Текст книги "Опороченная (Карнавал соблазнов)"

– Только один? – со смехом спросила она, хотя в глубине души была растрогана, что Эйрик почтил ее такими фамильными реликвиями.

Он усмехнулся:

– Жениху полагается погладить им невесту по голове во время брачной церемонии. Вообще-то его должен был вручить мне твой отец, в знак передачи власти над тобой в мои руки.

– Ха! Мой отец никогда не пользовался такой властью надо мной. Я не допустила бы этого, даже если бы он и захотел.

Эйрик продолжал усмехаться:

– В брачную ночь другой башмачок кладется в изголовье брачного ложа, на стороне жениха, как знак того, что невеста принимает власть супруга.

Идит сунула башмачок в руки Эйрика.

– Забирай свой проклятый подарок. Вот кольцо, – с восхищением сказала она, не желая с ним расставаться, – я возьму, хотя и по-другому понимаю супружеское повиновение. – Она улыбнулась ему, несмотря на решимость не проявлять никакой мягкости к неотесанному рыцарю. – Ну, если это все…

– Нет, ты забыла. Я говорил тебе про три «серьезных дара».

Она подняла бровь.

– Традиционный поцелуй жениха и невесты.

И не успела она возразить, как он потянулся к ней.

Встревоженная, Идит в последний момент отвернулась, так что его теплые губы скользнули по щеке. Эйрик тихо засмеялся такому проворству, затем положил правую руку ей на затылок и заставил ее губы встретиться с его губами в нежнейшем поцелуе. Его левая рука по-прежнему держала ее кисть твердой хваткой.

Идит на миг закрыла глаза, наслаждаясь сладостью его теплых губ.

«Ох, Идит, девочка, ты в большой, большой беде. Этот человек – дракон, а ты – сухая лучина. Он спалит тебя заживо. Беги, беги, девочка, беги со всех ног».

– Чем это так ужасно воняет? – спросил он.

Идит растерянно заморгала, все еще во власти поцелуя.

– А? – переспросила она.

Эйрик наморщил нос, принюхиваясь к ее обручу на голове.

– Вонь такая, как от рыбьего жира. Или от протухшего свиного сала.

Идит вырвалась из его рук и вскочила на ноги, сообразив, что он унюхал жир, которым были намазаны ее волосы. Посильней ссутулив плечи, она проскрипела:

– Это специальная мазь, которую я сделала себе для лечения больных суставов от холодных рос. Не хочешь попробовать? Она и для лошадей годится.

Эйрик с отвращением отпрянул. Идит внутренне улыбнулась, заметив смятение на его открытом лице. Он явно тяготился тем, что не мог понять странного притяжения, которое внезапно возникло между ними на мгновение. Сама-то она дала себе слово, что это случайный порыв и больше не повторится.

– Ты теперь огласишь наше решение? – слабо поинтересовалась она, шагнув к двери; все ее существо еще трепетало от его прикосновения.

– Да. Сейчас у меня нет в Равеншире священника, но я могу послать в Йорк, в церковь Святого Петра.

– А свадьба? Когда она состоится? Время дорого, если мы хотим опередить действия Стивена.

– Что, если через три недели?

Она кивнула:

– Тогда я сейчас отправлюсь в Соколиное Гнездо, пока еще не стемнело, и вернусь на двадцать первый день.

– Нет, сегодня ты не уедешь.

Идит замерла на месте:

– Почему?

– Сегодня вечером мы должны устроить пир в честь помолвки.

– Нет, это излишне! – воскликнула она, понимая, что необходимо сохранять между ними дистанцию, пока она не придумала, как быть с дурацким маскарадом, который затеяла. Однако, заметив, как на лицо его пала тень раздумья, она смягчила голос и с мольбой произнесла: – Пусть между нами в этом браке не будет обмана: Зачем изображать чувства, которых мы не испытываем?

– Мои люди могут что-то заподозрить, если мы хотя бы не сделаем вид, что хотим этих уз. Если же нам не удастся убедить мою верную свиту, что я когда-то был увлечен тобой и даже сделал тебе ребенка, то как мы убедим короля, что я отец мальчика?

Идит узрела в его словах логику, тем не менее продолжала упорствовать:

– Увлечен! Ха! Значит, ты совсем не знаешь Стивена, если считаешь, что такое слово применимо к нему и что увлеченность мною привела к зачатию Джона. Тут более уместны слова «пылал похотью».

Он пожал плечами и широко улыбнулся:

– Как угодно. Если ты предпочитаешь все объяснить похотью, тогда я, пожалуй, залезу тебе под юбки либо вложу язык тебе в ухо, когда мы будем вечером праздновать нашу помолвку.

– Под юбки!.. – Идит почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. – Только попробуй, и я приставлю острый нож к твоим мужским сокровищам.

Не смущенный ее угрозой, он с чопорным видом оповестил ее:

– Я попробую многое, миледи, а ты думай, прежде чем бросаться угрозами. Ты получишь больше того, что просила, обещаю тебе. – Насмешливо наблюдая, как вздернулся ее подбородок, он добавил: – Я одержу верх в любой битве, какую ты затеешь, миледи, будь то словесная или физическая.

– Не надо быть таким самонадеянным, – бросила через плечо Идит, выходя за дверь. Вслед ей раздался пренебрежительный хохот – до того, видимо, насмешило его наивное проявление женской непокорности.

Выйдя в большой зал, Идит увидела Гирту, сидевшую за столом и подкреплявшуюся хлебом свежей выпечки и куском мяса.

– Когда поешь, проверь, лежит ли в сумке, притороченной к седлу моей лошади, сетка для пчел. Я хочу посмотреть дикий рой, который обнаружила сегодня утром за садом. Может, это какой-нибудь новый вид, который удастся скрестить с моими.

Гирта кивнула и вопросительно подняла брови. Прекрасно зная Идит, она уже усвоила, что госпожа имеет обыкновение заниматься пчелами в те часы, когда ее гнетут тревожные мысли.

– Так что, будет свадьба?

– Да, будет, – ответила Идит, с удивлением глядя на кольцо и тонкую ранку на запястье. – Через три недели.

– И мы до тех пор останемся здесь? – Гирта сдвинула брови, с любовью и беспокойством глядя на Идит.

– Нет, мы отправимся домой завтра на рассвете и вернемся сюда в день свадьбы. – Она присела рядом со старой служанкой и призналась: – Гирта, тут есть одна загвоздка, которую тебе следует знать. Он думает, что я гораздо старше, чем на самом деле, и… непривлекательна.

– Почему он так думает?

– Ну, он плохо видит, как когда-то мой отец. Помнишь?

Гирта кивнула.

– А в зале темно и дымно. И потом, жир, которым намазаны мои волосы, придает им тусклый оттенок. Да еще просторные одежды… а в целом вышло так, что Эйрик воспринимает меня, по-моему, как старуху. И…

– На сколько лет? – с недоверием спросила Гирта.

Идит пожала плечами:

– Лет на сорок, вероятно. И определенно считает, что я вышла из возраста, когда могу родить ребенка.

Рот Гирты открылся в удивлении, потом она закинула голову и весело засмеялась:

– Ох, Идит, детка, ты затеяла тут опасную игру. – Она принюхалась, склонившись к своей подопечной. – Ох, Боже мой, Идит, свиное сало в твоих волосах совсем прогоркло.

И обе разразились громким смехом. Идит крепко прижалась к своей милой, старой няньке, испытывая нежность. И кажется, отчаяние.

Ближе к вечеру Эйрику пришлось прервать свои упражнения на ристалище – прибежали обезумевшие слуги, воя, что в саду за Равенширом появился призрак. Проклятье! Этого ему только не хватало—стареющая жена, разваливающийся замок, а теперь еще и привидение.

Он прошел торопливыми шагами через огород, заросший утесником и ежевикой, мимо питающегося родниками пруда, в котором купался когда-то мальчишкой и который теперь использовался для мытья, через одичалый фруктовый сад с яблонями, грушами, сливами и персиками. Его бабка много лет с любовной заботой растила эти деревья. И сейчас он мимоходом подумал, можно ли их еще спасти или нет.

Наконец он увидел «призрак», о котором полдня уже судачили слуги. Будь она неладна, эта ведьма из Соколиного Гнезда! Она и вправду смахивала на привидение в длинной и прозрачной сетке, которая покрывала ее тело с головы до пят; из рукавов торчали странные кожаные перчатки, доходившие ей до локтей. Пес, которого она пнула накануне, лежал неподалеку, словно очарованный любовник.

– Клянусь всеми святыми, женщина! Что ты тут делаешь в это время дня в таком смешном виде? Лучше бы готовилась к нашему праздничному пиру.

Идит резко обернулась, только сейчас обнаружив, что он стоит позади нее.

– Не подходи ближе. Тут роятся пчелы и могут на тебя напасть.

Глаза у Эйрика расширились, когда он заметил, что руки у нее покрыты сотнями пчел. И вообще они облепили весь ее наряд, словно живой орнамент.

– Ты совсем сошла с ума, миледи? Немедленно пошли отсюда.

– Мне никакая опасность не грозит. Это ведь мое дело – разводить пчел. Я уже говорила тебе, помнишь? Мне просто хотелось посмотреть, какие дикие виды обитают у тебя тут в Равеншире, прежде чем перевозить сюда свои ульи. Я научилась удачно скрещивать пчел, но эти, по-моему, плохие сборщики, придется их перенести в другое место.

Эйрик только диву давался – странная эта женщина, на которой он собирается жениться. Сколько еще сюрпризов она преподнесет ему? И что в ней такого, что привлекает и вместе с тем отталкивает его? В прошлом он не замечал за собой похоти к пожилым женщинам, но сейчас почему-то мысль о том, что он ляжет с ней в постель, не казалась такой уж отвратительной, как поначалу.

– Может, мы сегодня и проведем нашу первую брачную ночь, – хрипло сказал он, не сознавая, что произнес свои мысли вслух, пока не заметил, как застыло ее тело и возмущенно вздернулся подбородок.

– Может, у коров вырастут крылья, – фыркнула она, резким движением сметая с себя пчел и отходя от роя. Затем сердито поглядела на него. – Я возвращаюсь в Соколиное Гнездо немедленно. И не останусь на ночь в Равеншире, ты, похотливый чурбан. Ха! Что у тебя, мало других женщин, раз ты делаешь мне такое смехотворное предложение?

Пес побежал рядом с ее ногой, словно натренированный солдат, едва она крикнула ему:

– Пошли, Принц!

– Принц? Вот уж подходящая кличка для такого ублюдка! – Затем он вспомнил про ее гневную отповедь. – Мое предложение не такое уж и смехотворное. Многие браки начинаются сразу после обручения.

Эйрик не слишком и рассчитывал, что она подчинится. И вообще удивился, зачем брякнул такое. Велика радость – заниматься любовью с какой-то костлявой каргой вроде этой. Но все же ее недовольство как-то уязвляло его гордость, и он проследовал за ней по пятам до самого замка, втихомолку ругаясь на себя – не только за то, что вырвались те глупые слова, но и что вообще согласился на свадьбу.

– Я просто пошутил, – солгал он. – Неужели ты совсем не понимаешь шуток?

– Хм-м! Хватит ходить за мной.

– А тебе хватит удирать от меня. И пусть этот проклятый пес не кусает меня за ноги.

– Это твой проклятый пес, а не мой. Просто он ищет у меня защиты, когда ты повышаешь свой голос, и без того не медовый.

– Леди, не переигрывай. Ведь мы еще не женаты. Помни об этом.

У нее хватило ума прислушаться к его угрозам. «В конце концов, она получит больше от их обручения, – усмехнулся Эйрик. – Во всяком случае, так она должна думать».

Он догнал ее и коснулся руки. Пес бешено залаял. Она дернулась от его прикосновения, и Эйрик нахмурился. Экая недотрога. Нервничает, как беременная кошка, едва он приближается к ней.

Эйрик намеренно положил ладонь ей на руку и заглянул в лицо, не без интереса наблюдая, как глаза ее широко распахнулись в панике. Даже через белую сетку Эйрик заметил, что она тяжело задышала открытым ртом. Он завороженно следил, как ее восхитительные полные губы нервно подрагивают.

– Я видел подобное убранство в гаремах восточных правителей; там оно, правда, использовалось с другой целью, – пробормотал он, затем улыбнулся своим воспоминаниям.

Идит в ответ нахмурилась.

Крошечная мушка у ее рта привлекла его внимание. Он протянул руку, не в силах удержаться от искушения, и слегка дотронулся до нее через прозрачную ткань. Прилив желания, внезапно нахлынув, сотряс его чувства.

– Не прикасайся ко мне, – простонала она, стараясь вырвать свою руку. – Сделай милость. Прошу тебя. Не то я освобожу тебя от твоей обручальной клятвы.

Эйрик уронил руку и поражение уставился на нее. Что так ее пугает? В конце концов, она ведь не девственница, у нее был мужчина. А наслышавшись о склонности Стивена из Грейвли к изощренным любовным вывертам, нетрудно предположить, что он научил ее не одному фокусу в постели.

– Миледи, я отношусь к своим клятвам отнюдь не легкомысленно. И что касается меня, то моя обручальная клятва столь же прочна, как и венчальная.

Она опустила взор и сделала глубокий вдох. Было очевидно, что его прикосновение невероятно ее взволновало.

Или вызвало в ней отвращение, подумал он, и его пронзила обида. Женщины находят его привлекательным. Так было всегда. Так что тогда раздражает Идит? Что-то не так, и дело в чем-то серьезном.

Наконец она подняла глаза, еще более лучистые и фиалковые от застлавших их слез, и сказала дрожащим голосом:

– Я тоже не привыкла отказываться от своих клятв. Просто ты застал меня врасплох. Я не ожидала услышать от тебя такое ужасное предложение.

– Ужасное? – Его брови сдвинулись. – Ты в своем уме? Просишь мужчину жениться на тебе и рассчитываешь, что он не ляжет с тобой в постель?

Ее щеки зарделись нежным румянцем, и Эйрик скосил глаза, чтобы получше разглядеть ее через сетку. Будь проклято его плохое зрение! Он потряс головой, словно желая стереть с глаз пелену, и взглянул снова. Святые мощи! Если бы не седины, он мог бы поклясться, что она моложе его, а ведь ему всего лишь тридцать один год.

– Перестань.

– Что перестань?

– Глядеть на мой рот.

Он ухмыльнулся. Подняв руку, дотронулся до ее закрытых сеткой губ подушечкой большого пальца.

Она ударила его по руке.

Эйрик засмеялся – гортанно, с хрипотцой.

Поежившись под его пристальным взглядом, Идит, чтобы увильнуть от него, скрючилась и схватилась за свою узкую талию, словно у нее стрельнуло в боку, затем проскрипела так, что у него зубы заныли:

– Будь ко мне снисходителен: я не ожидала, что такой видный мужчина, как ты, захочет заниматься… тем самым… с женщиной моего возраста и внешности.

– Леди, я начинаю думать, что мужчина может забыть про твой возраст и… прочие недостатки… ради твоих восхитительных губ и этой соблазнительной мушки.

От таких слов тело ее выпрямилось и застыло, словно боевая пика, а Эйрик засмеялся себе под нос, довольный тем, что она так переполошилась. Более того, на ее лице промелькнуло неожиданное удовольствие от его комплимента, которое она не успела скрыть под своей обычной маской досады.

Гм! Наконец-то он увидел лазейку в ее глухой защите.

Но она быстро оправилась и сварливо заметила:

– Боже мой! Если тебя может возбудить какая-то мушка, то у меня в замке найдется целая орава стареющих, беззубых ткачих, которые займут твой досуг на несколько недель и воспламенят твои мужские причиндалы.

– Миледи, твоя грубость не ведает границ. Никогда… никогда еще не доводилось мне слышать, чтобы высокородная леди так выражалась.

– Я тоже еще никогда прежде не слышала, чтобы нормальный мужчина, наделенный всеми достоинствами, старался затащить к себе в постель старую каргу.

Эйрик стиснул кулаки.

«Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу», – повторял он вновь и вновь, однако святые угодники свидетели, как ему хотелось схватить обеими руками ее тонкую шею и вытрясти дыхание из костлявого тела.

– Ты не карга, – выпалил он, потом неуверенно наморщил лоб. – Или карга?

Идит метнула в него странный взгляд, и с ее губ сорвался короткий смешок:

– Нет. Пока еще нет.

Они снова возобновили свой путь в сторону замка, и тут в голову Эйрика пришла неожиданная мысль.

– Так сколько лет твоему сыну Джону?

Идит заметно вздрогнула и едва не споткнулась, затем поспешно выровняла шаг. Эйрик застыл на месте, глядя ей вслед и гадая, откуда вдруг такой испуг. Чем-то она все больше и больше смущала его. Догнав ее, он снова спросил:

– Так сколько?

– А ты как думаешь? – дрожащим голосом задала она ответный вопрос, избегая его взгляда.

В голове у Эйрика что-то забрезжило. Он понял, что приблизился к разгадке, и уклончиво протянул:

– Кто его знает. Вероятно, лет пятнадцать или около этого.

Резко вздохнув, Идит зашлась в приступе кашля. Эйрик отнюдь не нежно захлопал ее по спине так, что она воскликнула:

– Довольно! Ты что, хочешь мне кости переломать?

– Ты не ответила на мой вопрос, Идит, – жестко сказал Эйрик и преградил ей путь. – Я хочу знать правду.

Она вскинула на него глаза:

– Семь.

– Семь! – пробормотал он. – Еще совсем ребенок. Почему ты уклонилась от ответа?

Идит пожала плечами:

– А какое значение имеет его возраст? – Затем снова взглянула ему в лицо. – Или имеет?

– Нет, – нерешительно произнес он. – Ты просто удивила меня.

Прикинув, он решил, что женщина ее возраста вполне может иметь семилетнего ребенка. Видимо, во время своей связи со Стивеном Идит было лет тридцать с небольшим. Он поднял глаза, чтобы спросить об этом, но она уже нырнула в дверь.

– Увидимся на пиру, – бросила она через плечо. – И пожалуйста, не пускай пса внутрь. Я предупредила его, что ему надо искупаться и избавиться от скверных привычек, лишь тогда я его пущу.

Эйрик осклабился и покачал головой, собираясь посоветовать ей избавиться от собственной привычки командовать, но слова замерли у него на губах, когда она чопорно добавила:

– Может, ты избавишься от того же, милорд. – И ее смех зазвучал уже за дверями.

Эйрик тупо глядел ей вслед, пока не сообразил, что дерзкая леди намекала на то, что ему требуется помыться и научиться кое-каким манерам. Ха! Скоро он ей покажет, чего она добивалась своими бесстыдными словами. Кажется, она воображает себя особой независимой и всемогущей. Ну что ж, придется опустить ее на грешную землю.

Он откинул голову и громко рассмеялся, радуясь пришедшей в голову озорной мысли. О да, он придумал замечательный способ использовать эту ее сетку.

Пружинисто повернувшись, он подозвал к себе пса:

– Ну-ка, Принц, пошли купаться. Леди утверждает, что мы слишком вонючие.

Пес тявкнул в знак согласия.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

К тому времени, когда Идит неохотно покинула свое пристанище – гостевую комнату, в коридоре уже сгущался мрак.

Пылинки весело плясали в узком луче света, который проходил через стрельчатое узкое окно в дальнем конце коридора. Жутковатые тени колебались в изломах каменных стен, напоминая о вековой истории этого замка, богатой трагическими событиями для последних трех поколений.

Будет ли ее судьба в роли хозяйки Равеншира такой печальной?

Хотя вообще-то, напомнила себе Идит, история Равеншира не более злосчастна, чем у большинства других замков на просторах севера, включая и Соколиное Гнездо. Нортумбрия всегда являлась яблоком раздора между воюющими силами, будучи зажата между королевством саксов на юге и землями скоттов, камберлендцев и валлийцев на севере и северо-западе.

Да и чего стоят сами нортумбрийцы! Эта гремучая смесь народов, преимущественно норманнов и саксов, яростно защищала свою независимость. Они не без удовольствия дразнили спесивых чистокровных саксов тем, что слишком много пили, говорили на грубом наречии и отказывались подчиняться придворным правилам игры.

Порой буйные нортумбрийцы преуспевали в своем сопротивлении. Но не в последние годы, напомнила себе Идит. О нет. Не в последнее время. После битвы при Брунабуре девять лет назад, когда тысячи викингов, скоттов и валлийцев погибли, пытаясь сбросить ярмо тиранов, Нортумбрия так и не смогла по-настоящему оправиться.

Идит услышала за собой шорох чьих-то шагов и едва не сомлела от испуга. Пораженная, она прижала ладонь к груди, чтобы умерить дико забившееся сердце, а потом засмеялась, увидев, что за ней по пятам шел всего лишь Принц, радостно виляя хвостом.

Она продолжала идти в направлении большого зала, в душе мечтая как-нибудь избежать встречи с хозяином этого унылого замка и спрятаться до утра в четырех стенах своей комнаты. Но делать нечего, придется побороть глупые страхи и подчиниться требованию Эйрика, вздумавшего отпраздновать грядущую свадьбу. Будущий супруг уже прислал ей три настоятельных напоминания о том, что наступило время присоединиться к нему за высоким столом.

Последнее напоминание прозвучало совсем резко, если верить безыскусной честности Годрика, пересказавшего его.

– Скажи ей, чтобы она спустила сюда свою постную задницу, иначе я сам оттащу ее вниз на плече. Или, что еще лучше, поднимусь наверх, чтобы на свой лад отметить это событие, и я имею в виду вовсе не кружку эля.

Мужлан!

Она пыталась убедить Гирту спуститься и передать Эйрику, что у нее желудочные колики, но преданная наперсница на сей раз оказалась несгибаемой и не захотела участвовать в обмане вместе с Идит.

– Просто немыслимо, что ты так позоришь господина, нарядившись в какую-то дрянь к праздничному столу, – неодобрительно кудахтала она перед ее уходом. – Да еще и оскорбляешь его своим опозданием. Это попахивает презрением. Ты могла хотя бы смыть этот ужасный запах со своих волос. Боже мой, Идит, даже мне невмоготу находиться рядом с тобой.

Изобразив на лице омерзение, Гирта оставила ее, якобы для того, чтобы проследить за приготовлением пищи, но скорее всего желая избавиться от сурово настроенной хозяйки.

Если бы у женщин было больше выбора в жизни!

Но деваться некуда. Идит прекрасно понимала, что если бы даже ее супруг был безобразнее жабы, Святая церковь и закон саксов ни на йоту не поступятся в своем требовании, что жена должна подчиняться мужу. Подчиняться! Что за безобразное слово! Вот почему женщина, подобная ей, должна постоянно прибегать к уверткам, спасаясь от внимания похотливых мужчин.

Нехорошие предчувствия донимали встревоженную душу Идит. Несмотря на веские причины, вынудившие ее на обман, ей было мучительно трудно изображать из себя некрасивую старуху.

Покажутся ли эти причины разумными Эйрику?

Едва ли, ответила сама себе Идит. Мужчины лелеют свою гордость, будто драгоценный привесок, и беда той женщине, которая как-то уязвит их самолюбие и выставит их в смешном свете. Идит предчувствовала – нет, знала это наверняка, – что Эйрик впадет в бешенство, когда обнаружит, что она вела с ним нечестную игру. Его не хватит на то, чтобы взглянуть на ее маскарад в комическом свете, и чем дольше будет она его дурачить, тем сильнее будет его ярость.

Но что ей оставалось? Признаться до свадьбы и пойти на риск, что он порвет их брачный договор? Нет, придется притворяться, по крайней мере, еще три недели. А потом она постарается придумать, как половчей открыть ему свое истинное лицо – так, чтобы его гордость не была никоим образом уязвлена.

Даст Бог, ей удастся благополучно пережить этот вечер и она вернется до свадьбы в Соколиное Гнездо. Но даже если обнаружится ее настоящий возраст, надо держаться так, чтобы он считал ее особой весьма неприятной: незачем поощрять его похоть. И это будет не так уж нечестно, пыталась она убедить себя.

А сейчас главное – как-то продержаться до утра.

«Святая Матерь Божия, помоги мне, и я клянусь тебе усмирить свою гордыню. Я больше не буду передразнивать отца Бенедикта. Или смотреть свысока на слабовольных женщин. Или…»

Идит поняла свою ошибку в первое же мгновение, как вошла в большой зал и увидела нахмуренные лица мужчин, нетерпеливо ожидавших ее прихода, чтобы можно было начинать пир. Она забыла про одно важное обстоятельство: пока она тянула время, у Эйрика и его рыцарей было предостаточно времени, чтобы напиться эля на пустой желудок. Раздосадованные задержкой, они накопили немало желчи, которая вылилась в непристойные реплики, свист, брань и гогот, сопровождавшие ее, пока она проходила с красным лицом к возвышению.

– Ворон потерял всякое терпение, миледи, – выкрикнул какой-то молодой рыцарь. – Ты пригладишь ему взъерошенные перья?

– Нет, пусть она лучше погладит жесткую шишку у него между ног, – быстро подхватил шутку корявый, немолодой воин, тот самый, которого она выбранила накануне за вонь.

Остальные громко загоготали этой остроте. Красивый, светловолосый рыцарь встал и преградил ей дорогу; несомненно, это был представитель викинговой стороны семейства Эйрика. Все мужчины были уже изрядно пьяны, включая и смазливого норманна, который нетвердо стоял на ногах. Не успела Идит пройти мимо него, как этот деревенщина громко рыгнул, а затем спросил нарочито громко, чтобы слышали все его приятели:

– Госпожа пчельница, ты позволишь хозяину отведать этой ночью твоего меда? – И потом рухнул на свое место, оглушительно гогоча над собственной шуткой.

– Нет, – хрипло заорал другой, когда она проходила мимо. – Она научит нашего господина делать свой собственный мед.

– Бззз… Бззз… Бззз… – зажужжали все хором, стуча кубками.

Наконец Идит пробралась мимо них, надменно вздернув подбородок, но со слезами обиды на глазах. Где же Гирта, единственная союзница в этом замке? И почему Эйрик не мог остановить эти грубые шутовские выходки? Ведь он обручился с ней, а значит, должен защищать от подобных оскорблений. Конечно же, должен, кричала она в душе.

В памяти у нее всплыли, как на грех, и былые оскорбления, воспоминания, которые Идит считала давно забытыми. Какой наивной была она в те дни! Правда, она никогда и не надеялась, что ее друзья простят ей любовную историю со Стивеном, однако к такой жестокости прежняя благополучная жизнь ее не подготовила. Ничего удивительного, что она сама и ожесточилась за все эти годы!

Она с достоинством вскинула голову и не позволила себе забиться в уголок, чтобы зализывать свои раны. Не собиралась она и позволять таким людям впредь обижать ее.

Сощурившись и моргая, она стала отыскивать Эйрика сквозь дым, щипавший глаза. Поистине придется что-то сделать с этим, когда она станет хозяйкой: расширить отверстие для дыма или устроить какие-то вытяжки, решила она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. В зимние месяцы тут, вероятно, и вовсе дышать невозможно.

Наконец ее глаза встретились с глазами суженого, и она тут же поняла, почему Эйрик не стал вмешиваться и защищать ее. Хотя он и сидел в небрежной позе, откинувшись на спинку высокого стула и праздно барабаня пальцами по столу, его стиснутая челюсть и жесткий блеск в глазах свидетельствовали о слепой ярости. Идит слегка затрепетала, но стоически заставила себя подняться по ступенькам на помост. Ох, Святая Матерь.

– Прошу тебя, прости мое опоздание, – заявила Идит, собрав все свое самообладание, когда наконец встала перед ним. – Я страдала от желудочных колик, не очень сильных, милорд.

Он лениво поглядел на нее сквозь прищуренные глаза, даже не трудясь подняться, затем процедил сквозь зубы такое ругательство, на какое не решились бы в ее присутствии даже неотесанные купцы.

Она застыла.

– Ты возвышаешься в своих глазах, когда унижаешь обрученную с тобой женщину по примеру своей свиты? – язвительно поинтересовалась она и с отвращением махнула рукой на нижнюю часть зала, где рыцари открыто пожирали их глазами, по-прежнему выкрикивали какие-то непристойности или просто жужжали, изображая пчел. – Временами я могу говорить слишком откровенно, но к такому грубому обращению вовсе не привыкла.

«По крайней мере, не в последнее время. Тем более что я редко покидаю свой замок».

– А что ты скажешь о своем поведении? Как ты обращаешься со мной и с рыцарями, верными моему штандарту? Презрение к человеку, с которым ты обручилась, говорит само за себя уже в твоем отказе присоединиться к нашим тостам. – Он пожал плечами. – Ты вынудила нас пить одних.

Он поднял кубок и залпом опустошил его содержимое, и Идит поняла, что он, несомненно, опрокидывал его уже с десяток раз, дожидаясь ее появления.

О Господи! Ей и с трезвым Эйриком было предостаточно хлопот.

Она посмотрела на Вилфрида, который сидел рядом со своим господином и с сожалением глядел на него. Идит пристыженно наклонила голову, представив себе, каково ему было ощущать себя униженным перед всеми. Она вовсе и не собиралась оскорблять Эйрика на глазах его свиты. Просто опасалась, что он разоблачит ее обман. А в его теперешнем состоянии, казалось, для него все едино – что свернуть ей шею, как цыпленку, что жениться на ней.

– Ты даже не соизволила одеться ради такого события поприличней, – упрекнул Эйрик, с отвращением обводя взглядом ее наряд.

Сам он помылся и подровнял усы. На нем была черная рубаха и туника, немного поношенная, но сверкающая золотым шитьем по краю и перехваченная в талии поясом из тонких золотых звеньев. Вероятно, он не такой уж нищий, как ей первоначально показалось. Она взглянула на себя и против воли застыдилась, что рядом с Эйриком так ужасно выглядит.

– Ты несправедливо упрекаешь меня за мой наряд! – воскликнула она. – Я просто ничего с собой больше не привезла, да и откуда мне было знать, что ты так быстро согласишься на мое предложение?

– Действительно, откуда?

Идит решила не обращать внимания на его издевки. Жалость к себе была роскошью, которой она предавалась редко, и сейчас она велела себе не поддаваться такой слабости. Почувствовав наконец, что может владеть собой, она спокойно поинтересовалась:

– Теперь ты откажешься от помолвки из-за моих промахов? – Она закрыла на миг глаза в приступе дурноты. Неужели ей удалось продвинуться так далеко лишь для того, чтобы сейчас потерпеть поражение?

Заставив себя поглядеть ему прямо в лицо, она предложила:

– Я освобожу тебя от твоей клятвы, если желаешь.

Она беспокойно ерзала под тяжелым взглядом Эйрика, нервно шевеля растопыренными пальцами у подбородка, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть лицо, а он, казалось, всерьез обдумывал ее предложение. Наконец он пожал плечами:

– Мои желания давно уже перестали быть для меня законом. И я уже сказал тебе недавно, что не нарушаю своих клятв.

– Но я…

Эйрик поднял руку, прерывая ее:

– Давай договоримся с самого начала. Я не потерплю твоего упрямства, когда ты станешь мне женой. Я не тиран, однако не стану терпеть супругу, которая на каждом шагу бросает мне вызов. Состязание в воле, на мой взгляд, не годится для нормальной семейной жизни. У меня в жизни и без того достаточно противостояний. И если ты так намерена вести себя и дальше, то у нас ничего не получится. Тогда лучше и не начинать.

Идит с раскаянием наклонила голову. Как могла она не заметить, что у этого гордого человека уязвимая душа? Ей следовало бы понять, что любая, даже самая безобидная насмешка над ее суженым может унизить его в глазах свиты.

– Я была неправа. Вообще-то я просто боялась. – И это правда, пусть неполная, подумала Идит. Она действительно боялась, но по причинам, о которых ему лучше не знать.

Эйрик, казалось, смягчился и положил ладонь ей на локоть:

– У тебя нет оснований бояться меня, Идит. Пока ты со мной держишь себя честно, я не причиню тебе никакого вреда.

Сердце Идит дрогнуло от этих слов. Ох, Дева Мария, он требовал честности – того, чего она не могла ему пока дать. Ненавидя обман, она сама решилась на него. Но ведь это ради Джона, она готова была пойти на все, лишь бы он не попал в руки своего коварного отца.