Текст книги "Русский акцент"

– О кей, о кей, Боря, – вымученно улыбнулся Вадим, – мы с тобой в полном соответствии с диалектическим законом единства и борьбы противоположностей обнажили проблему, разобрали её и каждый из нас остался при своём мнении. Имеем право, это же диалектика.

– Согласен, – усмехнулся Борис, – а теперь, вспомнив, что сегодня Новый год и что ёлочка, стоящая в зале родилась всё-таки в лесу, а не в пустыне, давай присоединимся к ресторанному хороводу.

Глава 15. Квартира в Натании

В первый день наступившего года Татьяне и Борису выспаться не удалось. Когда вся Европа праздновала Рождество, а трудящиеся бывшего СССР только возвращались с весёлого новогоднего бордальеро, в Израиле начался обычный рабочий день. Девочки, собираясь в школу, подняли такой шум, что Татьяне и Борису пришлось оставить постпраздничное досыпание на лучшие времена. Просто счастье, что первый рабочий день у Бориса выпал на второе января. В противном случае его новым сотрудникам пришлось бы воочию созерцать не похмелившийся облик новичка. Слово «похмелье», равно как и его реализация, не имело к Борису никакого отношения. Тем не менее, после чашечки крепкого кофе, в его мыслительном аппарате наступило заметное просветление, и он вдруг заявил супруге:

– Танюша! Послушай, дорогая, расстояние от Беер-Шевы до Тель-Авива более, чем сто километров, это около двух часов езды на автобусе, плюс время, затраченное на то, чтобы добраться от дома до автовокзала и от него до работы.

– Получается, дорогой, – в тон ему ответила она, – что на поездки на работу и с работы займут у тебя не менее пяти часов. Практически чуть ли не ещё один рабочий день. Это просто немыслимо.

– Танюша, ты, видимо, забыла, – напомнил ей Борис, – что народ добирался на работу в Москву в радиусе более чем двести километров от столицы. И ничего не случилось с этим неунывающим народом. Да и в Америке, насколько мне известно, расстояние от дома до места, где трудящийся получает зарплату, часто составляет более ста километров.

– А ты, Борисочка, тоже забыл, что наш дом, в той же Москве, находился в десяти минутах метрополитеновской езды от твоего института, – возразила ему Татьяна, – и твоя персона, по крайней мере, в этом плане, сильно отличалась как от советских, так и от американских трудоголиков.

– Таня, а Тань, – взмолился Борис, – что ты конкретно предлагаешь.

– Я предлагаю простой и логичный выход, – провозгласила она, – немедленно ехать в Тель-Авив и искать там съёмную квартиру. Правильно говорят израильтяне, где нашёл работу, там и надо жить. Чай не в Америке живём.

– Чай не водка, много не выпьешь, – пробормотал Борис и пошёл заводить свою «Субару»

Сказано – сделано, уже через полтора часа он уже парковался в центральной части Тель-Авива около знаменитого рынка «Кармель». Попасть на улицу Алленби, где помещались маклерские конторы по продаже и съёму жилья, можно было, только пересекая этот базар. Разумеется, Татьяна и Борис не упустили эту возможность. Они моментально окунулись в весёлый шум восточной толкучки, во всевозможные ароматы различных специй, копчёностей и свежей рыбы, в радужную палитру овощей и фруктов. Если по энергетике тель-авивский рынок напоминал одесский Привоз, на котором, как говорили одесситы, «можно было купить всё и ещё немного», то по колоритности ему явно уступал. Жители Тель-Авива по аналогии с украинцами шутили, что у них на рынке тоже можно купить всё, но при этом подчёркивали: от иголки до атомной бомбы. Бомбу, правда, супруги так и не обнаружили, но зато, побродив четверть часа по рынку, с удовольствием вкусили знаменитый бедуинский кофе с натуральным кардамоном, повысив тем самым жизненный тонус перед поиском недорогого жилья в деловой столице Израиля. Это оказалось не таким простым делом. В первом же риэлтерском офисе выяснился астрономический привкус цен на аренду трёхкомнатных квартир, стоимость такой аренды просто залетала за облака. Если съём такой квартиры в Беер-Шеве обходился им в 250 долларов, то стоимость аналогичного жилья в Тель-Авиве превышала 500 долларов. За половину этой суммы можно было арендовать разве что нечто подобное на сарай, находящийся в южной части города в так называемом еврейском Гарлеме. Приобретённый после выпитого кофе тонус, моментально упал и стремился достичь нулевой отметки. Запланированная Борисом экскурсия по Тель-Авиву была тут же отменена. Татьяна и Борис присели за неубранный столик в заурядной фалафельной, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию и заодно перекусить. Татьяна, как всегда, мыслила рациональнее Бориса.

– Свет клином не сошёлся на этом Тель-Авиве, – утверждающе заявила она, – я видела, что на карте Израиля вокруг него полукруглым каскадом вьются города с населением, явно превышающем сто тысяч человек. Наверняка, цены там более умеренные.

– И что это, с позволения сказать, за городки, – несмело спросил Борис.

– Названия тебе всё равно ни о чём не скажут, – ответила Татьяна, – ну, например, Ришон Лецион, Раанана, Кфар Саба, Герцлия, Натания.

Борис удивился такой дотошной географической осведомлённости супруги и тут же проронил:

– Постой, постой, ты сказала Натания. Там, кажется, живёт друг моего детства, мы учились в одном классе, и у меня даже его телефон записан.

– Вот и прекрасно, – похвалила его Татьяна, – свяжись с ним, пусть разведает обстановку по поводу аренды. Натания совсем неплохой вариант, считается курортным городом на берегу моря.

– Да уж, – мечтательно протянул Борис, – было бы совсем неплохо сменить сухой ветер с пустыни на морской бриз.

– Ты, Боря, всегда любил горы и море, – улыбнулась Татьяна, – горы не обещаю, а вот морем будешь любоваться каждый день.

Борис начал было разглагольствовать, как он будет ходить на рыбалку и водить дочерей на пляж, но жена, прервав его, погрозила ему пальцем:

– Ты посмотри, как размечтался, вот напротив телефон-автомат, быстро звони своему дружку.

Борис покопался в своей потрёпанной, ещё с московских времён, записной книжке и, отыскав в ней нужную запись, мгновенно накрутил искомый номер. Когда на другом конце провода ответил абонент в лице его одноклассника, он радостно промолвил:

– Сашка, привет! Сколько лет, сколько зим!

После долгих оханий и аханий, Борис всё-таки изложил основную причину своего звонка. Когда он, наконец, положил трубку, Татьяна вопросительно посмотрела на него. Борис вначале стушевался, ему стало неудобно за долгую, якобы не по теме, беседу, но потом нервно подытожил:

– Какой всё-таки Саша молодец и человек дела, понял меня с полуслова. Сказал, что через десять минут перезвонит.

– Как это перезвонит? Куда перезвонит? Мы же не дома находимся, – забеспокоилась Татьяна.

– Докторам-неврологам не мешало бы знать, что все израильские таксофоны имеют свои номера, – не без иронии в голосе произнёс Борис.

И, в самом деле, ровно через десять минут таксофон, возле которого они стояли, неожиданно зазвонил. Борис во время разговора утвердительно покивал головой и, что-то записав в записной книжке, протяжно провозгласил:

– Громадное спасибо, Саня! Уже выезжаем, скоро будем!

Уже через четверть часа белоснежная «Субару» выехала на приморское шоссе и помчалась в направлении Натании. Хотя автострада называлась приморской, море в ветровом стекле не просматривалось, несмотря на то, что до береговой линии было чуть больше километра. Его заслоняли многоэтажные строения тель-авивских городов-спутников. Татьяна тем временем снабжала Бориса информацией, черпаемой из карты Израиля, развёрнутой у неё на коленях. Борис усвоил, что город Натания был основан в 1929 году выходцами из Восточной Европы и был назван в честь американского бизнесмена Натана Штрауса, пожертвовавшего крупную сумму на развитие города. В нём проживает около ста пятидесяти тысяч жителей, сообщалось также, что длина пляжной зоны (9 пляжей общей протяжённостью 13,5 км) превосходит другие города Израиля, включая Тель-Авив. На этом экскурс Татьяны закончился, предоставляя дальнейшие сведения о городе получить при личном его обзоре. Она хотела было спросить Бориса, далеко ли ещё ехать, как он, протянув руку в открытое окно, не без пафоса произнёс:

– Смотри, Танюша, кажется, приехали, видишь крупные массивы зданий, окрашенных в молочный цвет. Это, по-моему, и есть Натания, как ты сказала, средиземноморская жемчужина Израиля. Спидометр показывал, что от тель-авивского рынка «Кармель» они проехали всего 28 километров за какие-то всего навсего полчаса. При въезде в город Борис приостановил автомобиль у тротуара, чтобы определить по карте, как проехать к центру города, где их должен был встретить Саша. Выходило, что до места встречи в центре города оставалось всего три километра. Когда Борис приблизился к площади Ацмаут (Независимости), у огромной вывески, венчающее кафе под романтическим названием «Ренессанс», он увидел, поджидающего его Александра.

– Место встречи изменить нельзя, – радостно выдохнул Саша, прижимаясь к Борису. Обнять его по настоящему у него не было никакой возможности, ибо две руки у него были заняты: в одной из них он держал бутылку коньяка с изображением императора Наполеона, а в другой – букет свежих гвоздик. Саша издал нечто похожее на радостный вопль и, перефразировав известное клише Анатолия Папанова, торжествующе выкрикнул:

– Итак, дамы и господа, бабе, простите, леди Татьяне – цветы. Ну а мужикам – марочный алкоголь, который мы немедленно разопьём.

Татьяна, отыскав место непокрытое бородой, чмокнула его в щёчку, не забыв произнести:

– Спасибо, Саша, ты, как всегда, настоящий джентльмен. Только вот забыл сказать, что детям – мороженое.

– Не вижу здесь детей, – ликующе парировал Александр, – но если леди желает мороженое, она его немедленно получит. Итак, шагом марш за мной в кафе.

Таня и Боря, как только что призванные в армию солдаты, послушно зашагали за ним. Боря пытался было объяснить другу, что у них мало времени и что они приехали сюда не в кафе сидеть, а быстро найти съёмную квартиру. Саша понимающе закивал головой и, протестующе размахивая руками, игриво заявил:

– Дамы и господа, во-первых, вы у меня в гостях, а, во-вторых, всё продумано, пока вы сюда ехали, я успел договориться с маклером по недвижимости, через полчаса он приедет сюда, посадит вас в машину, и вы поедете смотреть эту самую недвижимость.

Борис из-за спины Татьяны в знак одобрения поднял вверх большой палец и через несколько секунд они уселись за свободный столик. Александр тут же подозвал официантку, которая, понятно, говорила по-русски. Понятно потому, что красивым девочкам, приехавшим из необозримого СССР, можно было платить чуть ли не в два раза меньше, чем не менее красивым аборигенкам. Борис и Татьяна и святым духом не ведали, что буквально через какой-то месяц их дочь Наташа будет официантить в этом же кафе. Тем временем, юная блондинка принесла друзьям чашечки с дымящимся кофе, а перед Татьяной поставила вазочку с мороженым. Саша, используя московские навыки нелегального потребления алкоголя в запрещённых местах, тщетно пытался вскрыть бутылку коньяка. Борис, заметив возню друга с наполеоновской бутылкой, попридержал его и зашептал ему на ухо:

– Саша, дорогой, оставь свои манипуляции, я за рулём, и поэтому пить не буду.

Александр с видимым сожалением посмотрел на портрет Наполеона на этикетке и с иронией в голосе протянул:

– Прошу прощения, товарищ Бонапарт, надеюсь, что встретимся с вами в более достойные времена.

Борис, обняв своего друга за плечо, неожиданно спросил его:

– Послушай, Саша, мы почти полчаса колесили по Натании, а самого Средиземного в мире голубого моря, о котором мне все уши прожужжала Танюша, я так не увидел. Где вы его скрываете?

– Борис, дорогой, Средиземное море занимает в мировом пространстве гораздо большую площадь, чем небольшой городок Натания, расположившаяся на его побережье и я тебя с ним обязательно познакомлю.

Не успели друзья допить кофе, как перед ними выросла долговязая фигура с дартаньяновскими усами, которая представилась агентом по недвижимости по имени Роберт. Оказывается Роберта с Д'Артаньяном роднили не только усы. Он удосужился родиться в той же французской провинции Гасконь, где появился на свет знаменитый мушкетёр. Правда вышеупомянутое герцогство в его сознании не очень-то и зафиксировалось, поскольку родители репатриировались в Израиль, когда Роберту было всего три года. Однако, французскую галантность, учтивость и такт он видимо впитал с молоком матери и поэтому галантно под руку провёл Татьяну к своему бежевому «Пежо», учтиво приоткрыв дверь автомобиля. Она грациозным движением вписала свою хорошо сложенную фигуру в авто, красноречиво взглянув при этом на Бориса. Взгляд её выражал мысль, которую он тут же расшифровал не иначе как:

– Учись, Боренька, как надо обращаться с красивыми женщинами.

На что ему хотелось с французским прононсом ответить:

– «Бонжур мадам, мерси боку», но мы с вами в данный момент не на Елисейских полях, а в Израиле, где в общественном транспорте позволено курить, где одеваться можно как бог на душу положит. Вы же мне тут посылаете немые флюиды о культуре поведения.

Но Борис промолчал, уткнувшись в подобранную с сидения газету, напечатанную на иврите, в которой из десяти выбранных слов он, в лучшем случае, понимал только лишь одно. Молчание нарушила Татьяна, она, нежно прикоснувшись к нему, едва слышно выдохнула:

– Боря, ты только посмотри… Перед нами море… Какое оно величавое и большое.

Роберт не только услышал, а и догадался о причине восхищения Татьяны, может быть потому, что на французском слово «море» было созвучно русскому произношению. Он, приглушив радио, радостно завопил:

– La mar, la mar, madam!

Ему, безусловно, было сподручнее выразить свои чувства на иврите, а не на французском, который он основательно подзабыл. Но на еврейском наречии слово «море» переводилось как слово «ям», что в русском обиходе звучало менее романтично, чем на языке бывших галлов и кельтов.

Восхищение морским пейзажем длилось недолго, оно в одночасье затушевалось рутинным осмотром квартир, предложенных Робертом. Квартиры были разные: большие и маленькие, обставленные мебелью и абсолютно пустые, недавно побеленные и неблагоустроенные. Однако минимальная цена приемлемой для нормального проживания квартиры равнялась 400 долларов в месяц. Финансовая раскладка семьи Буткевичей вряд ли выдержала такой расход. Роберт, вымученно улыбаясь, беспомощно разводил руками и тупо смотрел в свой маклерский кондуит. Вдруг лицо его просветлело и он, обращаясь к Татьяне, которая, видимо, понравилась ему больше, чем Борис, радостно проворковал:

– Мадам Таня, имеется ещё одна квартира по цене 350 долларов, давайте посмотрим её.

Мадам, однако, устала и не столько от тягостного процесса поиска, сколько от его, как она поняла, бесперспективности. Но Роберт настойчиво, чуть ли не силой, заставил её согласиться. Когда они вошли в салон этой квартиры и Борис через огромное окно, которое в раскрытом виде превращалось в балкон, увидел на расстоянии около трёхсот метров панорамный вид на море, он радостно воскликнул:

– Танюша, делай со мной всё, что хочешь, но отсюда я уже никуда не уйду.

Всё остальное, что находилось в квартире, Бориса не интересовало. Только по настоянию Татьяны он обратил внимание, что салон, посреди которого стояла бетонная колонна, имеет какую-ту странную форму, которая не описывается никакой их известных Борису геометрических фигур. Контур довольно немалого холла насчитывал семь углов и три закругления. Увидев это, он воскликнул:

– Танюша, ну что ты, в самом деле, ты посмотри как оригинально, во всём этом есть даже какой-то шарм.

Услышав из уст Бориса французское слово «шарм», Роберт расправил свой мушкетёрские усы и что-то сказал хозяину квартиры, стоявшему рядом с ним. Тот внимательно посмотрел на Татьяну и одобрительно кивнул головой. Роберт тут же схватил её под руку и, отводя на кухню, тихо прошептал:

– Смотри, Таня, квартира обставлена, есть шкафы, мягкая мебель, кровати, столы, стулья. В наличии кухня, большой холл, две спальные комнаты, прекрасный вид на море. Что тебе ещё нужно?

Татьяна хотела что-то возразить Роберту, но он, прервав её, горячо выпалил:

– Я тут сказал хозяину, что вы приехали из СССР без единого доллара в кармане и попросил сделать вам скидку и, в конце концов, мы договорились об окончательной цене в 320 долларов в месяц. Это хорошая сделка, Таня, соглашайся.

– Нехорошо обманывать хозяина, – улыбнулась она, – всё-таки 600 долларов у нашей семьи было, президент Горбачёв выдавал на человека по 150 долларов.

– Это ещё не всё, госпожа Таня, – не дал ей закончить Роберт, – вы же знаете, что все посредники по найму жилья получают от квартиросъёмщика гонорар в сумме, равной месячной стоимости аренды, в нашем случае это – 320 долларов. Так вот, учитывая нелояльность президента Горбачёва в оплате выезда евреев и, главным образом, моё восхищение твоей красотой и обаянием, я тоже делаю вам скидку в пятьдесят процентов.

Татьяна залилась краской, а Борис продолжал восторженно вглядываться в морской горизонт, видимо, не сумев перевести на русский язык комплимент, отвешенный его жене Робертом. Татьяна взяла руку Бориса в свою руку и прошептала ему на ухо:

– Всё, Бориска, ты хотел получить море, так бери его в свои руки.

Борис встрепенулся, отгоняя от себя романтический привкус маринистического пейзажа из окна, и воскликнул:

– Ура-а-а! Мы будем жить на берегу синего моря!

С этими словами он подхватил Татьяну на руки и закружил её по комнате, уловив по пути неприкрыто завистливый взгляд Роберта. Тут же составили договор об аренде, который Саша заверил в качестве гаранта, и Борис выписал Роберту чек, покрывающий сумму его гонорара. Хозяин тут же вручил Борису ключи, добавив, что они даже сегодня могут заселяться в его квартиру. После всего этого официоза Александр подхватил Татьяну и Бориса под руки и, как маленький ребёнок, завопил:

– Ну вот, наконец, дошло дело до моего коньяка. Немедленно ко мне. Будем обмывать удачную сделку, к которой я тоже приложил руку.

Александр снимал квартиру недалеко от моря в центральной части Натании. Волны Средиземного моря из окон его квартиры не просматривались, зато из них можно было увидеть плоские крыши старых потрёпанных временем домов, на которых громоздились совсем не эстетичного вида затрапезные бочки водонагревателей. На фоне этого архаичного пейзажа выделялись стеклянно-бетонные высотки современных отелей. Когда подъезжали к дому Александра, он, приложив палец к губам Татьяны во избежание возражений с её стороны, жизнерадостно промолвил:

– Значит так, дамы и господа, сейчас состоится торжественный ужин в честь высокопоставленных гостей из затерянного в пустыне городка под названием Беер-Шева. Ночёвка также включена в предоставленный сервис.

Когда Борис услышал слова своего друга, он от неожиданности нажал на педаль тормоза, создав при этом небезопасную ситуацию для машины, следующей за ним. Придя в себя, он возмущённо промолвил:

– Саня, ты в своём уме! Какая к чёртовой матери ночёвка? У меня завтра первый рабочий день на новой работе. Мне надо привести себя в порядок, переодеться.

– Да и у нас девочки сами остались дома, я очень беспокоюсь за них, – вторила ему Татьяна.

– Слушай меня внимательно, дорогой Борис Абрамович, – менторским голосом повелел Саша, – сейчас мои бесценные и противоударные часы «Командирские» показывают девять часов вечера. До своей легендарной Беер-Шевы тебе ехать минимум два часа и это только для того, чтобы завтра уже в шесть утра выехать оттуда в Тель-Авив. И это вместо того, чтобы нормально выспаться в славном городе Натания и после приличного завтрака, которым тебя накормит моя жена, в течение получаса добраться до Тель-Авива.

– Боря, ты знаешь, это логично, – неожиданно поддержала Александра Татьяна, – дело в том, что как раз завтра у меня занятия в тель-авивской больнице «Ихилов», которая находится совсем недалеко от места твоей будущей работы. Вот мы вместе и доедем до пункта назначения, а вечером вернёмся в Беер-Шеву.

– Да ещё и вдобавок и меня подвезёте, – обрадовался Саша, – я ведь работаю в Герцлии, это перед самым въездом в Тель-Авив.

Уже через четверть часа экс московские друзья сидели за столом, который в спешном порядке сервировала Сашина жена Инна. Они познакомились во время учёбы в Московском институте физкультуры. Саша был мастером спорта по вольной борьбе. Его лучший результат – бронзовая медаль на чемпионате СССР. Перед отъездом в Израиль он был старшим тренером спортивного общества «Локомотив». Инна, мастер спорта по художественной гимнастике, как и её муж, была бронзовым призёром Спартакиады народов СССР, работала главным тренером одной из столичных детских спортивных школ. Их старшая дочка Леночка довольно серьёзно занималась спортивной гимнастикой, в свои 12 лет ещё в Москве выполнила норматив первого разряда. Поистине, как и в телевизионной программе, получалось «Папа, мама, я – спортивная семья». Александру, как и Борису, уже исполнилось сорок четыре года, а Инна две недели назад отметила свой тридцать девятый день рождения. Возраст у супругов был далеко не преклонный, но быть в новом отечестве действующими спортсменами не позволял. История поисков работы очередной раз доказывала, что женщины действуют гораздо рациональнее мужчин, отыскивая кратчайшую линию для достижения цели. Инна довольно быстро освоила основы иврита и уже через три месяца поступила на тренерские курсы в израильском институте спорта имени Вингейта, параллельно подтвердив степень магистра по физической культуре, полученной в Москве. Результат не преминул сказаться: уже через год Инна тренировала юных гимнасток в секции при муниципалитете Натании и работала инструктором в тренажёрном зале, являясь при этом основным финансовым добытчиком в семье. Её муж Саша умел хорошо бороться на ковре, но борьба в достижении жизненных ценностей получалась у него менее успешно. Вероятно, поэтому вместо тренерских лавров он добился рабочего места в мясном отделе огромного супермаркета, где работал под руководством старожила, родственника жены, дяди Изи, приехавшего в Израиль ещё в семидесятые годы из молдавского города Бельцы. Если в Бельцах, да и в самой столице должность мясника считалась не только доходной, а и даже в какой-то степени престижной, то в Израиле специалист по рубке мяса входил в когорту обычных продавцов торгового сервиса. В любом случае Александр сохранял здоровый оптимизм, мечтая тренировать сборную команду Израиля по борьбе, не прилагая, однако, для достижения этого никаких заметных усилий. Тем временем обозначенные усилия приложила Инна для приготовления ужина для гостей. Она весело прощебетала:

– Сегодня, друзья, венцом моей домашней заготовки является блюдо израильской кухни под названием «меурав йерушалми», что в вольном переводе с иврита означает «иерусалимская сборная солянка».

Борис взглядом гурмана, каковым, на самом деле, он не являлся, окинул накрытый стол, но ничего кроме традиционной, ставшей для него привычной, средиземноморской еды не заметил. На столе прелестно сочетались хумус и фалафель, тхина и шаурма, соления и соусы на фоне радужной палитры овощей, бобовых и обилия различной зелени, приправленной оливковым маслом. Он на секунду приостановил Инну, хаотично суетившуюся вокруг стола, и без назидания в голосе промолвил:

– Инесса, милая, довожу до твоего сведения, что понятия «израильская кухня» не существует. Все блюда, что мы видим на столах ресторанов, кафе и домашних хозяек, попали на Землю Обетованную с еврейскими репатриантами из разных стран Европы, Азии, Африки и Америки.

– А вот и нет, – мажорно воскликнула Инна, – именно иерусалимская солянка, которую я поднесу чуть позже, как раз и является единственным блюдом, рождённым в Израиле.

Инна рассказала, что некто по имени Хаим Пиро открыл в Иерусалиме мясную закусочную, решив подавать там жареное мясо, которое поначалу не пользовалось особым спросом у посетителей. Хаиму стало жаль, что все сорта мяса, которые он приготовил, пропадают. В какой-то момент ему захотелось поесть, и он положил себе по небольшому кусочку от каждого сорта. В этот момент в закусочную вошли несколько посетителей и, спросив у Хаима, что он ест, заказали себе. Через несколько дней у дверей нового заведения стояла очередь.

– Иннуля, дорогая, – радостно взвизгнула Татьяна, – я сгораю от нетерпения, немедленно подавай эту иерусалимскую смесь на стол.

Под звуки незабвенного, весьма актуального для иудеев, марша «Прощание славянки», который насвистывал Саша, и бурные хлопки в ладоши Татьяны и Бориса, Инна внесла огромное блюдо, внутри которого возвышались розовые обжаренные куриные грудки, сердечки, печёнки и пупки, окружённые полукольцами фиолетового лука. Всё это заправлялось мелкими дольками чеснока, паприкой, куркумом и другими диковинными специями.

– Под такую закуску, – задорно воскликнул Саша, – даже Всевышний благословит нас, если мы, наконец, вскроем нашего «Наполеона».

Он тут же, как заправский бармен, откупорил бутылку коньяка, разлил её содержимое по пузатым бокальчикам и провозгласил:

– За встречу на святой земле!

Марочный французский коньяк благодатным теплом проник во все телесные клетки Бориса. Ему вдруг захотелось прижать Татьяну к себе, посадить её на белый пароход и долго, долго сидеть с ней на палубе и смотреть в голубую морскую бесконечность. Коньячный мираж прервал певучий голосок Инны. Жена его одноклассника, очаровательная блондинка с чуть подкрашенными зелёными глазами держала вновь заполненный коньяком бокал. Когда Александр познакомил Инну с Борисом, это было почти четверть века тому назад, он даже близко не мог предположить, что она принадлежит к иудейскому племени. Пришлось ей показать свой паспорт, в пятой графе которого значилась национальность, ненавистная антисемитам всего земного шара. В этом же документе каллиграфическими завитушками канцеляристки из паспортного стола было выписано: Пейсахович Инна Моисеевна. Но судьбы господние и, в самом деле, неисповедимы. После женитьбы на Саше её фамилия и имя стали начинаться на одну букву: просто в одночасье Инна Пейсахович стала Инной Ивановой по причине, что её мужа величали Иванов Александр Иванович и поэтому его национальность у юдофобов раздражения не вызывала.

– Танюша, Боренька, – прервав воспоминания Бориса, нежно проронила Инна, – я пью за ваше новое гнёздышко, чтобы в нём было всегда тепло, уютно и чтобы все, живущие в нём, были здоровы. Я вас обнимаю и люблю.

Не прошло и четверти часа, как превосходная иерусалимское «жаркое» под хвалебные дифирамбы, поглощающих её, исчезла со стола. Инна тут же сбегала на кухню и на небольшом подносе принесла несколько красноватых поджаристых стейков.

– Я вас очень прошу, попробуйте, – уговаривала она, – это моя новая подруга научила меня, мы вместе работаем, она приехала в Израиль из Аргентины, из самого Буэнос-Айреса.

– Стейк по-аргентински, – довольно пробурчал Саша, – это совсем неплохо, но так, пожалуй, и коньяка не хватит.

Послушай, Саня, – засмеялся Борис, – я вижу с мясом у вас всё в порядке. Как говорится, что делаю на работе, то и ем.

Саша не обиделся на почти язвительную реплику Бориса, а тут же проронил:

– Боря, ты будешь смеяться, – с грустью в голосе сказал он, – но как-то в автобусе одна женщина, сидевшая рядом со мной, спросила, кем я работаю. Я ответил, что служу в супермаркете мясником.

– А вы и в Союзе были мясником, – справилась она.

– Да, я работаю по специальности, – покривил я душой, – в Москве я работал в мясном отделе Елисеевского гастронома.

– Ты, представляешь, Боря, – возмутился Саша, – она тут же попросила меня достать ей кусок мяса. Это наглядный пример укоренившейся ментальности «совкового» человека. Ты ж понимаешь, что мясо в Израиле не дефицит и десятки его сортов продаются в различных торговых сетях. Однако, бывшей советской женщине будет спокойней на душе, если это мясо ей достанется по знакомству.

– Саня я всё понимаю, – вспыхнул вдруг Борис, – я только не понимаю, почему профессиональный спортсмен и дипломированный тренер должен продавать мясо, а не готовить израильских борцов к олимпийскому пьедесталу?

– Боря, я прошу тебя, – обиженно прошептал Саша, – пожалуйста, не сыпь соль на раны и не наступай на старые грабли. Так получилось, что я не ходил в ульпан, не учил иврит, а пошёл работать, чтобы обеспечивать семью и оплачивать учёбу своей жены.

– Забудь, Саня, про старые грабли, – участливо посоветовал Борис, – а лучше возьми старую лопату и начинай действовать. Всё в твоих силах.

– Боря, ну, в самом, деле, – заныл Александр, – ты же знаешь, я чисто русский человек, мало, что Иванов, так ещё и Иванович. Ну не могу я, как евреи, быть во всём первым.

– Это в чём же они были первыми? – удивился Борис.

– А то ты не знаешь, – буркнул Саша, – кто-то сказал, что в связи с репатриацией, по количеству Героев Советского Союза, Героев Социалистического Труда, лауреатов Ленинской и Государственной премий СССР по-прежнему на втором месте после Израиля.

– Может ты и прав, – откликнулся Борис, – действительно, евреи повсюду первые. Расскажу тебе по этому поводу, уж не знаю, как назвать, то ли притчу, то ли анекдот.

…1980 год, 31 декабря. В московских газетах появляется объявление, что в Елисеевском гастрономе будет в свободной продаже чёрная икра по 67 копеек за килограмм. Тут же выстраивается очередь протяжённостью до самого Кремля. Очень холодно. Люди мёрзнут, но стоят. Иногда устраивают переклички. В 10 часов утра выходит директор гастронома и говорит:

– Товарищи! Евреям икра отпускаться не будет.

Толпа одобрительно гудит, а евреи уходят, проклиная антисемитов.

2 часа дня. К замёрзшей толпе снова выходит директор и говорит:

– Икра будет отпускаться только лицам с московской пропиской.

Часть людей уходит, а вслед им несётся:

– Понаехали тут!!!

6 часов вечера. К совершенно окоченевшей от холода толпе снова выходит директор и говорит:

– Икра будет отпускаться только ветеранам Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.

Остаётся несколько десятков человек. В 9 часов вечера выходит директор и объявляет:

– Икра будет отпускаться только ветеранам Отечественной войны 1812 года.

Народ разбредается по домам. Но перед магазином остаётся один практически замёрзший старичок. Директор заводит его к себе в кабинет, наливает рюмку водки и спрашивает:

– Отец, вы – коммунист?

– Да! – отвечает окоченевший старикашка.

– Тогда вы должны понять, что никакой икры, на самом деле, нет. Но мы должны провести акцию, чтобы показать всему миру, что у нас в свободной продаже есть чёрная икра! Вы понимаете меня?