Электронная библиотека » С. Тремейн » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Холодные близнецы"


  • Текст добавлен: 3 марта 2016, 12:20


Автор книги: С. Тремейн


Жанр: Ужасы и Мистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

2

Я уставилась на Кирсти, стараясь не улыбаться. Не хотела показывать, насколько я встревожена.

Похоже, что в растущем мозгу Кирсти всплыла давняя травма, такое бывает у одного из близнецов, потерявшего другого. Но я всегда могла различить своих дочерей и понять, кто из них кто.

Однажды моя мать приехала зимой из Девона в нашу маленькую квартирку в Холловее. Взглянув на лежащих в кроватке близняшек – абсолютно одинаковых крошек, сосущих друг другу пальчики, она расплылась в ослепительной, изумленной, потрясающей улыбке. Тогда-то я и поняла, что иметь близнецов – это нечто большее, чем обычное чудо материнства. Ведь когда у тебя близнецы, не просто двойняшки, а настоящие однояйцевые близнецы, ты и впрямь даешь жизнь генетическому чуду, звездам-людям, которые потрясают тебя одним фактом своего существования.

Но при этом они – очень разные.

Мой отец даже дал им прозвище Холодные Близнецы, поскольку малышки родились в самый холодный и морозный день в году. Но мне прозвище никогда особо не нравилось и казалось грустным. Однако не буду отрицать: оно подходило к моим девочкам с их снежно-белыми волосами и льдисто-голубыми глазами. Оно подчеркивало их уникальность.

Вот насколько особенными могут быть близнецы: они разделяют одно имя на двоих.

В таком случае, болезненно-спокойная фраза Кирсти: «Мама, Кирсти умерла, я Лидия» – очередной пример «близнецовости», редкости моих дочек. Моей дочки. Тем не менее я едва сдерживала панику и изо всех сил старалась не заплакать. Ведь Кирсти напомнила мне о Лидии. И я беспокоилась за саму Кирсти.

Что за ужасная иллюзия посетила ее мысли, почему она задала мне этот страшный вопрос? «Мама, я Лидия, а Кирсти умерла. Почему ты все время зовешь меня Кирсти?»

– Дорогая, – сказала я дочери, стараясь сохранять душевное равновесие. – Тебе пора в кроватку.

Она мирно посмотрела на меня. Ее голубые глаза – такие же, как у ее сестренки, – ярко блеснули. Одного молочного зуба, сверху, у нее не было, другой, снизу, шатался. Это что-то новенькое: пока Лидия была жива, обе близняшки могли похвастаться ослепительными улыбками. Обе поздно начали терять молочные зубки.

Кирсти перехватила книгу чуть повыше и сказала:

– Знаешь, мамочка, мне еще только три страницы до конца главы.

– Правда?

– Да, смотри, ма, она кончается вот тут.

– Ладно, детка, я поняла. Ты почитаешь мне вслух?

Кирсти кивнула, провела пальцем по странице и принялась громко читать:

– Мне пришлось замотаться в ту-а-лет-ную бумагу, но я не получил пере… пе… ре…

Я потянулась через ее плечо, нашла трудное слово и пришла на помощь:

– Пе-ре-ох…

– Не надо, ма, – тихо засмеялась она. – Правда, не надо. Я сейчас сама скажу!

– Давай.

Кирсти зажмурилась, она всегда так делает, когда о чем-нибудь размышляет, потом открыла глаза и произнесла:

– Но я не получил пе-ре-ох-лаждения.

Она справилась. С таким трудным термином. Но я не удивлена. В последнее время она читает все лучше, а значит…

Я решила не думать об этом.

Лишь голос Кирсти нарушал в комнате тишину. Энгус, наверное, внизу, на кухне, с Имоджин. Может, они открыли бутылку вина и обмывают хорошие новости. А почему бы и нет? Слишком много у нас было плохих дней и дурных вестей – целых четырнадцать месяцев.

– Так я провел большой кусок летних ка-ни-кул…

Я обняла худенькие плечи Кирсти и поцеловала ее мягкие светлые волосы. Переменив позу, я сразу почувствовала, что мне в бедро впивается что-то маленькое и острое. Стараясь не беспокоить дочку и не думать над ее странным вопросом, я подсунула руку под себя.

Это оказалась игрушка: маленький пластмассовый дракончик, которого мы купили в лондонском зоопарке. Но мы приобрели его для Лидии. Ей всегда нравились крокодилы, драконы и прочие страшноватые рептилии, а Кирсти предпочитала – предпочитает – львов, леопардов, пушистых, живых и милых млекопитающих. Вкусы девочек были одним из способов различать их.

– Когда я пришел в школу, там все вели себя странно.

Я крутила дракончика в руке. Почему он валяется на полу? Спустя месяц после того, как все и случилось, мы с Энгусом аккуратно собрали любимые игрушки Лидии и упаковали в коробку. Выкинуть их у нас не поднялась рука – это было бы слишком просто и говорило бы о том, что мы способны окончательно забыть Лидию. Поэтому мы сложили все вещи, связанные с ней, – одежду, игрушки – в ящик, а потом спрятали на чердак. Если можно так выразиться, похоронили психологически у себя над головой.

– Когда играешь в «заразу», основная проблема в том, что пока ты не дотронулся до другого, ты сам «зараза».

Лидия с ума сходила по дракончику. Я помню тот вечер, когда мы его купили. Лидия прыгала по Риджентс-Парк-роуд, подняв игрушку в воздух, мечтая о том, что у нее будет свой собственный ручной дракон. Тогда нам было весело, а сейчас меня от этих воспоминаний охватила грусть. Я осторожно сунула дракончика в карман джинсов и попыталась успокоиться, слушая, как Кирсти читает, добираясь до конца главы. Наконец она неохотно закрыла книгу и посмотрела на меня невинным ожидающим взглядом.

– А сейчас, милая, тебе пора спать.

– Но, мам…

– Никаких «но, мам». Пошли, Кирсти.

Пауза. Я все же решилась назвать дочь по имени.

Кирсти недоуменно уставилась на меня и нахмурилась. Неужели она опять скажет те страшные слова?

Мама, я Лидия. А Кирсти умерла. Почему ты все время зовешь меня Кирсти?

Моя дочь замотала головой, как будто я сделала примитивную ошибку.

– Хорошо, мы отправляемся спать, – неожиданно согласилась она.

Мы? Что еще за «мы»? Что Кирсти имела в виду? Тревога начала подкрадываться ко мне на мягких лапах, но я старалась не поддаваться панике. Да, я беспокоюсь, но повод явно надуманный.

Мы?

– Ладно. Спокойной ночи, дорогая.

Завтра у нее это пройдет. Точно. Кирсти надо выспаться, а когда она встанет утром, неприятная путаница забудется, как забываются кошмары после пробуждения.

– Ладно, мамочка. Ой, а мы умеем сами надевать пижамки!

Если я покажу ей, что заметила «мы», будет только хуже. Я улыбнулась и сказала ровным тоном:

– Молодцы, но вам надо побыстрее укладываться. Сейчас очень поздно, а вам завтра в школу.

Кирсти кивнула и угрюмо покосилась на меня.

Школа.

Очередной источник горестей.

Я знала, что Кирсти разонравилась школа, – от этого я испытывала боль и чувство вины. Моей девочке уже не хотелось учиться. Ей было хорошо, когда она посещала занятия вместе с Лидией. Холодные Близнецы были тогда еще и Озорными Сестричками. Утром они надевали черно-белую школьную форму, я пристегивала их ремнями к заднему сиденью машины, и мы ехали по Кентиш-Таун-роуд к воротам Святого Луки. Я могла посмотреть в зеркало и увидеть, как они шепчутся между собой, тыча пальцами в прохожих за окном, как заразительно смеются над своими шутками – особыми близнецовыми шутками, которых я никогда полностью не понимала.

Всякий раз, когда мы ездили в школу, меня переполняли гордость и любовь. А иногда смущение, поскольку мои дочери, похоже, ни в ком не нуждались, общаясь на своем близнецовом языке.

Я даже ощущала себя немного лишней в их жизнях. Зачем близняшкам кто-то еще, когда у каждой из них уже есть лучшая подружка, которая вдобавок является твоей точной копией? Девочки проводили вместе каждый день и каждую минуту. Но все равно я восхищалась ими, я обожала их.

А теперь все кончилось, и Кирсти ездит в школу одна. Молча. На заднем сиденье моей машины. Не говоря ни слова, будто в трансе, она наблюдает тусклый мир за стеклом. У нее, конечно, есть школьные приятели, но они не заменят Лидию. Никто и ничто никогда не заменит ей Лидию, даже на чуть-чуть. В общем, есть еще одна причина уехать из Лондона. У Кирсти будет новая школа, новые товарищи, и, вероятно, на детской площадке она уже не будет смеяться и строить рожицы призраку ее сестры.

– Ты зубки почистила?

– Имоджин мне почистила после чая.

– Вот и славно, тогда прыгай в кроватку. Хочешь, я приду и тебя укутаю?

– Нет. Ммм. Да.

Она перестала говорить «мы». Надеюсь, глупая, но жутковатая игра закончилась… Кирсти залезла в постель. Ее голова покоилась на подушке. В такие моменты она всегда кажется очень маленькой, будто только вчера начала ходить.

Глаза Кирсти закрылись, она прижала к груди своего Лепу, а я потянулась включить ночник.

Как почти каждый вечер целых шесть лет.

Мои близняшки чудовищно боялись темноты – часто дело доходило до крика. Прошло около года, когда мы выяснили причину испуга: в темноте они не видели друг друга. Поэтому мы с Энгусом чуть ли не с религиозным почтением оставляли девочкам ночник, да и запасной ночник всегда был под рукой. Когда у дочерей появились собственные комнаты, они потребовали, чтобы ночью горел свет. Наверное, они думали, что так можно легко общаться через стену – была бы только лампочка.

Я думала, что с уходом Лидии дурная привычка исчезнет, но фобия только закрепилась еще больше. Как болезнь, которая исчезнет когда-нибудь, но не сейчас.

Ночник был в порядке.

Я поставила его на прикроватный столик и повернулась к двери, когда Кирсти открыла глаза и посмотрела на меня. Осуждающе. Гневно? Нет, как-то тревожно.

– Что, милая? – спросила я. – Засыпай.

– Но, мам!

– Что случилось?

– Бини!

Бини – это пес. Сони Бин. Крупный спаниель. Кирсти любит его.

– Бини поедет с нами в Шотландию?

– Дорогая, не будь глупышкой. Конечно же, он обязательно поедет с нами, – ответила я. – Мы не бросим его.

Кирсти умиротворенно кивнула и закрыла глаза, крепко обняв плюшевого Лепу, а я не могла удержаться, чтобы не поцеловать ее еще раз. Я теперь целую ее гораздо чаще, чем раньше. Главным по нежностям у нас обычно был Энгус, я же оказалась весьма практичной мамой и выражала любовь к детям через кормежку и одежку. Но сейчас я ласкала мою оставшуюся дочь с суеверной страстью: пусть мой поцелуй хранит ее от всяких бед.

Веснушки на светлой коже Кирсти напоминали корицу, рассыпанную в чашке с молоком. Прикоснувшись губами к ее щеке, я вдохнула аромат Кирсти: моя дочь пахла зубной пастой и чем-то еще: вроде бы сладкой кукурузой, которую она ела на ужин. Она пахла Кирсти. Но значит, и Лидией. Причем неважно, что они делали, – они всегда одинаково пахли.

Третий поцелуй заверил меня, что Кирсти в безопасности. Я шепнула ей «спокойной ночи» и тихо вышла из комнаты, где мерцал ночник. Когда я прикрыла за собой дверь, в моем сознании возникла беспокойная мысль: собака.

Бини.

Меня гнетет и волнует нечто, связанное с нашим псом, но я не могу понять, что именно и почему.

На лестничной площадке, в одиночестве, я задумалась. Сконцентрировалась.

Три года назад мы купили Бини: порывистого и энергичного спрингер-спаниеля. В те времена мы могли позволить себе породистого щенка.

Идея принадлежала Энгусу: собака, с которой мы будем гулять по нашему первому собственному саду, соответствовала бы нашему району возле Риджентс-Парка. Мы назвали его Сони Бин в честь средневекового шотландского каннибала, поскольку пес грыз все, а в особенности стулья. Энгус обожал Бини, близняшки души не чаяли в Бини, и мне нравилось, как же все это здорово. И еще мне доставляло удовольствие – пусть в этом и была капля тщеславия, – как они смотрятся вместе: две одинаковые белобрысые девчонки и счастливый красно-коричневый спаниель, радостно бегающие вокруг Розария Королевы Мэри.

Туристы действительно фотографировали их. Я была не просто матерью, а звездой виртуала. Да, представь себе, у нее две очаровательные дочки-близняшки и замечательный пес.

Я прислонилась к стене и зажмурилась, чтобы было удобнее размышлять. Я слышала отдаленные звуки: на кухне звенели столовыми приборами, а может, только сунули штопор обратно в ящик.

Но что не так с Бини? Да, на краешке сознания вертелось смятение, связанное с самим понятием «собака», но я не могла ни проследить его, ни пробиться сквозь колючие кусты печали и горя.

Внизу хлопнула входная дверь, шум вывел меня из задумчивости.

– Сара Муркрофт, – произнесла я вслух. – Возьми себя в руки.

Мне надо спуститься вниз, поболтать с Имми, выпить бокал вина и лечь спать, а завтра Кирсти отправится в школу. Моя дочь возьмет красный ранец с книжками и оденет черный шерстяной джемпер с биркой внутри, на которой написано Кирсти Муркрофт.

За кухонным столом расположилась подвыпившая Имоджин. Она улыбалась, ее ровные белые зубы покраснели от вина.

– Увы, Гас уже смылся.

– Смылся?

– Ага. Он сильно переживал, что нам не хватит выпивки. Ведь у нас всего, – Имоджин сосчитала шеренгу бутылок на холодильнике, – точно… всего-то шесть штук. В итоге он побежал в «Сэйнсберис» и взял с собой Бини.

Я вежливо хихикнула и придвинула к себе табуретку.

– Да… вполне в духе Энгуса.

Я налила себе красного из открытой бутылки на столе и взглянула на этикетку. Дешевое чилийское «Мерло». Я лично предпочитаю «Баррозу Шираз», но сейчас мне было без разницы, что за жидкость плескалась в стеклянной емкости.

Имоджин посмотрела на меня и произнесла:

– Ты в курсе, что он пьет… ну… многовато?

– «Многовато» – еще мягко сказано, Имми. Он и работу потерял из-за того, что напился и подрался с начальником. Прикинь, он его тогда вырубил.

Имоджин кивнула.

– Прости. Эвфемизмы тут не помогут… но это у меня от работы, – заметила подруга и склонила голову набок. – Но ведь его начальник был тот еще урод, да?

– Угадала. Абсолютно дрянной мужик, хотя это еще не повод, чтобы ломать ему нос. Тем более что он самый высокооплачиваемый архитектор в Лондоне.

– Ты права, но знаешь, – Имоджин лукаво прищурилась. – Все не так уж плохо. В смысле, что он – настоящий мужик. Взял и дал плохому парню в морду. Вспомни мальчишку из Ирландии, с которым я встречалась год назад, он еще постоянно носил штаны для йоги…

Она ухмыльнулась, и я изобразила слабую улыбку в ответ.

Имоджин – журналист, как и я, но гораздо более успешный. Она заместитель редактора в желтом женском журнале, тираж которого каким-то чудом постоянно растет. Я, в свою очередь, едва свожу концы с концами в качестве фрилансера. Я могла бы, конечно, ей завидовать, но мы все равно дружим. Возможно, нас уравновешивает то, что я замужем и у меня есть дети, а Имоджин живет одна-одинешенька. Мы с ней иногда смотрим друг на дружку и думаем – а какой стала бы наша жизнь, если бы у нее была семья, а у меня – карьера.

Я прислонилась спиной к стене, изящно держа в руке бокал, и попыталась расслабиться.

– Но в последний месяц он стал меньше пить.

– Классно.

– Правда, ему не сделать карьеру в «Кимберли».

Имоджин сочувственно кивнула и отхлебнула вина. Я тоже сделала глоток, вздохнула в стиле «что уж поделаешь» и принялась разглядывать нашу просторную яркую кухню в кэмденском стиле. Гранитные столешницы, блестящая сталь, черная кофемашина с набором золотистых капсул – обстановка буквально кричала, что кухня принадлежит зажиточной семейной паре среднего класса!

И все это было ложью.

Да, прежде мы действительно являлись зажиточной семейной парой среднего класса. Энгуса тогда три года подряд повышали на работе, и мы горели незамутненным оптимизмом. Энгусу светило партнерство с соответствующей зарплатой, и я была, в принципе, счастлива – муж приносил в дом такие деньги, что я умудрилась совмещать фрилансерство с материнством. Я отвозила девочек в школу, готовила вкусные и полезные завтраки, торчала на кухне, превращая базилик в соус «песто», пока близняшки играли на одном из наших айпадов. Почти пять лет мы были образцовой семьей из Кэмдена.

Затем Лидия погибла – упала с балкона в доме моих родителей в Девоне, и Энгуса будто бы тоже скинули с большой высоты. Он словно разбился на сотни осколков. Муж обезумел от горя, оно сжирало его, как он ни старался, устоять не помогала даже бутылка виски по вечерам.

В офисе Энгуса отправили в отпуск на несколько недель, но мера оказалась безуспешной. Когда он вышел на работу, то в первый же день принялся со всеми спорить, а затем начал драться. Его сразу уволили, а десять часов спустя он сломал нос шефу.

Теперь у Энгуса не было никакой работы, кроме разовых заказов по дизайну, которые подбрасывали ему приятели.

– Забей, Имоджин! – заявила я. – Мы переезжаем. Так-то.

– Ага! – радостно поддержала она. – В пещеру на Шетландских островах!

Прикалывается. А я не возражаю. До того как это случилось, мы постоянно подкалывали друг друга.

Сейчас наши отношения стали более натянутыми, но никто из нас не прячет голову в песок. Однако с прочими нашими друзьями все было кончено раз и навсегда – после смерти Лидии многие не знали, как нас поддержать, и в конечном счете вообще замолчали. Но не Имоджин – она изо всех сил раздувала угасающий огонек дружбы.

Я помолчала и сказала:

– Какая пещера, ты чего? Остров Торран. Помнишь, я тебе в прошлом месяце фотографии показывала, когда ты нас навещала?

– А, Торран! Знаменитая родина предков Энгуса. Расскажи мне про него, у тебя отлично получается.

– Имми, если мы не замерзнем насмерть, это будет просто замечательно! А еще на острове должны водиться кролики, выдры и тюлени.

– Обожаю тюленей!

– Правда?

– Ага. Особенно их деток. Сможешь выслать мне десяток на пальто?

Я расхохоталась от души, но несколько виновато. У нас с Имоджин схожее чувство юмора, но ее юмор слишком черный. А она продолжала расспрашивать:

– Значит, Торран. Напомни мне, ты там бывала или нет?

– Не-а.

– Сара! Как ты собралась переезжать на новое место, если ты его не видела?

В ответ я лишь пожала плечами.

«Мерло» в моем бокале закончилось, и я плеснула себе еще.

– Я тебе говорила, что не хочу туда специально ехать смотреть, – выдавила я.

– Хм…?

– Имми, я не хочу смотреть на остров Торран, пока мы туда не переедем. Вдруг он мне не понравится? – Я смотрела прямо в ее широко открытые зеленые глаза. – А знаешь, что тогда произойдет, Имоджин? Мы застрянем здесь, причем навсегда – со всеми нашими бедами, проблемами, безденежьем. Денег, кстати, у нас нет, и мы будем вынуждены найти себе маленькую убогую квартирку, как в молодости. А потом я начну искать нормальную работу, а Энгус от горя совсем озвереет. Думаю, ты понимаешь, нам необходимо сбежать из Лондона, остров – это наш единственный шанс. К тому же, судя по фоткам, на Торране обалденно красиво. Прямо как в сказке. А на суровые климат и прочие неудобства мне наплевать – я хочу в сказку. Честно, Имми, поверь мне. Потому что окружающая меня реальность – жуткая и беспросветно унылая, особенно сейчас.

На кухне воцарилась тишина. Имоджин подняла бокал и аккуратно чокнулась со мной.

– Милочка, все будет замечательно. Но я буду скучать по тебе.

Мы на мгновение встретились взглядами, и почти тут же в кухню ввалился Энгус. Пальто мужа усеивали капли холодного осеннего дождя. Он принес вино в двух оранжевых пластиковых пакетах и привел мокрую собаку. Аккуратно поставил свою ношу на пол и спустил Бини с поводка.

– Вперед, мальчик!

Спаниель встряхнулся, помотал хвостом и кинулся к своей плетеной корзине. Я достала бутылки и водрузила их на стол: они походили на солдат, вытянувшихся в струнку, на параде в честь небольшого, но важного события.

– Теперь выпивки на целый час хватит, – констатировала Имоджин.

Энгус схватил бутылку и открыл ее.

– «Сэйнсберис» – прямо зона боевых действий! По ком я точно не буду тосковать – это по кэмденскому сброду, покупающему лимонный сок!

– Подожди, – неодобрительно хмыкнула Имоджин. – Когда окажешься милях в трехстах от трюфелевого масла…

Энгус в ответ расхохотался – по-настоящему хорошим и добрым смехом, как в старые времена, до того, как это случилось. В результате я тоже расслабилась, хотя и помнила, что хотела спросить мужа про игрушечного дракончика. Как он попал в спальню Кирсти? Мы упаковали его с остальными вещами и спрятали, я в этом ни секунды не сомневалась.

Но зачем устраивать допросы в такой приятный вечер, они у нас – редкость. Дракончик подождет до завтра. Или, может, ну его вообще.

Мы наполнили бокалы и устроили импровизированный пикник: сидели, болтали, обмакивали толстые ломти чиабатты с дешевой колбасой в оливковое масло. Час или два пролетели в один миг. Мы опять превратились в старых друзей – не разлей вода. Да мы и есть старые друзья. Энгус рассказал Имоджин, почему его брат, живущий в Калифорнии, отказался от своей доли в наследстве.

– У Дэвида приличный доход в Силиконовой долине, ему не нужен ни остров, ни связанные с ним трудности. А еще Дэвид знает, что нам Торран очень нужен. – И Энгус закусил свои слова колбасой.

– Послушай, Гас, – насторожилась Имоджин. – Я не могу понять, как выяснилось, кому в первую очередь твоя бабушка завещала остров? – Она помолчала, прожевала оливку и добавила: – Ты на меня, пожалуйста, не обижайся, но ведь твой отец был бедным арендатором, и вы с матерью жили в уличном туалете. И внезапно у тебя оказывается бабушка, у которой есть собственный остров!

Энгус хихикнул.

– Бабушка по материнской линии с острова Скай. Они и вправду были бедные фермеры, чуть побогаче арендаторов, но имели небольшой участок земли, в который случайно затесался островок.

– Ага…

– Слушай дальше. На Гебридах таких крошек – несколько тысяч, и пятьдесят лет назад любая куча водорослей, что могла сойти за остров, стоила очень дешево. Акр возле Орнсея – около трех фунтов. Поэтому Торран никто и не продавал – невыгодно было. А потом моя мама переехала в Глазго, бабушка тоже, и мы с братом ездили на Торран в каникулы.

Энгус встал, чтобы взять оливкового масла, и я закончила историю за него.

– Мать и отец Энгуса познакомились в Глазго. Она была учительницей начальных классов, а он работал в доках.

– И… он утонул, да?

– Да, несчастный случай на производстве. Очень жалко, честное слово.

Энгус быстро поправил меня:

– Не слишком и жалко. Мой старик крепко пил и бил мать.

Мы посмотрели на оставшиеся три бутылки, и Имоджин спросила:

– Но откуда взялся домик смотрителя? Ведь у вас вообще не было денег!

– Шотландскими маяками занимается специальный Совет по северным маякам, – объяснил Энгус. – В прошлом веке, когда они ставили где-нибудь маяк, они платили хозяевам земли ренту. Так случилось и на Торране. Но в шестидесятые на маяк поставили автоматику, и дом смотрителя опустел. И в итоге перешел к нам.

– Повезло! – воскликнула Имоджин.

– Еще бы! – согласился Энгус. – У нас появился крепкий домишко, кроме того, бесплатно…

Разглагольствования Энгуса прервал детский голосок.

– Мама!

Кирсти проснулась. И зовет со второго этажа. Она частенько просыпается. И тогда Кирсти застигает меня врасплох, а во мне сразу пробуждается давнее горе.

У Кирсти точно такой же голос, как у Лидии.

Я хочу, чтобы мои глубоко спрятанные чувства растаяли в воздухе.

– Ма-мо-чка! Ма!

Мы с Энгусом обменялись покорными взглядами: каждый из нас подсчитал в уме, сколько раз за последнее время она просыпалась. Как молодые родители, которые ругаются из-за того, чья нынче очередь кормить ребенка в три часа ночи.

– Я поднимусь, – пробормотала я. – Моя очередь.

Так оно и было: в последний раз, когда Кирсти увидела кошмар и проснулась – дня два-три назад, сонный Энгус поднялся и принялся ее успокаивать.

Я поставила бокал на стол и побрела наверх. Бини бросился за мной, будто мы охотились на кроликов, его хвост колотил о стены.

Кирсти босиком и в застегнутой на пуговицы пижаме замерла на верхней ступеньке, прижимая к груди Лепу. Сама невинность, огромные голубые глаза полны тревоги. – Мама, я снова видела плохой сон.

– Тише, Муми-тролль, это всего лишь сон.

Я взяла ее на руки – хотя я теперь едва могу ее поднять – и понесла обратно в спальню. Странно, но похоже, что сейчас Кирсти была не слишком напугана. Но почему же ее регулярные кошмары никак не прекратятся? Я бы очень хотела, чтобы она перестала от этого мучиться.

Я поправляла на ней одеяльце, она уже закрывала глаза, но вдруг прошептала:

– Ма, вокруг меня было все белое, я была в белой комнате и не могла уйти, а они смотрели на меня.

– Чшшшш.

– Все было белое, и я не могла пошевелиться, и…

– Чшшшш.

Я потрогала ее лоб. Чистый и слегка горячий. Кирсти почти заснула, но скулеж позади меня вновь разбудил ее.

Собака зашла в спальню вместе со мной.

– Ма, пусть Бини побудет в моей комнате! Можно, он сегодня будет спать здесь? Пожалуйста!

Кирсти уставилась на меня, рассчитывая увидеть на моем лице одобрение.

Обычно я ей такого не разрешаю, но нынче вечером меня манил наш пикник на кухне. Я бы еще посидела с Имми и Энгусом, выпила парочку бокалов…

– Ладно. Сони Бин останется, но только сегодня.

– Бини! – Кирсти приподнялась на подушке, протянула ручонку вниз и потрепала пса за уши.

Я многозначительно посмотрела на дочь.

– Что надо сказать?

– Спасибо, мама.

– Пожалуйста. А теперь спи. Завтра в школу.

Она не говорила о себе «мы», она не называла себя Лидией. Хороший знак. Когда она опустила голову на прохладную подушку, я вышла за дверь.

И мельком взглянула на пса.

Он смирно лежал возле кровати Кирсти и дремал.

Ко мне снова вернулся страх: я наконец-то поняла причину своего беспокойства. Бини. Собака вела себя не так.

С того дня как мы принесли Бини домой к визжащим от восторга девочкам, он сразу же стал относиться к ним по-разному.

Сони вел себя с каждой из близняшек по-своему, и это было видно невооруженным взглядом.

С Кирсти – затейницей во всех озорных играх, которая сейчас спала в своей кроватке, – Бини был настоящим экстравертом. Оно и понятно, ведь Кирсти первой появилась на свет, оказавшись более жизнерадостной из близнецов. Бини вечно прыгал вокруг нее, когда она приходила из школы, гонялся за ней по нашему холлу, и девочка вопила от счастья и притворного ужаса.

С Лидией – более тихой и задумчивой, которая любила часами сидеть со мной и читать, с той, которая в прошлом году упала и разбилась насмерть, – наш спаниель всегда проявлял вежливость. Он словно осознавал, что Лидия чуткая и ранимая. Он ее обнюхивал, ставил лапы ей на грудь, но действовал всегда дружелюбно и мягко.

Еще Сони Бин любил валяться на ковре в комнате Лидии и вбегал туда при любом удобном случае, хоть мы постоянно выгоняли его из детской. Когда он попадал в спальню Лидии, тотчас же ложился возле ее кроватки и подремывал.

Именно так он лежит сейчас в комнате Кирсти.

Я посмотрела на свои руки – меня по-настоящему трясло. От ужаса по телу бегали противные мурашки.

Бини теперь общается с Кирсти совсем по-другому: так же, как раньше с Лидией.

Аккуратно, мягко, не прыгает. Осторожно обнюхивает.

Безответные вопросы захлестнули меня. Когда изменилось поведение собаки? Непосредственно после гибели Лидии? Или раньше?

Я старалась, но не могла вспомнить. Прошлый год был для меня затуманен горем, изменилось так много всего, что я просто не обращала на собаку внимания. Что случилось? Возможно, он так скорбит? А способны ли животные вообще скорбеть? Или это нечто другое, что-то гораздо худшее?

Я должна с этим разобраться, я не могу пустить все на самотек. Я покинула комнату Кирсти, освещенную ночником, и прошла пять ярдов до следующей двери – бывшей спальни Лидии.

После гибели Лидии мы не смогли забыться в работе, хотя переделали комнату Лидии в подобие офисного пространства. Вдоль стен стояли стеллажи, забитые в основном моими книгами. Многие из них – как минимум половина полки – о близнецах.

Во время беременности я прочла о близнецах все, что только смогла найти. Я взаимодействую с миром при помощи чтения, поэтому я штудировала научно-популярные труды о раннем развитии близнецов, об индивидуации близнецов, проглатывая статьи, в которых мне разъясняли, почему каждый из близнецов всегда больше привязан к своей генетической двойняшке, чем к родителям или собственным детям.

И еще я где-то читала про близнецов и собак. Я в этом уверена.

Я нетерпеливо обшаривала полки. Здесь? Нет. Здесь? Ага.

Я взяла в руки томик под названием «Многоплодные роды. Практическое руководство» и поспешно открыла предметный указатель.

Собаки. Страница сто восемьдесят семь.

Ого, я даже помню главу практически наизусть.

«Часто бывает, что идентичных близнецов очень трудно отличить друг от друга чуть ли не до позднего подросткового возраста, и даже родители не могут их различить. Любопытно, однако, что собаки никогда не испытывают таких трудностей. Собачье обоняние развито настолько хорошо, что домашние питомцы, например, способны даже через несколько недель безошибочно определить по запаху, кто есть кто из близнецов».

Книга перестала прыгать в моих дрожащих пальцах, я уставилась в полную темноту за незашторенным окном, пытаясь свести информацию воедино.

За последний год Кирсти превратилась в тихую, робкую, замкнутую девочку. Она стала напоминать Лидию. До этого момента я приписывала все горю – за последний год у нас троих изменилось поведение.

Но что, если мы сделали чудовищную ошибку? Настолько ужасную, что и представить нельзя? Как нам теперь ее распутывать? Что делать? Что теперь с нами будет? Я знала лишь одно: я не имею права рассказывать об этом никому, включая собственного мужа. Он до сих пор не оправился от потери, а новая информация произведет эффект разорвавшейся бомбы. И незачем бомбу бросать мне – его жене, – пока я не буду полностью уверена, что все это правда.

Но мне нужны доказательства.

С пересохшим ртом, на грани паники я выбралась на лестничную площадку и уставилась на дверь. На слова, составленные из вырезанных букв на глянцевой журнальной бумаге.

«Здесь живет Кирсти».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 3.2 Оценок: 6

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации