Текст книги "Страсть герцога"

Что ж, в этот раз ей удалось взять верх, однако больше такому не бывать. Во всяком случае, он сделает все для того, чтобы это не повторилось. Максимилиан не любил, когда из него делали дурака, и ему уж точно не нравилось не знать, что она замыслила.

Девчонка должна была уяснить, что она может проворачивать подобные трюки с кем угодно, кого им понадобится одурачить, однако с ним они не пройдут. Между ними двоими недосказанностей оставаться не должно.

Герцог медленно улыбнулся. У него был способ этого добиться. Уже очень скоро мисс Бонно узнает, что не только она умеет играть в эту игру.

5

Лизетт стало очень сложно притворяться спящей, когда миссис Грисли заговорила вновь.

– Простите меня, мистер Кейл, – начала она, – но чем именно занимается управляющий?

Затаив дыхание, Лизетт слушала, как герцог с этим справится. Он упорно отказывался от предложенной ей профессии, и теперь она даже не могла ему помочь, не перестав изображать сон.

К ее удивлению, герцог отвечал с явным знанием дела:

– Он собирает арендную плату. Проводит инвентаризацию. Осматривает фермы, следит за поземельной книгой общинных земель…

Герцог продолжал перечислять обязанности управляющего, а Лизетт поражалась его знаниям. По правде говоря, она никак не смогла бы ему с этим помочь. Папá всегда говорил ей, что управляющий «следит за поместьем», не интересуясь, чем тот на самом деле занимается. А ведь папа был всего лишь виконтом. Она думала, что богатого герцога с обширными владениями еще меньше интересовала хозяйственная сторона жизни этих владений.

И, по крайней мере, в случае Лайонса оказалась совершенно неправа. Мистер Грисли тоже начал задавать вопросы, однако герцог отвечал на каждый из них со все той же легкостью. Поразительно.

Когда мужчины углубились в вопросы арендной платы и огораживания общинных земель, Лизетт окончательно перестала что-то понимать. Мерный рокот голоса Лайонса и покачивание повозки начали ее убаюкивать. Она и правда легла очень поздно, а встала очень рано. До Брайтона путь был еще неблизкий…

Когда Лизетт неспешно проснулась, она увидела, что в дилижансе темно, а герцог сидит, обняв ее рукой за плечи. Ее голова соскользнула к нему на грудь, а рука обвила его талию.

В ужасе она выпрямилась. Щеки девушки запылали от смущения. Герцог убрал руку с ее плеч.

– Где мы? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– В предместьях Брайтона, – ответил герцог своим низким голосом, от звука которого у нее внутри начинало твориться что-то неслыханное.

Лизетт не смела поднять на него взгляд. Она почти что лежала у него на коленях! Какое унижение! Должно быть, он считал ее самым вульгарным существом на свете.

– Вы спали очень крепко, – сказала миссис Грисли. – Должно быть, вы хорошенько устали, дорогуша.

Ее голос был настолько добрым, что Лизетт вздрогнула, ощутив стыд из-за того, что ее фальшивая размолвка с «мужем» стала причиной самой настоящей ссоры между мистером и миссис Грисли. Хотя они, по всей видимости, уже помирились. Ее соседка по-приятельски прислонилась к мужу, который, похоже, не возражал.

Лизетт отвернулась к окну. Слава богу, этот кошмарный этап их поездки подходил к концу. Случай с Грисли был лишним свидетельством того, что путешествовать инкогнито не так-то просто.

Герцогу тоже было об этом известно, и он попытался воспользоваться сложившейся ситуацией. Лизетт не питала иллюзий относительно того, что устроенное представление позволило ей победить. Она лишь получила передышку, вот и все. Герцог мог покончить с маскарадом в тот самый момент, когда понял, что Грисли, возможно, знают то, что ему нужно. Объявить, что она на самом деле не является его женой, и напрямую задать им интересовавшие его вопросы. И одним налетом разрушить ее жизнь и, возможно, карьеру Дома.

Почему он этого не сделал? Потому что был джентльменом?

Скорее герцог просто понял, что Грисли не знали достаточно много для того, чтобы это ему помогло. Слава богу, что она упоминала в разговорах с ними как Тулон, так и Париж, и слава богу, что эти два города расположены в совершенно разных частях Франции. Иначе можно было быть практически уверенной, что Герцог Горделивый бросил бы ее в Брайтоне и отправился охотиться на Тристана в тот из городов, который назвали бы Грисли.

Ей удалось спастись. Но едва-едва.

К счастью, шанс того, что она встретит еще каких-нибудь соседей, был очень мал. Потому, когда они распрощаются с Грисли, она окажется в безопасности. Во всяком случае, до поездки в Париж.

Во Франции Лайонс ее никогда не бросит. Это было бы совершенно не по-джентльменски, а джентльменом он был однозначно.

Большую часть времени.

При воспоминании о его сильной руке, лежавшей у нее на плечах, по спине Лизетт пробежала дрожь. А когда она вспомнила, как его рука играла с ее, эта дрожь усилилась. Лизетт тогда должна была сразу же убрать руку. Почему она этого не сделала?

Потому что это было так… интимно. Ни один мужчина никогда еще не держал ее за руку так сильно и одновременно нежно. Даже сейчас, когда она просто сидела, сунув руку ему под локоть и прижавшись своим бедром к его бедру, Лизетт ощущала в животе тот же трепет, что и в те мгновения, когда он ласкал ее руку.

Она напряглась. Скримшоу был прав. Ей лучше проявлять осторожность. Это герцог заявил, что он – ее муж, и тем самым все изменил. Теперь у него нет причин относиться к ней как к сестре, нет причин снимать ей отдельную комнату… где бы то ни было.

От мысли о том, что она проведет несколько ночей в придорожных трактирах вместе с ним, у Лизетт внутри все затрепетало.

Боже, помоги ей. Лизетт лучше было быть осторожнее.

Она покосилась на герцога. По его внешнему виду совершенно невозможно было понять, о чем он думает. После ее небольшого представления Лизетт ожидала, что Лайонс рассердится гораздо сильнее. Однако он, признав свое поражение, вел себя так, словно ничего не произошло. Это встревожило ее еще сильнее. У него явно был припрятан туз в рукаве. Но какой?

Вскоре они достигли трактира со станцией дилижансов. Когда соседи Лизетт выбирались наружу, миссис Грисли прошептала ей:

– Не позволяйте мужчине запугать себя, дорогуша. Если вы не сумеете постоять за себя в самом начале брака, он принесет вам лишь горе.

Подобный мудрый совет из уст женщины, явно завязавшей своего мужа в узел, ошеломил ее. Заметила ли миссис Грисли в их отношениях нечто большее, чем Лизетт думала? Или это просто было ее обычным напутствием женщинам, недавно вышедшим замуж?

Не важно. Лизетт не придется мириться с присутствием герцога дольше, чем это потребуется для того, чтобы вытащить Тристана из неприятностей. Да и постоять за себя, когда Лайонс ее запугивал, не было для нее проблемой. С этим Лизетт могла справиться. Наибольшую опасность герцог представлял тогда, когда был милым.

Заключался ли его план в том, чтобы сразить ее своей добротой?

Весь следующий час Лизетт пыталась понять, в какую игру играет герцог, пока тот снимал им комнату, договаривался вместе с трактирщиком насчет парома в Дьеп, распоряжался относительно багажа и заказывал ужин. Как самый обычный человек. Герцог явно не имел представления о том, как путешествуют обычные люди.

С другой стороны, объявив себя управляющим имением, он вновь-таки изменил правила игры. У таких людей было достаточно денег, чтобы позволить себе приличную комнату в трактире, и они привыкли раздавать указания.

Лизетт вынуждена была признать, что выбор подобной роли оказался довольно разумным шагом с его стороны. Это ставило его в промежуточную позицию между джентльменом и лавочником. Ему приходилось работать, однако его должность требовала определенных навыков и лоска. Это частично объясняло и его произношение, и те познания, которыми он обладал. И он явно понимал, что достаточно хорошо знает эту роль, чтобы ее играть.

Хотелось бы и ей знать роль жены так же хорошо. Позволила бы настоящая жена заниматься всем ему, даже не высказав своего мнения? Стала бы жаловаться, что комнаты, которые им показывал трактирщик, слишком малы?

Слава богу, комнат оказалось две – спальня и гостиная. Это слегка утихомирило страх Лизетт перед тем, что она могла оказаться с герцогом наедине. Один из них мог спать на канапе, а второй – занять кровать. Им не придется все время находиться рядом.

Должно быть, герцог сделал это специально, за что она была ему благодарна.

Едва трактирщик удалился, спеша распорядиться насчет ужина для новых постояльцев, его милость сбросил сюртук, подошел к кувшину и, налив из него воды в тазик, стал мыть руки.

Повисшая тишина сводила Лизетт с ума.

– Полагаю, вы сочли общественные дилижансы очень грязными, ваша милость, – сказала она, снимая свое манто и вешая его на крючок.

Ей тоже очень хотелось помыть руки.

– Я вообще нахожу путешествия грязными, хоть в дилижансе, хоть в собственной карете, – ответил герцог.

Вытерев руки, он обернулся к ней и, опершись о крепкое с виду бюро, на котором стояли принадлежности для умывания, скрестил руки на груди.

По его глазам невозможно было прочесть, о чем он думает, и от этого у Лизетт волосы начали подниматься дыбом.

Лизетт старалась не обращать на них внимания.

– Это так.

Подойдя к своей сумке, она открыла ее, пребывая в решимости выглядеть так же бесстрастно, как и он.

– Ваш спектакль в повозке на многое пролил свет, – сказал герцог наконец. – Я был впечатлен.

Лизетт решила, что ответ «благодарю» будет неуместен.

– Вы загнали меня в угол, – сказала она, защищаясь. – У меня не было выбора. Мы договорились, что я помогу Тристану, если вы возьмете меня с собой. Вы не могли рассчитывать на то, что я поставлю под угрозу его безопасность, сказав вам, где он, слишком скоро.

Ее голос звучал все громче, однако герцог даже не изменил позу. Он все так же сверлил Лизетт взглядом, и этот взгляд был странно завораживающим, что встревожило ее еще сильнее.

– Вы и сами прекрасно знаете, – продолжила она, – что в ту самую минуту, когда я это сделаю, вы бросите меня и продолжите путь в одиночестве.

– Верно.

Лизетт раскрыла рот. Он даже не собирался это отрицать.

– Что ж, я не могу этого допустить, – сказала девушка. – Я должна защитить своего брата.

– Неужели? – Герцог оттолкнулся от бюро. – Я начинаю думать, что вы преследуете гораздо более темные намерения.

Его слова застали ее врасплох.

– Темные намерения? – переспросила она, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

– Впервые встретив вас, я предположил, что вы не были частью его замысла. Однако ваше сегодняшнее представление показывает, что вы мастерски умеете притворяться. Откуда мне знать, что весь наш утренний разговор не был фарсом? Что вы не пытаетесь увезти меня подальше от Лондона с какой-нибудь гнусной целью?

Гнусной целью? Мастерски умеете притворяться? Он считал ее просто какой-то мошенницей!

– Какое ужасное обвинение! Я никогда бы не сделала ничего подобного!

– А с чего мне вам верить? – Он подошел ближе, и его лицо угрожающе потемнело. – Вы показали себя очень хорошей притворщицей. Как по мне, так вы с братом вместе придумали этот план.

– Н-но зачем? Зачем бы мне это делать?

– Это я и хотел бы узнать. – Герцог навис над ней. – Мне следовало бы бросить вас в тюрьму и держать там, пока вы не скажете правду.

– Из-за того, что я хорошо плачу? – пискнула она.

– Из-за того, что вы пытаетесь меня облапошить, – ответил он грозно.

Он закует ее в кандалы лишь за то, что она устроила небольшой спектакль. О господи, «Расследованием Мэнтона» настанет конец! Дом никогда ее не простит!

– Клянусь, у меня и в мыслях ничего такого не было, – начала Лизетт. Она чувствовала себя так, словно ее сердце вот-вот выскочит из груди. – Вы знаете, почему я настояла на том, чтобы вы взяли меня с собой. Знаете! Я понятия не имею, как вам пришла в голову эта безумная идея, что я какая-то… какая-то мошенница, однако ничто не может быть так далеко от…

Внезапно герцог расхохотался безо всякой на то причины. Лизетт открыла рот. Она была в полном смятении.

При виде этого он стал хохотать еще сильнее. Остановившись, чтобы перевести дух, он с трудом произнес:

– Не только вы… хорошо умеете притворяться.

И тогда она поняла. Это была месть за ее утренний спектакль.

Уперев руки в бока, она уставилась на него.

– Вы ужасный, ужасный человек! Как вы смеете пугать меня подобным образом? Да я должна…

Герцог рухнул на канапе. Он смеялся так сильно, что едва мог говорить.

– Если бы вы… только могли видеть… свое лицо… когда я упомянул… тюрьму…

Подойдя к нему, Лизетт ударила его по предплечью.

– Это и близко не смешно!

Герцог все так же хохотал.

– Вынужден… не согласиться, – сказал он сдавленно, хватаясь от смеха за живот.

Сердито сверкнув на него глазами, Лизетт вылила ему на голову содержимое кувшина.

Герцог вскочил с канапе, отплевываясь.

– Это, черт возьми, еще за что?

– За то, что заставили меня думать, что отправите меня в тюрьму, вы… вы… болван!

– Болван? – переспросил он, доставая из кармана платок и начиная вытирать себе лицо. – Это лучшее оскорбление, на которое вы способны?

Глаза Лизетт сузились, превратившись в щелочки.

– Кретин. Дьявол. Ослина.

Герцог ухмыльнулся.

– Осторожнее. Разве вы у нас теперь не уважаемая замужняя дама?

– У меня из-за вас чуть сердечный приступ не случился!

– И вы это заслужили, после всех ваших притворных рыданий. «Прав был м-мой брат!» – передразнил он ее. – «Я никогда не д-должна была в-выходить за тебя!»

Бросив пустой кувшин на канапе, она скрестила руки на груди.

– Возможно, слова и не были настоящими, зато чувства – были.

– Это не было моей идеей, – напомнил он ей.

– А моей идеей не было притворяться семейной парой. Слава богу, что все это – лишь спектакль.

Лизетт направилась в соседнюю комнату в надежде найти еще один кувшин с водой, чтобы можно было помыть руки.

– О да, – произнес он раздраженно, следуя за ней. – Вам отвратительна сама мысль о том, чтобы быть замужем за богатым герцогом, который смог бы купить вам все, чего бы вы ни пожелали, и показать вам мир, который вам явно так хочется увидеть.

То, что он с такой легкостью заметил ее страсть к путешествиям, разозлило ее больше, чем Лизетт сама готова была признать. Вспыхнув, она вихрем развернулась к нему:

– Мне отвратительна сама мысль о том, чтобы выйти замуж за любого мужчину, который будет мной владеть. Который будет говорить мне, что, когда и с кем мне делать. Нет уж, спасибо.

Герцог пригладил свои мокрые волосы.

– Вы и правда воспринимаете брак подобным образом?

– Как тюрьму для женщин? Да.

– И не видите в нем преимуществ? – сказал он, подходя прямо к ней.

– Никаких.

– А что насчет детей?

– У моей матери было двое. И она не была замужем.

Лизетт никогда бы не последовала ее примеру, однако она не собиралась в этом признаваться Его Величественной и Могучей милости.

Он надменно поднял бровь.

– И в результате вы оказались в нищете.

– Как и мой сводный брат, несмотря на то что он был законнорожденным. Правда в том, что в этой стране, не являясь старшим, ты получаешь наследство по прихоти отца. Брак от этого не защитит.

– Это неправда. Семья женщины в процессе подготовки к браку может настоять на том, чтобы обеспечены были все дети, еще даже до того, как пара обвенчается.

– Только если этой женщине есть чем торговаться. – Лизетт вздернула подбородок. – Выходя за виконта, мать Дома выходила за кого-то гораздо выше себя; она не принесла в их союз никаких богатств. Потому она не могла ничего требовать от мужа даже тогда, когда он взял мою мать в качестве любовницы. Она никак не могла на него повлиять. Бедные женщины ничего не могут.

– Ладно, полагаю, в сказанном вами есть здравое зерно, – пробормотал герцог. – Забудем о финансовых аспектах. Что насчет дружбы?

– У меня есть два брата, которые никогда меня не бросят. Их дружбы мне достаточно.

– А любовь? – спросил он мягко. – Что насчет любви?

Лизетт отвела взгляд, не желая, чтобы он увидел ее двойственное отношение и к этому вопросу.

– Любовь – это цепи, которыми мужчина сковывает женщину. Он предлагает ей любовь и, в ответ на ее преданность, не дает ей ничего взамен. Моя мать была прекрасным примером этого. – Заставив себя широко улыбнуться, она вновь встретилась с ним взглядом. – Так что, как видите, ваша милость, я не нахожу никаких преимуществ в том, чтобы связать себя узами брака.

– Вы забываете еще об одном, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.

– Ох, и что же это могло бы быть?

– Желание.

Он произнес это так чувственно, что Лизетт с трудом сдержала дрожь. О желании она не забыла. Она намеренно не стала его упоминать. Большая разница.

– Желание – это мужское.

Она убеждала себя в этом годами, однако сейчас, говоря это ему, сама не верила своим словам.

– Вы не можете быть настолько наивны, – произнес он бархатным голосом. – Не сомневаюсь, что ваша мать наслаждалась ночами в объятиях вашего отца.

– Я не могу этого знать. Она не говорила о таких вещах.

Маман пребывала в решимости вести себя за пределами спальни подобающе, вероятно, считая, что убедит папá на ней жениться. Это явно не сработало.

– А вы сами? Вас никогда не соблазнял ни один мужчина?

– Я целовалась пару раз. Но никогда не соблазнялась на большее. Я всегда слишком остро осознавала, что желание приносит одни лишь проблемы.

На лице герцога что-то промелькнуло. Возможно, это была готовность принять вызов. А возможно, что-то более темное и низменное.

– Очевидно, вас просто не целовали как следует.

И до того, как Лизетт успела среагировать, до того, как она даже успела о чем-то подумать, он взял ее лицо в свои руки и наклонился к ней.

Лизетт замерла.

– Что вы творите?

– Соблазняю вас, – прошептал герцог, прижимаясь губами к ее губам.

Господи, помоги ей. Его губы были горячими, упругими и требовательными, и Лизетт вновь ощутила этот раздражающий трепет в животе. Весь мир, казалось, перевернулся, и она рухнула в глубины, где жар, невыносимое желание и страстная потребность казались чем-то совершенно нормальным.

Должно быть, в какой-то момент она открыла рот, поскольку его язык неожиданно скользнул туда. И в то же мгновение Лизетт растаяла. Поцелуй становился все глубже и несравнимо интимнее, чем давешняя игра их рук.

Она не должна была позволять ему делать это, превращать ее в свой трофей подобно лихому авантюристу, которого Лизетт увидела сегодня утром. Однако она не могла ничего с собой поделать. Он целовался просто бесподобно. Каждое движение его языка заставляло ее все острее ощущать его мужскую привлекательность, и кровь Лизетт от этого бурлила подобно реке, а сердце стучало подобно грому. Герцог пах самым дорогим одеколоном, и его запах одурманивал ее еще сильнее.

И хотя разум Лизетт противился этому возмутительному вторжению, ее тело им наслаждалось, желая разжечь этот пожар еще сильнее. И это желание было пугающе сильным.

С трудом оторвав свой рот от его, она прошептала:

– Прошу, ваша милость…

Однако герцог, похоже, ее не слышал, поскольку он просто начал осыпать поцелуями ее щеку, ухо, которое затем начал слегка покусывать. Он что, правда хотел ее поглотить?

– Ваша милость, прошу… – сказала она вновь. Не дождавшись ответа, Лизетт добавила: – Макс, ты не должен.

Это наконец привлекло его внимание. Его губы перестали ласкать ее ухо.

– Почему? – прошелестел он.

– Потому что я не хочу.

Отклонившись, герцог, прищурившись, взглянул на нее. Его дыхание было тяжелым.

– Ты уверена? – спросил он хрипло.

Нет, подумала она и стала собираться с силами, чтобы солгать ему. Увидев ее колебания, герцог вновь прильнул своими губами к ее. Однако в этот раз он обхватил ее руками за талию и прижал к себе так, чтобы она смогла почувствовать жар его тела сквозь влажную ткань жилета и рубашки и силу его желания внизу.

Ощущение было тревожным и райским одновременно. Его поцелуи были столь всепоглощающими, что дыхание Лизетт стало подобно огню. Вскоре она уже хватала ртом воздух, вцепившись в его плечи и соскальзывая в соблазнительное забытье, где были лишь его поцелуи, более сладкие, чем Лизетт могла себе вообразить.

Вот, значит, каким должно быть желание: опьяняющим, сводящим с ума и – о да – полным соблазна. Это делало его опасным. Очень опасным.

Теперь его язык переплетался с ее, дразня Лизетт и приглашая девушку к игре. Наверное, он и сам не понимал, насколько это было соблазнительно. Ни один поцелуй еще не производил на нее такого впечатления. Она поняла, что обхватила герцога за шею, и ее тело заскользило по его. Рот Лайонса оказался положительно ненасытным.

В дверь постучали.

Лизетт замерла, а затем оттолкнула герцога. Они стояли, напряженно глядя друг на друга и тяжело дыша.

– Мистер Кейл, я принес ваш ужин, – послышался голос из коридора.

Поморщившись, Макс бросил взгляд на дверь.

– Да, конечно, – ответил он. – Входите.

Слуга спешно внес в комнату большой поднос. Судя по всему, он не заметил царившего в комнате напряжения. Расставив тарелки, слуга поклонился и немедленно вышел. Вероятно, он спешил обслужить остальных пассажиров многочисленных дилижансов.

Как только слуга закрыл дверь, Лизетт прошептала:

– Вы должны пообещать мне больше никогда так не делать.

Глаза Макса вспыхнули.

– Почему?

Она отвела взгляд, не в силах смотреть в эти пылающие глаза.

– Потому что я не планирую становиться любовницей герцога. Мне хватило того, что моя мать потратила собственную жизнь на мужчину, который не мог ее любить. Я не пойду по ее стопам.

– А. Такая мотивация мне понятна. Я боялся, что вы станете утверждать, что наше желание не взаимно. – Взгляд Макса был очень пристальным, и он явно видел слишком многое из того, что она столь отчаянно пыталась скрыть. – Мы оба знаем, что это было бы ложью.

Ей хотелось возразить. Сказать, что его наглое предположение было ошибочным.

Вот только голос Макса совсем не звучал нагло. А Лизетт не привыкла отрицать правду, когда та была очевидна.

– Значит, вы согласитесь поступить так, как я прошу? Никогда больше… меня не целовать?

– Если вы согласитесь кое-что сделать для меня взамен.

Лизетт встретилась с ним взглядом.

– Что?

– Никогда мне не лгать.

Ее взгляд стал озадаченным.

– Насколько я помню, я никогда вам и не лгала.

Она кое-что недоговаривала, однако никогда не произносила откровенного вранья.

– Когда сегодня днем вы разрыдались, я на какое-то мгновение… – Он пробормотал проклятье. – Я не мог сказать, что это было притворство. Я знал, что ваши слезы должны были быть таковыми, однако они казались настоящими. Ощущение было ужасным. Со своим отцом я никогда не был уверен…

Макс оборвал сам себя, а затем продолжил подчеркнуто равнодушным тоном:

– Я понимаю, что, играя эту «роль», вам придется говорить вещи, не являющиеся правдой. Однако, оставаясь с вами наедине, я хочу быть уверен, что слова, обращенные ко мне, являются правдой. Что со мной вы откровенны. Вы можете мне это пообещать?

– Да, разумеется, – ответила Лизетт.

Сколько раз за свою жизнь ему довелось стать жертвой лжи, если он задавал такие вопросы? Если его так встревожили ее притворные слезы? В чем он никогда не был уверен со своим отцом?

Лизетт очень хотелось это узнать, однако Макс явно не собирался ей этого говорить.

– Благодарю, – сказал он коротко. – Полагаю, мы договорились.

– Полагаю, что так.

Слава небесам. Не хватало только, не выдержав силы его чар, стать для него мимолетным развлечением. Какие еще у него могли быть мотивы? Он никогда бы не подумал на ней жениться.

Однако, когда они сели ужинать в комнате, которую все еще переполнял аромат желания, Лизетт осознала, что для крохотной, беспутной ее части не имело значения, предложит ли он ей когда-либо стать его женой.

Эта часть по-прежнему страстно желала, чтобы он вновь ее поцеловал.