Текст книги "Жестокая одержимость"

– Твои ожидания должны быть более разумны, – говорит он. – На нас смотрит слишком много людей. Избиратели еще не совсем простили нам твою ошибку.

Я знал, что рано или поздно он перейдет к делу, но удивлен, что это произошло так быстро. Конечно, все из-за его глупой политической кампании.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Тут шныряет репортер. Он рылся в архивах местной полиции в поисках сенсации, и какой-то новичок подкинул ему новость, с которой можно было бы поработать. Он слил ему информацию о том, куда были утилизированы ваши автомобили, – говорит отец и берется за столовое серебро.

Я ошарашенно смотрю на то, как он встряхивает салфетку, ткань которой трещит, падая к нему на колени, – а затем поправляет бокалы с вином и с водой.

– Я позабочусь об этом, – добавляет он. – Позднее.

– Что это значит?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не рассмеяться. Отец всегда критиковал мою неспособность усидеть на месте.

«Тише едешь – дальше будешь», – всегда говорил он, как бы намекая, что если я буду действовать слишком быстро, то не смогу выработать ни одной сложной мысли или эмоции.

– Репортер ничего не найдет, – улыбается мне отец. – У тебя хорошие оценки?

Еще один вопрос для галочки в его контрольном списке.

– Да, – киваю я. – В прошлом семестре я был отличником.

– А в этом?

– Должен сохранить по крайней мере четыре балла.

Возможно.

Откидываясь назад, я вытягиваю ноги и вновь оглядываю помещение. Я замечаю журналиста, возможно, нанятого моим отцом, чтобы задокументировать наше милое времяпровождение, а также папину охрану, занимающую отдельный стол. Их бдительные взгляды скользят по залу, ища признаки возможных неприятностей.

– Хорошо, хорошо, – бормочет отец, проверяя свой телефон, а затем снова поднимает взгляд.

Официант подходит к нам с едой, которую я не заказывал, и быстро расставляет передо мной тарелки с лососем на гриле, спаржей и кокосовым рисом. Наклонившись, я вдыхаю запах блюд, и мой желудок переворачивается. Я не ем рыбу с семи лет, а кокос раздражает мою кожу, вызывая крапивницу. Даже запах этой еды действует на меня очень странно, и в моем животе начинается бурление. Хотя перед папой стоят тарелки с картофельным пюре, стейком и брокколи, покрытой глазированным соусом и кунжутом.

– Я заказал сам, – хмурится он, глядя на меня. – Надеюсь, ты не возражаешь? Мне показалось, что ты опаздываешь.

На самом деле я не опаздывал, но предпочитаю не вступать с ним в спор и не высказывать, что он ничего не знает о моих кулинарных предпочтениях. Дабы разбираться в них, ему пришлось бы разделить со мной больше пяти обедов, на которых мы собирались вместе за последний год.

Ковыряясь в лососе, я обхожу стороной кокосовый рис, аккуратно разрезаю спаржу, разделяя зеленые стебли на маленькие удобные кусочки, и засовываю их в рот по одному. Я наблюдаю, как отец с удовольствием поедает свой стейк, словно это лучшее блюдо, которое он когда-либо пробовал, и делаю глоток воды между каждыми маленькими кусочками лосося. Наконец наша трапеза подходит к концу – отец допивает вино, а я достаточно измазал свою тарелку едой. Мне кажется, я даже оставил на ней вмятину.

Отец промокает рот салфеткой и протягивает официанту свою карточку, а когда тот возвращается с чеком и протягивает его отцу, он с размахом подписывает его.

Мы поднимаемся из-за стола практически одновременно, а около двери он снова обнимает меня. Это одна из тех вещей, от которых мне хотелось бы уклониться, потому что объятия не заслуживают такой публичности, но, возможно, он видит это по моему лицу и поэтому обнимает еще крепче.

Краем глаза я замечаю, как вспыхивает камера, которая запечатлела этот душераздирающий момент между отцом и сыном.

– Черт возьми, ты должен мне, малыш, – говорит мне отец, прижимаясь губами к моему уху. – Самое меньшее, что ты можешь сделать – это выглядеть счастливым, когда видишь своего старика раз в квартал. А теперь улыбнись.

Я улыбаюсь будто на автопилоте, а когда мы выходим на улицу – протягиваю руку, и отец пожимает ее своими холодными и сухими пальцами без единой мозоли. Еще одна вспышка камеры – и наконец я свободен.

Отойдя, я смотрю, как отец садится в свою машину и, заметив мелькнувшее пятно розовой ткани, понимаю, что Марта уже внутри и, не высовываясь, ждет его. Водитель закрывает их от остального мира, заключая в пузырь из тонированного стекла, а я остаюсь стоять на тротуаре. Засунув руки в карманы, я смотрю, как они отъезжают от обочины, не обращая внимания на репортера, слоняющегося поблизости. Мне хочется, чтобы сегодняшний вечер закончился по-другому, и мои мысли сразу возвращаются к Вайолет.

Где она может быть?

Но вопросом получше будет: где, по ее мнению, я не смогу ее найти?

Я кручу в голове эту мысль и начинаю двигаться. Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки и размяв пальцами шею, я уже начинаю собирать воедино все, что знаю о Вайолет. В моем воображении вырисовывается Краун-Пойнт, а под моей кожей уже начинает бурлить предвкушение. Мне не терпится начать свою охоту.

Она еще не знает, но это мой любимый вид спорта.

Глава 17
Вайолет

Фитнес-центр кампуса находится в подвале одного из общежитий. После регистрации я медленно спускаюсь по лестнице, погружаясь в полумрак зала, где меня встречает собственное отражение в зеркалах, ряды тренажеров и гирь. Эта атмосфера мне одновременно и знакома, и непривычна.

Проходя мимо тяжелых гирь, я направляюсь к эллиптическим тренажерам, рассудив, что, занимаясь на них, я снижу нагрузку на больную ногу. Это кажется правильным выбором.

Я быстро говорю спасибо своему телу за то, что во время прыжков в девяти случаях из десяти оно позволяло мне приземляться на правую ногу. Она всегда была моей надежной опорой и помогала поддерживать равновесие во время изнурительных тренировок и репетиций.

Возможность вновь начать танцевать кажется мне мечтой, о которой я думаю, когда залезаю на тренажер и включаю его. Перед началом упражнений я ввожу в программу тренажера свой рост и вес, после чего выбираю режим для снижения веса. Из-за этого сопротивление быстро увеличивается, и через пару минут я покрываюсь потом.

Скинув с себя толстовку, я кладу ее на соседний тренажер и ощущаю, как даже футболка прилипает к моей влажной коже. Мне становится тяжело дышать, а мои легкие саднят оттого, как мало я их нагружала последние месяцы. Я готова немедленно бросить свою тренировку, однако продолжаю, несмотря на начинающуюся дрожь в бедрах и настолько сильную одышку, что к горлу подступает тошнота.

Через некоторое время я, спотыкаясь, схожу с тренажера и, встав посреди комнаты, пытаюсь восстановить дыхание, а затем подхожу к фонтанчику и жадно глотаю из него воду. Как только чувство тошноты слегка утихает, я выпрямляюсь и замечаю фигуру, стоящую в полумраке у входа. От неожиданности я отшатываюсь, упираясь спиной в зеркало, после чего незнакомец выступает в свет.

Это Грейсон.

Глядя на его черные слаксы, белую рубашку с воротником и расстегнутый черный пуховик, я склоняю голову в удивлении, размышляя о причинах его пребывания в этом подвальном фитнес-центре в такой одежде. А затем мне вспоминается, как я несколькими часами ранее, поддавшись порыву, бросила ему вызов, предложив найти меня.

– Как ты узнал, где я?

– Просто повезло, – ухмыляется он, делая еще один шаг навстречу ко мне.

Я вздрагиваю, но он не останавливается, а, подойдя вплотную, наклоняется и проводит языком по моему виску, несомненно, пробуя мой пот на вкус.

– Дело вот в чем, – тихо говорит он, отчего по моему телу бегут мурашки. – Мне понравилось искать тебя, но это было слишком просто.

– Слишком просто? – повторяю я почти шепотом. – Конечно, ты же нашел меня в подвале общежития, в котором я не живу.

– А теперь ты собираешься бежать. – Он заключает меня в объятия, что противоречит его приказу. – Беги и не позволяй мне поймать тебя, потому что, где бы ты ни оказалась, я найду тебя, сорву твои легинсы и буду трахать, пока не кончу в твою вагину. Мне все равно, произойдет ли это на глазах у публики, твоей лучшей подруги или всей гребаной танцевальной команды. Мне плевать, даже если это дерьмо произойдет перед твоим драгоценным бывшим.

– Я не…

– Если захочешь, чтобы все прекратилось, – прерывает он меня, – ты произнесешь слово «стоп». Любые другие слова меня не волнуют. Если поймаю тебя, то трахну. – Он проводит пальцем между моих грудей. – От того, как сильно ты будешь сопротивляться, зависит, кончишь ты или нет, но пойми, Вайолет, я навсегда останусь монстром, который будет охотиться за тобой, куда бы ты ни пошла.

Отлично.

– А если я не хочу? – Я поднимаю подбородок. – Что, если я просто останусь здесь?

Пальцем, которым Грейсон только что касался ложбинки между моих грудей, он цепляется за подол моей футболки и сжимает ее в кулак, притягивая меня ближе; его взгляд становится ледяным.

– Ты можешь рискнуть…

Внутренне я содрогаюсь, потому что мои мысли тут же переходят к видео, которое он сохранил. Чертов шантажист! Он не говорит об этом и даже не намекает, но я не идиотка, и у меня хорошее воображение. Кроме того, есть другие способы, которыми он может мне отомстить.

Мое сердце колотится с бешеной частотой, создавая ощущение, что мои нервы этого не выдержат.

Его приказ должен быть мне противен, но тот факт, что я не кричу «стоп», дабы покончить с этим прямо сейчас, означает, что я окончательно сошла с ума.

Бегство кажется мне лучшим выбором, и мы оба это знаем. Поэтому, когда Грейсон отступает назад и опускает руки, я бросаюсь бежать. Решение принимается мной в долю секунды. Сражаться или бежать, бежать или… что-нибудь похуже.

Об этом чертовом видео никто не узнает.

Оставив толстовку, я мчусь вверх по лестнице, распахивая двери. Мне требуется полсекунды, чтобы выбрать направление, даже несмотря на то, что девушка за столом кричит мне вслед о забытом студенческом билете. Угроза Грейсона трахнуть меня везде, где бы я в итоге ни оказалась, звучит в моих ушах. Поэтому я понимаю, что мне нельзя придерживаться дороги, ведь там мой преследователь, несомненно, сможет меня выследить.

Лес.

Оборачиваясь, я замечаю, как Грейсон входит в холл. Его движения спокойны, и ничто в них не выражает беспокойства. Он напоминает истинного хищника, в то время как я чувствую себя запуганной жертвой.

Он что-то говорит девушке за стойкой, и она протягивает ему мой студенческий билет. С его губ не сходит улыбка, но стекло мешает мне расслышать ложь, которой он ее пичкает.

Грейсон находит меня глазами, и я задыхаюсь оттого, насколько он горяч. Если бы взглядом могли воспламенять, я бы сгорела на месте. Однако в его глазах сквозит больше гнева, чем я предполагала, – это подстегивает меня к активным действиям.

Я перехожу на бег, направляясь прочь от кампуса. Я не хочу, чтобы он поймал меня на глазах у людей, поэтому надеюсь затеряться на одной из многочисленных тропинок, которые проходят через парк в квартале отсюда. Парк тянется вдоль моего района, так что если я буду бежать достаточно быстро, то смогу срезать путь и встретить Грейсона уже в своей квартире.

К моменту, когда достигаю тропы, мое дыхание уже становится прерывистым. Мне известно, что в заборе, окружающем парк, есть проход между столбами, и, пройдя через него, я ступаю на широкую тропу. Отсюда легко заметить, что преследующий меня хищник тоже ускорился. Звук его шагов затихает, когда он достигает тропы.

Теперь меня окутывает лес, и воздух здесь ощутимо холоднее. Парк озарен светом стеклянных фонарей, которые создают светлые островки, окаймленные темнотой. Меня охватывает страх, а вместе с ним в крови начинает бурлить адреналин. Я должна бояться, потому что знаю, на что способен Грейсон. Но несмотря на то, что ускоряюсь, понимаю: мне не выиграть эту гонку. Грейсон сейчас в лучшей форме, чем я. Высокий и сильный, он неумолимо приближается.

Стук, стук, стук.

Я не могу понять, что означает этот стук. Это эхо моего сердцебиения, раздающееся в ушах, или звук его шагов?

Все, что я знаю, – эта ситуация хуже, чем если бы я зашла к ним в раздевалку снова, потому что я не знаю, насколько он серьезен. Я не знаю, что он сделает, когда меня поймает.

Свернув с тропинки, я пробегаю между двумя кустами, длинные ветви которых цепляются за мою одежду и волосы, а упавшие сучья хрустят под подошвами моих кроссовок. Ускоряя шаг, я маневрирую среди деревьев, думая, что если не могу опередить его, то, возможно, смогу обхитрить.

Но это оказывается самообманом.

Он нападает на меня словно из ниоткуда, и мы падаем на землю. Мои ладони скользят по влажной почве и хвойным иглам, а зубы стучат от мощности удара при падении. Я впиваюсь ногтями в грязь, пытаясь подняться, но Грейсон хватает меня за затылок, заставляя опустить голову, отчего моя щека трется о землю.

Я карабкаюсь, все еще пытаясь выбраться, но вдруг что-то тяжелое начинает давить мне на поясницу, и я издаю придушенное хныканье.

Грейсон стягивает с меня легинсы, а затем сжимает ноги вместе. Поскольку я вся мокрая от пота, к моей коже прилипли кусочки листьев и иголок, пока я корчилась на земле. Звук расстегиваемой молнии на его брюках осеняет меня догадкой.

Он собирается трахнуть меня в задницу.

Я кричу, изо всех сил пытаясь вырваться из его хватки, а Грейсон хрипит и сжимает мои волосы. Он поднимает мою голову, а затем вдавливает ее обратно в землю, и перед моим взором вспыхивают звезды. Крик в моем горле переходит в тихий стон, а моя грудь вздымается от напряжения. Я удивляюсь его жестокости, хотя и ждала ее. По моему телу пробегает жар, который распространяется под кожей и скапливается между ног.

Конечно, я могу сказать «стоп», но, хватая ртом воздух, понимаю, что пока этого не хочу. Я действую под бушующим адреналином и опираюсь на инстинкты.

Грейсон проводит пальцем по моей влажной щели, заставляя замолчать, а его хриплый смешок – единственное предупреждение, после которого он, обхватывая руками мои бедра, слегка приподнимает их и вонзается в меня. Слава богу, не в задницу.

Он седлает меня сверху, сведя мои ноги и зажав их между своих бедер. Его член скользит внутри меня, принося мне такое удовольствие, что я стону.

Черт возьми, я не должна этого хотеть.

Я пытаюсь хотя бы приподняться, но он перехватывает мои запястья одной рукой и сжимает их за моей спиной.

Выкрутив одну из моих рук, он тянет ее вверх, и я снова упираюсь лицом в землю. Боль, проходящая по руке, отдается в моем плече, но затем Грейсон начинает двигаться быстрее. Глубоко внутри меня он попадает в одну и ту же точку, которая приносит мне удовольствие, – но при этом ведет себя как дикий зверь.

Вот до чего мы докатились. Стали похожи на животных, трахающихся в лесу.

Внезапно я подаюсь бедрами вверх, выводя Грейсона из равновесия, и этого мне хватает, чтобы вскочить на ноги, но легинсы, спущенные до колен, не дают мне возможности убежать. В мгновение ока Грейсон наваливается на меня и тянет за волосы назад, путаясь в них пальцами. Я врезаюсь спиной в его грудь, и он ведет меня к дереву. Шершавая кора царапает мне щеки, горло и грудь, а потом Грейсон наклоняет меня, и я хватаюсь за ствол, чтобы не упасть. Моя кожа горит от царапин, но я закрываю глаза, потому что во мне переплетаются боль и наслаждение одновременно. Я перестаю понимать, что ощущаю на данный момент. Грейсон не утруждает себя тем, чтобы прикоснуться к моему клитору или попытаться заставить меня кончить. С каждым толчком его члена и попадания в мою точку G во мне медленно нарастает блаженство. Но его недостаточно, чтобы перевести меня через край. Грейсон вонзается в меня с новой силой, а затем замирает и, застонав, наклоняется вперед. Его голова касается моего плеча, и, кончив, он молча вынимает из меня свой член, а затем отступает назад.

Я сразу же чувствую, как по внутренней стороне моих бедер стекает влага, потому что он снова кончил в меня без презерватива. Из-за этого я мысленно говорю «спасибо» своей маме, которая убедила меня начать принимать противозачаточные препараты, когда мне исполнилось семнадцать. Она не хотела внуков и говорила, что я сама еще ребенок, а в случае моей беременности заниматься воспитанием детей придется ей.

Когда я наконец выпрямляюсь, Грейсон проводит костяшками пальцев по моему подбородку. Все признаки злобы и гнева исчезли с его лица, и я задаюсь вопросом о значении этого вечера для него. Непохоже, что его первоначальные эмоции сегодня были как-то связаны со мной, если только совсем немного.

Он помогает мне снова натянуть легинсы, застегивает молнию на своей ширинке, а затем наклоняется вперед и целует меня, хотя я этого совершенно не ожидала.

Это что, благодарность? Он вообще знает, как ее проявлять?

Я бы поставила на «нет». Богатый мальчик, вероятно, никогда не произносил слов «пожалуйста» или «спасибо». Во-первых, из-за его характера, а также потому, что он придурок. Хотя это одно и то же.

– Теперь ты поняла? – Он проводит большими пальцами по моим бедрам, чуть выше пояса брюк.

Я думаю, что понимаю его. Гнев Грейсона требует выхода.

От холода я начинаю стучать зубами, и Грейсон прищуривается, потому что, кажется, только сейчас понял, что на дворе середина гребаного января. Он подбирает с земли свою куртку и помогает мне просунуть руки в рукава. Грейсон с заботой застегивает ее на мне, задерживаясь пальцами на моей груди. Должно быть, он снял ее, когда повалил меня на землю, потому что я этого не заметила, – а теперь мое тело окутывает не только запах земли, но и теплый аромат специй, который ассоциируется с Грейсоном.

Только сейчас я осознаю, что, как полная дура, мчалась по лесу в промокшей от пота футболке и легинсах, но связь с Грейсоном вдохновляет меня на глупые решения.

– Спасибо, – шепчу я, вглядываясь в выделяющиеся мускулы его рук под белой рубашкой.

Я сопротивляюсь желанию протянуть руку и дотронуться до него. А Грейсон, что-то ворча про себя, берет меня за руку и выводит из леса.

Я позволяю ему довести меня до угла моей улицы, а затем выдергиваю руку.

– Дальше я сама.

Грейсон прищуривается, а затем кивает.

– Хорошо.

Я тяну молнию вниз, чтобы снять и отдать ему куртку, но он останавливает меня. А это явный признак того, что он не хочет, чтобы я снимала ее. По крайней мере, пока.

Покачав головой, я поворачиваюсь в сторону дома.

– О, Вайолет, – зовет он, и я оглядываюсь. – Даже не думай о том, чтобы кончить сама.

Мне известно, что на моих щеках появляется румянец, поэтому, быстро сглатывая, я молча спешу прочь. Мне кажется, что с увеличением расстояния между нами я буду ощущать все бо́льшую свободу и с каждым шагом мне будет легче дышать.

Спойлер: это не срабатывает.

Всю дорогу до моей квартиры я чувствую на себе его взгляд, а как только оказываюсь внутри, мое самообладание рушится, в горле образуется комок и на глаза наворачиваются слезы. Наружу из меня вырывается отвратительный всхлип, и я прижимаю ко рту тыльную сторону ладони, чтобы попытаться заглушить этот звук. Но это бесполезно. Мои ноги подкашиваются, и боль остро пронзает травмированные голень и бедро: после бесполезных попыток их помассировать я направляюсь в свою комнату.

Я уже заметила, что дверь в комнату Уиллоу закрыта, а свет в коридоре погашен. Время уже позднее, и, согласно моему плану, она пошла спать, не дожидаясь меня, ведь я придумала отговорку и сказала ей, что буду заниматься в библиотеке. Я могу соврать и сказать себе, что не знаю, зачем это сделала, но на самом деле я беспокоюсь, что она будет отговаривать меня от возвращения в танцевальную форму.

Мельком я смотрю в зеркало на свои всклокоченные волосы и грязную одежду.

Вспомнив, что у Грейсона остался мой студенческий билет, я, чертыхаясь, включаю свет, а затем обшариваю карманы его куртки. Конечно, мой студенческий билет надежно спрятан в левом.

Сняв с себя его куртку, я кладу ее на спинку стула. Мой телефон еще стоит на зарядке на тумбочке, потому что я не хотела, чтоб Уиллоу проснулась и отследила мое местоположение.

Видите, я веду себя, будто виновата.

Вздохнув, я направляюсь в ванную и включаю душ. На моих руках столько же грязи, сколько и на одежде, словно я сама превратилось в подстилку из сосновых листьев и иголок, на которых мы валялись.

Из-за резкой боли, пронзающей мою левую ногу, снимать одежду приходится медленно. Поэтому, чтобы не потерять равновесие, я стягиваю легинсы, опираясь на стойку. Осторожно прикоснувшись к своему клитору, я задыхаюсь от бури ощущений, которая во мне поднимается. Грейсон не снял моего напряжения и, судя по всему, даже не хотел. Я подумываю довести себя до оргазма, но тут в моей голове звучит его предупреждение, и как бы больно это ни было, я отдергиваю руку.

Запыхавшаяся и возбужденная, я иду в душ, где пытаюсь стереть из памяти то, что произошло сегодня вечером.