Текст книги "Как две капли воды"

– А ты?

– Я-то? Конечно, нет.

– Знаешь, что сказал бы отец, если бы сейчас тебя слышал?

– Он идеалист, – бросил Эдди небрежно. – Нельсон искренне верит в чистоту нравов и яблочный пирог. Его второе имя – моралист. Я же, напротив, реалист. Внешне мы выглядим чистыми, но внутри человек по-прежнему остался животным. Короче, если тебе необходимо потрахаться, а жена к этому не расположена, – всегда есть кто-то другой. – После столь грубого резюме Эдди красноречиво развел руками. – В твоей ситуации, Тейт, я думаю, небольшая супружеская неверность была бы тебе полезна.

– С чего ты взял, что мне позарез нужно с кем-то переспать?

Эдди с улыбкой поднялся:

– Не забудь, что я сто раз видел тебя в деле. У тебя вокруг рта такая зажатость, какая бывает, когда ты долго не спал с бабой. Ты можешь баллотироваться куда угодно, но от этого ты не становишься другим человеком. Твой член-то не знает, что до выборов ему надлежит вести себя хорошо.

– Эдди, все мое будущее поставлено на карту. Ты это сам прекрасно понимаешь. Я вплотную подошел к тому, чтобы осуществить свою мечту и попасть на Капитолийский холм. И ты думаешь, что я могу поставить все на карту ради двадцати минут супружеской неверности?

– Нет, я так не думаю, – со вздохом отозвался Эдди. – Я только хотел тебе помочь.

Тейт встал и криво ухмыльнулся:

– Теперь ты скажешь: для чего тогда друзья?

Эдди хохотнул.

– Такая банальность? Смеешься?

Они направились к дому. Тейт дружески положил руку Эдди на плечо:

– Ты настоящий друг.

– Спасибо.

– Но в одном Кэрол была права.

– В чем это?

– Ты действительно задница.

Смеясь, они вошли в дом.

14

Эйвери надела темные очки.

– Мне кажется, лучше обойтись без них, – заметил Эдди. – А то кто-нибудь подумает, что мы хотим что-то скрыть.

– Ладно. – Она сняла очки и убрала в карман шелкового жакета, который надела в пару к широким брюкам. – Я нормально выгляжу? – взволнованно спросила она, обращаясь к Тейту и Эдди одновременно.

Эдди сжал кулак и выставил большой палец:

– Класс!

– Точно, – поддакнул с ухмылкой Тейт.

Эйвери провела рукой по коротким волосам:

– А волосы?

– Шикарно, – сказал Эдди и, потирая руки, добавил: – Ну, мы, кажется, слишком раздразнили эту братию под окнами. Пошли.

Они в последний раз вышли из палаты и направились по коридору к вестибюлю. Все прощальные слова персоналу были уже сказаны, но, когда они проходили мимо поста дежурной сестры, им вслед раздались пожелания удачи.

– Лимузин? – спросила Эйвери, когда они подошли к зеркальному стеклу фасада.

Толпа репортеров еще не могла их видеть, зато они видели все, что творилось снаружи. У обочины стоял черный «Кадиллак» с шофером в форме.

– Да, а мы оба будем тебя охранять, – объяснил Эдди.

– От чего?

– От толпы. Водитель уже загрузил вещи в багажник. Иди к микрофону, скажи свою речь, вежливо отклони вопросы – и сразу в машину. – Он минуту смотрел на нее, будто убеждаясь, что его наставления поняты верно, после чего повернулся к Тейту: – Ты можешь ответить на пару вопросов. Посмотрим, как они настроены. Если дело пойдет гладко, надо выжать из этого все, что можно. Если же станут докучать, закругляйся под предлогом, что надо доставить Кэрол домой. Ну, что, готовы?

Он прошел вперед и распахнул перед ними двери. Эйвери посмотрела на Тейта:

– Как ты только терпишь его начальственный тон?

– Ему за это платят.

Она сделала про себя заметку, что Эдди критиковать не стоит. С точки зрения Тейта, менеджер его кампании действовал безукоризненно.

Эдди придержал им дверь. Взяв под локоть, Тейт вывел ее на крыльцо. До этого момента репортеры и фотожурналисты являли собой шумную и бесформенную толпу. Сейчас же меж ними пробежал шепоток, и все затихли, выжидательно глядя на жену кандидата в Сенат, которая появилась впервые после многих месяцев затворничества. Эйвери, как и велел Эдди, прошла прямо к микрофону. Она знала, что выглядит как Кэрол Ратледж. Она была довольна, что даже самые близкие Кэрол люди не обнаружили подмены, в том числе муж. Правда, ни у кого не было оснований сомневаться. Они не пытались обнаружить подлог, поэтому и не замечали его.

Но, направляясь к микрофону, Эйвери боялась, как бы то, что укрылось от близких, не разгадали чужие люди. И тогда над толпой раздастся чей-нибудь крик: «Самозванка!»

Поэтому внезапный взрыв аплодисментов при ее появлении на трибуне ее ошеломил. Не только она, но и Тейт, и даже Эдди, который всегда держал себя в руках, были потрясены. Ноги ее заплелись. Она неуверенно взглянула на Тейта. Он ответил ей своей ослепительной улыбкой, за которую она готова была вновь пережить всю боль, выпавшую на ее долю. Она вновь обрела уверенность в себе.

Изящным жестом она попросила тишины. Когда аплодисменты стихли, она застенчиво произнесла слова благодарности. Потом откашлялась, легонько тряхнула головой, облизала губы и начала свою заученную речь.

– Благодарю вас, леди и джентльмены, за то, что вы приехали приветствовать меня после продолжительной болезни. Я хотела бы прежде всего выразить глубокие соболезнования всем, кто потерял своих близких в страшной катастрофе, которая постигла рейс 398. Мне все еще кажется невероятным, как нам с дочерью удалось остаться в живых. Что до меня, то я вряд ли поправилась бы, если бы не ощущала ежечасно поддержку и помощь своего мужа.

Последнюю фразу она прибавила от себя. При этих словах она взяла его за руку. После минутного замешательства, которое могла заметить только она, он нежно сжал ее пальцы.

– Миссис Ратледж, не считаете ли вы, что в катастрофе повинна компания «Эйр-Америка»?

– Мы предпочли бы воздержаться от комментариев до того, как завершится официальное расследование и Управление безопасности на транспорте объявит его результаты, – ответил за нее Тейт.

– Миссис Ратледж, не собираетесь ли вы подать в суд на компанию, чтобы получить компенсацию за ущерб?

– Пока мы не намерены возбуждать дело, – снова ответил Тейт вместо нее.

– Миссис Ратледж, вы помните, как спасали из огня свою дочь?

– Теперь да, – сказала она, опередив Тейта. – Но сначала я действовала чисто инстинктивно. Я не помню, чтобы мое решение было осознанным.

– Миссис Ратледж, были ли во время вашего лечения минуты, когда вы сомневались, что вашему лицу может быть возвращен его прежний вид?

– Я ни на миг не сомневалась в хирурге, приглашенном моим мужем.

Тейт наклонился к микрофону, чтобы его голос можно было расслышать в общем шуме.

– Как вы понимаете, Кэрол не терпится попасть домой. Прошу нас извинить.

Он повел ее к машине, но их сразу окружила толпа.

– Мистер Ратледж, ваша жена не собирается с вами в предвыборное турне? – Перед ними вырос какой-то особенно настырный корреспондент и ткнул микрофон Тейту в самое лицо.

– Для Кэрол запланировано несколько поездок. Но, боюсь, она предпочтет остаться дома с ребенком.

– Как себя чувствует ваша дочь, мистер Ратледж?

– Спасибо, хорошо. А теперь я просил бы…

– Не отразилась ли на ней пережитая катастрофа?

– Как ваша дочь относится к небольшим переменам в вашей внешности, миссис Ратледж?

– Прошу вас, больше никаких вопросов.

Эдди стал расчищать им путь в надоедливой толпе. Пресса была настроена дружелюбно, но тем не менее от такого обилия людей Эйвери как будто стало недоставать воздуха.

До сих пор она всегда находилась по другую сторону – в качестве репортера, сующего микрофон под нос человеку, пережившему какой-либо кризис. Такова работа журналиста – добыть новость, сделать запись, которой нет ни у кого, и использовать для этого все возможные средства. Она как-то не задумывалась, каково это – быть по ту сторону микрофона. Собственно, она никогда не получала особого удовольствия именно от этого аспекта работы. И ее роковая ошибка в эфире была вызвана не черствостью, а, наоборот, чрезмерной чуткостью.

Краем глаза она заметила видеокамеру с эмблемой студии «Кей-Текс». Она непроизвольно повернулась туда. Вэн!

На какой-то миг она забыла, что они как бы не знают друг друга. Она чуть было не окликнула его по имени и не помахала рукой. Каким знакомым и родным показалось ей это тощее бледное лицо и жидкий хвостик волос на затылке! Ей хотелось броситься к нему на грудь и сжать его в объятиях.

К счастью, лицо ее осталось бесстрастным. Она отвернулась, не показывая, что узнала Вэна. Тейт помог ей сесть в лимузин. Оказавшись на заднем сиденье под надежной защитой затемненного стекла, она посмотрела вперед. Как и все остальные, Вэн с камерой на плече пробирался ближе к отъезжающему автомобилю, прильнув к видоискателю.

Ей до боли захотелось очутиться опять в редакции, вечно заполненной табачным дымом, телефонными звонками, треском радиоперехвата и стуком телетайпов. Этот непрекращающийся поток входящих и выходящих корреспондентов, операторов и посыльных казался ей светлым пятном из далекого прошлого.

Лимузин отрулил от здания, в котором она провела последние несколько недель, и она ощутила невыразимую тоску по прежней жизни, в которой она носила имя Эйвери Дэниелз. Что стало с ее квартирой и вещами? Неужели их раздали чужим людям? Кто теперь ходит в ее одежде, спит на ее простынях, вытирается ее полотенцами? У нее вдруг появилось такое чувство, будто ее насильно связали и проделали с нею что-то, против чего восставала вся ее душа. Но она понимала, что сама приняла безоговорочное решение на неопределенное время проститься с Эйвери Дэниелз. На карту были поставлены не только ее карьера и жизнь, но будущее и сама жизнь Тейта Ратледжа.

Рядом с ней устроился Тейт. Он задел ее ногу своей ногой и слегка коснулся груди локтем. Рядом со своим бедром она ощутила его сильное бедро. На какое-то время она погрузилась в уют и спокойствие.

Эдди, который сидел напротив на откидном сиденье, потрепал ее по коленке.

– Ты превосходно держалась, даже на вопросах. И ты здорово придумала, что взяла его за руку. Как по-твоему, Тейт?

Тот тем временем ослабил узел галстука и расстегнул воротничок.

– Она все сделала отлично. – При этих словах он погрозил Эдди пальцем. – Только мне не нравятся вопросы о Мэнди. Какое она имеет отношение к моей предвыборной кампании и результатам выборов?

– Никакого, просто люди очень любопытны.

– К черту любопытство! Она моя дочь. И я хочу ее защитить.

– Может быть, она чересчур защищена? – Хрипловатый голос Эйвери заставил Тейта резко повернуться.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сейчас, когда я показалась на людях, – сказала она, – они отстанут от тебя с расспросами обо мне и перейдут к более важным вещам.

В клинике она внимательно следила за ходом предвыборной кампании Тейта по газетам и телевидению. Он одержал стремительную победу на предварительных выборах, но настоящая битва была еще впереди. В ноябре его соперником будет сенатор Рори Деккер.

Деккер был, можно сказать, постоянно действующим фактором в техасской политике. Он заседал в Сенате, сколько Эйвери себя помнила. Это будет схватка Давида с Голиафом. Невероятное преимущество Деккера вкупе с отчаянной решимостью Тейта противостоять столь грозному сопернику как никогда за все последние годы подняли интерес общества к предвыборной борьбе.

Почти в каждом выпуске новостей хотя бы пятнадцать секунд были посвящены предстоящим выборам, а уж Эйвери-то знала цену каждым пятнадцати секундам. Но в то время как Деккер разумно использовал эфирное время для разъяснения своей предвыборной платформы, Тейт был вынужден тратить его на ответы на вопросы о болезни Кэрол.

– Если мы перестанем держать Мэнди под замком, – осторожно продолжала она, – любопытство прессы скоро угаснет. И тогда, я надеюсь, они станут интересоваться чем-то еще – например, твоей программой помощи фермерам, оставшимся без земли.

– В этом что-то есть, Тейт. – Эдди смерил ее недоверчивым взглядом, но в глазах его она прочла сдержанное уважение.

На лице Тейта нерешительность боролась с гневом.

– Я подумаю, – только и сказал он, отвернувшись к окну.

В молчании они доехали до штаба кампании.

Эдди сказал:

– Всем не терпится тебя поскорее увидеть, Кэрол. Я попросил их очень уж не таращиться, но гарантировать ничего не могу, – предупредил он, пока она с помощью шофера выбиралась из машины. – Я думаю, если ты немного с ними побудешь, их доброжелательность только возрастет.

– Она побудет. – Не оставляя места возражениям, Тейт взял ее за руку и повел к двери.

От его самоуверенности и бесцеремонности у нее пробежал холодок по коже, но ей и самой было интересно увидеть штаб, поэтому она миролюбиво подчинилась. Однако, когда они подошли к двери, у нее от страха разболелся живот. Каждая новая ситуация, в которой она оказывалась, была для нее испытательным полигоном, минным полем, по которому ей предстояло аккуратно пройти, не сделав ни одного ложного шага.

За дверью их ждала атмосфера полного хаоса. Добровольные помощники Эдди говорили по телефону, одни вскрывали почту, другие запечатывали конверты, одни сшивали бумаги скоросшивателем, другие доставали какие-то документы из папок, одни вставали, другие в это время садились. Все находились в движении. После тишины и покоя клиники Эйвери почувствовала себя как в сумасшедшем доме.

Тейт снял куртку и завернул рукава рубашки. При его появлении все добровольцы как один стали рваться поговорить с ним. Эйвери видела, что для всех в этой комнате он был героем и каждый считал своим священным долгом помочь ему победить на выборах.

Ей также было ясно, что слово Эдди Пэскела здесь закон, ибо все искоса на нее поглядывали и вежливо здоровались, но ни один не смотрел на нее с откровенным любопытством. Испытывая неловкость и неуверенность в себе и не понимая толком, чего от нее ждут, она неотвязно следовала за Тейтом, который не торопясь продвигался по комнате. Он находился в своей стихии, от него шли волны уверенности, которая передавалась окружающим.

– Здравствуйте, миссис Ратледж, – сказал какой-то молодой человек. – Вы прекрасно выглядите.

– Благодарю.

– Тейт, сегодня утром губернатор сделал заявление, в котором поздравил миссис Ратледж с выздоровлением. Он высоко оценил ее мужество, но тебя назвал – я цитирую – «мягкотелым либералом, которого техасцам следует опасаться». Он предостерег избирателей, чтобы сострадание к миссис Ратледж не повлияло на их голосование в ноябре. Как ты намерен ответить?

– Никак. Пока никак. Этот надменный сукин сын хочет меня спровоцировать, заставить меня метать громы и молнии. Я не доставлю ему этого удовольствия. Да, «надменный сукин сын» – этого я не говорил.

Засмеявшись, молодой человек поспешил к своему компьютеру составлять пресс-релиз.

– Каковы данные последнего опроса? – спросил Тейт у всех разом.

– Ты ведь знаешь, мы не придаем большого значения опросам, – спокойно произнес Эдди, идя навстречу Тейту и Кэрол. По дороге к нему присоединилась Фэнси. Она смотрела на Кэрол со своим обычным вызовом.

– Так я тебе и поверил, – сказал Тейт в ответ на лукавство Эдди. – На сколько пунктов я отстаю?

– На четырнадцать.

– О, с прошлой недели поднялся на один. Я же вам говорил, ничего страшного нет.

Все засмеялись.

– Привет, дядя Тейт. Привет, тетя Кэрол.

– Здравствуй, Фэнси.

На лице девушки изобразилась ангельская улыбка, за которой Эйвери усмотрела откровенную неприязнь. Она поежилась. В тот единственный раз, что Фэнси навещала ее в госпитале, она хихикала над ее тогда еще заметными шрамами. Бестактность девушки настолько вывела Тейта из себя, что он отослал ее из палаты и не разрешил возвращаться. Впрочем, она, кажется, и не возражала.

При первом взгляде она производила впечатление расчетливой маленькой эгоистки. Будь она на десять лет моложе, ей бы следовало задать хорошую порку. Однако Эйвери понимала, что ее отношение к Кэрол – не просто подростковое упрямство. Чувствовалось, что у них старые счеты.

– Это что – твое новое обручальное кольцо? – спросила Фэнси, кивая на левую руку Эйвери.

– Да. Тейт вчера мне подарил.

Кончиками пальцев она взяла руку Эйвери и пренебрежительно оглядела кольцо.

– Значит, на этот раз он решил обойтись без бриллиантов?

– У меня есть для тебя задание, – оборвал Эдди. – Иди-ка сюда. – Он взял Фэнси за локоть и, развернув на сто восемьдесят градусов, повел в другой угол комнаты.

– Какая милая девочка, – сквозь зубы проворчала Эйвери.

– Всыпать бы ей по заднице.

– Я бы не возражала.

– Здравствуйте, миссис Ратледж. – Женщина средних лет подошла и пожала Эйвери руку.

– Здравствуйте. Как приятно снова вас видеть, миссис Бейкер, – ответила Эйвери, тайком прочитав фамилию на ярлычке, висящем у той на нагрудном кармане.

Улыбка сползла с лица миссис Бейкер. Она неуверенно взглянула на Тейта:

– Эдди говорит, вам надо прочитать эти пресс-релизы, Тейт. Завтра мы их уже отошлем.

– Спасибо. Посмотрю вечером, а завтра с утра пришлю с Эдди.

– Вот и отлично. Это не к спеху.

– Я что-то не то сказала? – спросила Эйвери, когда женщина отошла.

– Пойдем.

Он попрощался со всеми разом. Эдди помахал, продолжая говорить в телефонную трубку, которую прижимал подбородком к плечу. Фэнси, примостившаяся на краешке его стола, тоже небрежно махнула рукой.

Тейт вывел Эйвери на улицу и подвел к серебристому седану.

– Мы теперь без лимузина?

– Теперь мы рядовые граждане.

Пока они кружили по улицам, объезжая автомобильные пробки, Эйвери впитывала в себя огни и звуки города. Ее мир слишком долго был ограничен четырьмя белыми стенами. После долгих месяцев изоляции сумасшедший темп, с которым люди двигались и говорили, шум, пестрота и свет города повергли ее в робость. И даже в ужас. Все было таким знакомым и в то же время казалось волнующе-неизвестным. Наверное, так чувствуют себя звери, пробуждающиеся весной после зимней спячки.

Когда они проезжали аэропорт и в поле зрения оказались самолеты, набирающие высоту, ее пробрал мороз. Внутри все свело судорогой.

– Ты нормально себя чувствуешь?

Она быстро отвела глаза от летного поля и увидела, что Тейт внимательно на нее смотрит.

– Конечно. Все прекрасно.

– Сможешь теперь летать?

– Не знаю. Наверное. В первый раз, конечно, придется помучиться.

– Не знаю, сумеем ли уговорить когда-нибудь Мэнди сесть в самолет.

– Может быть, ей это будет легче, чем мне. Дети иногда адаптируются быстрее взрослых.

– Возможно.

– Мне не терпится поскорей ее увидеть. Она не была у меня несколько недель.

– Она подросла.

– Да?

На его лице заиграла улыбка:

– Я на днях усадил ее на колени и обнаружил, что она макушкой упирается мне в подбородок.

Несколько секунд они улыбались вместе. Потом его глаза затуманились, а улыбка сошла, и он снова стал смотреть на дорогу.

Эйвери почувствовала, что он опять отгородился от нее, и спросила:

– А что эта миссис Бейкер? Я что-то сделала не так?

– Она работает с нами всего две недели. Ты никогда с ней не встречалась раньше.

Сердце Эйвери затрепетало. Этого следовало ожидать. Она будет без конца совершать такие промахи, и надо срочно искать для них оправдание.

Она нагнула голову и потерла виски.

– Мне очень неловко, Тейт. Я, наверное, выглядела полной идиоткой.

– Вот-вот.

– Будь ко мне терпелив. На самом деле у меня бывают провалы в памяти. Иногда я не могу толком воспроизвести последовательность событий. А то забываю имена и лица.

– Я это давно заметил. Ты иногда говорила совершенные несуразицы.

– Почему ты сразу мне об этом не сказал?

– Не хотел тебя тревожить. Но я проконсультировался с психоневрологом. Он сказал, что вследствие сотрясения мозга у тебя могут оказаться стертыми целые участки памяти.

– Это что – навсегда?

Он пожал плечами.

– Этого он не мог сказать. Что-то может постепенно восстановиться, а что-то останется навсегда.

В глубине души Эйвери обрадовалась такому диагнозу. Теперь, если она будет делать новые ошибки, у нее есть для них объяснение.

Она протянула руку и накрыла его пальцы ладонью.

– Извини, если заставила тебя краснеть.

– Ничего, думаю, она поймет, когда я ей все объясню.

Он высвободил руку и положил ее на руль, приготовившись перейти в другой ряд, так как впереди показалась развилка. Эйвери внимательно следила за дорогой. Ведь ей когда-нибудь придется самой добираться домой, поэтому маршрут должен быть ей хорошо знаком.

Она родилась в Дентоне, маленьком университетском городке в северной части Центрального Техаса, а большую часть детства провела в Далласе, откуда Клифф Дэниелз ездил в командировки в качестве свободного фотожурналиста.

Как большинство уроженцев Техаса, она воспитывалась в духе гордости за свой родной край. И хотя она потратила многие сотни долларов на логопедические занятия, чтобы вытравить из своей речи техасский акцент, в сердце она оставалась все той же южанкой. Любимым же местом в самом штате для нее всегда были горы. Эти мягкие, с округлыми очертаниями холмы и предгорья, полноводные ручьи, питающиеся таянием горных снегов, были прекрасны в любое время года.

Сейчас вовсю цвели васильки, покрывая землю сапфировым ковром. По этому естественному фону были разбросаны другие, более яркие полевые цветы, и там, где они сливались друг с другом, краски неясно переходили один в другой, напоминая картины Моне. Подобно гигантским кривым зубам, из земли вылезали валуны, из-за чего весь пейзаж становился не столь уж пасторально-безмятежным.

На этой земле, где основывали свои владения испанские доны, где гоняли стада мустангов воины-команчи, а колонисты проливали кровь за свою автономию, бушевали страсти. Казалось, здесь еще бродят призраки тех неукротимых людей, которые сумели подчинить себе природу – подчинить, но не приручить. Здесь жил их независимый дух – подобно тому, как в местных пещерах обитали дикие кошки, невидимые, но от этого не менее реальные.

В небе парили ястребы, высматривая добычу. На редкой траве между кустами можжевельника паслись рыжие коровы. На них благосклонно взирали редкие дубы, простирая свои могучие ветви над скалистой землей и давая тень скоту, оленям, лосям и мелкой дичи. Вдоль полноводных рек росли кипарисы, и берега Гваделупы были окаймлены их жилистыми стволами с узловатыми сучьями и перистыми ветвями.

Это была земля контрастов и народных преданий. Эйвери любила ее.

Судя по всему, и Тейт тоже. Ведя машину, он оглядывал ландшафт с удовольствием человека, видящего его впервые. Он свернул на дорогу, въезд на которую охраняли две естественные каменные колонны. Между ними была закреплена табличка: «Ранчо «Рокинг-Ар».

Из тех заметок о Ратледжах, которые Эйвери удалось тайком прочитать за время болезни, она знала, что ранчо занимает свыше пяти тысяч акров, на которых пасутся великолепные стада элитного скота. Сюда несут желанную воду два притока реки Гваделупы и один – реки Бланко.

Нельсон получил эту землю в наследство от отца. После демобилизации из военно-воздушных сил он посвятил себя превращению ранчо в доходное предприятие и изъездил всю страну, изучая разные породы скота и способы улучшения местного поголовья.

Статья в «Тексас Мансли» сопровождалась фотографией дома, но по снимку Эйвери не смогла составить себе о нем представления.

Сейчас, когда они въехали в гору, дом показался вдали. Он был сложен из белого саманного кирпича наподобие испанской гасиенды. Дом состоял из трех частей, образовывавших в плане подкову. С середины двора открывался прекрасный вид на долину реки. Массивное здание было покрыто черепичной крышей, на которой сейчас лежал отблеск полуденного солнца.

Дорожка изогнулась полукругом и привела к парадному входу. Величественный дуб дарил свою тень всей передней части здания. Он был так стар, что с его толстых сучьев свисал клочьями сероватый курчавый мох. В керамических вазонах по обе стороны от парадной двери обильно цвели алые герани. Тейт повел ее в дом.

У Эйвери было такое чувство, будто она попала в средоточие техасской жизни, с ее захватывающей красотой. Она внезапно ощутила, что действительно приехала домой.