Текст книги "Богов любимцы"

Саида Абанеева
Богов любимцы

«Богов любимцы долго не живут, —

Сказал мудрец. – Утрат они не знают.

Для них друзья и дружба не умрут.

Их юность и любовь не увядают».

Дж. Г. Байрон

Книга издана за счёт средств автора.

© Copyright: Саида Абанеева, 2017

Все права сохраняются за автором.

All rights reserved. No part of this book may be reproduced without author’s permission made in writing.

Часть 1
Из чистого золота

Жарким солнечным полуднем в середине лета по пыльной дороге на белом породистом жеребце ехал прекрасный юный витязь в алом плаще, небрежно накинутом поверх покрытых вмятинами от многочисленных ударов, тускло блестевших доспехов. Из-под тяжелого шлема на крепкую шею и загорелый лоб выбивались пряди черных, как смоль, волос. Время от времени он останавливался, медленно сползал с седла и, придерживаясь рукою за левый бок, словно у него болело сердце, опускался на корточки и внимательно всматривался в отпечатки подков на дороге. Найдя, по-видимому, что искал, он с заметным усилием взгромождался на коня и ехал дальше, глядя перед собой печальными зелеными глазами с янтарными крапинками вокруг черных зрачков.

Когда вдалеке засверкали на солнце купола большого города, на лице юноши возникло некоторое оживление, он даже пришпорил коня, но вскоре вновь перешел на медленный шаг из-за открывшейся раны в боку. От привязанной к седлу кошмы он отрезал кусок войлока и, небрежно заткнув им разрез в доспехах, откуда сочилась кровь, прошептал вполголоса какое-то проклятие.

Когда он добрался, наконец, до городских ворот, он был уже похож на мертвеца. У него едва хватило силы поднять руку и стукнуть кулаком в окованные медью дубовые ворота.

Некоторое время спустя одна из створок приоткрылась, и огромного роста страж, держа в руке обнаженный меч, не слишком приветливо спросил:

– Чего ты ищешь здесь?

– Справедливости… – еле слышно ответил юноша.

– Здесь нет справедливости, – только прихоть Хозяина.

– Мне нужно увидеться с ним…

– Будто тебе одному, – презрительно усмехнулся страж.

– Дай мне войти…

– Я не для того поставлен здесь, чтоб всякий, кто только пожелает, мог сюда войти. Сразись со мной и, если победишь, – войдешь.

– Я умираю…

– Что за дело у тебя к Хозяину?

– Зирин…

– Хозяина не интересует ни золото, ни то, что можно за него купить.

– У меня нет золота… Мой город разграблен, и все, что было в нем мало-мальски ценного, вывезено вашими людьми…

– Чем же ты собираешься заплатить выкуп?

– У меня не осталось ничего, кроме жизни…

– А на что Хозяину твоя жизнь? – презрительно усмехнулся страж. – Тем более, что ты и так вот-вот умрешь.

– Как знать, быть может, ты умрешь прежде! – гневно воскликнул юноша и, выхватив из ножен короткий меч, замахнулся им на стража ворот. Привратник отпрянул назад, споткнулся о камень и упал, и, воспользовавшись его нечаянной оплошностью, юноша со всей стремительностью, на какую был способен, кинулся в полуоткрытые ворота. Однако по ту сторону крепостных стен его поджидало четверо стражников. Юноша вступил с ними в бой и успел убить троих, прежде чем могучий привратник отбил его удар своим мечом и ответным ударом поверг его к своим стопам. Юноша попытался приподняться, но белый свет померк в его глазах, и, негромко застонав, он потерял сознание…

Очнувшись от забытья, пленник обнаружил себя в огромном роскошном зале. Он попытался выпрямиться, но стоявшие по бокам стражники выкрутили ему руки и вновь заставили принять приниженную позу.

– Снимите с него оковы, – повелел им восседавший на троне мужчина с умным, властным и горделивым выражением красивого лица и, обращаясь к пленнику, спросил. – Кто ты, безумец? И зачем ты здесь?

– И ты еще спрашиваешь, убийца?! – дрожащим от ненависти голосом воскликнул юноша. – Мой город был предательски захвачен, все жители перебиты, а все ценности вывезены! И ты смеешь спрашивать меня, зачем я здесь? Я хочу знать, что плохого сделали тебе женщины, дети и старики! Неужели кровь и слезы людей так мало значат для тебя, что ты приказал истребить несколько тысяч человек только ради того, чтобы завладеть теми жалкими сокровищами, которыми они обладали?! Неужели та малость, что была у нас, стоила так дорого?!

– Ошибаешься, витязь. Мои воины не совершают разбойных набегов, – ответил хан и, с нежностью взглянув на ослепительно прекрасную девушку, сидевшую по правую руку от него, добавил. – Клянусь красотой моей дочери, это так.

Юноша смертельно побледнел и пошатнулся.

– Значит, кровь твоих людей пролилась напрасно?

– Кровь льется напрасно в любом случае. Разве, умертвив врагов, ты воскресил бы своих мертвых? Но я готов забыть о пролитой крови, если ты согласишься поступить ко мне на службу.

– Лучше умереть.

– Поверь мне, витязь, умереть никогда не бывает слишком поздно, – добродушно усмехнулся хан. – Разве ты настолько глух, что не слышишь голоса крови, который властно повелевает тебе жить, несмотря ни на что? Это голос всех живших до тебя. Какое право имеешь ты лишать их надежды на бессмертие? Ибо смертен человек, но род его бессмертен. Ты – последний в своем роду, и с твоею смертью прервется связь поколений. Разве для того жили, сражались и погибали твои предки, чтобы ты малодушно предал память о них забвению в веках?

– Царь, я помню свой долг перед предками, и я исполню его до конца, но на земле отцов.

– Что тебе в твоей земле, витязь? Или реки ее струятся расплавленным серебром? Или золотом засеяны ее нивы? Или вином проливаются ее дожди?

– Не серебром расплавленным струятся ее реки, – струятся они кровью убитых моих сородичей. И не золотом засеяны ее нивы, – засеяны они костями павших моих товарищей. И не вином проливаются ее дожди, – проливаются они слезами вдов и сирот. Но это – моя земля. Знаю: есть на свете земли богаче и краше, климат мягче и благодатнее, плодороднее и тучнее почва, но нет земли любимей и родней. Не выбирает человек себе отечества, как не выбирает матери. Пусть сурова она и неприветлива, убога и больна, бедна и некрасива, пусть удручена заботами и горестями, пусть хмурится чаще, чем улыбается, но она – мать, и другой не будет, как не будет другого отечества. В том краю остались могилы моих предков, и поэтому я вернусь туда.

– Витязь, ты прекрасен и могуч, как герой из древних легенд. Не к лицу тебе сторожить заброшенные надгробия. Твой путь лежит к подвигам и славе. Пожелай, – и прекраснейшую, знатнейшую девушку моей страны дам я тебе в жены, дам лучших скакунов и слуг, и золота без счета, только оставайся!

– Благодарю тебя, царь, за лестные слова, но прошу – не неволь. Сердце мое осталось там, и ни любовь, ни богатство, ни слава, ни власть не заменят мне родимого пепелища.

– Ты сильный и смелый воин, и мог бы принести мне немалую пользу, но я не стану тебя неволить. Когда ты поправишься, я отпущу тебя с миром, а пока – будь моим гостем.

– Отец, тот, кого ты называешь сильным и смелым воином, на самом деле – девушка, – тихо промолвила красавица, в продолжение всего разговора не сводившая с пленника прекрасных черных очей.

Хан нахмурил густые брови и метнул на пленника испытующий взор.

– Что скажешь ты на это, витязь?

Впервые в течение беседы щеки пленника покрылись слабым румянцем, и, опустив взор свой долу, он смущенно произнес:

– Я скажу на это, царь, что твоя дочь столь же проницательна, сколь и прекрасна.

– Расскажи нам о себе, – мягко попросила ханская дочь.

– Меня зовут Танаис, и мой отец был царем сарматов. Моя мать умерла при родах, а он так ее любил, что жениться еще раз не пожелал, и я осталась единственным ребенком. Мне предстояло со временем занять престол, и поэтому отец воспитывал меня как сына. Я научилась ездить верхом, стрелять из лука и бороться, и уже в шестнадцать лет не уступала лучшим воинам отца ни в силе, ни в ловкости, ни в боевом искусстве… Остальное вы знаете…

Пленница пошатнулась и не упала на пол лишь потому, что стражники успели подхватить ее под руки.

– Что с ней? – спросил хан у лекаря, с озабоченным видом склонившегося над девушкой.

– Всего лишь обморок, мой повелитель. Ей нужен полный покой.

Когда Танаис вынесли из тронного зала, ханская дочь нежно обняла отца за шею и, ласкаясь к нему, попросила:

– Позволь мне ухаживать за нею.

– Прекрасная мысль, Алетейя, – после короткого раздумия произнес хан, целуя дочь в подбородок. – А после выздоровления я возьму ее в жены.

Открыв глаза, Танаис увидела, как сквозь туман, склонившуюся над ней фигуру девушки в полупрозрачной темной накидке. Ощущая непривычную слабость во всем теле, сарматка попыталась приподняться, но девушка мягко удержала ее за плечо и приглушенным голосом сказала:

– Тебе нельзя двигаться. Ты потеряла много крови, и какое-то время тебе придется провести в постели. Отец разрешил мне ухаживать за тобой. Меня зовут Алетейя.

– Это ты меня перевязала?

– Да.

– Зачем? Я не хочу жить…

– Отец хотел бы тебе помочь, но без твоего согласия он ничего сделать не может.

– Думаешь, мне нужно его золото? Разве оно вернет мне погибших друзей и отца? А без них моя жизнь потеряла всякий смысл…

Взяв ее руку в свою, Алетейя заговорила мягким, искренним, доверительным тоном:

– Отец предложил тебе золото, желая тебя испытать… Если бы ты принялась торговаться, он просто приказал бы Номосу вышвырнуть тебя за ворота, как бродячую собаку… Но золото ты отвергла, значит, ты все же не так безнадежна, как кажешься на первый взгляд. Когда отец вновь призовет тебя к себе, обратись к нему с любою просьбою. Он не откажет тебе ни в чем. Только не проси его о возможном для человека.

– О чем же, в таком случае, мне его просить? – слабо усмехнулась Танаис.

– Проси о невозможном. Ибо только о невозможном и следует просить Бога.

– Твой отец, конечно, весьма богатый и могущественный властитель, но все же он не бог…

– Должно быть, ты много видела богов в своей жизни, – усмехнулась Алетейя.

– У сарматов только два божества – Ветер и Меч. Но их может увидеть всякий, у кого есть глаза.

– Странные у вас боги… Как можно в них верить? Ведь нет ничего непостояннее, чем ветер, и ничего опаснее, чем меч.

– Ветер – причина жизни. Меч – причина смерти. Что может быть важнее для человека, чем жизнь и смерть?

– Ты боишься смерти?

– Не знаю… Я как-то никогда не думала об этом… Мне всегда казалось, что я буду жить так долго, как пожелаю… Может быть, даже вечно… Да, я хотела тебя спросить… Как ты догадалась о том, что я девушка?

– В моей опочивальне стоит древняя статуя Артемиды-охотницы. С детских лет я мечтала о подруге, во всем похожей на нее, и когда увидела тебя, мне показалось, что мое желание наконец исполнилось… А у тебя были подруги?

– Только друзья.

– Я предлагаю тебе свою дружбу.

Алетейя наполнила золотые кубки прозрачным рубиновым вином и один из них подала Танаис.

– Это вино похоже на кровь, что течет в наших жилах. Я хочу выпить его вдвоем с тобой.

– У нас это делают не так…

Танаис протянула руку, нашарила на столике возле постели фруктовый нож и, быстрым движением вскрыв вену, капнула несколько капель крови в оба кубка.

– Теперь ты.

Стараясь не бледнеть при виде крови, Алетейя порезала тонкий розовый пальчик, и алая кровь смешалась с алым вином.

Глядя в глаза друг другу, девушки осушили кубки до дна, и Танаис сказала:

– Это страшная клятва. Ее дают друг другу воины перед боем, и разрешить от нее может только смерть. Нет ничего, что не смог бы сделать сармат для своего кровника.

Двери распахнулись, и в покои вошел мужчина высокого роста и атлетического телосложения, в котором Танаис не сразу узнала того самого стража, который не пускал ее в город.

– Принцесса, мой повелитель и ваш отец требует пленницу к себе.

– Она не пленница здесь, а гостья.

– Это не меняет сути дела. Хозяин хочет говорить с ней, кто бы она ни была, – и, обращаясь уже к Танаис, мужчина сухо добавил. – Следуй за мной.

Когда они вышли из опочивальни, Номос огляделся по сторонам и быстрым шепотом произнес:

– Не доверяй особо ни Хозяину, ни его дочери. Они любят дурачить людей.

– Я разве о чем-то спрашивала тебя? – надменно прищурилась Танаис. – У меня на родине раба, который посмел за спиной хозяина обсуждать его, наказывали плетьми, а затем привязывали к хвосту дикой кобылицы и пускали ее галопом.

– Не горячись. Выслушай меня. В хозяйском саду растет дерево добра и зла. Его плоды дают тому, кто их отведает, сверхчеловеческую силу и могущество. Поэтому Хозяин запретил мне есть их. Но ведь тебе-то он этого не запрещал. Я принес тебе один плод. Съешь его, и сама станешь богом. Хозяин тебе вовсе и не нужен будет, потому что ты будешь знать и мочь все, что знает и может он.

– Я не ем ворованное.

– Смотри, чтобы когда-нибудь тебе не пришлось пожалеть о своем решении…

Он привел ее в обширный роскошно убранный зал и, велев ждать, оставил одну.

Некоторое время сарматка изучала обстановку, осматривала всевозможные редкости и диковинки, которые в изобилии наполняли зал, но в конце концов заскучала и стала нетерпеливо мерить шагами расстояние от стены до стены. Вдруг краем глаза она заметила какое-то движение на одной из картин, изображавшей битву лапифов с кентаврами, и, стараясь не выдать себя, стала исподтишка присматриваться к ней, и вскоре ей все стало ясно. Глаза одного из кентавров неотрывно следили за ней, куда бы она ни направлялась.

– Не слишком-то совместимо с царским достоинством подглядывать из-за угла? – громко спросила она, повернувшись к кентавру лицом. – Почему ты прячешься? Ты меня боишься?

– Если бы я был так завистлив, как обо мне говорят, я бы позавидовал твоему самомнению, – появляясь из-за портьеры, сказал с усмешкою хан и уселся на стоявший в центре зала золотой престол.

– Зачем же ты подсматривал?

– Мне хотелось взглянуть на твое лицо, когда ты думаешь, что находишься совсем одна.

– И что же ты увидел?

– Что увидел, не скажу, но мне это понравилось.

– Зачем ты звал меня?

– Ты смела не менее, чем прекрасна. Это достойно похвалы.

– Меньше всего, царь, хотелось бы мне заслужить твою похвалу.

– Твоя дерзость равняется только твоей красоте. Но не забывай о том, что твоя жизнь находится в моих руках.

– Моя жизнь, царь, как и твоя, находится в руках богов.

Угрожающая усмешка промелькнула на узких губах владыки.

– Это совсем не трудно проверить. Сейчас я прикажу палачу отрубить твою голову, и пусть твои боги защитят тебя, если смогут.

– Ты, как и топор в руках палача, всего лишь орудие божьего промысла. И если моей голове суждено упасть, значит, на то была высшая воля.

– Ты умна не менее, чем смела и прекрасна. Не слишком ли много достоинств для девушки?

– Царь, мне известно только одно чисто мужское достоинство. Угадай, какое?

– Я не намерен выслушивать твои дерзости. Уходи.

– Прости меня, царь. Горе помрачило мой рассудок, и я плохо владею собой. Я пришла, чтобы просить тебя об одной милости.

– Какой же?

– Я потеряла родину, друзей, отца, смысл жизни… Все это было отнято у меня в одночасье, и все убеждены, что так оно и быть должно, и что это уже навсегда… все, кроме меня… Я не верю, что так оно и быть должно. Так быть не должно! И так не будет! Если нет на земле такой силы и власти, которая могла бы все отнятое вернуть, то и не хочу я жить в таком мире! Или верни мне все, что ты отнял, или возьми в придачу и мою жизнь. Она мне ни к чему без того, что было отнято у меня.

– Ты просишь о невозможном… Ты считаешь меня Богом?

– Бог ты или дьявол, мне одинаково безразлично. Мне нужны мои друзья и мой отец. Кто вернет мне их, тот и станет моим единственным Богом.

Танаис с надеждой взглянула на хана, но он не торопился с ответом.

– Почему ты молчишь? Ты не можешь этого? Тогда ты не Бог! Ты подлый и лживый самозванец!

Клокоча от гнева, хан поднялся, но когда он заговорил, голос его звучал спокойно, хотя и глуховато.

– Мне было бы стыдно отдать в руки палача столь доблестного витязя. И я дарую тебе неслыханную милость. Ты умрешь. Но умрешь, как подобает отважному воину, – с оружием в руках, и не на плахе, а на турнире. Лучшие из моих воинов вступят с тобой в борьбу завтра на рассвете. Ступай и помолись своим богам, чтоб они даровали тебе легкую и славную кончину.

– Отец согласился тебе помочь? – спросила Алетейя, едва Танаис переступила порог опочивальни.

– Нет… Но он даровал мне милость, о которой я и не мечтала… – ответила сарматка сквозь зубы.

– Какую же? – встревожено глядя на опечаленное лицо подруги, спросила дочь хана.

– Утром мне предстоит сразиться на турнире с лучшими воинами твоего отца.

– Это верная смерть… – побледнев, промолвила Алетейя.

– Лучшая из возможных для воина.

– Хочешь, я помогу тебе бежать?

– Я никогда не бегала от опасности, не собираюсь и впредь.

– Тогда мне остается только молиться о твоей победе…

– У меня на родине очень любили травить медведя собаками, огромными такими, с теленка величиной, молосскими догами… И я не припомню ни одного случая, чтобы медведь ушел… Собаки побеждают медведя не потому, что они сильнее, а потому, что их больше…

Выждав, когда хан с дочерью займут места под балдахином, Номос взмахнул платком и турнир начался.

Воин, слывший лучшим наездником ханской конницы, хлестнул горячего скакуна плетью и с пронзительным визгом устремился навстречу Танаис, выставив перед собою длинное копье с острым наконечником.

Их копья скрестились, кони вздыбились, грозя скинуть всадников, и клубы серой пыли окутали поединщиков, подобно облаку. Когда завеса рассеялась, зрители увидели, что джигит, выбитый из седла ударом копья, лежит на земле, а Танаис, спешившись с коня, помогает ему подняться.

Вторым поединщиком оказался воин чрезвычайного роста и силы. Встав в центре ристалища, он хвастливо поиграл чудовищными мышцами и принял боевую стойку.

Каждый кулак великана был почти с голову Танаис, и казалось, что первый же его удар оставит от сарматки только мокрое место, но гигант безрезультатно молотил кулаками воздух, тогда как каждый удар Танаис достигал цели. Наконец, силачу удалось поймать ее за руку, и он замахнулся для удара, но сарматка на долю мгновения опередила его и, птицей взмыв вверх, обеими ногами нанесла удар в грудь противника. Издав утробный рык, исполин покатился по траве, и наступила не нарушаемая ничем тишина. Сотни глаз выжидающе устремились на хана. С окаменевшим лицом он сделал нетерпеливый жест рукой, и на поле выехал третий поединщик, не имевший равных в искусстве владения мечом.

Словно два вихря, помчались противники друг другу навстречу, и острые клинки в их руках сверкали на солнце, подобно молниям.

К глубокому разочарованию зрителей, Танаис первым же ударом выбила оружие из рук соперника и отъехала в сторону, давая ему возможность подобрать меч.

Опозоренный воин, осыпаемый презрительным улюлюканьем зрителей, вскинул вверх мускулистые руки, признавая себя побежденным, и минуту спустя у противоположного края поля появился лучник, с головы до пят закованный в латы.

Когда он выстрелил, Танаис, не слезая с коня, вскинула лук и, почти не целясь, сбила его стрелу своей в полете.

Зрители дружно зарукоплескали в знак своего восхищения ее воинским искусством.

Хан медленно поднялся с трона.

– Согласно условию, победитель получает в награду поцелуй принцессы. Подойди, витязь.

Танаис подъехала к возвышению, на котором находились хан и его дочь, спрыгнула на землю и с озадаченным видом поднялась по ступеням.

Алетейя встала со своего места, нерешительно взглянула на отца и, когда он ей кивнул, положила ладони на плечи Танаис и коснулась губами ее щеки.

Номос подал знак, что турнир окончен.

Вернувшись к себе, Танаис прямо в доспехах повалилась на постель и утомленно закрыла глаза.

Но одиночество ее длилось недолго. Короткое время спустя она услышала легкие шаги, и Алетейя с радостной улыбкой на устах опустилась на край ложа.

– Мир еще не видел воина, подобного тебе! – восторженно воскликнула она, но по сумрачному лицу Танаис было заметно, что она отнюдь не разделяет ее восторгов.

– Боюсь, мои силы иссякнут прежде, чем воины твоего отца…

– Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Только какой-нибудь древний герой, вроде Искандера или Геракла, мог бы вступить с тобой в бой на равных, а среди современников достойного соперника у тебя нет. Сейчас я велю подать обед и приготовлю тебе напиток бодрости.

– Я не устала…

– Тогда почему у тебя такой измученный вид?

– Мне немного нездоровится… Надеюсь, это скоро пройдет…

Появление Номоса прервало сумбурную беседу подруг.

– Принцесса, мой повелитель и ваш отец просит вас к себе.

Нехотя поднявшись, Алетейя направилась к дверям.

Когда они проходили через зимний сад, Номос вдруг остановился и преградил ей путь.

– В чем дело, Номос? – удивленно спросила она.

– Простите, принцесса, но я вам солгал. Ваш отец не посылал за вами. Я осмелился на эту дерзость только потому, что уже давно и страстно вас люблю. Сегодня утром я просил у повелителя вашей руки, но он ответил, что своей рукой вправе распоряжаться только вы сами.

– Ты обладаешь многими прекрасными качествами, Номос, и я всегда относилась к тебе с огромным уважением…

– Не продолжайте, принцесса. Я все понял…

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, и с отвратительной усмешкой бормотал сквозь зубы:

– Ты еще пожалеешь о своем отказе, бывшая ханская дочь…

Хан стоял у выходившего в дворцовый парк высокого стрельчатого окна своей опочивальни и, услышав шаги за спиной, медленно обернулся. Последнее, что он видел в своей жизни, был сверкающий меч, занесенный над его головой…

– Что случилось? – взглянув на расстроенное лицо подруги, спросила Танаис.

– Ничего, о чем стоило бы рассказывать… У тебя очень нездоровый вид. Я позову лекаря.

– Я и впрямь чувствую себя довольно скверно, но, кажется, это не тот случай, когда лекарь сумеет мне помочь… Похоже, что я умираю…

В этот момент с шумом распахнулись двери, и с окровавленным мечом в руке в комнату ворвался Номос, сопровождаемый дюжиной телохранителей.

– На этом мече – кровь твоего отца! – бросая меч к ногам Алетейи, с торжествующей усмешкой воскликнул он. – Отныне престол Феодосии принадлежит мне! Ты не пожелала стать моей супругой, – так будешь наложницей!

Танаис бросилась к убийце, но телохранители не дремали и, когда она наклонилась, чтобы подобрать меч, один из них ударил ее по затылку кулаком. Она упала лицом на ковер и на мгновение лишилась чувств от обжигающей боли.

– В подземелье ее, и пусть сидит там без пищи и воды, пока я не придумаю для нее достойной казни! – гневно повелел Номос.

При этих словах Алетейя вскрикнула и рухнула на ковер рядом с Танаис.

Алетейя очнулась глубокой ночью в своей опочивальне.

В окно светила бледная луна, и ее серебристые лучи слабыми бликами вспыхивали на бронзовом лице прекрасной статуи, изображавшей Артемиду на охоте. Одной рукой богиня держала на уровне плеча короткое копье, будто собираясь метнуть его в незримую цель, а другой слегка касалась изогнутых рожек молодой косули, пугливо прижимавшейся к ее ноге. Можно было бы подумать, что моделью для ваятеля послужила Танаис, если бы не то обстоятельство, что статуя была отлита в Греции за много веков до рождения юной сарматки.

– Какие ужасные сны снятся людям порой… – с дрожью в голосе прошептала Алетейя, проводя ладонью по мокрому от слез лицу, но в следующий миг поняла, что сватовство Номоса, смерть отца и заточение Танаис не пригрезились ей в ночном кошмаре, а случились наяву.

Рывком поднявшись с ложа, она распахнула инкрустированные золотом створки дубового шкафа и долго рылась в его недрах, пока среди дорогих и богатых нарядов не обнаружила бог весть каким образом попавшее туда бедное и поношенное платье служанки.

Переодевшись, она открыла ларец филигранной работы и вынула оттуда граненый флакон. Перелив вино из золотого кувшина в другой, победней и попроще, она вылила туда же содержимое флакона, положила в небольшую сумочку немного еды и с десяток золотых монет, спрятала в складках одежды кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью и, подойдя к чудесной статуе, пальцем нажала на правый глаз косули. Статуя бесшумно отодвинулась в сторону, открыв в полу потайное отверстие. Несколько мгновений девушка стояла в нерешительности, затем зажгла свечу и храбро шагнула на первую ступень, ведущую вниз.

Тусклые блики света слабо отражались на сырых сводах. Лестница крутой спиралью уходила вниз и терялась в непроглядном мраке.

Стараясь ступать как можно тише, Алетейя шаг за шагом спускалась по скользким ступеням, пока не оказалась в узком коридоре, в конце которого слабо брезжил свет.

Дойдя до поворота, она осторожно выглянула из-за угла.

При свете факела трое стражников азартно играли в кости. В помещении, отгороженном от караулки толстой железной решеткой, на голом полу безмятежно спала Танаис. Ее руки массивными цепями были прикованы к вмурованному в стену металлическому кольцу.

Положив сумочку на пол, Алетейя кокетливо подбоченилась и, придерживая на плече кувшин с вином, виляющей походкой вышла из своего укрытия. Прервав игру, стражники с интересом наблюдали за ее приближением.

– Не желаете ли выпить, господа? – прикрывая лицо концом платка, Алетейя поставила кувшин с вином на стол и выразительно подмигнула.

– А как насчет любви? – притянув ее за талию к себе, ухмыльнулся один из тюремщиков.

– Всему свое время, красавчик, – оттолкнув обнимавшую ее руку, насмешливо промолвила Алетейя и наполнила кружки до краев.

Залпом влив содержимое кружек в пересохшие глотки, тюремщики спустя минуту свалились под стол. Обыскав их карманы, Алетейя нашла связку ключей и, отперев замок, ужом проскользнула в камеру.

Разбуженная звоном цепей, Танаис открыла глаза и вскочила на ноги.

Отомкнув кандалы, девушки вышли из камеры. Выдернув из гнезда горящий факел и взяв оружие у оглушительно храпевших стражников, Танаис решительно направилась к выходу, но Алетейя предостерегающе шепнула:

– Снаружи караул из четырех человек…

Резким пинком распахнув дверь, Танаис ураганом вырвалась из подземелья, и прежде чем стражники успели что-либо предпринять, двое из них уже простились с жизнью. Остальные в страхе попятились, и, схватив Алетейю за руку, Танаис метнулась мимо них к воротам конюшни. Опомнившись от первого замешательства, стражники бросились в погоню.

– Выводи коней, а я постараюсь их задержать! – крикнула Танаис и встретила преследователей мечом. После короткого обмена ударами оба стражника были ранены, но на помощь им уже спешили отовсюду воины парковой стражи.

Танаис отбивалась, как могла, от многократно превосходивших сил противника, но чувствовала, что с каждой минутой слабеет и очень скоро враги одолеют ее.

В тот миг, когда она уже была готова проститься с жизнью, позади послышался громкий топот копыт, и, ведя в поводу вторую лошадь, к ней подскакала Алетейя.

Несколько шагов Танаис бежала рядом с лошадью, подстраиваясь под ее аллюр, потом ухватилась за луку рукой и запрыгнула в седло.

Алетейя направила коня на увитую плющом ограду, и Танаис без колебаний последовала за нею.

Свесившись с седла, Алетейя нащупала в густых зарослях щеколду и отодвинула засов.

Начинавшаяся за калиткой узенькая улочка вывела девушек на базарную площадь, где, несмотря на ранний час, уже вовсю шла торговля.

Опрокидывая лотки, рассыпая горы овощей и фруктов, девушки ураганом промчались по базару, сопровождаемые проклятиями разоряемых торговцев.

Оказавшись за пределами города, кони почуяли простор и прибавили хода, но, несмотря на все усилия благородных животных, расстояние между девушками и погоней неумолимо сокращалось, и вокруг беглянок уже посвистывали стрелы.

Крикнув Алетейе, чтоб она не останавливалась, Танаис спрыгнула с лошади и подожгла траву. Сухой ковыль мгновенно вспыхнул, и пламя с огромной скоростью начало распространяться по степи.

На счастье беглянок, ветер дул им навстречу, и стена ревущего огня, охватывая все новые и новые участки, отсекла погоню от девушек.

Поравнявшись с Алетейей, Танаис резко осадила лошадь и, весело сверкнув ослепительно белыми на потемневшем от копоти лице зубами, сказала:

– Кажется, мы спасены.

– Своим спасением я целиком обязана тебе, – Алетейя нежно провела ладонью по прекрасному лицу подруги, стирая с него пыль, пот и копоть.

– Если бы ты не освободила меня из подземелья, тебе не пришлось бы рисковать жизнью.

– В этом случае я потеряла бы гораздо больше, чем жизнь, – мягко возразила Алетейя.

– Нет ли поблизости города, где две девушки могли бы легко затеряться в толпе? – сменила тему Танаис.

– Девушке вроде тебя непросто затеряться даже в Афинах. А до ближайшего города не менее дня пути. В переводе с греческого он так и называется – Девичий.

– В какой он стороне?

Алетейя задумчиво посмотрела на встающее над горизонтом утреннее светило и не слишком уверенно ткнула пальцем в какую-то точку на горизонте.

– Кажется, это там…

И, пришпорив скакунов, девушки помчались в указанном ею направлении.

Спустился вечер, а они все ехали вдвоем по безлюдной степи.

Измученные бешеной скачкой и долгой дорогой кони еле переставляли ноги, и, легко спешившись, Танаис помогла спуститься Алетейе, которая едва держалась в седле от усталости.

Расседлав коней и привязав их у ручья к стволу бука, Танаис кинула седла на землю и блаженно вытянулась на мягкой молодой траве в полный рост.

– Хочешь есть? – спросила ее Алетейя.

– А ты можешь что-нибудь предложить? – заметно оживилась Танаис.

На расстеленный платок Алетейя выложила из сумочки гроздь винограда, яблоко и жареного перепела и, придвинув все это к Танаис, сказала:

– Ешь.

– А ты?

– Я не голодна.

– Прекрасно. Я тоже.

– Тебе необходимо восстановить потраченные силы. Кто знает, что готовит нам завтрашний день?

– Кто знает, наступит ли он для нас… – невесело усмехнулась Танаис и, подбросив яблоко, налету разрубила его мечом на две равные части. Поймав обе половинки, одну из них она протянула Алетейе и, надкусив вторую, стала медленно жевать.

– А виноград? Его ты тоже собираешься рубить мечом? – лукаво улыбнулась Алетейя.

Танаис пожала плечами и, оторвав от ветки ягоду, отправила ее в рот.

– А если ты съешь больше, чем я? – не унималась Алетейя.

– И что ты предлагаешь? – слегка растерянно спросила Танаис.

Вместо ответа Алетейя осторожно сжала иссиня-черную ягоду белоснежными зубами и приблизила свое лицо к лицу Танаис. Ощутив на своих губах ароматное дыхание чужих уст, девушки на мгновение замерли и смущенно отпрянули друг от друга.

Немного утолив голод, Танаис легла на спину и закрыла глаза. Алетейя, помедлив, положила голову ей на плечо и тихо прошептала:

– Обними меня… Мне холодно…