Текст книги "Зло, которое творят люди"

– Непохоже, чтобы сюда захаживала возрастная публика! – крикнула она, перекрывая грохот музыки. – Возможно, ее подруга соврала.

– Недавно у бара сменились владельцы. – Джерри придержал перед ней дверь, и Франческа, надев медицинскую маску, переступила порог. – Но название и большинство персонала остались прежними.

На крошечном танцполе и между расставленными по периметру столиками теснились подростки. Парень с татуированным лицом наполовину по-итальянски, наполовину по-английски пел трэп под записанную мрачную минусовку, повествуя об убийствах, изнасилованиях и тюрьме. Пломбы в зубах у Франчески завибрировали от басов.

Не успели Франческа и Джерри сеть на липкий диван, как началась драка. Огромные вышибалы, обвешанные золотыми цепями еще огромнее, с привычным скучающим видом вывели дерущихся на улицу. Парочка в темном углу начала заниматься сексом. Франческа расстроилась. Так вот чем живут современные подростки? Публичными перепихонами и насилием?

– В Израиле тоже процветают подобные заведения? – спросила она.

Глаза Джерри сверкали в лучах стробоскопа.

– Понятия не имею, я не увлекаюсь ночной жизнью. Выпить не желаете?

– Нет, спасибо, не хочу подхватить какую-нибудь заразу, не говоря уже про отит.

Компания подростков плюхнулась на диван напротив, закинув ноги на их стол и опрокинув стоявшие на нем пустые бутылки. Взрыв хохота. Франческа узнала в них парней, которые ее оскорбили.

– Днем я между делом заехал сюда поболтать с официантами.

– Они вспомнили Софию?

– Только то, что она здесь тусовалась и считалась местной звездой. Ее видели с мужчинами среднего возраста.

Парни снова толкнули столик, и Франческа едва успела убрать ноги, чтобы не получить ушиб.

– А похитителя они видели?

– Нет.

– И что же? Почему вы так уверены?

Джерри подал знак сутулому официанту лет шестидесяти с гноящимися глазами, который лавировал между столами, собирая пустые стаканы и бутылки. Тот жестом попросил их подождать и, поставив поднос на стойку, подошел к ним. Его белый пиджак выглядел таким же потрепанным, как и он сам.

– Вам что-нибудь принести?

Джерри протянул ему пятидесятиевровую купюру, и официант с ловкостью карточного фокусника спрятал ее в нагрудный карман.

– Можете повторить моей подруге то же, что рассказали мне?

– Про девушку?

– Да.

– Бедняжка около года подрабатывала у нас младшей официанткой. Но это было так давно, что ее уже никто не помнит.

Официант, шаркая, удалился, и Франческа повернулась к Джерри:

– О ком это он?

– О Кристине Мадзини, третьей жертве Окуня. Она работала здесь тридцать лет назад, когда этот клуб еще был караоке-баром. А год назад, в тот же день, что и Кристина, отсюда исчезла София Вулло. По-вашему, это совпадение?

– Не знаю… – пробормотала Франческа. – Но неужели он до сих пор, спустя тридцать лет, продолжает убивать?

– Я полагаю, что ваш монстр оставил свою подпись.

29

Франческа, потеряв дар речи, смотрела в пустоту, думая о том, что сообщил ей Джерри.

На ее голову обрушился дождь из рома с колой, выплюнутый через соломинку одним из парней за соседним столиком: на его шее были вытатуированы пауки, сияющие фосфоресцирующим фиолетовым светом.

– Чего уставилась, тетя? – крикнул он, поймав ее взгляд. – Хочешь меня?

– Нам лучше уйти, – сказала Франческа.

Однако Джерри уже не сидел рядом, а будто по волшебству материализовался перед соседним столом. Парень с пауками на шее попытался ударить его бутылкой, но Джерри схватил его за вооруженную руку и сжал ее, ломая стекло и пальцы. Парень завопил, и завязалась беспорядочная потасовка, в которой Джерри, казалось, едва двигался, а парни отлетали от него, словно отброшенные центрифугой. Затем он снова возник рядом с Франческой, вытирая рукавом брызги крови с бороды.

– Идемте, пока не подоспели вышибалы.

– Вы сломали ему руку, – выдохнула она.

– Всего несколько пальцев.

Они вышли, плывя против волн подростков.

– Эти хулиганы – всего лишь дети. А вы взрослый человек. Неужели нельзя было обойтись без драки?

– Я бы только затянул канитель, и нас не отпустили бы с миром. Размахивая кулаками, они помечают территорию.

– Вы, видимо, хотели показать мне, какой вы крутой, избив парня, который меня оскорбил. Смею вас заверить, что не нуждаюсь в вашей защите.

Джерри рассмеялся:

– Мне хотя бы удалось убедить вас, что ваш монстр до сих пор на свободе?

– Не совсем. Но даже если и так, почему я должна позволить вам мутить воду и запутывать расследование?

– Потому что вы не можете мне помешать.

– Я могла бы заявить на вас в полицию за поджог фургона.

– Без единого свидетеля? Вы бы заставили меня потерять время, но не более того. Таким образом, у вас остается два варианта: либо уйдите и забудьте о моем существовании, либо помогите найти похитителя вашей племянницы. – Он взглянул на Франческу, откинув с глаз челку.

– Вы очень уверены в себе. Не знаю, откуда у вас такая самонадеянность.

– Во мне говорит опыт, тот самый, который подсказывает, что мне понадобится логистическая поддержка. Мне, иностранцу, приходится вышибать двери, которые вы могли бы открыть одним звонком. Я в любом случае до него доберусь, но для Амалы может оказаться слишком поздно.

– Ваши действия могут привести к катастрофе.

– Я позабочусь, чтобы этого не случилось. – Джерри ухмыльнулся. – Ну же, прыгайте на борт и исправляйте свою карму. Не нужно на меня так смотреть, евреи тоже в нее верят, и буддизм тут ни при чем. Мы называем это middah kneged middah, мера за меру. Делаешь добро – получаешь добро, делаешь зло – получаешь зло.

– Моя карма меня вполне устраивает.

– Вы допустили, чтобы невиновного человека приговорили к пожизненному заключению.

– Я была неопытной стажеркой и сделала все возможное, чтобы его оправдали.

– Но все это время вы знали, что настоящий убийца остался на свободе. Иначе с чего бы вы вспомнили о нем, как только пропала ваша племянница? Ударим по рукам, и перестаньте оттягивать неизбежное.

Франческа вздохнула, поняв, что возмездие все-таки ее настигло. Ей повезло, у нее было тридцать лет благодати. Она хлопнула Джерри по ладони: как ни странно, его кожа была липкой от клея.

30

Амале не спалось. Ее немного лихорадило, но прежде всего она думала о послании, которое оставила в туалете. Что, если его найдет Орест? Возможно, он не слишком удивится или накажет ее, вживив ей в спину еще один трос. Амала знала, что возвращаться в уборную рискованно, тем более ночью, но ее не покидали мысли о том, кто может оказаться по ту сторону дыры. Она встала. Когда она направилась в центр подвала, светодиодные полосы тускло засветились. Датчик движения отключал их сразу же после того, как она проходила. Похоже, маньяк экономил на счетах.

Амала протиснулась в кабинку и приподняла турецкий унитаз ровно настолько, чтобы вытянуть конец нейлоновой нити, который каким-то чудом до сих пор оставался на месте. А вот камень, судя по весу, выпал. Закончив вытягивать нить, она почувствовала сильную вонь канализации и увидела, что записка все еще привязана к ее концу, хотя и покрыта густым слоем нечистот.

Узел был другим, а на бумаге остались грязные отпечатки пальцев. Запах был невыносимым, но Амала слишком волновалась, чтобы откладывать чтение на потом. Развернув свою записку, она увидела, что большая часть букв отклеилась, а на бумаге нечистотами выведены два слова:

Сожженный. Тридцать лет назад

Итала узнала о смерти Контини, когда ела пончик в пляжном кафе в Риччоне. В десять утра здесь уже было полно купальщиков, которые селились в прибрежных пансионах, пользуясь выгодными ценами низкого сезона. Старшеклассники вернулись в город к началу занятий, и остались в основном старики и дети, которые начинали вопить уже с раннего утра.

Итала выросла в приморском городке, но море так и не полюбила. Плавала она плохо, а от соли чесалась, словно ее одолевали блохи. На ней был слитный купальник, слишком тесный в бедрах, таких же красных, как и остальные открытые участки кожи – особенно спина, по которой от шеи до ягодиц расползлась солнечная эритема, напоминающая карту Сардинии. За одним из столиков сидел Чезаре, которого она привезла с собой на эти дни отдыха. Через пару дней он приобрел загар карамельного оттенка. Не обращая внимания на измятый комикс о Микки-Маусе, притащенный с собой, он бросал голубям кусочки булки.

Итала как раз заказала еще один кофе со льдом, когда динамики, установленные под перголой, прервали летний шлягер, который крутили по десять раз на дню, и мужской голос с тяжелым романьольским акцентом произнес ее имя: «Инспектор Итала Карузо, повторяю, инспектор Итала Карузо, вас просят к телефону». Он произнес это тем же тоном, каким обычно объявлял о потерявшихся детях.

– Мама, это же ты! – взволнованно воскликнул Чезаре.

Итале не осталось ничего иного, как под всеобщими взглядами подойти к стойке.

Она представилась, и управляющий посмотрел на нее со смесью недоверия и страха:

– Вы из полиции?

– Нет, – ответила Итала.

– Они сказали «инспектор».

– Я школьный инспектор, проверяю кухню.

Мужчина расплылся в улыбке.

– А я-то думал… – с облегчением произнес он. – Я переведу звонок в кабинку. Но не задерживайтесь там надолго, а то она у нас одна.

– Не беспокойтесь.

Итала втиснулась в очень тесную и душную кабинку, где воняло чужими кремами.

– Итала Карузо слушает.

– Привет, босс, – сказал Амато. – Как водичка?

– Бульон. Обязательно было говорить «инспектор»?

– Иначе тебя не позвали бы. Послушай, Контини погиб.

Руки Италы покрылись мурашками.

– Как это произошло?

– Пожар на зоне.

– Черт, – обронила Итала через мгновение, не зная, что чувствовать.

– Да, и еще кое-что. Не знаю, есть ли здесь какая-то связь, но тебя искал префект Бари. Я дал ему номер твоей гостиницы.

– Исусе… На черта мне ехать в отпуск, если меня все и здесь достают?

– Может, он просто хочет поздороваться.

«Ну да, как же», – подумала Итала, вешая трубку.

Увидев, как она выходит из кабинки, покрытая бисеринками пота, Чезаре вскочил:

– Пошли купаться?

– Пошли.

Она взяла сетчатую сумку и отвела сына по горячему песку к зонтику, который они забронировали на все пятнадцать дней. Чезаре даже не остановился и продолжал бежать, пока вода не достигла его живота. Итала понаблюдала за ним, чтобы убедиться, что он не зайдет слишком глубоко, затем закурила «МС», взяла «Еженедельные головоломки» и попыталась закончить кроссворд, но ее мысли блуждали далеко.

В течение прошедших двух лет Итала старалась как можно меньше думать о Контини, и, к счастью, происходило немало событий, которые ее занимали. Ее назначили заместителем инспектора и перевели в полицейское управление Пьяченцы на должность начальницы административной полиции. Через несколько месяцев за ней последовали Амато и Отто. Однако время от времени дятел возвращался, и она не раз ловила себя на том, что просматривает старые бумаги все с теми же сомнениями по поводу того, что она сделала с Контини. И теперь, когда он погиб, она не знала, сможет ли положить конец беспокойству в своей душе. То, что ее искал Мацца, похоже, означало обратное.

Дважды подряд написав «черт» вместо «чадо», Итала отложила «Еженедельные головоломки» и поискала взглядом Чезаре. Она увидела его в центре кучки кричащих детей примерно его возраста.

Со сжавшимся сердцем она подбежала к ним:

– Эй, эй! Что вы делаете?

Чезаре стоял со сжатыми кулаками и красным лицом напротив остальных, а ребенок, его сверстник, заходился в отчаянных рыданиях. Чезаре не ответил и не пошевелился, а плачущий ребенок сквозь слезы и сопли пожаловался:

– Он меня ударил!

Итала наспех окинула мальчика оценивающим взглядом: никаких видимых травм, кроме отпечатка пятерни на щеке. Она немного успокоилась.

– Попроси прощения, – велела она сыну.

Тот продолжал стоять неподвижно, как разъяренное изваяние. «Дурная кровь, – подумала Итала. – Дурная кровь».

– Живее, а то получишь, – добавила она.

Чезаре наконец вышел из ступора и, пробормотав сквозь зубы что-то похожее на «извини», побежал к пляжному зонту. Тем временем подоспела группа родителей, которых Итале пришлось успокоить, прежде чем под всеобщими взглядами вернуться к сыну. «Завтра лучше переехать», – подумала она. Жаль, что за зонт уплачено еще на неделю. Когда она подошла, Чезаре понуро играл со стеклянной бутылкой из-под колы, найденной на линии прибоя и отшлифованной волнами, которые стерли надписи. Без единого слова он наполнял ее песком и машинально высыпал его.

Уже миновал полдень, и солнце припекало даже под зонтом. Итала собрала вещи и отвела сына на несколько сот метров от кафе, стараясь по возможности держаться в тени. К жирному и масляному защитному лосьону, пахнущему кокосом, прилипал раскаленный песок. На набережной находился ресторан, в этот час еще полупустой, и Итале удалось занять столик внутри, обдуваемый кондиционером.

– Хочешь фритто мисто?[34]34
   Фритто мисто – ассорти из жареной рыбы и даров моря.


[Закрыть] – спросила она.

– Я не голодный.

– Полпорции и немного картошки фри?

– Может быть…

Итала сделала заказ у официанта, добавив к нему колу и полбутылки холодного белого вина, и в ожидании принялась опустошать хлебную корзинку.

– Я правда похож на негра? – вдруг спросил Чезаре.

– Нет, с чего ты взял? – изумленно отозвалась она.

– Так сказал тот.

Итала начала понимать, и ей это не слишком понравилось.

– И ты не придумал ничего лучше, чем отвесить ему оплеуху?

– Я сказал ему, чтобы заткнулся, но он продолжал обзываться.

– Он имел в виду, что ты очень загорел… Это комплимент.

– «Негр» – не комплимент.

– Негры бывают хорошими и красивыми. Например, Эдди Мёрфи. Помнишь, как он смешил тебя в фильме, который мы вместе смотрели?

– Он мне разонравился. Все негры грязные и воруют. Их место в Африке.

– Кто тебя этому научил?

Прибыла еда, и фритто мисто было словно утоплено в моторном масле. Итала повторила вопрос, и Чезаре наконец ответил, макая ломтик картошки в майонез:

– Бабушка.

– Бабушка…

– Она даже показала мне газету, где всё объясняют. Там и фотографии были.

– Послушай, бабушка может думать что угодно, но ты не должен поддаваться ее влиянию.

Чезаре пожал плечами.

– Я встречала много плохих людей. Белых, желтых, бедных и богатых. – «И уйму коллег», – мысленно добавила Итала. – Не важно, где ты родился, главное, кто ты такой. В любом случае бить нельзя никого и никогда. Даже если тебя обижают. Если кого-нибудь побьешь, можешь попасть в неприятности.

– Ты работаешь в полиции, так что я ничем не рискую.

– Чезаре, все не так устроено.

– Бабушка говорит, ты можешь делать все, что пожелаешь, и тебя никто не тронет.

– Это не так, не верь в такие вещи. Мы все можем попасть в неприятности, каждый из нас.

Чезаре взглянул на нее с сомнением и не сказал ни слова до конца обеда. Итала опустошила графин белого вина, которое тут же отдало в ноги.

Они возвращались в пансион: Чезаре поиграет с другими детьми в настольный футбол или в пинг-понг, а она пока вздремнет. Однако, когда до входа оставалось всего несколько метров, Итала увидела два припаркованных «альфа-ромео» с мигалками на крышах. Полиция. Она не знала, зачем они здесь, но нисколько не сомневалась, что они ищут ее.

При виде мигалок Чезаре растерял всю самоуверенность и начал волочить ноги, как теленок, которого тащат на убой.

– Мама, чего им тут надо?

– А сам ты как думаешь?

– Эти, на пляже… они ведь не заявили на меня в полицию? – спросил он чуть слышно.

Итала позволила сыну несколько секунд помучиться, а затем строго посмотрела на него:

– Видишь, что бывает, когда плохо себя ведешь? В следующий раз думай головой. Сейчас все обошлось.

– Меня не посадят в тюрьму?

– Нет. – Итала увидела, как открылась дверь одной из машин и оттуда вышел мужчина в коричневом костюме с редкими крашеными волосами, зачесанными назад. Это был Мацца. Узнав ее, он помахал ей рукой. – Иди поиграй, увидимся позже.

Чезаре побежал к пансиону «Градиска», делая широкий крюк, чтобы не приближаться к полицейским автомобилям.

– Как жизнь, Итала? Отлично выглядишь, – сказал Мацца, протягивая потную ладонь.

– Здравствуйте…

– Я услышал, что ты в здешних краях. Давненько не виделись.

– Да, давненько. Я только что узнала, что вы искали меня. Собиралась позвонить… Вы специально приехали?

– Да нет. Я возвращался со встречи, и мне было по пути. Может, посидим там, где никого нет? – Мацца показал на веранду бара, закрытого на послеобеденный перерыв.

– Я только переоденусь и вернусь.

– Давай без формальностей. Мы же на море, – хохотнул Мацца.

– Я – да. Десять минут. – Итале не хотелось сидеть перед ним в сарафане.

Она собиралась попросить, чтобы полицейские переставили машины – впереди была еще неделя отпуска, – но поняла, что уже слишком поздно. Постояльцы их видели, и приятная анонимность полетела к чертям: сначала на пляже с колонками, а теперь и в гостинице. Ладно, лучше убраться отсюда.

Итала поднялась в номер, наскоро сполоснулась под душем, повесила купальник сушиться и, натянув платье с принтом из пальм и ананасов, вернулась в вестибюль. Хозяйка пансиона, стоявшая за стойкой регистрации, сразу же прервала разговор с одним из официантов.

– Вам помочь? – спросила она с деланым спокойствием.

– Да, к сожалению, мне придется уехать раньше времени. Я сегодня же освобожу номер.

На лице женщины отразилось облегчение.

– Дайте проверить… – Она полистала регистрационную книгу. – У вас оплачено еще за семь дней. К сожалению, если вы уедете, мы не сможем вернуть вам деньги…

Итала достала из соломенной сумки удостоверение и шлепнула им по стойке:

– Даже если речь идет о служебной необходимости? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

Взгляд хозяйки заметался между Италой и удостоверением.

– Пожалуй, мы сможем сделать исключение…

– Спасибо. Загляну к вам перед отъездом. И распорядитесь, пожалуйста, чтобы на веранду принесли пару бутылок холодной минералки без газа.

– Да, синьора.

Когда Итала вышла, Мацца вытирал лоб бумажной салфеткой. Ей подумалось, что выглядит он так же, как в те времена, когда она была новичком, – шикарно и загадочно. Понять, насколько серьезна ситуация, было невозможно.

– Тихое местечко, – заметил он. – Всегда здесь отдыхаешь?

– Нет, это первый раз.

– Мне бы тоже хотелось немного отдохнуть на море. Но с охраной это курам на смех. Поэтому, когда я хочу позагорать, я выхожу на балкон. Правда, не на тот, что с видом на море, а на тот, что выходит во двор, из соображений безопасности.

– Как поживают дети?

– Превосходно, они с матерью в горах. Когда-нибудь я к ним присоединюсь, но с этой новой должностью… забот у меня по горло.

Хозяйка пансиона вынесла две покрытые конденсатом бутылки San Pellegrino и два стакана и без единого слова удалилась. Наступила минута неловкого молчания, в продолжение которой Итала молилась, чтобы бывший шеф перешел к делу. Должно быть, он угадал ее мысли, потому что перестал оглядываться по сторонам.

– Слышала о смерти Джузеппе Контини? – спросил он.

– Я узнала об этом два часа назад. – С одной стороны, Итала даже не слишком удивилась – в чем же еще могло заключаться дело, как не в этом? С другой стороны, ее озадачивало, что Мацца потрудился приехать, чтобы сказать ей об этом лично. – Мне сообщили, что он сгорел заживо.

– Это еще не официально. И потребуется время, прежде чем станет официальным. Коллеги из тюремной полиции порядком напортачили, – сказал Мацца. – Что тебе рассказали?

– Только это. Что вас беспокоит?

Мацца вытер лоб.

– Итала, мне известно, как закрываются дела. И я знаю, какую роль сыграла ты.

– Вы сами советовали мне оказать услугу магистрату… – проговорила Итала, чувствуя, что краснеет… а такое случалось не часто. Она провела стаканом по щекам.

– Но я же не знал, что речь идет о подобных вещах. Знаешь, что произойдет, если все всплывет?

– Катастрофа. Но этого не случится. Не через меня.

– А что, если кто-то возобновит дело Контини? Оно ведь еще не дошло до Кассационного суда.

– Никто ничего не найдет. Свидетелей нет.

– А твои ребята?

– У меня все схвачено. Но чего вы боитесь? – спросила Итала, которая уже пришла в себя и начала раздражаться.

– Итала… если начнут расследование в отношении тебя и докопаются до Биеллы… Мы с тобой предприняли некие действия на грани закона, чтобы уладить ситуацию.

– Если я впуталась в историю с Контини, то именно для того, чтобы это не всплыло. Или вы боитесь, что Нитти нарушит слово? Раз уж мы говорим о нем, бессмысленно делать вид, что вы об этом не знаете.

Мацца со вздохом налил им обоим по стакану воды.

– Он был бы идиотом. Все, что ему нужно сделать, – это отрицать свою осведомленность, чтобы выйти сухим из воды. И ты не сможешь доказать, что действовала с ним в сговоре.

– Конечно нет. До суда мы встречались всего однажды. Если бы я не отправилась на встречу с микрофоном, – в шутку сказала Итала. Никогда в жизни она не сделала бы ничего подобного.

– Тебе бы понадобилась машина времени. Я буду держать ухо востро на случай, если заварится что-то странное. Хотя ты и успокоила меня, но я предпочитаю держаться начеку. И тебе желательно делать то же самое, по крайней мере, до тех пор, пока мы не убедимся, что все в порядке.

Мацца продолжал говорить, но Итала перестала его слушать и сосредоточилась на музыке карусели, которую доносил ветер. Когда она была маленькой девочкой, луна-парк приезжал в ее город на праздник святого покровителя, и для карусели использовали настоящих лошадей – пони, привязанных к своеобразному жернову. В отличие от своих братьев, Итала никогда на ней не каталась, потому что эти пони приводили ее в ужас – покрытые собственными фекалиями и облепленные мухами, вынужденные ходить кругами, пока их не продадут на убой.

Она спрашивала себя, не ждет ли и ее та же судьба.

В предыдущие два часа до встречи с Маццей Итала не тревожилась о том, что смерть Контини может создать ей неприятности. Даже если нож, который она подбросила ему, отправят на повторную экспертизу, никто не сможет определить, как он попал в его дом. Однако Мацца примчался через минуту после того, как услышал новость, и это вызывало беспокойство. О чем он умалчивает?

Поэтому отпуску пришел конец.

Мариэлле, свекрови, пришлось не по вкусу ее преждевременное возвращение. Итала забронировала для нее и сына другую гостиницу, лучше той, где они размещались до сих пор, но свекровь явно осталась недовольна ею, как и тем фактом, что их поселили в номере для некурящих.

– Ты будешь жить с Чезаре. Хочешь, чтобы он дышал твоими вонючими сигаретами?

Мариэлла презрительно улыбнулась, не вынимая окурка, зажатого в углу рта:

– Продолжай сдувать с него пылинки, и из него вырастет женоподобный гомик.

– Мне плевать на твое мнение, не кури ему в лицо. И прекрати забивать ему голову чушью. На днях он ударил мальчика за то, что тот сказал что-то про его загар.

Мариэлла приподняла бровь:

– Дети всегда между собой дерутся, так они растут.

– Только не мой сын!

– Не забывай, что он твой сын только до тех пор, пока я это позволяю!

Итала увидела, как медленно душит ее. Представила, как лицо Мариэллы становится того же цвета, что и крашеные волосы, а глаза лопаются: хлоп-хлоп.

Но она этого не сделала, и обе они знали, что она не сделает этого никогда. Свекровь повернулась к ней спиной и начала срывать с кровати белье.

– Его только что поменяли, – устало сказала Итала.

– Не хочу спать среди чужих волос.

– Оно чистое!

– Знаю я, как стирают белье в гостиницах.

– Разумеется, ты у нас все знаешь…

Мариэлла искоса глянула на нее, затем достала из чемодана белье, привезенное из дома.

– Не все, но достаточно. Оставь мне денег перед отъездом.

– Я уже давала тебе деньги.

– Здесь жизнь дороже.

Итала достала из кармана свернутую пачку купюр с портретом Караваджо, отсчитала двадцать и положила на тумбочку.

– Постарайся потратить что-нибудь на Чезаре.

– Нечего кочевряжиться, я-то знаю, как ты их заработала.

Хлоп-хлоп...

Итала вышла, так громко хлопнув дверью, что из соседних номеров высунулись постояльцы. Затем попрощалась с сыном, который остался равнодушным к ее объятиям.

– Ты вечно обещаешь, что мы побудем вместе, а потом уезжаешь.

– Ты же видел, что меня искали по делу. Мне тоже не хочется уезжать, но это правда необходимо. Всего на несколько дней.

– Все равно я буду с бабушкой.

Итала села в машину, чувствуя ком в горле, и единым духом доехала до дома в Пьяченце. Двигатель всю дорогу повторял ей, что она хреновая мать.

Вечером Амато приехал к ней с неведомо откуда взявшейся бутылкой Johnnie Walker с синей этикеткой, каких Итала никогда раньше не видела.

– Меня не было всего дней десять, а кажется, будто я вообще не уезжала, – заметила она.

– Надо уметь отключаться.

Амато налил ей стакан, прежде чем выпить самому. Итала не отличала одно спиртное от другого, но сделала вид, что оценила хваленый виски с синей этикеткой.

– По-твоему, это я не отключаюсь? Ты сам разыскал меня.

– Я же не ожидал, что ты немедленно рванешь сюда.

– Ты не виноват, так уж я устроена. У тебя есть надежные знакомые в кремонской тюремной полиции? – спросила Итала, подогрев мозги алкоголем.

– Ну, есть один… – без особой радости ответил Амато. – А что?

– А то, что мне нужна информация из первых рук.

– Хм… Зачем?

– Только чтобы закрыть эту историю у себя в голове. Хочу перестать о ней думать.

Вскоре Амато откланялся, оставив Италу мучиться изжогой. Чтобы справиться с ней, она намазала себе крекеры паштетом из тунца – другой еды в доме не было.

Новая квартира, побольше предыдущей, находилась в старинном четырехэтажном палаццо за площадью Кавалли, украшенной конными статуями отца и сына Фарнезе. Итала с первого взгляда влюбилась в этот дом, особенно в гостиную с большой люстрой с хрустальными подвесками, навевавшую мысли о балах герцогинь. При открытых, как сейчас, окнах подвески с приятным звяканьем покачивались от сквозняка, отбрасывая блики на стены.

Итала устроилась на кожаном диване в гостиной и включила телевизор. Там показывали «Молодого Франкенштейна»[35]35
   «Молодой Франкенштейн» («Young Frankenstein», 1974) – американская пародийная комедия Мела Брукса, обыгрывающая сюжеты классических черно-белых фильмов ужасов; упомянутый ниже Джин Уайлдер играет в ней главную роль Фредерика, внука Виктора Франкенштейна.


[Закрыть], но, хотя это был один из любимых фильмов Италы, она ни разу не засмеялась, потому что на лицо Джина Уайлдера накладывалось потное лицо Маццы.

Она уснула на диване под бормотание парня, который продавал по телевизору дешевую бижутерию. А когда проснулась на рассвете, спину ломило, а во рту ощущался мерзкий привкус тунца. Приняв душ с гелем для загорелой кожи, она отправилась в участок, чтобы поздороваться с начальством, а затем в отделение административной полиции, которое занимало обособленный двухэтажный корпус с собственным входом и двадцатью сотрудниками, состоящими из агентов и гражданских служащих.

Оно полностью находилось под руководством Италы, и начальники других отделов входили в здание только для того, чтобы попросить ее об одолжении. Ее кабинет находился в верхнем этаже, и, чтобы попасть туда, требовалось пройти через дежурку, а прежде всего – миновать столы Отто и Амато, которые составляли непреодолимую преграду даже для комиссара. Ключи от ее кабинета имелись только у Амато да у нее самой, что позволяло безопасно хранить там добро, которое еще предстояло поделить или продать. Однако самые ценные вещи были заперты в сейфе, который официально предназначался исключительно для хранения табельного пистолета и конфиденциальных документов.

Несмотря на то что Итала отсутствовала всего десять дней, в комнате некуда было ступить от накопившихся коробок. Единственным свободным местом оставался письменный стол. Помимо телефона, на нем находились только ежедневник формата А3 и бронзовая статуэтка в виде шахматной фигуры, на которую ее подчиненные приклеили полицейскую фуражку. Королева.

Раздав кое-какие вещи и подписав пару документов, Итала встретилась в конференц-зале с Оскаром Донати, заместителем начальника тюремной полиции. Донати, мужчина лет пятидесяти с боксерским носом, оказался таким же толстым, как и большинство сотрудников в его отделе.

– Я пригласила тебя, чтобы сделать подарок твоим парням. Вы всегда на передовой, но вас слегка задвигают в сторону, верно? – начала Итала.

– У нас свой мир, госпожа инспектор, – ответил Донати.

– Который я очень уважаю. Я распорядилась, чтобы для тебя подготовили четыре коробки «Мальборо». Они американские, в табачной лавке таких не найти.

– Спасибо, парни оценят. И я тоже. Но в этом не было необходимости. Чем могу служить?

– Расскажи мне о Контини, – прямо сказала Итала. Время любезностей миновало.

– Можно спросить, в связи с чем?

– Контини умер, прежде чем его дело дошло до Кассационного суда. Судить его заново невозможно.

– Погашенное преступление.

– Точно. Но я знала одну из девушек-жертв и хочу убедиться, что для ее семьи ад окончен. Во время своего заключения Контини встречался с кем-то, помимо родственников? Может быть, попадалось что-то странное в переписке?

– Нет, тем более что писал он только своему адвокату. И посещала его только мать. Этот кусок дерьма вызывал отвращение даже у собственной родни. По крайней мере, насколько мне известно. Возможно, начальница знает больше.

– Я хотела избежать официальных запросов.

– Что ж, если у Контини и был сообщник, то он не связывался с ним.

– Возможно, он с кем-то особенно подружился в тюрьме?

– Он не успевал выйти из лазарета, как кто-то снова его туда отправлял. Я бы сказал, нет.

– Почему его не поместили в одиночку?

– Об этом вам лучше спросить начальницу…

– Ладно, ответственность лежит на ней. И все же почему?

Заместитель начальника тюремной полиции вспомнил, кто перед ним.

– Контини не был ни гомиком, ни педофилом, и мы не были обязаны это делать.

– Он убил трех девушек, а это похуже педофилии.

– Он еще ожидал окончательного приговора. Дальше он стал бы чужой проблемой, а у нас находился временно.

– Расскажи, как он погиб. Правильно ли я понимаю, что это случилось во время бунта заключенных?

Донати закурил «национале» без фильтра. Эти сигареты продавались только в тюремных киосках, и в остальной Италии их почти невозможно было найти из-за очень низкой цены.

– Заключенные отказались от прогулки в знак протеста против плохого питания, а после, пообщавшись, отказались расходиться по камерам. Начальница приказала не вмешиваться, пока они не начнут поджигать матрасы. Знаете, как дымит эта дрянь? Сплошь поролон, если его поджечь, он прилипает повсюду, а если его вдохнуть – отравишься.

– Я в курсе, – ответила Итала, закуривая «МС».

– Потом мы вошли при поддержке коллег из мобильной оперативной группы. Первая камера была пуста, и мы погасили все огнетушителями, а во второй содержался Контини. Он лежал на полу, обгоревший как головешка.

– Почему он не вышел?

– Этого мы не знаем. Никто из заключенных ничего не видел.

Итала пристально посмотрела на него.