Текст книги "Салагин. Книга о любви"
Автор книги: Салават Вахитов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 8. Зашибись
Мы с папой играем в шахматы. Он меня учит, а я всегда проигрываю, и это не даёт мне покоя. Помню, как он поначалу изводил меня детским матом. Не успевал я начать игру, как тут же оказывался в полной заднице. «Когда же я повзрослею и избавлюсь от позорных проигрышей?» – гадал я. Отец посмеивался: «Для того чтобы повзрослеть, сначала нужно научиться ходить».
– Я умею ходить!
– Надо правильно ходить. И больше играть. Чем больше играешь, тем больше опыта. Чем больше опыта, тем уверенней себя чувствуешь.
Набравшись некоторых первоначальных навыков, я заметил одну хитрость: оказывается, в шахматах – то же самое, что и в наших детских играх. Выигрывает тот, кто навязывает борьбу, ведущий всегда имеет преимущество перед ведомым. Это все равно, что придумывать уровни игры для Петры и Рината. Нужно только хорошо просчитывать ходы и проявлять инициативу, для того чтобы направлять их действия в нужном для тебя русле, – и в конечном счёте оказываешься победителем.
В следующий раз, играя белыми и имея преимущество, я стал действовать таким образом, чтобы папе не оставалось ни одного другого хода, кроме как задуманного мной. Он предполагал, что передвигает фигуры по собственной инициативе, и не догадывался, что ходы ему навязываю я. Он недооценивал меня и ошибался. Настало время, когда я выиграл его раз, потом другой, потом третий.
Несмотря на сокрушительное поражение, папа выглядел необыкновенно довольным и даже весёлым.
– Зашибись! – сказал он. – Хоть чему-то удалось научить тебя. Ты уловил самое главное – идею игры.
«Зашибись» – было в ту пору модным уличным словом. В моём нехитром переводе оно могло означать «пойди, долбанись об стену — удивись, насколько жизнь прекрасна». Это междометие выражало восторг и употреблялось часто. Только и слышалось: «Как живёте?» – «Зашибись!», «Как тебе моё новое платье?» – «Зашибись!» Слово было сочным, эмоциональным и переливалось яркими бликами, как бриллиант на солнце. Потому мне и нравилось. Помню, однажды отец взял меня с собой на работу. Один из рабочих хитро улыбнулся и голосом взрослого, обращающегося к ребёнку, спросил: «Ну, как дела?» И когда я привычно ответил «Зашибись!», он сначала онемел от удивления, а потом долго радостно хохотал и никак не мог успокоиться. Тогда я догадался, что слово это можно употреблять только между своими, то есть между сверстниками или близкими людьми.
В воскресенье папа играл в шахматы с писателем Михалковым. Тот приехал отдыхать в санаторий «Юматово» по путёвке и уже успел провести встречу с читателями в клубе. Весь посёлок был оповещён об этом событии, но никто ему особого значения не придавал. В Санаторку, славившуюся чистым воздухом, кумысом и водолечебницей, приезжали многие знаменитости – космонавты, артисты, партийные деятели. Да что там говорить, был сам Олег Попов! Подумаешь, писатель. К писателям папа вообще относился скептически, хотя и дружил с ними. Я часто встречал его в обществе поэта Назара Наджми, которого он в шутку называл Начар Наджми, то есть «плохой Наджми». Тот сердился и говорил: «Песни на мои стихи поют по всей Башкирии. Ты сам попробуй написать хоть одно хорошее стихотворение». «Зачем мне стихотворение? – раззадоривал его папа. – Поэты – это же никчемные люди. Ты вот сможешь вставить замок в дверь?» Наджми вставлять замки не умел – и злился, и уходил, пристыженный. Но потом всегда возвращался. Он был отходчивый и добродушный товарищ.
Понятно, что писателями санаторцев удивить было невозможно. Вот если б в посёлке объявился негр, тогда другое дело. Негров в ту пору никто в глаза не видел. Помню, однажды приехал медик из Южно-Африканской Республики по обмену опытом. Вот восторгов-то было! После торжественной встречи главврач Лябиб Габдуллович повёл его в санаторский парк прогуляться, и тут, как на грех, им навстречу попалась бабушка, которая с ведром в руках шла выносить мусор. Она остолбенела от неожиданности, увидев иссиня-чёрное лицо негра с поблёскивающими белками глаз. Возможно, это было одно из самых ярких событий в её жизни. Когда главврач с гостем прошли мимо, она оставила ведро и забежала перед ними, чтобы ещё раз полюбоваться зрелищем – впечатление оказалось не менее сильным. Когда она выскочила перед ними из кустов в третий раз, главврач не выдержал, прервал беседу с негром и, раздосадованный, повелел бабушке не показываться ему на глаза в ближайшие две недели.
Ну, негр – негром, а Михалкова всё-таки уважали. За его рост, прежде всего. «Вон дядя Стёпа пошёл», – говорили мамаши непослушным чадам и запросто тыкали пальцем в спину писателю, автору гимна огромной страны. Это был своеобразный воспитательный момент, который расшифровывался так: «Сейчас же прекрати шалить, иначе сдам в милицию!» Так вот, и папа мой с почтением относился к Михалкову и в выходные вызывался играть с ним в санаторском парке в огромные уличные шахматы. Писатель был выше его на две головы и словно египетский бог Ра нависал над шахматным столом в долгом, тягостном раздумье. Мне казалось, что играл он плохо, неазартно и скучно. Так играют музыканты с постными лицами в симфоническом оркестре, поэтому всем мальчишкам веселее было слушать английский рок и смотреть на двигающихся в бойком ритме артистов.
В глазах Михалкова, прячущихся за стёклами очков, отражался тяжёлый мыслительный процесс, и не ощущалось радости игрока, ведущего успешную схватку. Меня бесило то, что папа словно поддавался ему: не торопился ставить детский мат, не съедал зазевавшегося ферзя и не загонял короля в угол. А Михалков, сделав очередной удачный ход, подтягивал синее спортивное трико и довольно потирал ладони. Мне было ясно, что папа безнадёжно проигрывает. Этого допустить было нельзя. Отцу нужно было помочь, и я лишь ждал подходящего момента. Самым правильным было бы стащить какую-нибудь «лишнюю» фигурку у Михалкова и забросить в кусты. Он старый и не заметит сразу, а когда заметит, решит, что её давно «съели», поскольку размен между игроками вёлся довольно интенсивно. Я несколько раз пытался слямзить ближайшую ко мне пешку, но писатель ни на что не отвлекался – он жаждал победы.
Удобный момент представился неожиданно. Невесть откуда появилась Оля – и комплекс неудачника, перемешанный со злобой на самого себя, вмиг охватил меня, и голова совершенно перестала соображать. А она вдруг обратилась к писателю и стала его о чём-то спрашивать. Какая бестактность! Разве можно отвлекать от игры и сбивать игрока с мысли?! Все внимание на миг приковалось к Оле, и я автоматически этим воспользовался.
Когда Михалков снова вернулся к шахматам, то озадаченно уставился на доску.
– Зашибись! – сказал он. – А где моя пешка? – И посмотрел на папу.
Папа растерялся и уставился на меня:
– Твоя работа?
Он заглянул за ближайшие кусты можжевельника и достал из-за них белую пешку.
– Хотел тебе помочь, – сказал я.
– Марш домой! – рассердился папа. – Ты помешал мне выиграть.
– Я не дал тебе проиграть! – обиделся я.
– Постой-постой, – остановил меня Михалков. – Я нисколько не сержусь. Только ответь мне, почему ты спрятал пешку, а не ладью или коня?
– Это же просто: при такой бестолковой игре вы скоро разменяете крупные фигуры, и тогда всё будут решать пешки, – сказал я.
Он захохотал – неожиданно громко.
– Умно! А девочку ты специально подослал, чтобы отвлечь меня?
Я не знал, что ответить. А вдруг это правда? Может, Оля раскаивается за то, что обидела меня, и решила таким образом загладить вину? Опытный писатель понял то, до чего бы я сам никогда не сумел допереть.
– Зашибись… – произнёс я в растерянности. – Она действительно помогла мне.
– Ты дружишь с этой замечательной девочкой?
– Нет, – вздохнул я. – Она обзывает меня салагой…
И неожиданно для себя рассказал о своих сердечных переживаниях и о том, что девочка, которая мне симпатична, считает меня ничтожеством.
Михалков выслушал меня внимательно и заявил:
– Девочки порой ведут себя нелогично и говорят фразы, по смыслу абсолютно противоположные желаемым. Совершенно понятно почему: они хотят сохранить в секрете тайные мысли. Скорее всего, всё наоборот: она верит в тебя и желает видеть в тебе настоящего мужчину. По большому счёту, салага – это мальчик, который не страшится трудностей и ради заветной цели готов пройти через тяжёлые испытания – сквозь огонь, воду и медные трубы. Полюби свою мечту, и мечта полюбит тебя. Вот, например, есть такой значок – «Турист СССР» называется. Пойди в турпоход и заработай его. Девочки такое оценят.
Михалков повернулся к отцу.
– Хорошая была игра, – сказал он. – Предлагаю ничью! – И они пожали друг другу руки.
* * *
Вскоре я убедился, что моя шахматная тактика имеет изъяны. Она годилась лишь для тех случаев, когда играешь белыми и ходишь первым. При игре чёрными ты сам становился ведомым и плясал под дудку противника. Но вскоре я догадался: для того чтобы перехватить инициативу, нужно, чтобы соперник ошибся и сделал неверный, слабый ход. А как вынудить его к этому? Только нелогичными и непонятными для него действиями. Нелогичный ход сбивает с толку неопытного игрока и вынуждает принять неверное решение. Только на игре отца моя тактика никак не отразилась. Увы, он с лёгкостью разгадывал мои, казалось бы, хитрые построения и громил потом безжалостно. «Ладно, – подумал я однажды, – на шахматной доске я пока бессилен. А что, если попробовать перенести шахматные правила в мою унылую реальность?» Вот Михалков говорил о походе. А кто меня туда возьмёт? Да и мама дальше Волчьей горы не отпустит. Но нужно начинать хоть как-то действовать, и желательно играть белыми фигурами.
Я уже говорил, что в ту пору практически не расставался с компасом и мечтал о далёких путешествиях. Да, я хотел стать путешественником или хотя бы туристом. Разница между этими словами вполне понятна. Путешественники, к примеру, – Юрий Сенкевич и Тур Хейердал, потому что они плавают по разным южным морям с просоленными суровыми бородатыми спутниками, преодолевают опасности и лишения, а потом пишут об увиденном книжки и рассказывают о незабываемых приключениях по телевизору. А мы жадными глазами рассматриваем фотки и завидуем – нам тоже хочется испробовать настоящей мужской жизни. Путешественники самостоятельно разрабатывают маршруты, выбирая самые неизведанные пути, они исследователи. А загадочное, манящее романтикой странствий слово «турист» я впервые услышал в «Бриллиантовой руке» и понял, что туристом называют человека, который путешествует по купленной путевке, и маршрут его заранее известен. Но, тем не менее, быть туристом в нашей стране почетно. Мне известно, что звание туриста не дается просто так, его надо заслужить.
Отец любит путешествовать. Он объездил весь Советский Союз, а если б тогда была возможность, объездил бы и весь мир. Бабушка говорит, что у него неспокойный характер. Не может он спокойно сидеть на месте, обязательно надо вскочить и мчаться неизвестно куда. Хотя домом и семьей дорожит, для него всегда важны общение и встречи с новыми интересными людьми, от которых можно научиться чему-либо важному в жизни, полезному. Возможно, именно жажда знаний двигала им в бесчисленных поездках. Он побывал в Средней Азии, в Сибири, в Молдавии… И всегда возвращался обратно в поселок при санатории «Юматово», попросту – в Санаторку.
Папа – турист со стажем и, как выяснилось, у него есть значок «Турист СССР», о котором рассказывал Сергей Михалков. Небольшой, круглый – с синим фоном и золотым ободком. Он получил его за путешествие по Молдавии. Одно время папа работал прорабом в курортном управлении и, пользуясь этим, брал путёвки и путешествовал. Я рассматриваю альбом с фотками, привезенными им из поездок, и они мне нравятся: на них незнакомые люди бродят по всяким интересным местам, и среди них мой папа. И я хочу такой же значок. Если попросить – он, конечно, подарит, но я понимаю, что награду нужно заслужить. К тому же к значку выдается книжечка, где указано твое имя.
Однажды, когда отец, уютно устроившись на диване, читал любимый журнал «Наука и жизнь», я понял, что пора действовать.
– Папа, я тоже хочу такой значок, – твердо сказал я.
В этой фразе скрывалась хитрость. Я неоднократно замечал, что люди часто общаются фразами-загадками, подразумевающими совершенной иной смысл. «У тебя есть часы?» – спрашиваем мы прохожего. При этом нас совсем не волнует, есть ли у него часы, нас интересует, который час. И прохожий всё прекрасно понимает. «Полчетвертого», – отвечает он. Если посмотреть на такой диалог со стороны, то это разговор двух сумасшедших. Инопланетяне, возможно, были бы в ужасе, пытаясь разгадать смысл наших бесед-разговоров, а для нас скрытые значения давно привычны. Вот и я сказал, что хочу значок, предполагая примерно следующее: папа, я все время сижу дома и ничего не вижу, кроме детской песочницы за окном, а мне хочется познать реальный мир, о котором я столько читал в книжках. И папа, абсолютно не прилагая усилий, даже не отрываясь от журнала, догадался, о чем идет речь.
– Давай поговорим с мамой, – ответил он уклончиво.
И больше ничего не сказал, потому что был поглощен чтением. Я глянул на раскрытые страницы – отец разбирался в схемах плетения корзин, и я понял, что мне придется подождать некоторое время, пока важный для меня разговор состоится, и полез на книжные полки за «Юным техником».
«Зашибись! – подумал я. – Папа готов сделать продуманный мною ход. Осталось навязать свою игру маме».
Глава 9. Наука умеет много гитик
В ту пору я увлекался фокусами и однажды вычитал в «Науке и жизни» загадочную фразу – «наука умеет много гитик». Магия слов заворожила меня. Оказалось, что таинственное выражение является ключом к известному карточному фокусу. Тот, кто владеет ключом, способен легко манипулировать невнимательными зрителями. Это достаточно просто: зрители, они всегда пассивны, а фокусник, маг и волшебник, ведёт игру.
Я валялся на диване рядом с папой и читал об очередном фокусе, раскрываемом в «Юном технике». Оказывается, если тетрадный листок разрезать особым способом в ленту и растянуть ее, то образуется отверстие, через которое может пролезть взрослый человек. Я читал и думал о предстоящем разговоре с мамой. Вдруг она откажет? А она наверняка откажет и никуда не отпустит. Она не отпускает меня даже на небольшую речку с ребятами, не то что на огромное море. Тогда я ей скажу: «Мама, если мы с папой пролезем в отверстие, которое я вырежу в тетрадном листке, ты не будешь против нашего путешествия?» Мама, разумеется, сразу решит, что такое невозможно, так же, как путешествие двенадцатилетнего ребенка. А я покажу ей фокус и перехитрю ее. А если и это не сработает, то пообещаю, что окончу пятый класс на одни пятерки. И тогда-то она точно согласится, ведь мама мечтает о том, чтобы я был отличником. Только жаль, что Клавдиша не поставит мне пятёрку по русскому, она строгая, а я не умею писать красивые сочинения, как Шах. Эх!
Я так сильно заморочился по поводу сочинения, что на следующем уроке русского языка расплакался, как только Клавдишу увидел.
– Самат, что с тобой? – встревожилась она. – Кто тебя обидел?
Но я молчал, и слёзы лились у меня ещё сильнее. Так ничего и не добившись ни от меня, ни от удивлённого класса, она оставила меня в покое и какое-то время не тревожила расспросами. А после урока пригласила в директорскую. Это было страшно – идти к директору: его боялись даже двоечники и отъявленные хулиганы, не то что тихие отличники вроде меня.
Директора за глаза звали «Махоркой». Потому что фамилия у него была Табачников. Он был строг, и во время его уроков все, казалось, были ниже травы, то есть ниже парт, и стояла тишина как в лесу, и было слышно за окном веселое чириканье воробьёв. Когда он гневался, то доставал из правого кармана пиджака расчёску и стучал ею по столу.
– Его кто-то обижает, – сказала Клавдиша Махорке. – А он не сознаётся. – И показала на меня.
– Та-ак! – раздался в сводах кабинета голос Табачникова. – Скажи мне правду, если ты настоящий пионер: Кто тебя обижает?
Глядя в пол, я какое-то время всхлипывал в тишине, а потом признался:
– Клавдия Андреевна…
Молчание длилось долго. Было тихо. Очень тихо. Мы все от неожиданности вздрогнули, когда уборщица баба Аня зазвонила за дверьми в колокольчик, призывая к новым свершениям на поприще познания.
Директор долго рылся в кармане, наконец извлёк оттуда расчёску и постучал ею по столу.
– Я стараюсь-стараюсь, но все равно получаю за сочинение четвёрки, – объяснил я. – А из-за этого мама не отпустит меня путешествовать. Вы читали про Алитета, который уходит в горы? А я не читал, да если б и читал, ничего бы не понял, потому что гор никогда не видел.
Табачников долго о чём-то думал. Возможно, что и он ничего не знал про Алитета. Молчала и растерянная Клавдия Андреевна.
Тогда директор ещё раз постучал расчёской по столу и сказал:
– Идите на урок. Оба!
* * *
Иногда то, что кажется невозможным, свершается. Разговор состоялся. Он был невероятно сложным, потому как на самом деле его практически и не было. За ужином отец в кратких словах изложил суть проблемы. Мама молча выслушала его и весь ужин просидела молча. Молчали и мы с папой. Я переживал. Хотел было рассказать про фокус, но папа пнул меня тихонько под столом – мол, не мешай думать. Эта тактика сработала. После глухонемого ужина, перемыв всю посуду, даже ту, которую мы не использовали, мама вышла к нам в зал и спросила:
– Самат, а зачем тебе это?
– Ну мам, как ты не понимаешь, я никогда не был в горах и не искал клады. Я же должен когда-нибудь повзрослеть. А как я повзрослею, если целыми днями сижу за книжками, а мира совсем не видел?
Мне ещё хотелось добавить, что, наверное, путешествие позволит мне вернуть авторитет среди ребят. Но все эти аргументы были не столь важными. Честно говоря, я надеялся вернуть расположение Оли, однако не следовало раскрывать маме всех своих секретов.
Мама обдумала мои доводы. Желание найти клад в горах её особенно поразило.
– Хорошо, вы поедете, – сказала она наконец, – но вы должны тщательно подготовиться к путешествию, чтобы я была в вас уверена.
Потом помолчала и добавила, обращаясь ко мне:
– У меня есть одно условие: ты будешь вести дневник путешествия. Может, наконец-то научишься писать сочинения. Клавдия Андреевна попросила купить тебе блокнот.
И она подарила мне простенькую записную книжку.
– Ура! – заорал я, радостно прижимая к груди книжку-блокнотик, и стал носиться по комнате счастливый, не зная, как совладать с чувством радости. – Я буду писателем, как Михалков. И буду писать только про путешествия…
Мы с папой, конечно же, оценили мамин поступок. Наверное, ей тоже хотелось поехать с нами, но она работала бухгалтером на ответственной работе и путешествовать не могла. На радостях я продемонстрировал маме вычитанный в «Юном технике» фокус – и она заулыбалась.
В школе я старался и учился теперь с удвоенным рвением, стал почти круглым отличником: по всем предметам, кроме пения, у меня были пятерки. А с пением случилось так, что посреди учебного года у меня сломался голос, и я стеснялся петь невесть откуда взявшимся грубым, низким басочком, хотя и ошарашил однажды училку, безобразно, во всю глотку проорав октаву, зато больше она ко мне никогда не цеплялась. Помнится, моё исполнение настолько потрясло молодую учительницу, что в тот день на уроке больше никто не пел, – мы рассуждали о красоте, об искусстве и мечтали о далёких путешествиях.
Наука умеет много гитик!
Часть 2. Дровосек
Глава 1. Бабушка будит меня
– Самат, вставай, тебя ждут великие дела! – бабушка будит меня.
– Счас, счас, счас, счас… – отбиваюсь торопливым шёпотом от резкого голоса, нарушившего покой и гармонию того уютного сказочного мира, в котором я пребываю.
Отмахиваюсь руками и ещё надеюсь хитростью продлить сладкое забытье. – Счас, счас, счас, счас…
И так каждый день: вечером, когда ты дочитываешь книжку до самого захватывающего момента и нетерпеливо переворачиваешь пальцами очередную страницу, чтобы узнать, что будет дальше, тебя гонят в постель; расстроенный, долго ворочаешься не в силах заснуть, но зато утром, когда крепко спишь, а в голове, как в кино, мелькают герои прочитанных историй, тебя бесцеремонно расталкивают:
– Самат, вставай! – Бабушка, безусловно, придумана для того, чтобы мучить меня.
Я только крепче сжимаю веки. А когда я крепко сжимаю веки, то вижу медвежонка и встающее за ним солнышко, они – мишка и встающее за ним солнце – золотые на тёмном фоне. Солнце – яркое, оно слепит, поэтому никогда не удаётся толком рассмотреть мордочку медвежонка, ясно очерчен только контур головы с полукруглыми ушками. Мишка, как самый лучший друг, всегда сопровождает меня. Даже днём я могу увидеть его, стоит только крепко-прекрепко зажмурить глаза. Увы, он не умеет разговаривать, но пока медвежонок со мной, я спокоен. Я думаю, что он, словно защитный тотем индейца, хранит меня.
– Вставай, на самолёт опоздаете! – бабушка ерошит мне волосы тёплой, лёгкой рукой.
И тут неожиданное волнение охватывает меня – я открываю глаза и резко вскакиваю с постели – так, что железная сетка кровати взвизгивает от испуга. Быстрой рукой нашариваю под кроватью очки – результат безрассудного чтения, – а в голове выстреливают фейерверками радостные, безудержные мысли: «Я еду путешествовать! Я впервые лечу на самолёте! Сегодня! Сейчас! Скоро! Неужели такое бывает?» Я мчусь мимо удивлённого сонного братишки по коридору – там уже выстроились в ожидании похода пухлые зелёные рюкзаки, большой и маленький, – сворачиваю на кухню, где мама тревожно собирает на стол завтрак, и несусь в ванную умываться. Непременно холодной водой. Папа говорит, что настоящие путешественники делают именно так. Правда, даже если б и захотелось горячей воды, её все равно нет, для этого нужно разогреть титан. До того ли сейчас. Вода холодная, но я терплю.
Я еду на Кавказ. И понимаю, что, вероятно, вернусь из поездки совсем другим – особенным. Никто из санаторских мальчишек никогда не выезжал дальше Уфы. Разве что сына главврача отправляли в «Артек» по пионерской путёвке. Но это по блату, поэтому не считается. Обычно было так, что в Санаторку приезжали люди со всей огромной страны, а санаторцы сами редко куда выезжали, их жизнь текла монотонно и однообразно. Ничего похожего на сюжеты индийского кино. Никаких страстей и стихийных событий. Всё размеренно, плавно и по плану: детский сад – школа – тюрьма – работа на благо социалистического общества. Ну, я немного перегнул. Из-за Клавдиши. В тюрьме сидели далеко не все. Многих успевали забрать в армию. Оттуда возмужавшие мальчишки возвращались радостными и счастливыми, со значками на гимнастёрках – предметом зависти ребятишек. Потом трудоустраивались, заводили семьи и терялись в обыденной жизни. Многие выпивали и сгорали, как Наилька с Валеркой. И не было среди них ни одного путешественника. Я должен был стать первым.
Конечно, думалось мне, в походе я повзрослею – сразу и навсегда. Папа говорит, что билет «туда», то есть до Краснодара, для меня сейчас детский, а «обратно» будем брать уже взрослый, потому что очередной день рождения я встречу на Кавказе. Двенадцать лет – прекрасный взрослый возраст. Ещё недавно я завидовал большим мальчишкам – героям моих детских книг и семиклассникам из нашей юматовской школы, таким как Шах или Васька. Теперь, пацаны, завидуйте мне! Потому что любой путешественник имеет некоторые преимущества перед обычными смертными. Он владеет приёмами выживания в экстремальных условиях. Он знает, как разжечь костёр с помощью всего лишь одной спички, и может сам приготовить себе пищу в небольшом алюминиевом котелке. Он не растеряется в ненастную погоду – укроется специальным плащом с капюшоном в дождь, снег и ветер, а если будет совсем туго, достанет из рюкзака топорик и построит себе шалаш из веток. Все прелести походной жизни я изучил по специальным открыткам для туристов, которые купил мне отец, и теорию знал на «отлично», оставалось ещё набраться практических навыков.
* * *
Самолёт Ан-24 выглядел так, как я его и представлял по книжкам. Удобные мягкие кресла и стюардесса. Стюардесса была всего одна, как мне теперь кажется. По крайней мере, запомнилась только та, которая с удовольствием общалась с пассажирами и улыбалась нам. Пассажиры заметно нервничали, я это почувствовал сразу. Думаю, что они боялись. Особенно беспокоился смугловатый на лицо мужик, напоминавший героев индийских фильмов. Если приглядеться – вылитый Радж Капур, у него даже шляпа такая же – нелепая мятая федора, которую он и не думает снимать. Только Капур – всегда весёлый и как будто бы бесшабашный парень, а этот нервный какой-то. Задница так и ёрзает в кресле. Он мне почему-то не понравился. Если честно, я сейчас немного побаиваюсь летать, а тогда даже не задумывался о страхе. Ведь летит же папа и не боится, а значит, и мне нет необходимости беспокоиться. Ведь он-то точно знает, что следует делать, а чего нет. Стюардесса шла по салону, проверяя, все ли пристёгнуты, а пассажиры, скрывая волнение, пытались с ней шутить. Она весело и непринуждённо отвечала им. Радж Капур надоедливой мухой прицепился к стюардессе и тоже её о чём-то спросил. Только вид у него при этом был не шутливо-придурковатый, как у остальных, а напряжённо-трагический. Казалось, его что-то не устраивает в тесном пространстве между креслами, а что, он и сам не знает, и поэтому злится.
– Это вы у Антонова спросите, – ответила стюардесса на его сердитую реплику, и все вокруг засмеялись над недотёпой Капуром.
Я не нашёл в её ответе ничего смешного и сделал вывод: люди, когда боятся, смеются над несмешными вещами. А сосед наш обиделся и нахохлился. «Как нашкодивший воробей, – подумал я, глядя на него. – Так могут вести себя школьники, хотя бы и старшеклассники типа Хамита, но никак не взрослые».
Меня тоже много чего интересовало, но спрашивать у бортпроводницы постеснялся. А если б не стеснялся, спросил бы, как лётчик находит в небе дорогу, ведь её не видно в воздухе. Вряд ли он смотрит на «пекинку», которая вьётся по земле. «Наверное, он ориентируется по компасу, – подумал я. – Если компас лётчика вдруг выйдет из строя, то я одолжу ему свой». Эта мысль порадовала меня. Всё-таки неплохо быть путешественником, готовым к любым чрезвычайным ситуациям!
Перед взлетом стюардесса предложила пассажирам леденцы. Поднос с конфетами поплыл по салону и наконец застыл возле нашего ряда.
– Это бесплатно, можно брать, сколько хочешь, – объяснил папа.
Я замялся в нерешительности, меня всегда учили не жадничать: ведь если кто-то один возьмет себе много, то другим не достанется. А Радж Капур выхватил себе целую горсть – и ничего, не страдает. Могу ли и я взять столько? Нет, не хочу я, чтобы меня считали жадиной. Стюардесса терпеливо ждала, профессиональная доброжелательная улыбка освещала её лицо. Заметив моё неожиданное смущение, она подмигнула – мол, смелей. Поколебавшись, я протянул руку, и заветный леденец оказался зажатым в кулаке. А папа – вот молодец – взял для меня еще две конфетки – вдруг не хватит. Я обрадовался: одну можно будет отложить про запас, а другую привезти в подарок братишке. Я немедленно закинул леденец в рот и стал рассматривать фантик. «Взлетные. Аэрофлоту – 50 лет».
– А на обратном пути тоже будут раздавать конфеты?
– Будут еще и на посадке, – успокоил папа.
– Что, «Посадочные»?
– «Посадочных» не бывает, – улыбнулась мне стюардесса, – будут такие же.
Опять «Взлётные»? Странно как-то. Услышанное не укладывалось в моей голове: не находилось нужной полочки. Взрослые вечно темнят и что-то скрывают, поэтому приходится разгадывать их загадки. Досадно, но, скорее всего, «Посадочные», которые, конечно, намного вкуснее, закончились, думал я, поэтому и раздают одни только «Взлётные». Вот и объяснение! Не всё можно понять сразу. Иногда должно пройти какое-то время, пока мысли в голове соберутся в ясную формулу ответа.
Взлетели. Шум моторов глушил все остальные звуки, и пассажиры молчали. Закладывало уши, и я понял, для чего нужны были «Взлётные» конфеты: если сглатываешь слюни, давление в черепной коробке выравнивается. Когда самолёт вошёл в облака, я почувствовал себя бесконечно счастливым и пожалел, что рядом со мной нет сейчас ни братишки, ни мамы с бабушкой. Вот бы они обрадовались! Я оглянулся и увидел, что мужик в шляпе за соседним креслом сидел таким же сердитым, как и прежде. Облака его ничуть не радовали. Ну это и понятно, сказал я себе, он наврал давеча чего-то стюардессе, а его враньё легко раскусили. Вот и злится, и не находит себе покоя. Мне его стало жалко.
К моему великому огорчению, вранья в нашей жизни предостаточно. Я и сам часто вру – надо или не надо. Это получается как-то само собой. Потом только удивляешься: и зачем это было нужно? Но слово не воробей, и, совравши, приходится впоследствии корректировать поведение, чтобы соответствовать нечаянной лжи. С возрастом я понял, что дело не только во мне, все люди поступают точно так же: придумывают себя, а потом пытаются вжиться в образ. Я думаю, у актёров это получается легко и естественно. А если ты не артист, а путешественник? Тогда жди беды.
Вот и про самолёты люди обычно врали! «Летайте самолётами „Аэрофлота“!» – завораживающий оптимистичный лозунг. Но бедная мама! Когда она узнала, что мы с папой летим самолётом, погрустнела и даже опечалилась. Она на самолёте никогда не летала, впрочем, как и бабушка, и переживала сильно. Мама уже успела согласиться на нашу поездку и как теперь не отпустить? А быть в неведении столько дней ещё хуже! В 1973 году не было ни сотовых телефонов, ни скайпа. Когда ещё дойдёт письмо! Правда, можно было дать телеграмму, но для этого необходимо сначала добраться до почты.
Во времена моего счастливого детства газеты не выпячивали в новостях происшествия и несчастные случаи, поэтому мы не знали, насколько часто падают самолёты. Но то, что они падают, я знал точно. Друг-одноклассник рассказывал, как однажды зимой пассажирскому самолёту не дали посадку из-за сильного тумана. Тот долго кружил над городом, а потом обледенел и разбился. Сейчас не зима, конечно, и это утешало, зимой бы я, может быть, и не решился лететь, а если и полетел бы, то на всякий случай один – без папы, мамы, бабушки и братишки. Зачем рисковать их жизнями?
Самолет-самолет, ты возьми меня в полёт,
А в полете пусто – выросла капуста, —
так почему-то было принято кричать, когда над Санаторкой пролетали самолёты. Над нами летали часто, поскольку неподалёку находился аэродром. Я даже попытался рассмотреть в иллюминатор, где там, внизу, наша Санаторка, чтобы помахать маме, но так и не смог понять, что за дома мы пролетаем. Сверху всё видится совсем по-другому.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?