Текст книги "Любовь красного цвета"
Автор книги: Салли Боумен
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Констебль сделал в блокноте очередную пометку и осведомился:
– Время, сэр? Назовите точное время случившегося.
Роуленд, прислушивавшийся с удвоенным любопытством, понял, что вопрос – не праздный. Почувствовал это и Митчелл.
– Время? Точно не помню. Может, в полночь, может, чуть раньше.
– Сейчас – десятый час утра, сэр.
– Ну и что! Какого черта вы меня в часы носом тыкаете? Что из того?
– Почему вы не заявили об угоне раньше, сэр, и делаете это только сейчас?
– Потому что мне пришлось протопать несколько миль в темноте по проселочной дороге, а когда я наконец очутился здесь, то столкнулся с кучей бестолочей…
Митчелл умолк. Во время его тирады констебль поднял трубку телефона и произнес в нее несколько слов. Положив трубку, он поднялся из-за стола и взял Митчелла под руку.
– Пройдемте со мной, сэр. С вами хочет поговорить один из наших детективов.
Митчелл принялся громко протестовать. Роуленд даже заметил, как он метнул быстрый взгляд в сторону входной двери, как бы раздумывая, не удариться ли в бега. Да, такая мысль наверняка пришла ему в голову. Однако констебль увлек его в соседнюю комнату. После того, как за ними закрылась дверь, Роуленд еще некоторое время слышал возмущенные вопли Митчелла, но затем внезапно наступила тишина. Они сообщили ему о мертвой девушке, догадался Роуленд.
Он прислонился спиной к стене и стал устало рассматривать развешанные повсюду плакаты. Митчелл лжет, это очевидно. Интересно, подумал Роуленд, удастся ли полицейским вытянуть из Митчелла что-нибудь мало-мальски ценное, однако сейчас ему было трудно думать об этом, да и о чем-либо другом. Роуленд почувствовал мрачное уныние. Он знал, что если не возьмет себя в руки, то вновь окажется мыслями на улице рядом с Дюпон-центром и начнет вспоминать другое убийство, в котором тоже были повинны наркотики.
Он с силой провел руками по лицу и попытался думать о чем-нибудь ином. Через пять минут появился Макс – измученный, с посеревшим лицом. Натянув старенькую куртку, он взял Роуленда под руку.
– Пойдем отсюда, – проговорил он. – Пойдем, Роуленд. Мне нужно глотнуть свежего воздуха и подумать.
* * *
Первым делом, подойдя к своему «Лендроверу», Макс попытался дозвониться с автомобильного телефона Шарлотте, однако обе домашние линии были заняты. Сделав несколько неудачных попыток, он бросил это занятие.
– Поехали домой. – Макс посмотрел на Роуленда. – Послушай, ты не мог бы сесть за руль? Я чувствую себя настоящей развалиной.
Усевшись в машину, мужчины некоторое время молчали. Макс закурил.
– Не возражаешь?
– Нет, не возражаю. Мог бы и меня угостить.
– Ты же не куришь. Уже три года как бросил.
– Хватит препираться, Макс, дай закурить.
Тот молча протянул ему пачку, и Роуленд выудил оттуда сигарету. С непривычки никотин ударил ему в голову, и она приятно закружилась. Никогда раньше Роуленд не испытывал такого удовольствия от курения.
Они проехали уже несколько миль, и только тут Макс заговорил:
– Видишь ли, мне еще ни разу не доводилось видеть покойников. Даже, если это чужие для меня люди. А тут – такая молоденькая девушка, которую я к тому же знал. Думаешь, я разнюнился?
– Да нет, это вполне естественно. – Роуленд не сводил взгляда с дороги. – Твои родители еще живы, у Шарлотты тоже. Кроме того, смерть нынче не бродит по улицам в открытую. Она затаилась в больницах, подвалах, а мы наблюдаем ее только на экранах. Не чувствуй себя виноватым, Макс. Ты-то тут при чем?
– Наверное, дело в том, что я существовал словно в раковине, – ответил Макс. – Теперь, после всего случившегося, я начинаю презирать себя за это. Ты не поймешь. К тебе это не относится.
Роуленд ничего не ответил. Он думал о своем отце, о матери. Смерть ее была такой же мрачной, как и жизнь. Она умерла в отделении для раковых больных больницы Северного Лондона. Он вспомнил два несчастных случая при восхождении в горы, свидетелем которых стал в Кайрнгормских горах, об убийствах, связанных с наркотиками, о которых он писал, работая в Вашингтоне. Он не думал – не позволял себе думать – о холоде, который пробирал его в разгар летнего дня в морге вашингтонского управления полиции. «Мы хотели бы, чтобы вы опознали тело, мистер Макгуайр. Вы в состоянии это сделать?..»
– Знаешь, что они мне сказали? – Макс по-прежнему смотрел прямо перед собой. – Что в последнее время в этот район хлынул поток наркотиков.
– Мне они сказали то же самое.
– Господи, Роуленд! А ведь через десять лет эту дрянь, возможно, будут покупать мои дети! Через десять лет! Нет, даже меньше… Алексу сейчас восемь, а Кассандре было всего шестнадцать.
– Н-да.
– Когда мы покупали этот дом, то думали… – Макс яростно махнул рукой в сторону. – Мы думали: привезем детишек в деревню, будем держать их подальше от Лондона, будем воспитывать, как в старые добрые времена – собаки, прогулки, деревенская школа, свежий воздух…
– Сейчас нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Тебе это известно, Макс.
– Тут крутится слишком много денег. Огромные владения, частные школы, загородные виллы. Слишком много богатеньких детей и беззаботных родителей. Эта чертова Морли – мать Кассандры – вечно где-то болталась, а отец девочки занят тем, что шляется по всей Европе с молоденькой женой.
– Ладно тебе, Макс, от наркотиков страдают самые разные люди. Съезди как-нибудь в муниципальный приют и найдешь там кого угодно. Богатые, бедные – какая разница!
– Ты прав, конечно же, прав. Я знаю, что… – Макс помялся и махнул рукой в сторону окна. – Видишь проселочную дорогу? Она ведет как раз к тому амбару. Полицейские сказали, что некоторые из бродяг все еще находятся там. Их продержат там еще двадцать четыре часа. Может, меньше, поскольку они, как я думаю, не очень-то сговорчивы. Роуленд, я хочу напечатать статью об этом.
– Я тоже.
– Я хочу, чтобы кто-нибудь отправился туда, поговорил с бродягами. Я бы и сам пошел в этот чертов амбар, но…
Роуленд с трудом подавил улыбку.
– С твоим-то произношением? В твоей-то одежде? Они с тобой даже не станут разговаривать!
– Конечно, это мог бы сделать ты. – Макс испытующе глянул на друга. – Но ведь ты теперь не репортер, а редактор отдела. Ты завтра должен возвращаться в Лондон, а нам нужен человек, который смог бы побыть здесь еще пару дней, поговорить с бродягами, со школьными подружками Кассандры Морли, выяснить, что им известно. Кто-нибудь молодой, кто сможет разговорить их…
– Я знаю, кого ты имеешь в виду, Макс, и сразу отвечаю: нет.
– Но почему? Она – хороший репортер. Ведь только вчера ты сам собирался использовать ее.
– То было вчера, а то – сегодня, – сухо парировал Роуленд. – Ты же не слепой, Макс, ты видел ее вчера вечером. Она же живет на автопилоте.
– Ее можно вывести из этого состояния. Шарлотта говорит, что ее психика надломлена из-за Паскаля…
– Из-за чего конкретно она надломлена, не имеет никакого значения. Она выглядит больной. Настоящий лунатик! Я уже не хочу прибегать к ее помощи, чтобы раскрутить историю Лазара. Я вообще не хочу иметь с ней никаких дел и прямо заявляю тебе об этом.
Макс промолчал. Он уже привык к предвзятости и упрямству Роуленда. Однако он чувствовал, что на сей раз доводы друга не лишены смысла. Он пожал плечами.
– Так или иначе, давай сперва доберемся до дома. Мне надо поговорить с Шарлоттой. А уж потом будем решать. Здесь – направо, а потом – налево.
Проезжая мимо особняка, Роуленд прибавил скорость. Тут стояло несколько полицейских машин. Затем он свернул к дому Макса. Только поднявшись по ступеням крыльца, он вдруг вспомнил о Линдсей и об их вчерашней стычке. Сегодня он должен был извиняться перед ней или, как она это сформулировала, ползать перед ней на коленях. Из кухни донеслись женские голоса. Сейчас было не до извинений и тем более не до ползания на коленях.
Войдя на кухню, мужчины сразу поняли, что в их отсутствие что-то случилось. В воздухе царило напряжение. Шарлотта была бледной как полотно, а по виду Джини можно было предположить, что она недавно плакала. Она стояла в некотором отдалении, повернувшись ко всем спиной, и не обернулась даже тогда, когда вошли Макс с Роулендом. Макс еще не успел открыть рта, как Шарлотта бросилась к нему на шею и, всхлипывая, принялась рассказывать о том, как сюда прибежала Сьюзан Лэндис, потом – ее муж, как наконец объявились полицейские и принялись задавать вопросы.
– Макс, речь идет не только о Кассандре, но и о Майне Лэндис. Прошлой ночью они были вместе. Они вдвоем ходили в тот амбар.
– И Майна – тоже? Где она сейчас?
– В том-то и дело, Макс! Никто не знает. Она исчезла. Ее нет дома, нет в особняке, нет среди бродяг, нет в амбаре. Только что снова позвонил Роберт Лэндис. Похоже, бродяги утверждают, что вчера ночью она уехала оттуда. На машине, с каким-то мужчиной.
Шарлотта находилась на грани слез. Макс обнял ее за талию и ласкою прижал к себе.
– Не надо, милая, – проговорил он. – Ты не должна расстраиваться. Подумай о ребенке.
Роуленд отвел взгляд в сторону. Наблюдая Макса и Шарлотту в такие моменты, он всегда бывал тронут и в то же время начинал ощущать собственную ненужность и одиночество. Они словно начинали говорить на своем языке – мужа и жены, – который был недоступен ему, Роуленду, и выучить который ему, вероятно, уже не суждено. Он заметил, что Линдсей отвернулась одновременно с ним и принялась возиться с чайником, стоявшим на плите. Одна из собак заскулила.
Роуленд подошел к окну и выглянул в сад. На кухне тикали часы. Внезапно на него навалилась усталость. Линдсей готовила кофе, Макс и Шарлотта продолжали разговаривать приглушенными голосами. Некоторое время они стояли обнявшись, но затем Макс заставил жену сесть на стул. Джини выглядела совершенно больной. Лицо ее было бледным и напряженным. Она наблюдала за супружеской парой, и зрелище это, как показалось Роуленду, доставляло ей необъяснимую боль.
– Могу я кое-что сказать, – внезапно заговорила она резко, перебивая Шарлотту. – Мы все тут только теряем время. Роберт Лэндис просил, чтобы Макс ему перезвонил. Он сейчас в полиции, в Челтенхэме.
– Слушай, Джини, хватит тебе. – Линдсей загремела чайником на плите. – Давай не начинать все заново! Пусть Шарлотта расскажет все так, как ей хочется. Не мешай ей. Она, кстати, на восьмом месяце беременности, если ты до сих пор не заметила.
– Этого трудно не заметить, – фыркнула Джини. Шарлотта посмотрела на нее с упреком и удивлением. Макс нахмурился.
– По-моему, Джини, ты не очень хорошо отдаешь себе отчет в происходящем, – заговорил он. – И подобные реплики с твоей стороны неуместны. Так что, если не возражаешь…
– Прекрасно. – В тоне Джини уже отчетливо угадывалась враждебность. – Но все это словоблудие бессмысленно. Оно продолжается уже целый час, если не больше.
– Это не словоблудие, Джини. – Шарлотта взяла мужа под руку. – Мы с Линдсей просто пытаемся понять, что же произошло. Возможно, Майну похитили. Возможно, ее уже тоже нет в живых. Могло случиться все, что угодно, даже самое страшное.
– Похитили? По словам очевидцев, все выглядело иначе. – Джини повернулась к Максу. – Макс, может, хоть ты выслушаешь меня? Свидетели, с которыми говорили полицейские и Лэндисы, совершенно определенно заявили, что Майна не была под воздействием наркотиков, не находилась в бессознательном состоянии. Ее никто не затаскивал насильно в машину. Если они говорят правду, все выглядит очень просто…
Она умолкла, не договорив. Шарлотта заплакала. Макс склонился над женой и принялся ее успокаивать. Лицо Джини приняло упрямое и дерзкое выражение. Впервые с их первой встречи Роуленд ощутил сильную неприязнь по отношению к этой женщине. Впрочем, не только он один. Аналогичные чувства испытывали все находящиеся в комнате, и она тоже ощущала это. Ее лицо покраснело, но затем краска вновь отлила от него. Откровенно игнорируя всех остальных, она вновь заговорила, обращаясь к одному только Максу:
– Макс, ведь совершенно ясно, как все было. Зная, что родители ни за что на свете не позволят ей идти в этот амбар, девчонка наврала им. Наверняка она курила «травку» – другие это видели…
– Ее мать говорит, что она ни за что не сделала бы этого, Джини, – вмешалась Шарлотта. – Чтобы Майна курила марихуану? Еще раз уверяю тебя: это невозможно. Она и к обычным-то сигаретам не прикасалась. Сьюзан Лэндис сказала, что…
– Да прекрати ты ради Бога! – раздраженно отмахнулась Джини. – Неужели ты всему этому веришь! Матери всегда последними узнают о таких вещах. Послушай, Макс, свидетели дали четкие показания. Пусть они не смогли описать автомобиль и мужчину, но утверждают, что Майна поехала с ним по собственной воле. Из-за ее вранья ее никто не хватился, поэтому у того, кто увез ее, была фора в десять часов. Если Майну найдут, это не искупит фантазий ее родителей о том, какая она «послушная и хорошая девочка». Подростки никогда не ведут себя так, как ожидают их родители. В противном случае не было бы столько трупов. – Джини возвысила голос, и Роуленд почувствовал еще большую враждебность по отношению к ней.
– Ради всего святого, – начал он, с трудом сдерживая холодную ярость, – что с вами происходит? Если вы полностью лишены чувств, то пощадите хотя бы чувства других. Проявите хоть немного снисхождения…
– При чем тут снисхождение! Я пытаюсь рассуждать трезво.
– В таком случае думайте, прежде чем что-то сказать. Умерла молоденькая девушка. Я обнаружил ее тело. Мы с Максом проторчали возле него почти целую ночь. Шарлотта и Макс знали ее…
– Мне это известно. Но она мертва. Теперь уже никто из нас не в силах помочь Кассандре Морли. Но мы могли бы помочь Майне Лэндис, если бы не стояли здесь, сложа руки и разводя нюни.
– Черт побери! – взорвался Роуленд. – Какого дьявола вы вообще лезете во все это! Почему бы вам не посидеть молча? Судя по вашему вчерашнему поведению, это ваше естественное состояние, особенно в последнее время.
В комнате воцарилось молчание. Женевьева Хантер отступила назад, словно ее ударили. В лицо ей бросилась кровь. Она посмотрела на Роуленда, а затем обвела комнату невидящим взглядом. После этого Джини опустила голову, отвернула в сторону лицо и, схватив брошенную на спинку стула куртку, метнулась мимо Роуленда к двери. С негромким возгласом отчаяния Линдсей сделала несколько шагов в ее сторону.
– Подожди, Джини! Куда ты?
– На улицу. Мне нужно подышать.
Дверь громко хлопнула за ее спиной. На кухне вновь повисло долгое молчание. Роуленд, стоя у окна, видел, как женщина быстро пересекла сад и пропала из виду. Линдсей, взглянув на Шарлотту, тяжело вздохнула.
– Роуленд, ты не должен был так говорить. Джини и без того плохо. Она не хотела никого обидеть.
– А я плевать на это хотел! Кто-то должен был ей это сказать. Пусть прогуляется. По мне, так пусть вообще идет пешком в Лондон. Макс, давай я позвоню Джону Лэйну или Крису Хаксли. До кого-нибудь одного наверняка дозвонюсь. Если тот или другой в Лондоне, они могут быть здесь через час.
– Позвони из моего кабинета. Впрочем, пойдем вместе. Надо позвонить Лэндису.
Мужчины вышли из комнаты. Оставшиеся на кухне Линдсей и Шарлотта обменялись взглядами. Линдсей пересекла комнату и села рядом с хозяйкой.
– Ох, Линдсей! – вздохнула Шарлотта. – Я уже жалею, что пригласила ее. Может, это нехорошо с моей стороны, но я действительно жалею.
– Я не обвиняю тебя, Шарлотта, да и ты не огорчайся. Она стала совершенно невыносимой. Все утро вела себя просто как… Я ее такой никогда не видела.
Шарлотта кинула на подругу обеспокоенный взгляд.
– Она встала в шесть утра. Я проснулась, потому что услышала, как она ходит, но потом снова уснула. Слушай, Линдсей, она утверждает, что спала как убитая, но я уверена, что это не так. Она все время пыталась дозвониться Паскалю.
– Ей это удалось?
– Нет. – Шарлотта помялась, затем встретилась взглядом с Линдсей. – Между ними все кончено, Линдсей? Она тебе что-нибудь говорила? Мне кажется, они разошлись. Я сразу подумала об этом, увидев ее вчера.
– Точно не знаю, но мне тоже начинает так казаться. Почему он так долго не приезжает? Сначала он собирался задержаться там на пару недель, потом они превратились в четыре, после этого он обещал приехать к Рождеству. Понимаешь, Шарлотта, это должно было быть первым Рождеством, которое они собирались провести вместе. Она купила елку, подарки для него, упаковала их… Я видела, как счастлива она была, ожидая его. Это была прежняя Джини.
– И он… не приехал?
– Нет. – Линдсей огорченно покачала головой. – Я узнала об этом лишь спустя некоторое время, а поначалу думала, что все произошло так, как планировалось. Нет, рождественскую ночь она провела в одиночестве.
– Совсем одна? А как же ее мачеха?
– Та была в отъезде. Джини утверждает, что провела Рождество с какими-то друзьями, о которых я слыхом не слыхивала. Я-то знаю: она лжет, потому что не выносит, когда ее жалеют.
– Да, знаю, – грустно покачала головой Шарлотта. – Вот Роуленд и не стал ее жалеть. Ах, зачем он только сказал такую фразу! Я понимаю, он не спал целую ночь, был расстроен, но все же… Иногда он бывает таким нечутким!
– Кто знает, может, это пойдет ей на пользу? – наморщила лоб Линдсей, бросив взгляд на Шарлотту. – Ты понимаешь, что она имела в виду, говоря о пятнадцатилетних девочках?
– О том, как они себя ведут? Да. Мне не хочется помнить об этом, но я помню.
– Так что в свои слова она вкладывала глубокий смысл. Это для нее – очень личное. Думаю, она отчасти отождествляет Майну с собой. Знаешь, сколько лет ей было, когда они впервые встретились с Паскалем?
Шарлотта не знала об этом, и Линдсей просветила ее. Она описала их первую встречу в Бейруте и роман, что продолжался ровно шесть недель. Рассказала о грубом вмешательстве отца Джини.
Шарлотта слушала молча. Ее охватывало все большее смятение.
– Так что, как видишь, – закончила Линдсей, – дело не только в том, что она по-прежнему любит Паскаля и прожила с ним весь последний год. Тут все гораздо глубже. Корни того, что происходит с ней сейчас, уходят на много лет назад.
– Я не хочу больше ничего слышать.
Шарлотта встала. На ее милом лице было написано беспокойство. Беспомощно разведя руками, она заговорила:
– Как все это ужасно, Линдсей! Бедная Кассандра! Майна, Джини, любовь, ложь… Вся эта злоба и несчастья… Вчера вечером мы сидели за ужином, а Кассандра все это время лежала где-то там, в поле. Это так жутко, так страшно! Я боюсь…
Она принялась собирать грязную посуду, словно, наводя порядок на столе, могла поправить порядок в этом мире.
– Я хочу пойти с мальчиками на улицу, – вдруг произнесла она. – Не могут же они весь день играть на втором этаже. Отведу их к друзьям в поселке, а потом наведаюсь к Сьюзан Лэндис. Не надо сейчас оставлять ее одну.
– Шарлотта… – предостерегающе начала Линдсей.
– Я знаю, знаю. – Шарлотта снова была на грани слез. – Но ты сама мать, Линдсей, ты должна понимать. Я обязана сделать хоть что-нибудь. Мне невыносимо тут находиться, Линдсей. Здесь я больше не чувствую себя дома. Я просто не вынесу.
8
В течение целого часа после ухода Шарлотты Линдсей пыталась хоть чем-то себя занять. Роуленд с Максом закрылись в кабинете, и до нее доносились лишь бормотание их голосов да треньканье телефона. Она чувствовала себя покинутой и никому не нужной. Джини все еще не вернулась, и Линдсей не находила себе места от волнения. Она прибралась на кухне, вышла на улицу и обошла сад, достигнув ворот, выходивших в поля. Женщина надеялась встретить возвращающуюся Джини, перехватить ее и попробовать вбить ей в голову хоть немного здравого смысла. Однако там не было ни одной живой души, зато холодно было, как на Северном полюсе.
Линдсей вернулась в дом, взяла папку Роуленда и попробовала сосредоточить внимание на оставшихся вырезках, однако тема, которой они были посвящены, казалась ей сейчас легкомысленной и далекой. Впервые в жизни Линдсей подумала, что ей глубоко отвратителен мир моды. Нет, не сама ее работа, а тот сволочной мир, с которым она была связана – его мерзкая атмосфера, непостоянство и тупое неприятие всего нового. Умерла молодая девушка, подумала Линдсей и раздраженно захлопнула папку. Рядом с этим все остальное казалось мелким и незначительным. Чему она посвятила себя? Пустой гонке, которая длится вот уже семнадцать лет. Одно дело, когда этот бег дает ей возможность содержать дом и воспитывать Тома, но еще через один-два года Том поступит в университет и улетит из материнского гнезда. «Что я буду делать тогда? – подумала Линдсей. – Неужели и дальше год за годом буду кроить свою жизнь по выкройкам модельеров?»
Она вдруг ощутила страх и безысходность. Как меняет все вокруг себя смерть! Только недавно она видела, как переживала Шарлотта, ощутив хрупкость жизни и таких твердынь, как семья и брак, сейчас Линдсей испытывала точно такие же чувства. Активность – вот лекарство от всего этого, сказала себе Линдсей. Она тоже может быть полезной, хотя о ней и забыли. Она приготовит Роуленду и Максу бутерброды и выведет собак. Пусть в доме пылает очаг, невесело сказала она самой себе и вышла в холл.
– Макс… – начала она, но осеклась. Дверь в кабинет Макса была теперь открыта нараспашку, и до Линдсей доносилось каждое слово мужчин.
– Забудь об этом, Макс, – холодным злым голосом говорил Роуленд. – Я уже высказал тебе свое мнение. Испробуй еще раз Джонни Лэйна, привлеки Хаксли.
– Черт побери! Я не могу с ними связаться. От Лэйна – ни ответа ни привета, Хаксли должен перезвонить только в четыре. Он укатил аж в Норфолк. Дохлый номер! А мне нужен человек срочно. Кто-нибудь, кто находится поблизости.
– В таком случае давай подумаем о ком-нибудь другом.
И ради всего святого, пусть это будет мужчина! Хватит с меня женских истерик. Сначала – Линдсей, потом – она…
– Подумай еще, Роуленд, не кипятись. Она пошла прогуляться. Может, это остудит ей мозги.
– Думаешь, они у нее есть? Я что-то не заметил. Они, по-моему, вообще не способны думать, Макс. Только и знают, что выходить из себя, хлопать дверями и превращать любой разговор в склоку. От них одни только неприятности.
– Ладно, ладно. Может, я попробую добраться до Ника.
– Звони ему прямо сейчас, Макс. Если же не получится, я сам отправлюсь в этот чертов амбар. Полиция не будет вечно держать там всех этих бродяг, а мы с тобой только теряем время.
– А ты пока можешь позвонить Лэндисам. Воспользуйся вторым телефоном. Возможно, им уже что-то сообщили относительно машины, в которой уехала Майна. Потом еще раз позвонишь в отдел новостей. Да, и не забудь сказать Лэндисам, что нам нужна фотография Майны. Какая-нибудь из последних.
В кабинете наступила тишина, а затем вновь послышалось позвякивание телефонов. Рассерженная Линдсей вернулась на кухню и начала готовить бутерброды. Через пятнадцать минут она услышала, как хлопнула входная дверь. Вернулась Джини. Сбросив у порога свои заляпанные грязью ботинки, она стала стягивать с себя куртку.
Линдсей смотрела на нее, изумленно открыв глаза. Джини выглядела преобразившейся. Холодный воздух вернул ее щекам румянец, но это было еще не все. В комнату вошла другая женщина. В ее глазах словно светился какой-то огонь, она была преисполнена решимости. И хотя ее манера двигаться осталась прежней, теперь в каждом ее движении угадывались энергия и устремленность. Ошеломленная Линдсей смотрела на подругу, не в силах отвести глаз. Перевоплощение Джини застало ее врасплох, и на секунду она испытала неловкость, подумав, что успела забыть, каким хорошеньким было лицо прежней Джини, как она умела заражать всех своей жизненной силой.
– Где Макс? – без предисловий спросила Джини.
– В кабинете. С Роулендом. – Линдсей замялась. – Поливают тебя на пару, если хочешь знать. Слушай…
– Плевать мне на это. Мне нужно с ним поговорить. Я была в том амбаре. Пошла туда, чтобы посмотреть на бродяг…
– Ты туда ходила?
– Конечно. Более того, они со мной говорили. Я принесла им немного «травки», и это помогло.
– Марихуану? Ты дала им марихуану? А как же полицейские?
– Они смотрели в другую сторону. Это ведь хорошая валюта, Линдсей. В Сараево я постоянно ее использовала. Плюс сигареты, плюс шотландское виски. Это все тоже очень хорошо помогает. Макс…
Джини осеклась. В тот момент, когда она произнесла его имя, на кухню, продолжая спорить, вошли Макс и Роуленд, и для всех четверых было очевидно, что слово «сука», только что произнесенное Роулендом, относилось вовсе не к одной из собак Макса. Увидев Джини, оба мужчины разом умолкли, однако она не обратила внимания ни на выражение их лиц, ни на только что услышанную ремарку.
– Макс, – начала она, – я ходила в тот амбар и разговаривала с бродягами. Майна Лэндис действительно была там и действительно уехала с мужчиной. Они отчалили незадолго до полуночи на украденной машине – новехоньком серебристом «БМВ» пятисотой серии. Мужчину, который увел машину, зовут Стар…
– Серебряный «БМВ»? – Роуленд посмотрел на Макса. – Я слышал об этой машине. Продолжайте.
– Никто не знает, откуда взялся этот Стар и где он обитает. Никто не знает, куда они уехали. Они могли направиться в любую сторону. Стар постоянно в разъездах. На прошлой неделе, например, он был, как утверждает, в Амстердаме.
– В Амстердаме? – резко переспросил Роуленд.
– Да, и вернулся оттуда с большим багажом: «травка», амфетамины, бета-блокеры. И еще какие-то таблетки, которые он называл «белыми голубками». Они, видимо, представляют собой что-то особенное, поскольку за них Стар заломил цену в три раза выше, чем за все остальное. Их у него было немного, и продавал он их крайне осторожно.
Джини умолкла, ощутив воцарившееся в комнате напряжение.
– Я сказала что-то не то? Или чего-то не понимаю?
– Не обращай внимания, – быстро проговорил Макс. – Что еще тебе удалось узнать? Ты получила его описание?
– Стара? Разумеется. Немногим старше двадцати, высокий – примерно сто восемьдесят пять сантиметров, гладко выбрит, волосы черные, до плеч. Сине-черные глаза, волевое лицо. Бродяги – особенно их женщины – называли его настоящим красавчиком. Одевается, как один из них: старое твидовое пальто и все черное. Не расстается с красным шарфом. Может быть кем угодно: англичанином, американцем, европейцем. Национальность его никому не известна.
В комнате повисла тишина. Роуленд, не спускавший взгляда с Джини, пока она говорила, теперь многозначительно посмотрел на Макса. Тот ответил ему понимающим кивком.
– Значит, – заговорил Роуленд, – у нас появилась ниточка, причем очень прочная. Макс, ты звонишь Лэндисам, я – в полицию. Потом я отправлюсь в Челтенхэм. Сегодня утром о пропаже этого «БМВ» заявил человек по имени Митчелл. Полицейские допрашивали его при мне. Если повезет, я еще застану его там.
Роуленд направился к кабинету Макса, но на полпути остановился, словно ему в голову пришла неожиданная мысль, обернулся к Джини и спросил:
– Хотите поехать со мной?
– Да, конечно, – ответила та.
Стоявшая в углу всеми забытая Линдсей горько вздохнула и отвернулась.
* * *
Митчелл был вынужден помогать полиции целый день. По крайней мере, именно так бобби называли мрачное молчание, изредка прерываемое вспышками яростной ругани, не несшей в себе ни грана информации. Наконец-то этот бой с тенью подошел к концу. Митчелла отпустили, но он прекрасно знал, что его ждет в дальнейшем: ночь, проведенная в дешевом отеле и долгое ожидание, пока не будут закончены многочисленные формальности с оформлением украденных у него кредитных карточек, а затем – долгие недели нудных приставаний со стороны полиции. Эта перспектива повергала его в уныние.
Митчелл вышел из участка в воинственном настроении. Из его головы еще не выветрилась химия, которой он наглотался накануне. Однако при выходе его ожидал сюрприз в виде двух журналистов. Митчелл приободрился. Светловолосая женщина-репортер была весьма привлекательна, а ее спутник купил для него виски. Кроме того, Митчеллу льстило то, что его персона привлекла к себе внимание прессы.
Первый стакан с виски Митчелл опорожнил за считанные секунды, но когда перед ним оказалась вторая порция и он уже был готов сцапать и ее, мужчина прикрыл широкий стакан своей широкой ладонью.
Митчелл окинул его оценивающим взглядом. Мужчина, по всей вероятности англичанин или ирландец, был высоким и крепко скроенным. Лицо его нуждалось в бритве, зеленые глаза смотрели холодно. Митчелл сразу же понял, что с этим человеком лучше не связываться. Что же касается блондинки, говорившей с американским акцентом, она была немного худощава, но весьма миловидна. У нее был невероятно сексуальный рот и ласковый, вызывающий доверие взгляд серых глаз. Она определенно гораздо приятнее этого мужика, подумал Митчелл и решил обращаться только к ней, начисто игнорируя ее спутника.
– Эй, дайте мне передохнуть, – сказал он. – Я чувствую себя выжатым как лимон и уже рассказал вам все, что знаю.
Рука, лежавшая на стакане с виски, не шевельнулась. Женщина с усталым вздохом проговорила:
– Вот черт! А я-то думала, вы сможете оказаться для нас полезны. Ладно, Роуленд, отдай ему это виски. Он старался помочь нам.
– Ты так полагаешь? Черт бы меня побрал, если верю его байкам. Это все вранье от начала до конца, вариации той самой лапши, которую он вешал на уши полицейским. По крайней мере, второй – а тем более двойной – порции виски его россказни не стоят.
– Да нет же, Роуленд. – Она смущенно взглянула на Митчелла, словно извиняясь за своего напарника. – Вы ведь не лжете нам, верно? Я не обвиняю вас за то, что вы проявляете осторожность. На вашем месте я вела бы себя точно так же. Но если вы и покупали что-нибудь, то, я думаю, не очень серьезное? Так что же вы собирались купить: «травку» или, может, амфетамины?
– Господи, Джини, – вмешался мужчина, – когда только ты научишься разбираться в людях! Неужели ты не видишь: это же чертов торговец наркотиками! По крайней мере, так считают в полиции. Они мне только что сами об этом сказали.
Митчелл испуганно уставился на говорившего. Это для него было новостью, причем весьма неприятной. Он почувствовал, что начинает потеть, и обвел взглядом бар, пытаясь прогнать из головы остатки наркотического дурмана.
– Вот что, – заговорил он, поворачиваясь к женщине, – хочу сразу прояснить одну вещь. Может, я что и покупал, я готов даже признать это. Но – ничего не продавал. Ни в коем случае! И мне ничего не известно об этой умершей девице. Я эту сучку поганую вообще в глаза не видел, Богом клянусь.
Он напрасно использовал крепкие выражения. В тот же момент, как только они сорвались с его губ, лицо мужчины окаменело.
– Ну, все, довольно, – обратился он к женщине, сидевшей рядом. – У меня есть дела поважнее.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?