только учеба, но и вся моя жизнь.

– Думаешь, это как-то связано со взломом?

– Если это так, – начинает Уиллоу, – то это жутко и чертовски пугает.

Я хмурюсь, а затем снова хватаюсь за телефон и открываю снимок своей стены, который сделала в качестве доказательства взлома. Слово «шлюха» читается с трудом. Но я отбрасываю отвращение и увеличиваю изображение.

– Что ты ищешь? – Уиллоу опускается на колени и заглядывает мне через плечо.

К слову, ситуация остается довольно неприятной до сих пор.

– Я хочу проверить, какая именно фотография была выбрана для публикации в статье. Ведь возле больницы я фотографировалась еще и с мамой. Фотография, опубликованная газетой, похожа на ту, что я размещала в социальных сетях, но мы с мамой выглядим на ней слишком угрюмо. – Я пожимаю плечами. – Просто догадка.

– Ты полагаешь, что газета преднамеренно выбрала фотографию, на которой вы с мамой выглядите угрюмо?

– Понятия не имею. – Я опускаю взгляд, и Уиллоу хихикает, качая головой.

– Хорошо, детектив Рис. Давайте посмотрим на это с другой стороны: если тираж уже завернули, то ситуация не так уж плоха. В конце концов, многие люди видели только заголовок и первый абзац статьи и могли подумать, что это… Не знаю. Провокация другой хоккейной команды или что-то в этом роде. Ты знаешь, как это бывает в разгар хоккейного сезона.

Точно. Сейчас только семь часов утра, и есть шанс, что никто не видел эту статью полностью.

Вопреки здравому смыслу я готовлюсь вместе с Уиллоу пойти на занятия. Мои мышцы отдают болью, и, переодеваясь, я замечаю на своем теле множество синяков, которые, однако, не вызывают у меня беспокойства. На самом деле мне нравится, что эти синяки служат напоминанием; прикасаясь к одному из них, я представляю, что меня трогает Грейсон.

Я игнорирую оставленные им следы укусов на шее и груди, которые только начинают бледнеть. Этот мужчина – собственник с большой буквы «С».

В любом случае мы отправляемся на занятия, и первая половина дня проходит без особых происшествий. Пара человек спрашивают меня о газетной статье, но я притворяюсь, что не понимаю, о чем они говорят, и меня оставляют в покое.

За обедом ко мне подходит Пэрис с хмурым выражением на лице. Сегодня она крайне неопрятна. Обычно безупречный макияж размазан, а волосы не блестят и наспех собраны в высокий хвост. А это не в ее стиле.

Ее внешний вид является первым признаком того, что она пребывает в бешенстве.

Уиллоу стонет, и я вижу подсказку номер два. На экране телефона Пэрис я мельком вижу фотографию, которую газетчики использовали в своей статье. На ней Грейсон катается на льду.

– Откуда у нее это? – тихо спрашиваю я у Уиллоу.

Мы сидим за одним столиком с Джесс, Амандой и несколькими другими девушками из танцевальной команды уже двадцать минут. Пэрис приближается, пристально глядя на меня, и с запозданием я понимаю, что в ее руке бокал с голубым напитком. Это кажется странным, ведь она сама говорила, что соблюдает жидкостную диету и обычно употребляет только воду.

– Ты сука! – рычит Пэрис, и я нервно сглатываю.

Останавливаясь около стола, она в свойственной Грейсону манере переворачивает бокал, выливая его содержимое мне на голову.

Ледяная жидкость стекает по моим волосам, мгновенно впитываясь в белую футболку с графическим принтом. Я не удивлена, что она ледяная. Пэрис специально добавила в нее лед. Холодные кубики соскальзывают с волос и падают мне на колени, а также, что еще хуже, попадают под ворот и застревают в лифчике.

Мне чертовски холодно, но я не могу пошевелиться. Вся столовая внезапно погружается в молчание, и взгляды студентов устремляются в нашу сторону.

Я медленно встаю, стряхивая со своей одежды кусочки льда, и встречаю взгляд Пэрис.

– Очевидно, у нас проблемы, – шиплю я, и она усмехается.

– Хотела бы я иметь хотя бы половину такой наглости, как у тебя. Но то, что ты настолько смелая и отчаянная, не дает тебе права пытаться переспать с чужим парнем.

Я поднимаю руку, не успевая даже обдумать ее слова, и ударяю Пэрис по щеке. Мою ладонь чертовски жжет, но я не подаю вида, что мне больно, и наблюдаю за тем, как голова Пэрис резко поворачивается в сторону. Я не могу поверить, что только что дала ей пощечину, но так раздосадована, что у меня нет времени на сожаления.

– Меня тошнит от этого дерьма, – говорю я. – Уйди с моей дороги!

Пэрис прищуривается, и я вижу по ее глазам, что она обдумывает свой дальнейший шаг. Вероятно, она размышляет о том, как поступить со мной, однако, не произнеся ни слова, разворачивается и уходит к дальнему углу столовой, к столу, за которым расположились хоккеисты.

У меня сводит живот.

– Я не заметила в ее руке бокала, – говорит Уиллоу, внезапно появляясь у моего плеча.

В столовой раздается шум, когда студенты начинают пихать друг друга в попытке увидеть, куда направляется Пэрис. Конечно, ее цель – Грейсон, только к нему она идет без бокала с голубым напитком. Вместе того чтобы вылить ему что-то на голову, она хватается за его рубашку и прижимается губами к его губам.

С нашего столика мне открывается прекрасный вид на то, что он не отталкивает ее, а притягивает к себе на колени. Грейсон целует ее так, как должен был целовать прошлой ночью меня. Их рты открыты, и он доминирует над ней. Это видно по тому, как он держит ее за задницу, а она уступает ему.

Меня сейчас стошнит.

– Вайолет…

– Не надо! – шепчу я.

У меня есть два варианта: выбежать отсюда в слезах или уйти с гордо поднятой головой. Поэтому я медленно и с достоинством беру свой пиджак, накидываю его поверх мокрой рубашки, а затем убираю волосы за воротник, не обращая внимания на то, что жидкость все еще стекает по моей спине. Я беру свой поднос, и тут Аманда протягивает руку, накрывая ладонью мое запястье.

– Мы сами, – говорит она, и я снова поднимаю взгляд.

Это самое страшное.

Вместе того чтобы посмотреть на Аманду, я снова смотрю на Грейсона и Пэрис, которые все еще обнимают друг друга. Глаза Грейсона не закрыты, но взгляд устремлен не на нее. Он наблюдает за мной. Между нами возникает подобие мысленного разговора, и это не похоже на фильмы, попав в которые я смогла бы понять, о чем, черт возьми, он думает, целуясь с другой девушкой.

Черт возьми, нет!

Все, на что я могу надеяться, – это на то, что мой взгляд ясно выражает гнев.

Это еще не конец! Я думала, что поступаю правильно, говоря ему, что не хочу участвовать в его играх, однако он неоднократно пытался унизить меня. Втоптать в грязь снова и снова.

Больше я ему этого не позволю.

Это была последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения.

Ни при каких условиях я не стану человеком, который сдается под воздействием угроз. При определенных обстоятельствах давление может превратить уголь в алмаз, и я стану таким алмазом. Более сильной и твердой, чем он мог бы представить.

Я бросаю последний взгляд на Уиллоу и, шевеля губами, беззвучно перед ней извиняюсь.

Я удостоверяюсь в том, что мой телефон надежно лежит в кармане пиджака, и делаю глубокий вдох. Все молча смотрят, как я направляюсь к выходу. Не знаю, чувствуют ли они исходящую от меня энергию и понимают ли, почему я смирилась с тем, что произошло, хотя это не смешно и абсолютно ненормально.

Но внезапно раздаются аплодисменты.

Я не знаю, хлопает ли мне Уиллоу, которая злится на Грейсона и подбадривает меня как может, однако вся столовая, ставшая свидетелем неожиданного для них зрелища, вторит этим хлопкам и выбирает меня, а не Грейсона.

Пока я иду к двери, раздается еще больше хлопков. Некоторые студенты кивают мне, и я киваю им в ответ, хотя поддерживают меня, конечно, не все. Уж точно не те люди, которые по какой-то причине думают, что я встала между Грейсоном и Пэрис или Грейсоном и хоккеем. Меня удивляет, что вообще хоть кто-то встает на мою сторону. Грейсон – крутой парень и единственный, кто может принести университету кубок чемпионата, но я училась здесь дольше его – возможно, для кого-то из них это имеет значение.

Я выхожу на улицу и только тогда позволяю себе опустить взгляд.

Глава 19
Грейсон

Вместе с Ноксом, который следует за мной, мы входим в кабинет нашего тренера. На краю стола тренера Роука лежит мятая газета, развернутая на первой странице. На листе тонкой бумаги я замечаю свои черты и темные глаза.

Тренер сидит, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки за головой, а его лицо совершенно бесстрастно.

– Сядь, – приказывает он.

Наш капитан Нокс взял на себя смелость пойти со мной, но, должно быть, он замечает в лице нашего тренера что-то такое, что ускользает от моего внимания, поэтому остается стоять в дверях.

Я сажусь в кресло и, повернувшись к Ноксу, слегка киваю головой, дав понять, что он может уйти, и, отступая, он закрывает за собой дверь. Поворачиваясь обратно к тренеру, я замечаю, что он даже не изменил своей позы.

– Я говорил с твоим прежнем тренером, – произносит он, и мое дыхание сбивается, но я стараюсь, чтобы выражение моего лица не изменилось.

До сих пор мы с тренером ладили. Я не из тех, кто рвет на себе волосы, если человек внезапно оказывается неполезен, но поскольку мой отец, администрация университета и человек, сидящий передо мной, могут для меня что-то сделать, – наши взаимоотношения протекают гладко.

Все они имеют непосредственное отношение к моему успеху, и теперь мне приходится задаваться вопросом, не совершил ли я ошибку. Не следовало ли мне приложить больше усилий для завоевания благосклонности тренера, вместо того чтобы доверять своему таланту, который прокладывает мне дорогу в спорте. Возможно, мне было нужно покорить его своим обаянием, которое так меня изматывает.

– Значит, прежде ты играл в Бриккеле? – спрашивает он.

Дерьмо.

– И? – сжимая кулаки, бесстрастно отвечаю я вопросом на вопрос.

Меня мало что волнует, но хоккей определенно в числе этих вещей. К тому же я понятия не имею, что мог рассказать Роуку тренер Марзден из «Эмири Роулз Элит». Он мог как петь мне дифирамбы, так и бросить под автобус. Этот человек чересчур непредсказуем.

А вот мой тренер из Бриккела – засранец. Особенно если учесть, что, несмотря на отсутствие обвинений, они выкинули меня из команды. Он возлагал всю вину на администрацию, однако я прекрасно осведомлен о его стремлении к безупречности. Он предпочитал, чтобы игроки его команды имели безукоризненную репутацию, а мои дела с обвинениями в вождении в пьяном виде и неосторожном обращении с чужим имуществом явно не вписывались в этот стандарт.

Внезапно во мне поднимается приступ страха, и я понимаю, что сейчас все может повториться. И где тогда я окажусь?

– Позволь мне развеять твои сомнения, – вздыхает Роук.

– Пожалуйста. – Я откидываюсь на спинку кресла и готовлюсь к худшему.

– Это – позор, – говорит он, швыряя газету в мою сторону.

Я не делаю попытки поймать ее, и, ударившись о мою грудь, она падает мне на колени, но я стараюсь не обращать внимания на мое искаженное лицо на первой полосе.

Статья в интернете была отозвана, а печатные экземпляры изъяты, но это оказалось бесполезным, так как некоторые люди уже успели получить свои копии. Этот инцидент ясно показывает, что печатные газеты не утратили свою актуальность.

– Вы выгоняете меня из команды? – говорю я раньше, чем это сделает он, и встаю со своего места. – Я понимаю. Такого рода реклама…

– Верни свою задницу в это гребаное кресло, – рычит тренер. – Я не выгоняю тебя из команды, но такие вещи нужно держать под контролем. Тебе приписывают множество обвинений, и единственное, что тебя спасает, это то, что опубликованная статья – всего лишь мнение одного журналиста, которое, черт возьми, редакция посчитала нужным распространить среди общественности.

– Это… – В шоке я переступаю с ноги на ногу.

– Эта девушка… Вайолет. Она замешана в этом?

– Если она говорит, что замешана, то лжет. – Я пожимаю плечами. – Я не знаю, с чего они так решили, но, честно говоря, они преувеличили серьезность наших отношений.

– А какие у вас отношения? – прищуривается Роук.

– Однажды я переспал с ней. – Я качаю головой, стараясь изобразить сожаление. – Возможно, она разговаривала с журналистом, который прибыл сюда с целью собрать информацию обо мне, а возможно, ей заплатили, я не знаю.

Если я буду повторять это, то поверю, ведь какая-то часть меня верит в то, что Вайолет могла совершить что-то подобное. Часть меня убеждена, что она способна пойти на крайние меры, чтобы отомстить мне, но другая часть понимает, что она втянута в это так же, как и я.

Но это все равно не уменьшает моего гнева.

Именно поэтому я позволил Пэрис напасть на меня в столовой. Потому что были задеты мои гребаные чувства, и боль Вайолет облегчает некоторые из моих страданий. Например, я могу давить на ее синяки, пока она не заплачет, или оскорблять и напоминать, что она никогда не будет танцевать.

– Что ж, возможно, в этом и состоит наше решение, – медленно произносит тренер, обдумывая свои слова.

– В чем именно, сэр? – с интересом спрашиваю я.

Некоторое время он молча смотрит на меня, а затем вздыхает.

– Знаешь, сегодня звонил твой отец. Он сказал, что не будет осуждать меня за решение выгнать тебя, но для меня это все равно что признать твою вину. А ты виновен?

– Нет.

Еще одна ложь.

Лжи в моей жизни становится все больше, но какая, к черту, разница. Передо мной стоит выбор: либо солгать и остаться в Краун-Пойнте, либо говорить правду и попытаться заново открыть себя в новом учебном заведении. Правда не поможет мне попасть в НХЛ. Правда ничего хорошего мне не сделала.

– Хорошо, – кивает Роук. – Ты подготовишь заявление и встретишься с публицистом хоккейной команды. Я хочу, чтобы с этим разобрались.

Меня охватывает облегчение, потому что он не выгоняет меня.

– Договорились.

– И чтобы подстраховаться, нам понадобится заявление и от Вайолет.

Интересно, каким образом я смогу добиться от нее этого заявления? Сможет ли она солгать ради меня публицисту и сможет ли солгать вообще? Это не входит в наше соглашение, да и в принципе не может быть частью чего-либо, кроме, возможно, ее добродушия. Но давайте будем честны, после моего трюка с Пэрис ее ложь чертовски маловероятна.

– Спасибо, тренер.

– Не за что, а теперь убирайся, мне нужно поработать.

В конце концов я беру газету, которая лежала на моих коленях, и, аккуратно сложив ее, запихиваю под мышку, обдумывая, как можно заставить Вайолет выполнить мою просьбу и сделать то, что я от нее хочу.

Я могу надавить. Например, завести ее руку за спину и скручивать, пока она не повернется в ту сторону, в которую я захочу.

Это было бы очень просто… Но возможно…