Текст книги "Свидание с жизнью вслепую"

И вот опять радикальная смена обстановки – маленький городишко Лотте под Оснабрюком. И все же я чувствовал себя комфортно в Германии. В десять лет я пошел в реальную школу. Учеба для меня была вторична. Занятиями я не интересовался. Примерно в то же время в моей жизни произошло поворотное событие: отец мамы переехал из ГДР в ФРГ и поселился у нас. Наконец-то в доме появился мужчина, который не вселял в меня один лишь страх и не взращивал во мне раболепие, а прививал нечто, наполненное более глубоким смыслом, чем слепое послушание. Правда, тогда я еще не понимал этого.

Дедушка был парикмахером, блистательным оратором и отличным собеседником. Он был сердечным человеком. Пережил две мировые войны, рассказывал нам о прошлом. Научил меня играть в шахматы и карты, позаботился о том, чтобы я брал уроки игры на фортепиано. И что гораздо важней, он всегда готов был выслушать меня, помочь советом, поделиться собственным опытом и мудростью. Многое о жизни я узнал именно от деда. Что важно иметь возможность положиться на человека и ответить ему тем же. Что нельзя воспринимать вещи однобоко. Что испытания нужно принимать. И еще много чего. Я во всем равнялся на него – как другие мальчики на своих отцов.

Это было фантастическое время. Еще и потому, что тогда у меня появилось много друзей. На своих ВМХ[2]2
  Велосипед для мотокроссов (англ.).


[Закрыть] мы устраивали гонки по лесу, катались на скейтбордах, а карманные деньги тратили на пластинки с хитами «Новой немецкой волны».

Дедушка умер, когда мне было четырнадцать. Очень неожиданно. От инфаркта. Чуть больше трех лет мы провели вместе. Короткий, но яркий период. Конечно же, это не было случайностью, что после его кончины моя жизнь потекла в новом направлении. Я решил не относиться больше к учебе как к неизбежному злу, а стал внимательным на уроках, как следует выполнял домашние задания и контрольные работы, что, как оказалось, не представляло для меня особого труда. За короткий срок я улучшил свой средний балл с 4,0 до 2,2[3]3
  В немецких школах с пятибалльной системой оценки успеваемости «1» соответствует «отлично», а «5» – максимально низкий результат.


[Закрыть], кроме того, стал еще больше читать. Я проглатывал книги по географии и истории одну за другой: про мореходов, первооткрывателей и захватчиков, про майя и инков, про эллинов, египтян… Все это я крепко сохранил в памяти и по сей день могу пересказать.

К тому же я ударился в спорт. Летом 1984 года в Лос-Анджелесе состоялись Олимпийские игры. Я поднимался среди ночи, чтобы посмотреть прямую трансляцию игр. Особенно восхищали и подстегивали меня успехи бегунов на длинные дистанции. Поскольку мама тоже увлекалась бегом, она поощряла мои интересы. Подарила мне пару кроссовок для бега, часто звала с собой на стадион и давала ценные советы. Велосипед и скейтборд пылились теперь в гараже. И друзья потеряли прежнюю значимость.

Отношения с отцом тоже изменились: страх уступил место холодности. Дедушка научил меня разбираться, чему стоит верить, а что – фальшивка. Теперь все это манерничанье отца, его королевские замашки и важничанье – он ведь доктор наук – представали передо мной в совершенно ином свете. Что стоит ум, если человек эмоционально туп? Отец был таким. Кроме того, вскоре я перерос его на целую голову – отец был невысоким, всего лишь 1,61 м, – так что он больше не решался прибегать к телесным наказаниям.

Только одно доброе переживание связано у меня с отцом. В 1983-м мы вдвоем отправились в паломничество к самой высокой на Шри-Ланке священной горе Адамов Пик. Согласно традиции, восходили мы ночью, чтобы к рассвету успеть добраться до вершины, где оставил след своей стопы Сиддхартха Гаутама Будда. Там наверху небольшой монастырь. Воспоминание о том, как ранним утром мы вместе с монахами и другими паломниками отправляли ритуалы в честь Будды, до сих пор волнует мне душу.

После возвращения в Европу я продолжил посещать конфирмационные занятия. И это не вызывало во мне противоречий. Меня крестили. И я представлял себе, что однажды буду венчаться в церкви. Моя мама была протестанткой, поэтому я ходил в евангелистскую церковь, а не в католическую, которые преобладают в Мюнстерланде. Отца моя конфирмация нисколечко не интересовала, но он радовался тому, что появился повод для оглушительного праздника. В этот день на лужайке перед нашим домом собрались члены семьи и гости. На подъездной дорожке выстроилась целая колонна шикарных автомобилей. Мы гуляли и катались на велосипедах. Веселье продолжалось до глубокой ночи. Танцы, песни. Для жителей деревни такие многолюдные и многоязычные сборища были, должно быть, чем-то экзотическим. С одной стороны, семья Кахаватте уже стала частью сообщества Лотте. Но, с другой стороны, мы сами были большим сообществом. Так, на мою конфирмацию были приглашены сингальские родственники и друзья со всего света. По телефону отец сообщал им: «У нашего сына причастие, это что-то связанное с церковью. Ну да неважно. Давайте приезжайте, попразднуем!» Народу была тьма.

Когда немногим позднее меня накрыла болезнь, отец списал меня со счетов. Какой там из меня наследный принц!

Когда немногим позднее меня накрыла болезнь, отец списал меня со счетов. Какой там из меня наследный принц! Он не хотел иметь дело с сыном-инвалидом. Я был ему безразличен.

1986–1989. Я хочу большего!

Приемная в госучреждении. Нас с мамой вызвали на консультацию к «специалисту по обучению слепых».

– Ты хотел бы получить аттестат о полном школьном образовании? – спрашивает меня женщина-специалист.

– Да, я буду продолжать учиться. В самой обычной гимназии.

– Хм. Так, так. Ты уверен, что справишься?

– Да!

– Несмотря на то, что не видишь?

Молчание. Я все сказал.

– Но, Салия, будь реалистом. Ты не можешь учиться и сдавать выпускные экзамены в «самой обычной гимназии», как ты выразился.

Ага! «Ты не можешь». Как я ненавижу эту фразу! Но я беру себя в руки и упорно продолжаю молчать.

Женщина начинает распространяться на тот счет, что якобы мне не потянуть учебы в обычной гимназии. Еще ни одному слепому не удалось попасть в университет.

– В Марбурге есть специализированная школа для детей-инвалидов по зрению. Я серьезно считаю, что тебя нужно записать туда.

Не стоило так утруждаться. Я даю ей понять, что не отступлюсь от своего.

К разговору подключается мама и дипломатично обращается к служащей:

– Я тоже не уверена, что это хорошая идея. Дайте нам время подумать. Мы обсудим ваше предложение с мужем.

Служащая нас словно не слышит и продолжает твердить свое:

– Школа в Марбурге на хорошем счету. Это то, что нужно Салии. Только там у него есть реальный шанс получить аттестат.

В глубине души я объявляю ей войну. Откуда ей знать, что я в состоянии делать, а что – нет? Но я нацепляю на себя вежливую улыбку и говорю наигранно простодушно:

– Вы это говорите со знанием дела? Как человек, который плохо видит?

– Нет, но я разбираюсь в этом и желаю тебе только добра.

Из-за проблем с глазами в последний год в реальной школе мне пришлось много времени и сил вложить в учебу, но оно того стоило. Чем больше я осознавал, что болен, тем выше становились мои амбиции. Я ни в коем случае не хотел походить на беспомощного, зависимого инвалида, чего от меня все ожидали. Моей целью стал аттестат об окончании школы с хорошими баллами. И я сделал это. Более того, я ежедневно совершал пробежки. Мои спортивные амбиции ничем не уступали школьным. Жертвой в борьбе с болезнью пала моя страсть к книгам. К ним я больше не прикасался. Чтение стало для меня мучением.

Всему свое время. Следуя этому принципу, я поставил перед собой ближайшую цель – аттестат. А за горизонтом уже наметилась следующая – медицинский университет. Я все еще оставался сыном своих родителей – людей с высшим образованием, а в нашей сингальской общине было много врачей. Больше всего мне хотелось стать хирургом. Эх, что за шикарная работа! И так считал я не только потому, что увлекался биологией. Но и потому, что профессия эта чрезвычайно престижна. Хотя мне претило косное мышление отца, но все-таки он привил мне определенную убежденность в том, что «мы лучше».

Когда словно из ниоткуда появилась эта дама из госучреждения и попыталась перечеркнуть все мои планы, я был в ужасе. С тех пор как возникли проблемы со зрением, я научился принимать эту новую данность. Но не стал мыслить ограниченно и не позволил бы ограничивать меня. Они хотели запихнуть меня в гетто для инвалидов? Никогда! Еще по пути из соцзащиты домой я взял с мамы слово, что она запишет меня в обычную гимназию.

В тот день 1986 года был заложен камень моего недоверия к тем, кто занимается делами инвалидов, а также к терапевтам в целом. Это отношение я сохраняю и поныне. По-моему, так называемая специалистка пыталась разыграть из себя ясновидящую. Она вообще ничего не знала обо мне! Против консультантов в других областях я ничего не имею, в конце концов, я сам зарабатываю этим на жизнь. Но я даю консультации, основываясь на личном опыте в аналогичной ситуации: «Я был там, я видел это». Только тот, кто может так сказать, заслуживает право называться специалистом. Я ценю теоретическое знание, но оно, на мой взгляд, раскрывается лишь в комбинации с личным опытом.

На протяжении всей своей жизни я сталкиваюсь со множеством людей, считающих, что они-то знают, что лучше для слепого. И лишь двое из них сами были незрячими.

В гимназии в качестве профильных предметов я выбрал биологию и английский язык. Другими дисциплинами, по которым потом нужно было сдавать выпускной экзамен, были география и искусство. Я увлекался биологией и географией и бегло говорил по-английски. Мое решение выбрать искусство некоторых, по понятным причинам, удивило. Но то, что я не мог разглядеть картинки, было наименьшей проблемой. Во время путешествий, посещая музеи с мамой, я видел своими глазами многие произведения в подлиннике. Это был неиссякающий источник. Даже спустя годы я мог вспомнить картины в деталях.

Несмотря на все это, учеба в гимназии доставила мне хлопот. Я как будто прогуливал часть урока по биологии, потому что многие схемы, с которыми мы работали, просто расплывались перед моими глазами и превращались в кашу. Изучение проб под микроскопом было для меня просто бессмысленным занятием. И на уроках географии было не лучше: карты, таблицы импорта и экспорта, информация о странах – все мелкими цифрами. Бесполезно! Не говоря уж о математике. Кто разберется в векторном исчислении с завязанными глазами? Из-за юношеского максимализма я недооценил предстоящие трудности.

Зрение у меня все больше слабело. Примерно в восемнадцать лет я уже ничего не видел на доске. Постоянные слайды на проекторе изматывали меня. Книги издательства Reclam были моими злейшими врагами: их невозможно было прочитать даже с самой сильной лупой. Я научился писать вслепую, но прочитать собственные записи не мог. И никто не знал, как облегчить мне обучение. Ни учителя, ни родители. И уж тем более замечательные специалисты по вопросам инвалидов. От коих, кстати, больше не было ни слуху ни духу. Временами у меня возникало чувство, что я просчитался, финита ля комедия! Но оно скоро проходило. Отказаться? Никогда. Если мне что-то втемяшилось в голову, оно обязано было сбыться.

На протяжении всей своей жизни я сталкиваюсь со множеством людей, считающих, что они-то знают, что лучше для слепого. И лишь двое из них сами были незрячими.

Я никогда не умел проигрывать. Еще будучи ребенком, я чертовски злился, когда в игре «Не сердись, дружище!»[4]4
  Настольная игра, в которой противник при замене фигуры произносит фразу: «Не сердись, дружище!» Берет начало от древней индийской настольной игры «Пачиси».


[Закрыть] мне не хватало одной-единственной фишки, и она все не приходила и не приходила. Иногда доходило до настоящих ссор в семье. Потом появилась «Монополия», где обязательно надо было заполучить Шлоссаллее[5]5
  В немецкой версии игры «Монополия» улица с самой дорогой недвижимостью.


[Закрыть] со всем ее богатством. Бадштрассе[6]6
  В немецкой версии игры «Монополия» улица с самой дешевой недвижимостью.


[Закрыть]? Даже задаром не нужна.

Теперь моей игрой стало «получи аттестат с отличием». Чтобы выиграть в ней, мне требовалась стратегия. Пункт первый – самовнушение. Подумай, чего ты действительно желаешь, и говори себе: «Я хочу, я могу, я получу это!» Это – ключевой момент. Пункт два: если ты при всем своем желании не можешь что-то получить или даже не хочешь напрягаться, найди людей, которые тебе помогут. По сей день эта стратегия выручает меня. Никто не может уметь все. Я чрезвычайно уважаю истинных специалистов и консультантов, достойных доверия, и полагаюсь на них во всем. Когда мне приходится за что-то бороться в жизни, я сколачиваю вокруг себя команду из приятных и эффективных участников.

Мое «я хочу» всегда безотказно срабатывало. Для «я могу, я получу это» я разработал программу тренировки памяти. На занятии я снова и снова повторял про себя услышанное. На переменах, в автобусе или на беговой дорожке я пересказывал себе материал. Только так я мог длительное время удерживать в памяти полученные знания.

Что касается второго пункта моей стратегии – помощники, – то я собрал группу поддержки. Дома за обедом единственной темой для разговора был учебный материал, который сегодня проходили в школе. Раз за разом я проговаривал выученное, словно попугай. Мама задавала наводящие вопросы, чтобы я мог припомнить то, что выпало из памяти. Я просил маму и сестру находить определенные отрывки в учебниках и зачитывать вслух. Такая система отнимала массу времени, участники группы поддержки ради меня отказались от львиной доли собственных интересов. По мере приближения выпускных экзаменов я все больше и больше привлекал их. Допоздна они читали мне книги. За это я им бесконечно благодарен.

Не меньшую благодарность я испытываю к соседскому мальчику, тоже входившему в мою группу поддержки. Ему было поручено читать мне книги об истории искусства. Он был на шесть лет моложе меня и еще ходил в основную школу. Вечер за вечером он читал для меня, при этом следует отметить, что никогда не понимал, о чем шла речь. И чем ближе мы подходили к современному искусству, тем меньше он понимал. «Сали, что это за дребедень? Это ж мусор, а не искусство!» В качестве благодарности я делал за него домашнюю работу по английскому. Он зачитывал задание, а я надиктовывал ему ответы. Настоящее взаимовыгодное сотрудничество.

Мой быт складывался из занятий в школе, зубрежки, тренировок и сна. У меня не было ни времени на то, чтобы завести подружку, ни малейшего представления о том, как это сделать. Высмотреть миловидную девочку, улыбнуться ей, оценить реакцию, потом подойти… Все это прошло мимо меня.

Мне было семнадцать, когда я впервые познакомился с девушкой. Точнее сказать, она познакомилась со мной. Семьей мы были в Лондоне, и на одной сингальской вечеринке она заговорила со мной. Она понравилась мне, и из надежных источников я узнал, что она была симпатичной. Вскоре в игру вступил мой отец: ведь девушка происходила из той же касты, что и мы, ее родители были уважаемыми людьми в городе. Отец благословил меня. В традиционных семьях из Шри-Ланки не принято искать невесту самостоятельно, для этого есть родители. Я отнюдь не собирался жениться, но мне нравилось, что мы ездим друг к другу в гости. Разумеется, никакого секса, родители строго следили за этим. Нас это устраивало: традиции есть традиции. Причиной тому, что скоро мы потеряли друг друга из виду, вернее из слуху, послужили моя сосредоточенность на учебе и слишком большое расстояние.

Крайне редко я позволял себе сходить с друзьями на дискотеку. Нам невероятно повезло стать свидетелями музыкальной революции: в конце восьмидесятых из Америки в клубы Германии хлынула музыка в стиле хаус формата макси-сингл. В 1989 году в Берлине состоялся первый «Парад любви»[7]7
  Love Parade (англ.) – один из крупнейших в мире фестивалей музыки в стиле техно.


[Закрыть]. Как в Берлине, так и в Мюнстерланде эта новая, необычная поп-культура определила жизнь многих молодых людей. Примерно раз в месяц я ходил в клуб. Звучание и 120 бит в минуту заводили меня.

Обычно я ходил туда с Юргеном. Он был немного старше меня, у него была своя машина, и он приглядывал за мной. Без его участия я не смог бы хоть сколько-нибудь ориентироваться в огромном танцевальном зале. Он описывал мне дорогу до туалета, гардероба, бара и так далее. Поскольку мои антенны к тому времени уже были хорошо настроены, редко случалось, чтобы я спотыкался или столкнулся с кем-то. Даже когда я пытался флиртовать с девушками, Юрген оказывал мне всяческую поддержку. Девушки считали меня интересным. Я казался им холодным и высокомерным. Когда они улыбались мне, я этого не видел и не отвечал им взаимностью.

Высмотреть миловидную девочку, улыбнуться ей, оценить реакцию, потом подойти… Все это прошло мимо меня.

Однажды мы с Юргеном стояли на галерее, смотрели на танцпол.

– Эй, Сали! Вон там, зеленая точка на трех часах, помаши ей, – прокричал он мне в ухо.

Это он разглядел девушку в зеленом коктейльном платье, с интересом смотревшую в нашу сторону. Прежде чем сделать то, что он говорит, я спросил, какой у нее цвет волос.

– Рыжая, – прокричал он с воодушевлением в голосе.

Я отрицательно покачал головой:

– Не мой типаж, я люблю блондинок или брюнеток.

Юрген немного разозлился.

– Ни фига не видит и такой разборчивый, – с упреком проговорил он.

Разумеется, я вовсе не был таким разборчивым, каким хотел казаться. Просто я был очень неуверенным в себе, не имел никакого опыта общения с противоположным полом и чувствовал, что передо мной стоит слишком сложная задача. Что произойдет, если я сделаю шаг? Я не мог подойти к девушке один и заговорить с ней. Так, несмотря на все попытки завязать отношения, я оставался один. Категория «девушки и отношения» тогда еще не была предусмотрена моим программным обеспечением. «Всему свое время», – сказал я себе. Сначала окончу школу, а потом произведу обновление программы.

Незадолго до окончания школы я всерьез задумался о будущей профессии. В армии меня, конечно же, видеть не хотели. Медицинская комиссия постановила: «Какая замечательная спортивная форма! Мы бы с огромным удовольствием взяли тебя, и ты бы наверняка сделал военную карьеру. Но с таким зрением ты не в состоянии и площадку перед казармой подмести».

Мне пришлось также признать, что для медицины я слишком плохо вижу. Как единственно приемлемые для человека с ограниченными возможностями мне предлагали юриспруденцию, социальную педагогику и теологию, но ничто из списка меня не привлекало. Поэтому я принял решение освоить какое-то ремесло.

Специалист приемной комиссии – как всегда, зрячий – сказал, что по причине тяжести моего недуга сомнительно, чтобы я мог освоить профессию. Он посоветовал мне стать массажистом или телефонистом в каком-нибудь учреждении, где мог бы работать инвалид. Мне стало тошно, честно. Раздражало слово «учреждение». Для меня это прозвучало как «вас нужно куда-то пристроить, где бы о вас позаботились». Однако у меня была цель чему-то научиться и делать что-то стоящее. Неужели я единственный, кто имел смелость желать чего-то большего?

Тут мне пришло в голову, что во время путешествий, когда мы останавливались в шикарных гостиницах, меня всегда восхищал их персонал. Я бы сам с большим удовольствием носил такую изящную униформу и элегантно скользил по залам фешенебельного отеля.

Обстановка, в которой пребывают богатые и важные особы, политики, знаменитости и бизнесмены, – вот что мне нужно, наивно думал я. Весь мир – рабочее место! Я решил получить образование в сфере гостиничного бизнеса. Сегодня я думаю: неосознанно к такому решению меня подтолкнул цвет моей кожи. В гостиничном бизнесе обычное дело, когда бок о бок работают сотрудники разных национальностей. Поскольку я был метисом, у меня не было оснований чувствовать себя ущербным в этой среде.

Государственные служащие и врачи нашей общины предсказывали мне неудачу. Но будучи упертым, я проигнорировал их опасения и разослал резюме. Я умолчал о своей инвалидности, чтобы не получить отказ.

Некоторые гостиницы отклонили мою кандидатуру. Но наконец меня пригласили на собеседование. Это был отель в Ганновере – хоть и не первоклассный, но все же, согласно собранной мной информации, хороший и современный. Директор лично встретил меня в лобби-баре.

– Почему вы захотели работать именно в нашем отеле? – поинтересовался он. – Что привлекло ваше внимание?

Недолго думая, я откровенно поведал ему, что в будущем собираюсь стать директором гостиницы, а для этого мне необходимо получить качественное образование в аристократическом отеле. Я изрядно распушил хвост.

Мой собеседник зацепился за мои слова:

– А откуда вы знаете, что мы – аристократическое заведение?

Осторожно, ловушка! Сослаться на обстановку я не мог. Судорожно я перебирал в голове идеи, набрал в легкие побольше воздуха и очень непосредственно рассказал ему о дальних странах и шикарных отелях, которые мне довелось видеть. Мой трюк явно сработал. Директор внимательно выслушал, потом рассказал о своей поездке в Азию. Затем пригласил меня пройти с ним, чтобы показать самые важные участки отеля. Навострив уши, я следовал за ним по пятам. В конце экскурсии мы зашли в отдел кадров, где я узнал, что моя учеба начнется с 1 августа 1989 года. До того предстояла еще одномесячная практика. Вновь оказавшись на улице, я подпрыгнул от радости.

У меня была цель чему-то научиться и делать что-то стоящее. Неужели я единственный, кто имел смелость желать чего-то большего?

В этот момент меня обременяли лишь предстоящие выпускные экзамены. В сопровождении своей лучшей подруги – толстой лупы – я приступил к сдаче экзаменов. Каждый письменный экзамен был мучением для меня. Учителя выделяли мне больше времени, чем одноклассникам, и даже несмотря на это, мне приходилось поторапливаться. Расшифровка букв, необходимость писать вслепую подтачивали мою нервную систему.

Сдав экзамены, я вместе с сестрой отправился на Шри-Ланку. Мы впервые путешествовали без родителей, и наш путь лежал не на высокогорье Шри-Ланки, а в ее столицу Коломбо. Когда мы сели в самолет, я вздохнул с облегчением. Наконец-то свобода! Ни школы, ни зубрежки, ни отца. Каникулы превращались в бесконечную вечеринку. Уже на борту мы начали праздновать, как ошалевшие, заказывали алкоголь стакан за стаканом, пока не провалились в глубокий сон. Проснулись мы, только когда приземлились. На ватных ногах мы вывалились из салона самолета в тропическую жару города. На помощь! Хотя я в некоторой степени уже протрезвел, но все еще был не в себе.

Такси привезло нас в фешенебельный квартал метрополии – мы получили приглашение пожить у одного школьного друга отца. С особым нетерпением нас ждал его сын Туи. Он учился в Англии и недавно вернулся в Коломбо. В качестве подарка за успешное окончание школы отец подарил ему дом по соседству. Туи и я еще не были знакомы, но с первой же минуты нам стало ясно, что мы подружимся. Уже через пару часов мы знали друг о друге все. Две родственные души нашли друг друга.

После захода солнца мы устроили барбекю в саду. Туи пригласил кучу молодых ребят – любящий потусоваться народ, малость с приветом. Потом всей гурьбой мы завалились на пляжную дискотеку под открытым небом и праздновали, пока под утро не вернулись с ночной ловли рыбацкие лодки. Мы накупили рыбы на завтрак и отправились домой, где наблюдали неописуемой красоты восход. Не только из-за выпитого в непомерном количестве спиртного мне показалось тогда, что за один день я превратился в другого человека. Мне было легко, я был пьян от счастья.

Сита и я проспали почти до вечера. Не успели мы перекусить изрядно приправленными специями блюдами, чтобы облегчить похмелье, как за нами зашли наши новые друзья. На нескольких джипах мы прокатились по городу и спустились к океану. По пути остановились возле рыбного завода, чтобы купить блок льда. С похрустывающей глыбой в кузове, от которой исходил пар, мы выехали на узкую грунтовую дорогу, упиравшуюся в небольшую бухту. Мягкий песок, теплый ветер, запах воды и шум прибоя… Если бы это было не со мной, я бы сказал: что за пошлость. Солнце как раз клонилось к закату, мы все попрыгали в окрасившийся красным Индийский океан. Из колонок одной из машин звучал Боб Марли.

Один из парней молоточком нарубил льда и разложил его по бокалам. Туи наполнил их пальмовым вином, добавил кокосового молока и дольки свежего лимона. Мы развалились в кузовах наших джипов и потягивали коктейли. В разведенном костре потрескивали поленья. Именно о таком отдыхе мечтали мы с сестрой. Мы поклялись, что однажды навсегда переедем жить на Шри-Ланку.

Потом мы отправились на самую модную на острове дискотеку и провели там всю ночь. И так продолжалось все каникулы: по ночам танцы и выпивка, а днем мы отсыпались. Это была первая и последняя поездка на Шри-Ланку, когда мы не почернели от лучей палящего солнца, а вернулись домой бледные, как кофе с молоком.

Спустя несколько недель мне выдали аттестат. Гимназию я окончил с оценкой «удовлетворительно», что по моим меркам было скверно. Ай, все равно! «Главное – у тебя есть школьное образование!» – сказал я себе. Цель поставил, цели достиг.