Текст книги "Русский татарин"

«Куда он меня везёт?» – был первый вопрос Семёна Семёновича Горбункова из «Бриллиантовой руки».

И началось. Заехали на АЗС, затем водитель стал подкачивать шину. Затем ехали по каким-то непонятным дорогам.

«Не в рощу, а в канаву. И колом по балде. Странный этот водитель! Повёз бесплатно, веселится всю дорогу, пирожки на халяву», – лихорадочно размышлял Денис и судорожно тискал вспотевшими ладонями свой портфель. – «И всё здесь странное».

Сразу вспомнился чёрный джип с «обезьяной» за рулём.

Машинально он вытащил из пачки водителя сигарету, закурил и впал в оцепенение. Водитель, почувствовав перемену в настроении московского гостя, тоже замолчал.

Но скоро «жигулёнок» благополучно въехал в лесопарковую зону, пропылил по накатанной дорожке метров пятьсот и остановился. Вероятно, это и была Берёзовая роща,

Денис увидел перед собою огромную поляну, на которой, судя по громкой музыке и скоплению народа, было организовано праздничное мероприятие. Причём организовано с размахом.

– Прямо сабантуй какой-то! – Денис сразу успокоился, понимая, что при таком скоплении людей его никто не тронет, и к нему вернулась прежняя симпатия к водителю белого «жигулёнка».

– Сабантуй, так и есть, – согласился водитель. – Сабантуй – это как русская масленица, только летом, и без этого дела.

Он звучно щёлкнул себя пальцем по глотке чуть ниже челюсти, намекая на «это дело».

– А я думал, что сабантуй – это как раз… – усмехнулся Денис и тоже щёлкнул себя пальцем чуть ниже челюсти. – Пьянка, одним словом.

– Не-е, – возразил водитель, хитро прищурившись. – «Сабан» – это по-русски «плуг», а «туй» – «праздник». Праздник плуга. Посадили всё в поле, и айда гулять!

И действительно, татарский праздник плуга напоминал русскую масленицу. Всё, то же самое, но с национальными особенностями.

Двое здоровенных парней, обхватив друг друга за поясницы льняными полотенцами, устроили греко-римскую борьбу. Ещё двое здоровяков наперегонки неслись по полю к финишу, водрузив на плечи по живому барану. Щуплый мужичонка с босыми ногами взбирался по высокому столбу, чтобы достать приз – сетку с живым петухом или новенькие женские сапоги. Что жена заказала, то он и собирался снять с высокого столба.

В окружении смеющегося народа другой местный ловкач, но уже с завязанными глазами, со всей дури молотил длинной жердью по земле, пытаясь попасть ею по огородной тыкве, наполненной скисшим молоком. В качестве приза ему предлагалась тушка свежеощипанного гуся.

Из развешенных по деревьям динамиков над праздничной поляной неслись веселые наигрыши русской гармошки на татарском языке. То есть с местной национальной особенностью.

– И всё равно, что-то мне подсказывает – если он выиграет, то обязательно обменяет гуся на водку, – заметил Денис, глядя на высушенное «вчерашним» лицо и трясущиеся руки ловкача.

– Обязательно обменяет, – кивнул водитель, выбираясь из «жигулёнка». – Ты погуляй пока, а я схожу за женой. А потом довезём тебя до автовокзала.

Денис вылез из салона и глотнул свежего воздуха. От напряжения и начинающейся июньской жары его спина совсем взмокла, и рубашка неприятно липла к телу. А ладони вспотели так, что ручка портфеля чуть не выскользнула из рук.

– Печёт, – сказал он, снимая пиджак. – Так и солнечный удар схлопотать можно.

Водитель вновь полез в салон автомобиля и, достав что-то, протянул это «что-то» Денису.

– Тюбятяй, – сказал он, подавая национальный головной убор летнего образца. – Носи на здоровье.

– А, тюбетейка, знаю, – обрадовался Денис, напяливая головной убор на нагретую солнцем макушку. – Спасибо.

– Тюбятяй, – повторил он. – Зять носил, пока гостил у нас. И позабыл в машине. С моей дощкой всё на свете позабудешь. Но у меня и вторая дощка есть. Молодая ещё, ущится в институте. Но щерез два года отдал бы за тебя. Приданое мать уже давно приготовила. Непутёвый ты, но я сам такой был.

– Денег сейчас нет, папа, – Денис изобразил на лице улыбку. – Где я их возьму на калым за невесту?

– Калым – это давно было, – подмигнул ему водитель. – А у нас сищас, как у всех простых людей в России. Рубль пятьдесят в ЗАГСе за оформление и айда с женой домой. Для любви деньги не нужны. Татары любят не за деньги, татары любят сами деньги.

Водитель ушёл за женой и «внущкой».

«Ещё какой непутёвый. И этому непутёвому только твоей дочки и не хватает!» – Дениса неприятно, что называется, «полоснуло по душе». – «Нет, отец. Мои невесты из обслуживающего персонала, из…».

Мысленно перечислить профессии своих невест ему не удалось. Динамик на дереве вдруг рявкнул голосом ведущего сабантуя по-видимому имя какой-то местной «звезды», да так громко, что у Дениса зазвенело в левом ухе. И пока он мизинцем руки прочищал оглохшее ухо, толпа весело забурлила и понесла Дениса неизвестно куда.

Чтобы выбраться из неё, Денису пришлось толкаться, пихать всех локтями, останавливаться, чтобы сказать пару ласковых очередной возмущённой особе, и даже ждать, когда кто-то очень глухой, после его «разрешите пройти», наконец пропустит и его.

В общем, когда толпа вынесла на противоположную сторону праздничной поляны, Денис из боязни, что появится новая местная «звезда» и его вновь закрутит и завертит, нырнул в кусты лесопарковой зоны. И споткнулся.

– … твою мать! – выругался он, хватаясь за кусты, чтобы не упасть.

И тут его как будто чем-то очень тяжёлым ударило в грудь. Но не кулаком и не бейсбольной битой. Тяжёлым был взгляд, который Денис почувствовал на себе. Денис поднял глаза.

Обладателем тяжёлого властного взгляда оказался мужчина, запросто сидевший на пеньке спиленного дерева, – волосы с сединой, взгляд тяжёлый, но лицо доброе, белая рубашка с засученными по локоть рукавами, пиджак на сучке берёзки. Словом, серьёзный человек, иначе не скажешь.

– Чужие слова – недостойные слова, – мат Дениса явно не понравился серьёзному человеку.

Денис слегка струхнул.

– Пардон. Учусь татарскому языку, – чтобы оправдаться, он скорчил на лице самую миролюбивую гримасу. – А начинать нужно с азов. То есть с мата. Существует мнение, что именно с мата татары начали свой диалог, придя на Русь. Пришли и сказали: «Ах так вас, раз-этак, и в кочерыжку, и в дивизию!». Русским эти слова очень понравились, мат прижился на Руси и стал каждому русскому ближе отца родного. И матери, разумеется. И теперь «без крепкого словца и телега с места не сдвинется», гласит одна народная мудрость. Но родоначальниками мата считаются татары.

Мужчина остановил его взмахом руки.

– «Не рой другому яму – попадёшь в неё сам», гласит другая народная мудрость, – начал он таким спокойным голосом, от которого у Дениса похолодело в затылке. – Каждый роет себе яму. Кто за обеденным столом ножом и вилкой, кто плохим делом, кто глупым словом. А чем ты роешь себе яму?

На лбу Дениса выступили крупные капли пота. Он испуганно огляделся вокруг себя, и в глаза ему внезапно бросилась торчащая из кустов палка, очень похожая на черенок лопаты.

– А я скажу, чем ты роешь себе яму, – продолжил серьёзный человек. – Чужими словами. А чем я заслужил это? Я старше, и волосы мои поседели. Но ты сказал мне эти слова. Глядя на мои седые волосы, ты сказал их мне. И этими словами начал рыть себе яму. Ведь за слова нужно отвечать. И что мне теперь делать с твоими словами? Что?

– Я не хотел… – сердце Дениса заколотилось, как сердце самого храброго кролика.

– Вот если бы ты прибил меня этой дубиной, – серьёзный человек вытянул из кустов ту самую палку, очень похожую на черенок лопаты. – А потом сказал бы то, что ты сказал мне, моим детям – я бы тебе и возражать не стал.

– Нет, нет! – горячо возразил уже совсем растерявшийся Денис.

– А что здесь такого? – вдруг спросил серьёзный человек. – Знаешь, что сказал князь Мстислав, сын Владимира Мономаха, двум сыновьям убитого им, Мстиславом, касожского князя Редеди, чью вдову Мстислав взял себе в жёны?

– … твою мать? – Денис сглотнул тягучую слюну.

– Именно. Слово в слово, – серьёзный человек бросил палку на землю и потёр руками. – В то далёкое время такие выражения не считали за мат. И перевод на современный язык звучал бы так: я твой отец! А точнее: я мог бы быть твоим отцом! Или: теперь я твой отец! Но ты сказал эти слова мне. А разве я похож на сыновей Редеди? И разве ты – отец мой, чтобы говорить мне такие слова? Так и не рой ямы своей глупости и невежества!

Денис не знал, что отвечать.

– А что касается происхождения матерных слов, то давно доказано уважаемым академиком Яниным, что не татары являются родоначальниками русского мата. Берестяные грамоты найденные при раскопках в Новгороде и Старой Руссе показывают, что мат в Древней Руси существовал ещё до прихода на Русь твоих матерящихся, как сапожник, «татар», к которым современные татары имеют мало отношения, – в глазах серьёзного человека заплясали искорки озорства. – А уважаемый академик Янин уважаем научным сообществом настолько, что мог бы на полном основании сказать и тебе, и любому нашему или иностранному псевдо-историку, который дурачит людей всякими небылицами о происхождении мата: «Эх!…»

– … твою мать? – прошептал Денис.

– «Я в отцы тебе гожусь, сказал бы Янин», – поправил его серьёзный человек. – Всё-таки академик, а академики ругаются редко, лишь в научных целях. Или когда речь заходит о финансировании науки.

Он приложил ладонь к своей груди, отвернулся и, как показалось Денису, ойкнул.

– Сердце? Вам плохо? – Денис заколебался, броситься к мужчине, чтобы помочь, или драпануть в кусты.

И в ту же секунду двое парней атлетичного вида крепко схватили его за руки и плечи.

– Стоять! – крикнул один из них. – А ты откуда здесь взялся, сынок?

Денис пожалел, что вовремя не сбежал. А теперь уже поздно.

– Из Москвы. Гость. Но мне нужно было не в Казань, а… – но договорить он не успел.

– Гость и исследователь, – произнёс серьёзный мужчина, не оборачиваясь. – Ну так и отвезите московского гостя, куда следует.

Охранники, не проронив ни единого слова, повели Дениса к тёмного цвета автомобилю с тонированными стёклами.

– У нас Универсиада на носу, а я тут корчу из себя дона Корлеоне с филологическим образованием, – услышал Денис позади себя весёлый смех серьёзного человека. – А что делать? Эх, молодёжь, молодёжь! Другого языка, кроме силы и страха, они не понимают. Ни русского языка, ни татарского. Американцы какие-то! И кто, кроме меня, заступится за татарский народ? Некому.

Охранники усадили Дениса в пассажирское кресло и захлопнули дверцу. Через минуту в водительское кресло запрыгнул третий здоровяк.

– Куда меня? – глухим голосом спросил Денис, от страха едва не стуча зубами.

– Приказано отвезти тебя туда, куда следует. «Сам» приказал, – здоровяк расправил широкие плечи. – Ты куда следуешь?

– В Ак Ай. К тётке в гости, – Денис насторожился. – А он кто, этот «сам»?

– Президент, кто же ещё, – в голосе здоровяка послышались нотки уважения. – Ну, в Ак Ай, так в Ак Ай.

Президент чего, Денис интересоваться не стал. Только хлопнул себя кулаком по лбу.

– Я чуть не сдох от страха. А меня, как профессор абитуриента! – он застонал. – Я – твой отец, я – твой отец. Да, действительно, татары – самая философская нация в мире.

Здоровяк завёл двигатель, и салон тут же наполнился пронзительными звуками скрипок из динамиков приёмника.

– А музыку могли бы и посовременнее, – осторожно посоветовал Денис.

Здоровяк расхохотался.

– Темнота! София Губайдуллина и есть современный композитор. Композитор мировой величины. Таких, как она, в мире раз-два и обчёлся. Между прочим, из наших. Хоть и живёт в Германии, – он тронул автомобиль с места. – К тетке? А чего без подарка? Ладно, заедем по дороге в магазин, купим несколько пачек хорошего чая. Это у нас самый лучший подарок.

– Чай? – удивился Денис. – Никогда бы не подумал.

– Настоящий татарин не может жить только без двух вещей, – здоровяк вывел свой автомобиль на асфальтированную дорогу. – Без чая и без чая с молоком.

И автомобиль понёсся по трассе в направлении села Ак Ай.

Тётю Розу Денис узнал сразу.

Водитель подвёз его по указанному в письме адресу к высокому бревенчатому дому, обшитому выкрашенными в голубой цвет досками. У самой калитки, на низкой лавочке сидели две пожилые женщины. В одной из них Денис, сам не зная почему, и узнал свою тётю Розу.

«Зов татарской крови», – с каким-то неудовольствием подумал он, выходя из душного автомобиля навстречу тёте Розе.

Порадовал воздух. Чистый, прозрачный и, несмотря на летнюю жару, с влажной волжской свежестью. Как будто татарская природа, готовясь к встрече с очередным своим блудным сыном – из Москвы ли, из Ташкента ли с Самаркандом и Бухарой, из гостеприимного Парижа, а там глядишь, даже из самого заокеанского Лос-Анджелеса, выбрала именно такой чудесно-расчудесный день. С особенно чистым, особенно прозрачным и особенно влажно-волжским воздухом. День, когда обычная роса на травинках – что бисер на расшитом рукаве татарского платья; вроде бы те же самые пичужки, а чирикают – и хочется плакать; корова, проходящая мимо – а и у той глаза блестят как-то по-другому, по-татарски.

И солнце в этот день другое, и пыль на дороге в Казань не такая колючая, и звон в голове – не от привычного остеохондроза, а как продолжение едва уловимого и неизвестно откуда взявшегося татарского мотивчика. Как будто татарская природа сама тихим голосом выводит этот мотивчик, заботливо подсовывая блудному сыну то росу, то пичужек с коровой, то мягкую дорожную пыль, то другое солнце.

– Где же ты шлялся до сих пор, засранец? – за его спиною вдруг угрожающе прозвучал женский голос. – Я тебя спрашиваю!

Денис растерялся.

– Я… я… не знал раньше… – промямлил он и, втянув голову в плечи, обернулся.

Женщина, ещё молодая, на голове – пёстрый платок, тянула за собою упирающегося пацанёнка лет пяти-шести. А пацанёнок был что надо! Крепкий, румяный, чумазей чумазого, колени ободраны, в каждом ухе – по стакану чернозёма. Вождь краснокожих, не иначе!

– Ну, и где же ты шлялся, я спрашиваю? – женщина повторила свой вопрос к своему чумазому сынишке. – А?

Денис, поняв, что совершил промах, удручённо цыкнул сквозь зубы.

Тётя Роза поднялась со своего места и, несмотря на свои годы, довольно легко подбежала к автомобилю.

– Данис, Данис, – всхлипнула она, обнимая долгожданного московского племянничка. – Данис.

– Вообще-то, я – Денис. По паспорту, – состроив на лице кривую улыбку, поправил её Денис и в качестве приветствия легонько похлопал старушку ладонями по спине.

– Знаю, знаю, – кивнула тётя Роза, вытирая слёзы. – Сибирцев Денис Денисович. У татар тоже есть имя Денис. И Рудольф, и Роберт, и Альфред. Как в Париже.

И тут же засуетилась, как обычно суетятся хозяйки, которые битый час ждут гостей, хозяйки у которых всё давно на столе. Но стоит появиться гостям, хозяйка вспоминает, что забыла о чём-то самом главном. И начинает суетиться.

– Ну, пойдём в дом, Данис. А мне сказали, что ты только к вечеру будешь. А ты вон как рано, – она повернулась к водителю, который уже курил, прислонившись к капоту своего автомобиля. – Пойдем и ты, сынок, чаю попьём. Вот радость-то какая!

– Рахмат за чай, – поблагодарил водитель на русско-татарском языке. – Поеду я.

Денис нетерпеливо дёрнул тётю за рукав.

– Кто сказал, что я приеду сегодня? – удивлённо спросил он.

– Эта, как её? – тётя Роза кивнула водителю и, взяв Дениса под руку, повела в свой дом.

У калитки они остановились.

– Моя соседка и лучшая подруга, Мария Сергеевна, – представила она вторую старушку. – Люблю её, как себя саму. И уважаю.

– Татары уважают человека любой национальности, лишь бы человек этот был татарином, – пошутила соседка, тоже обняла Дениса, затем отстранилась и пристально посмотрела в его лицо. – Красивый. Как мать. Жаль, что Эльза не дожила.

И, достав из рукава кофты носовой платок, приложила его к сморщенному гримасой горечи лицу.

– Соседка сказала? – опешил Денис. – Но откуда Вы…

– Да не соседка, а эта, забыла, как её? Не помнишь? – тётя Роза посмотрела на соседку. – Ну вот, рассопливилась. Племянник приехал. Радоваться надо, а она плачет. Пойдем, я лапшу сварила. Посидим. Праздник, большой праздник.

– Нет! Ты его так ждала, я буду лишней – сказала та. – И потом, молодёжь не любит наших разговоров. Варенье, вечный разговор про дождь, про лён, про скотный двор.

Соседка поправила платок на голове.

– Это Пушкин. Мать твоя очень любила стихи, – вздохнула она. – И нам читала. Такая выдумщица была.

Соседка ушла. Денис, вслед за тёткой вошёл в дом.

– Так кто сказал? – он недовольным взором окинул нехитрую и даже бедную обстановку внутри дома. Стол, стулья, высокая кровать, на стенах – ретушированные фотографии. – Вы можете сказать по-русски? А? Кто может знать, что я здесь?

– Твоя помощница, – тётя Роза запнулась и испуганно взглянула в лицо племянника.

– Кто? – насторожился Денис.

– Молодая женщина. Очень положительная. Очень. Всё интересовалась, что у меня растёт в огороде, – тётя Роза приложила ладони к щекам. – Может, не надо было показывать ей письмо Эльзы? Письмо твоей матери.

От какого-то дурного предчувствия у Дениса «закрутило» в животе.

– Какое письмо? Какая помощница? – заныл он. – Нет у меня никакой помощницы! И никогда не было. И потом, нельзя же вот так, первому встречному! А что если и я – проходимец и жулик неизвестной национальности?

Тётя Роза покачала головой.

– Тебя я узнала, – она ласково погладила его по плечу. – А женщина только распечатала конверт, прочитала письмо и оставила его на столе.

– Этот? – Денис взял в руки конверт. Его руки дрожали.

На конверте крупными буквами было написано «Моему сыну».

– Этот, – кивнула тётя Роза. – Ты почитай, а я пока погрею лапшу.

Денис раскрыл конверт. Внутри конверта оказались два листа бумаги, сложенные пополам, исписанные крупным женским почерком, и ученическая тетрадь.

«И всё?» – Денис в сердцах шлёпнул по конверту ладонью.

Затем развернул листы и пробежал по написанному тексту глазами. Ничего интересного. Только последние строчки письма.

«Наследство я поделила между тобою и Аидой. Но шифр банковской ячейки есть и у моего знакомого адвоката из Казани. Без всяких там тетрадок, без всяких поэтических прихотей твоей ненормальной матери. Но если так случится, что ты не успеешь получить наследство до указанного срока, то все деньги автоматически перейдут Аиде, т.е. не пропадут.

Простите и живите счастливо и дружно. Эльза Акчурина-Буланже».

Денис взглянул на дату окончания срока получения наследства.

– Успел, – сквозь зубы процедил он. – Завтра же пойду в банк и получу деньги.

Он вновь пробежал глазами по тексту письма матери. «Но если так случится, что ты не успеешь получить наследство…». Денис несколько раз перечитал эту фразу.

– А кто такая, Аида?– он поднял глаза.

Тётя Роза настороженно замерла.

– Аида – твоя младшая сестра. В Казани живёт, – почти прошептала она. – Вы – брат и сестра. Отцы у Вас разные. А мать одна. Вот только характер у неё не очень. На твой похож. Со вчерашнего дня как пропала. И телефон не отвечает.

– Неудивительно, за два миллиона… – Денис прикусил губу. Как будто проговорился.

– Что? – тётя Роза заправила платок за ухо, чтобы лучше слышать. – Что ты сказал?

– А что она делает в Казани?

– Певица, – тётя Роза покачала головой. – Пока ещё учится, но уже совсем скоро будет петь в театре. Большой у нас театр. И стоит на огромной такой площади. Площадь Свободы. Отец у неё пел. Но внешне на своего отца она совсем непохожа. Он белобрысый был, как твоя помощница. Да и нет его уже давно. Одни мы остались. Я, Аида и ты. Больше никого в мире.

От этого «белобрысый, как твоя помощница» Денису стало как-то уж совсем не по себе.

– Значит эта, так называемая, моя помощница – блондинка? – хриплым голосом спросил он. – Волосы у неё светлые? Я правильно понял?

Он провёл ладонью по своим волосам.

– Светлые, светлые, – кивнула тётя Роза. – И глаза сине-голубые. Такого цвета глаз я раньше и не видела.

«Блондинка? Из самолёта? Украла письмо и теперь знает о моих деньгах?» – прошелестело в голове Дениса.

– А как зовут её? Алия? – спросил он.

– Вроде бы на татарку не похожа, – задумалась тётя Роза. – А вроде бы и похожа. Кто их сегодня разберёт. Накрасятся, а ты гадай.

– Может быть Аля? А-ля, – настаивал Денис.

Хотя сам уже был уверен в том, что это именно блондинка из самолёта стырила его письмо, пока он спал. И спрашивать нечего.

– Может и Аля, – отозвалась тётя Роза. – Но она не назвала имени. Или назвала, да я забыла.

Денису стало ещё хуже. Аж в глазах потемнело. Громилы из банка, блондинка из самолёта, сестра Аида. Не слишком ли много претендентов на его наследство? И кто следующий за его деньгами? Кто?

– Ехать мне надо. В Казань. Прямо сейчас, – засобирался он.

– Сейчас? – тётя Роза всплеснула руками. – Только приехал и уже уезжаешь?

Денис обозлился.

– Ну почему у всех родственники, как родственники? А мне достались самые глупые. Вы что, не понимаете, что наделали? – он звучно постучал костяшкой пальца себя по лбу. – Не понимаете?

– Нет, – на глаза тёти Розы навернулись слёзы. – Я просто дала ей прочитать письмо. И всё.

– Не всё! Не всё! – взорвался Денис. – А теперь кто-то знает не только о наследстве! Этот кто-то знает, где взять банковский шифр! Так что, теперь наследником Эльзы Акчуриной-Буланже может стать любой гражданин планеты Земля. Любой!

– Не любой, – тётя Роза вытерла слёзы и покачала головой.

Затем вынула из кармана фартука ещё один конверт.

– Вот, Эльза велела передать, – она вложила конверт в ладонь Дениса. – Передать после того, как я лично удостоверюсь, что ты – её сын.

Денис разорвал конверт. В конверте оказалось ещё одно письмо и какой-то ключ.

«Сам понимаешь, что тебе просто так никто таких денег не выдаст. А я и имени твоего не знаю. Не грустно ли это? Не знаю, как зовут моего сына, – писала мать. – А вот Данису Акчурину – пожалуйста. Нужно только пройти процедуру установления кровного родства. То есть сдать кровь, сделать анализ, сравнить её с моей кровью и получить заключение о том, что ты, и только ты, являешься моим биологическим сыном. И что ты и есть тот самый Данис Акчурин. Затем полететь в Париж, предоставить все документы в парижский суд, который вынесет решение о признании тебя моим наследником. Не раньше.

В банковской ячейке одного частного, но очень солидного банка, находятся не деньги, а данные экспертизы моей крови и, на всякий случай, капсула с моей кровью. С этим банком у меня эксклюзивный договор. Прости, но я должна была подстраховаться. Зато кроме тебя и Аиды никто не сможет получить эти деньги. Никто на свете. Поторопись, чтобы успеть в срок. Мама».

Ничего себе новость! Дениса как обухом топора по голове хватили. Думал вот они – миллионы. А до миллионов ещё как до Китая. Теперь иди к адвокату.

– Как у вас такси можно вызвать? – Денис достал из кармана мобильный телефон.

– Какое такси в деревне? – засуетилась тётя Роза. – А вот микроавтобус уезжает в Казань через полчаса. Здесь рядом стоянка. Так что перед дорогой успеешь ещё покушать. Лапшу.

– Вот только лапши мне и не хватает! – мысль о коварстве блондинки не давала ему покоя. – А Вы не знаете, адвокат, о котором говорит моя мать в письме, сегодня работает?

– Он всегда работает. Волка ноги кормят, – тётя Роза вздохнула. – Может, завтра поедешь?

– Нет, – сказал Денис. – Сейчас.

– Тогда найди Аиду. Пожалуйста. Сейчас дам номер её телефона.

– Найду, – пообещал он.

А мысленно добавил: «В Париже. Именно туда она уже и смылась со своими миллионами. И ждёт ещё и мои миллионы. Я бы тоже так сделал».

Денису не терпелось поскорее выскользнуть из дома. Он торопливо проверил на месте ли портмоне, документы и всё прочее.

– Письмо забыл, – тётя Роза подала конверт.

После того, как конверт с первым материнским письмом оказался в портфеле, а банковский ключ в кармане, нехотя записал номер телефона Аиды.

– А второе письмо сожгите, – предупредил он. – Мало ли что может случиться.

Тётя Роза бросила письмо в пылающую «русскую» печь и, украдкой вытирая слёзы, проводила Дениса до стоянки микроавтобуса. Уже через несколько минут, он мчался в Казань, удобно устроившись в кожаном кресле.

Кроме него в салоне микроавтобуса оказались два старика. Один в бархатной тюбетейке, второй – в щегольского вида фетровой шляпе. Обоим – лет по восемьдесят. Судя по тому, как они общались между собой, старики знали друг друга все эти восемьдесят лет.

Чтобы хоть как-то скоротать дорогу. Денис достал из портфеля письмо матери и вновь принялся за чтение.

«Дорогой мой, горячо любимый сын! – писала она. – Если ты читаешь это письмо, значит, что ты жив, здоров, и находишься в доме у Розы, в доме моего детства. У меня всю жизнь было и есть такое чувство, что с тобою всё хорошо. Конечно, так говорят все матери, желая своему ребёнку добра. Но, в отличие от других матерей, мне нет никакого оправдания. И тебе не за что меня любить. А мне так хотелось бы, чтобы ты меня хоть капельку любил. За что, спросишь ты? Может быть, любить хотя бы за то, что я не сделала того, что советуют «доброжелатели» молоденькой девушке, оказавшейся в «положении»? Можно любить свою мать хотя бы за это? Не знаю».

– Можно, мамочка, сегодня можно, – сквозь зубы процедил Денис. – Один-ноль в твою пользу.

«Оказавшись, в поисках другой жизни, во Владивостоке, да ещё и беременной, после встречи с твоим отцом, я могла сделать этот роковой шаг. Но я его не сделала. И всё равно жизнь разлучила нас. Сначала с твоим отцом, а потом и с тобою. И теперь уже навеки.

А в ту ночь, когда меня сняли с поезда, и я родила тебя, мне и в голову не приходило, что такое может случиться. Оставив тебя в приюте, я спокойно поехала домой, чтобы всё там уладить. Что именно уладить? Например, замаслить соседей, которые косо глядели бы и говорили бы гадости за спиной, явись я с тобою на руках. А в те времена такое было нормой. Это теперь явись хоть с десятью детьми на руках, никому нет до тебя никакого дела. Одним словом, я боялась того, чего нет на свете – общественного мнения. И я поплатилась за свой страх.

Когда я вернулась за тобою, приюта уже не было. Приют сгорел, и всех детей распределили по разным детским домам. Я писала, стучалась во все двери, искала тебя даже там, где по логике ты не мог оказаться в принципе. Всё безрезультатно. Остальное ты знаешь сам.

Жизнь прошла, и мне остаётся только вымаливать у тебя сыновнюю любовь к своей матери. Я цепляюсь за каждую мелочь. Может это покажется смешным, но если нет других причин, то почему бы не полюбить свою мать, скажем, за такую мелочь, как миллион девятьсот тысяч евро тебе в наследство. Ведь это лучше, чем если бы я тебе ничего не оставила. Согласись».

– Согласен. Два – ноль в твою пользу, – криво улыбнулся Денис.

«Эти деньги достались мне от Поля. И хорошо, что достались. Если бы он проиграл их в казино Монте-Карло, у тебя не было бы и этой причины любить меня. Но Поль Буланже был неплохим человеком. Мы встретились в Казани, куда он приехал в деловую командировку. Теперь Казань – крупнейший деловой центр мира. И не только деловой, но и культурный, и промышленный. Словом сегодня сюда не зазорно ездить ни бизнесменам, ни политикам, ни артистам, ни спортсменам.

Поль был старше меня, но это меня не остановило, я переехала во Францию, где мы и поженились. Увы, в прекрасной Франции я только и мечтала, что вернуться в Казань, чтобы окунуться в её многоязычие, в её культуру. От скуки я даже написала поэму. Поэму для тебя. Но о ней позже.

Теперь о деле, мой Данис. С этим именем тебя и приняли в тот сгоревший приют».

– Данис – Денис. Всё ясно, – сказал Денис. – В детском доме перепутали одну букву и записали Денисом. Вот и не нашла. Хорошо ещё, что не Навуходоносором.

Он продолжил чтение письма.

«Но сначала моя просьба. Прошу тебя, не спеши выбрасывать мою тетрадку. В тетрадке – банковский шифр. На всякий случай – первая цифра «2».

Наследство я поделила между тобою и Аидой. Но шифр банковской ячейки есть и у моего знакомого адвоката из Казани. Без всяких там тетрадок, без всяких поэтических прихотей твоей ненормальной матери. Но если так случится, что ты не успеешь получить наследство до указанного срока, то все деньги автоматически перейдут Аиде, т.е. не пропадут.

Простите и живите счастливо и дружно. Эльза Акчурина-Буланже».

– Не пропадут ли? Теперь, когда о наследстве знают все, – Денис устало прикрыл глаза, надеясь вздремнуть и хоть на полчаса отрешиться от нехороших мыслей.

Увы.

– Что бы вы, русские, без нас, татар, делали? – услышал он скрипучий старческий голос. – Кто Романовых от поляков спас, знаешь?

Денис открыл глаза и посмотрел на двух стариков, сидящих бок о бок в кресле за спиной водителя микроавтобуса.

– Знаю. Князь Пожарский и Кузьма Минин, – таким же скрипучим старческим голосом отозвался тот, кто, по-видимому, и был русским. – Им и памятник в Москве на Красной площади поставили.

– Кузьма Минин? – усмехнулся татарин. – Киришà Минибаев! Так его звали по-настоящему. Земский староста из Нижнего Новгорода, татарин Киришà Минибаев. А по-русски, понятно, что Кириша Минибаев звучит как Кузьма Минин.

– Не ври! – отозвался русский

– Сам нашёл статью об этом в Интернете, – настаивал татарин.

– Ты? – удивился русский.

Татарин несколько смутился.

– Ну не я. Подумаешь. Внук показал.

– Брехня! – русский стряхнул со своего плеча несуществующую пылинку.

– Ты внуку моему не веришь? – обиделся татарин. – Ладно бы мне не верил, а то внуку. Внук у меня знаешь какой? В Казанском университете учится. Сам поступил, без всякого блата.

– Да, дураков туда не берут. И внука я твоего видел. Хороший мальчик, врать не станет, – не зная, верить или не верить, русский озадаченно почесал за ухом. – Что-то ты к нему зачастил в гости. От старухи своей что ли бегаешь?

– Бегаю, – согласился татарин. – Надоела. Ворчит и ворчит, ворчит и ворчит. И днём, и ночью. Не на секунду не замолкает. А помнишь, какая она была, когда я на ней женился?

– Нежная, как белый цветок, – кивнул русский. – Вместе с тобой её и сватали. Забыл? Сколько лет прошло с тех пор? Шестьдесят?

– Пятьдесят восемь, – татарин состроил на своём морщинистом лице что-то, вроде обиды. – Белый цветок, белый цветок. Вот ты и женился бы на этом белом цветке!

– Ты что? – русский замахал руками. – Альцгеймера во сне увидел? Как я мог на ней жениться? Я же твой друг!

– Вот я и говорю, – татарин легонько хлопнул русского по плечу ладонью. – Если бы ты был мне настоящим другом, то и женился бы на ней. А я бы сейчас с внуком махнул бы куда-нибудь.

– Ха! – миролюбиво проскрипел русский, поняв, что его татарский друг шутит. – Знаешь, что было бы, если бы Ли Харви Освальд застрелил не президента Кеннеди, а Никиту Хрущёва?