Текст книги "Хранитель персиков"

Пэкстон с улыбкой приблизилась к столику и раздала девочкам пакетики с шоколадом. Она каждый раз приносила им гостинцы, надеясь, что особое внимание со стороны президента клуба поможет Росткам не чувствовать себя лишними на этих собраниях. Девочки с жаром ее обняли. Раньше Пэкстон думала, что к тридцати годам обзаведется собственной семьей и будет, как и подруги, наряжать дочь и приводить ее сюда. Она желала этого всей душой, и ее мечты иногда воплощались в снах, таких правдоподобных, что, пробуждаясь, Пэкстон обнаруживала на шее и запястьях красные пятна – следы от жесткого кружева свадебного платья. Она встречалась с разными мужчинами, но ничего, кроме разочарования и отчаяния, они в ней не вызывали. Как бы ей ни хотелось выйти замуж, она никогда не свяжет свою жизнь с нелюбимым человеком.

Не притронувшись к закускам – как, впрочем, и всегда: некоторые и без того неодобрительно посматривали на ее широкие бедра, – Пэкстон направилась к трибуне. Она шла сквозь ряды, здороваясь со всеми, как вдруг ей показалось, что по комнате пробежал едва слышный заговорщический шепот. Отмахнувшись от мимолетного наваждения, она поднялась на трибуну.

Разложив перед собой блокноты с записями, Пэкстон начала:

– Итак, прошу внимания. Сегодня у нас много работы. Во-первых, ответы на приглашения льются рекой. Во-вторых, Мойра предлагает открыть «Хозяйку» раньше – для того, чтобы пожилые гостьи, живущие за городом, могли заблаговременно расположиться в номерах и не спеша подготовиться к празднику. Но сначала вспомним итоги предыдущего заседания. Стейси, тебе слово.

Стейси Хёрбст встала, листая блокнот. С недавнего времени она красила волосы в рыжий, и, хотя все наперебой твердили, что им не хватает ее каштановых волос, рыжий цвет шел ей намного больше. Несмотря на это, Стейси подумывала вновь стать шатенкой – она всегда доверяла мнению окружающих.

Стейси нашла нужную страницу, вздохнула – и неожиданно для всех выпалила:

– Я ворую помаду в аптеке. Не могу удержаться. Бросаю в сумочку первую попавшуюся и ухожу. Мне нравится думать, что у меня есть тайна, о которой вы даже не догадываетесь. – Она ис-пуганно прикрыла рот ладонью.

Пэкстон вопросительно взглянула на Стейси, но сказать ничего не успела, потому что Онор Редфорд, предыдущий президент клуба, громко за-явила:

– С тех пор как мужа уволили, я все время боюсь, что не смогу платить членские взносы и вы перестанете со мной общаться.

Мойра Кинли повернулась к соседке:

– Знаешь, почему я люблю повсюду бывать вместе с тобой? Потому что на твоем фоне я кажусь еще красивее, а это дает мне уверенность в себе.

– Я заказала ту пристройку к дому только для того, чтобы вы мне завидовали.

– А я действительно увеличила грудь.

– А я знаю, что у тебя проблемы с мочевым пузырем, но всем говорю, будто ты страдаешь булимией – поэтому и бегаешь так часто в туалет.

В гостиной поднялся дикий гвалт. Женщины выкрикивали все новые и новые признания, одно другого невероятнее. Пэкстон взирала на них в полном недоумении. Сначала у нее возникла мысль, что это розыгрыш. Наверное, кто-то из участниц клуба решил, что любопытно будет посмотреть, какова вечно невозмутимая Пэкстон в гневе. Но потом она поняла, что розыгрышем здесь и не пахнет. Ее подруги явно паниковали, а в их глазах читался неподдельный ужас. Все тайны, которые они так тщательно скрывали, вдруг хлынули на поверхность, и остановить этот поток было невозможно.

– А ну-ка тихо, – приказала Пэкстон. – Успокойтесь немедленно.

Ее слова потонули в оглушительном оре.

Тогда Пэкстон вскочила на стул, хлопнула в ладоши и завопила:

– Эй! Прекратите! Да что с вами такое?

Это возымело действие: ее наконец-то заметили – и в комнате воцарилась тишина. Пэкстон спустилась на пол. Она внезапно ощутила, как все тело начинает зудеть от странного нетерпения. Окружающие предметы изогнулись, словно отраженные в кривом зеркале, и Пэкстон усиленно заморгала, пытаясь прогнать иллюзию. Зуд становился невыносимым. Еще чуть-чуть – и она во всеуслышание объявит, что влюбилась в человека, с которым ей ничего не светит. Ну и пусть это главный секрет ее жизни – если она сейчас же не обнародует его, то просто умрет на месте!

Пэкстон судорожно сглотнула. Нужно взять себя в руки.

– Кирсти, я думаю, у тебя кондиционер сломался. Мы все надышались какими-то вредными парами.

– Зато я живу в своем собственном доме, – пробормотала Кирсти, вставая и направляясь к термостату, – а не ючусь у родителей, в домике у бассейна.

– Что? – Пэкстон оторопела.

– Ой… я… – Кирсти запнулась. – Неужели я произнесла это вслух?

По настоянию Пэкстон окна распахнули настежь, чтобы впустить свежий воздух, но вместо свежести их ожидал удушливый июльский зной, от которого на припудренных лицах дам выступили капли пота. Все снова расселись по местам, и заседание возобновилось. Они подробно обсудили вопросы из списка Пэкстон, но у многих при этом был такой вид, будто их мысли витают где-то далеко. Около десяти вечера все, к счастью, закончилось. Чмокнув друг друга на прощание, участницы клуба помчались по домам. Каждая спешила удостовериться в том, что ничего не изменилось: коттедж не сгорел дотла, муж не ушел к другой, а любимые платья по-прежнему впору.

Пэкстон задумчиво глядела из окна машины на подруг, которым явно хотелось поскорей убраться отсюда, и в который уже раз спрашивала себя: «Что же, черт возьми, здесь сегодня произошло?»

В отличие от остальных, Пэкстон отправилась не домой, а к Себастиану Роджерсу. Завидев издалека, что в окнах еще горит свет, она свернула на подъездную дорожку к его коттеджу.

Вернувшись в Уоллс-оф-Уотер в прошлом году, Себастиан не только занял стоматологический кабинет доктора Костово, но и купил его дом: прежний владелец удалился на покой и переехал в Неваду, поскольку местный влажный климат пагубно влиял на его больные суставы. Дом – построенный из темного камня и украшенный башенкой – назывался «Тенистое дерево», и Себастиан как-то сказал Пэкстон, что его пленяет атмосфера этого места: он чувствует себя одним из персонажей сериала «Мрачные тени».

Пэкстон постучала. Себастиан открыл почти сразу.

– Привет, красавица. – Он распахнул перед ней дверь. – Не ждал тебя сегодня.

– Да вот – ехала мимо и решила поздороваться.

Какая ужасная банальность! И к чему этот виноватый тон? Ведь он совершенно точно не против ее визита.

Пэкстон прошла в гостиную и села на диван. Судя по всему, Себастиан только что смотрел телевизор. Хотя внешний вид «Тенистого дерева» наводил на мысли о стенах, увешанных средневековым оружием и фамильными гербами, внутри было светло и уютно. Себастиан обосновался здесь вскоре после того, как ее затея купить дом обернулась неудачей. Ей нравилось наблюдать, как он обустраивает коттедж по своему вкусу, и временами она ловила себя на том, что завидует его свободе. Пэкстон скинула туфли и устроилась на диване, поджав под себя ноги. Себастиан, в домашних брюках и футболке, присел рядом. Он положил ногу на ногу, и Пэкстон видела его босые ухоженные ступни.

Природа наделила Себастиана удивительной красотой: его лицо с тонкими, изящными чертами могло бы принадлежать герою какой-нибудь романтической поэмы. Еще со школьных времен все гадали, гей он или нет, склоняясь к первому, но сам Себастиан так еще ни разу не подтвердил – хотя и не опроверг – их домыслов. А вот Пэкстон была уверена, что она единственная в Уоллс-оф-Уотер знает правду. В старших классах худощавый блондин Себастиан подводил глаза черным карандашом, ходил в длинном пальто и вместо огромного рюкзака, как у всех школьников, носил маленькую сумку через плечо. Такого поневоле заметишь. Они оба учились тогда в выпускном классе, и Пэкстон почти каждое воскресенье проводила в Эшвилле – городке в часе езды от Уоллс-оф-Уотер, – гуляя по торговому центру. Там-то она однажды и увидела Себастиана. Он сидел в кафе в компании таких же неформалов: шести-семи парней с немыслимыми прическами и вызывающе одетых. Ребята эти явно были не из Уоллс-оф-Уотер: слишком уж причудливая публика для маленького городка. Они о чем-то болтали, и тут один из них – с черными, торчащими дыбом волосами, в длинных черно-белых перчатках без пальцев – нагнулся через стол к Себастиану, и они начали целоваться. В какой-то момент Себастиан открыл глаза и встретился взглядом с проходившей мимо Пэкстон. Он смотрел на нее – и целовался с тем парнем. Вопиющая, безумно возбуждающая дерзость…

Но теперь это совсем другой Себастиан: на нем всегда деловой костюм с иголочки и галстук из натурального шелка, а держится он так отстраненно, словно и мужчины, и женщины ему одинаково безразличны.

– Как прошел день? – Себастиан облокотился о спинку дивана, повернувшись к Пэкстон.

Они почти касались друг друга.

– Вроде бы неплохо.

Пэкстон потянулась к кофейному столику, взяла недопитый бокал вина и сделала маленький глоток.

Он прищурился:

– Вроде бы?

– Из хороших новостей: Колин приехал раньше, так что с ландшафтом мы точно управимся вовремя. А вот на заседании клуба творилось что-то из ряда вон. До приема считаные недели, а все думают бог знает о чем.

– То есть?

На мгновение Пэкстон замолчала, подбирая нужные слова.

– В детстве, когда я слишком любопытничала и совала нос куда не следует, бабушка говорила: «Если узнаешь чей-то секрет, то и свой тоже расскажешь в ответ, а стоит одному с языка соскочить – остальные уже нипочем не сокрыть». Именно так сегодня и было: все вдруг кинулись поверять друг другу тайны и никак не могли остановиться.

Себастиан улыбнулся:

– Ты меня совсем запутала. Мне казалось, что на этих клубных встречах все только тем и занимаются, что сплетничают, разве не так?

– Это было совсем другое, – покачала головой Пэкстон. – Поверь мне.

– Да? – Он удивленно поднял брови. – И какие же, интересно, личные тайны поведали дамы из Женского общественного клуба? Включая и его президента?

Пэкстон попробовала рассмеяться, но у нее тут же разболелась голова.

– У меня нет тайн, – ответила она, потирая лоб.

Выражение его лица не изменилось.

Раз уж она завела этот разговор, то придется выдать какой-нибудь секрет. И определенно не тот, что чуть было не вырвался у нее на сегодняшнем собрании.

– Я до сих пор еще не сказала бабушке о приеме, потому что до смерти ее боюсь. Я обещала маме, что завтра утром схожу к Агате, но если бы ты знал, как же мне этого не хочется. Ужасно, просто до слез. И мне от этого становится так гадко. Ведь бабуля Осгуд помогла основать наш клуб, и держать ее в неведении несправедливо. Но она такая…

Себастиан понимающе кивнул:

– Хочешь, вместе сходим?

– Не стоит. Она обращается с тобой хуже некуда.

Пэкстон навещала бабушку по воскресеньям, и с тех пор, как все воскресенья она стала проводить с Себастианом, – Пэкстон уже с понедельника начинала считать дни до их встречи – он неизменно составлял ей компанию. Но сейчас она не собиралась ни о чем его просить. Целых два визита к бабуле Осгуд за неделю – никто не заслуживает такого наказания.

– Милая, да она со всеми так обращается.

Себастиан взял у Пэкстон бокал, поставил его на стол и, сжав ее руку, сказал:

– Позволь себе немного расслабиться. Не обязательно все делать самой. – И мягко добавил: – Завтра мы вместе сходим к твоей бабушке.

– Правда?

– Ты же знаешь: ради тебя я и не на такое готов.

Она прижалась щекой к его ладони и закрыла глаза. Какая прохладная, нежная кожа. Помнится, Себастиан как-то сказал, что если моешь руки по сто раз на дню, то увлажняющий крем поневоле станет твоим лучшим другом.

Что же она делает? Словно очнувшись от сна, Пэкстон резко отпрянула, встала и начала обуваться.

– Мне пора, – сказала она, пытаясь совладать с непослушными ремешками туфель. – Спасибо, что выслушал.

– Энергии в тебе хоть отбавляй. Ты вообще спишь?

Она слабо улыбнулась:

– Иногда.

Себастиан медленно поднялся с дивана, задумчиво наблюдая за Пэкстон. В прошлом году, когда он вернулся в город, они случайно встретились возле кафе «Хартли», где у Пэкстон только что закончилось заседание местного книжного клуба. Увидев Себастиана, она непроизвольно вздрогнула, будто ее ударило током. Тогда девушка еще не знала, что это – тот самый Себастиан, для нее он был таинственным незнакомцем, от чьей невероятной красоты у нее перехватило дыхание. Пэкстон твердо решила выяснить, кто это такой и что привело его в Уоллс-оф-Уотер. Она не сводила с красавчика глаз, пока он шел к своей машине, припаркованной в нескольких метрах от нее. Незнакомец открыл дверь, бросил на сиденье сумку с эмблемой магазина «Слайтли Фокст», повернулся – и увидел Пэкстон. Он несколько секунд изучал ее лицо и вдруг, усмехнувшись, сказал: «Здравствуй, Пэкстон». Пэкстон стояла как громом пораженная, не в силах вымолвить ни слова. А красавец представился и напомнил, что они вместе учились в школе. Они немного поговорили, потом решили продолжить беседу в кафе и в результате проболтали не один час. К моменту расставания Пэкстон с ужасом поняла, что влюбилась. Эта истина по-прежнему ее ошеломляла. Сколько бы она ни убеждала себя в том, что ни к чему хорошему это не приведет, ее чувства к Себастиану были сильнее логики.

– Спокойной ночи, дорогая.

Себастиан погладил ее по голове, и в этом жесте ей почудилась какая-то неловкость, будто он пытался за что-то извиниться. Боже мой, а ведь он все знает! У Пэкстон заныло в груди.

Ошарашенная, она повернулась к двери. Инте-ресно, и с каких пор? С самого начала? Или она выдала себя какой-нибудь недавней выходкой? Что за мерзкий вечер! Вселенная явно решила поразвлечься за ее счет.

– Пэкс, что с тобой? – спросил стоявший у нее за спиной Себастиан.

– Ничего. Все хорошо. Увидимся завтра ут-ром, – бодро ответила она и шагнула в сырую мглу.

Пэкстон могла поклясться, что в этот момент кто-то потихоньку рассмеялся ей вслед.

Глава 3. Кодекс отщепенцев

Уилла как раз доставала из сушилки последнюю партию белья, когда в дверь постучали. Она почти наверняка знала, кого это принесло; а ей-то казалось, что если плотно закрыть окна и включить кондиционер, то поющий на полной громкости Брюс Спрингстин не потревожит покоя ее ворчливых соседей.

Она поставила таз с чистыми вещами на кухонный стол и направилась в другой конец узкого коридора, к парадной двери, так и не исполнив своего любимого ритуала – зарыться лицом в только что выстиранное, еще теплое белье.

Когда живешь в старом районе, где дома стоят почти стена к стене, приходится мириться с некоторыми неудобствами. И все же это дом ее детства – он достался ей по наследству лет семь назад, когда умер отец. И за него не нужно выплачивать ссуду, а это вам не шутки, особенно учитывая, что ей лишь недавно удалось погасить баснословный долг по кредитной карте, накопленный за годы учебы в колледже. Большую часть населения Уоллс-оф-Уотер составляют зажиточные горожане, и раньше Уилла бесилась оттого, что не принадлежит к их числу. Кредитка же давала опьяняющее чувство свободы, позволяя в любой момент тратить деньги – на что угодно и не задумываясь. Отец умер, так и не узнав, что дочь по уши в долгах.

Теперь у нее свой магазин и собственное гнез-дышко, за которые она уже никому ничего не должна, а все благодаря отцу, застраховавшему свою жизнь в пользу дочери. Уилла просто обязана оправдать его чаяния и стать наконец взрослой – для него это было очень важно. Ее нынешняя жизнь – это покаяние перед ним и бабушкой за все то горе, что причинила им когда-то юная неугомонная девчонка, совершенно неспособная совладать с хлещущей через край энергией и усидеть на одном месте, как им обоим хотелось.

Под хит Спрингстина «I’m on Fire» Уилла открыла дверь. Мужчина, стоявший на пороге, был очень высоким, так что ей даже пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо.

– Это снова я.

Все заготовленные слова тут же вылетели у нее из головы. Уилла открыла рот, но не смогла произнести ничего, лишь издала какой-то нечленораз-дельный лепет.

– Ты сегодня так поспешно сбежала, что забыла вот это. – Он протянул ей пригласительный.

Уилла схватила билет и почему-то спрятала его за спину.

Гость засунул руки в карманы. На нем были все те же брюки и рубашка, которая теперь, просохнув, напоминала жеваную бумагу. Он щурился от яркого света лампочки, висевшей рядом с дверью, из-за чего вокруг глаз у него собрались мелкие морщинки. Несколько секунд мужчина внимательно смотрел на Уиллу, а потом сказал:

– В школе мне постоянно приходилось отдуваться за твои приколы вместо тебя. Меньшее, что ты можешь для меня сейчас сделать, – это пригласить в дом.

Уилла словно очнулась.

– Не «отдуваться», а купаться в лучах славы, – парировала она.

Мужчина улыбнулся:

– Значит, ты меня помнишь.

Еще бы она его не помнила. Потому-то и убежала с Джексон-Хилл, сгорая от стыда. Уилла никогда не обращала на Колина внимания, но прекрас-но знала, кто он, – как и вся школа. Потому что он был Осгуд. Правда, Колин всегда находился в тени своей знаменитой и самоуверенной сестры-близняшки, но, похоже, его самого это нимало не смущало. Он наверняка легко бы мог стяжать себе не меньшую популярность, чем Пэкстон, просто, в отличие от нее, не стремился баллотироваться в президенты ученического совета или состоять в миллионе разных клубов одновременно. Вместо этого Колин Осгуд почти все время проводил в компании мальчишек, которые носили голубые рубашки поло и по выходным играли в гольф. Все ожидали, что, окончив колледж, он пойдет по стопам отца и станет таким же непревзойденным мастером клюшки и лунок, но Колин предпочел уехать из Уоллс-оф-Уотер. Уилла так и не поняла почему.

Она вовсе не собиралась подставлять однокласс-ника, это вышло случайно. Как-то раз, в начале последнего для них учебного года, Уилла прокралась ночью на школьный двор и написала на стенде у входа «Конфеты – эффектны, но аперитивы – оперативней». Девушка нечаянно подслушала, как Колин произнес эту фразочку, – он повторял ее весь день напролет, – и она показалась Уилле ужас-но смешной. Она и понятия не имела, что Осгуд занимался исследованием творчества Огдена Нэша и лишь вчера сдал эссе на эту тему, так что ее розыгрыш – пусть и не намеренно – указывал прямо на него. И хотя доказать вину Колина не удалось, а его родителей заверили, что привлекать мальчика к ответственности никто не собирается, все розыгрыши, которые устраивала Уилла – и до, и после, – теперь приписывались Колину. Отныне его считали Шутником средней школы Уоллс-оф-Уотер – героем учеников и проклятием учителей. И только за три недели до конца учебного года, когда Уиллу поймали на месте преступления, все узнали, кто настоящий Шутник.

– Так ты меня впустишь или нет? Эта неопределенность убивает.

Она вздохнула и слегка попятилась, давая гостю пройти. Закрыв за ним дверь, Уилла поспешила к колонкам, стоявшим у компьютера, и убавила громкость – Спрингстин с его сексуальной хрипотцой в данной ситуации был совершенно не-уместен. Обернувшись, она увидела, как Колин медленно ходит туда-сюда, рассеянно гладя спинку ее супермягкого дивана. Такие диваны всегда тянет потрогать. Его доставили всего несколько дней назад. Он стал первой за семь лет вещью, которую Уилла позволила себе купить в дом. Диван был дорогой и непрактичный, поэтому ее немного мучила совесть, но она влюбилась в него с первого взгляда.

– Мне никто не говорил, что ты вернулась в Уоллс-оф-Уотер, – пожаловался Колин.

– А должны были сказать?

Колин покачал головой, словно сам не был уверен в ответе.

– И давно ты здесь живешь?

– С тех пор как умер папа.

Его плечи поникли.

– Грустно, что так вышло.

Отца Уиллы насмерть сбила машина, когда он помогал кому-то на трассе заменить колесо. Это случилось в последний год ее учебы в колледже, – вернее, это был бы ее последний год в колледже, если бы Уиллу не отчислили за неуспеваемость. Еще одна тайна, о которой папа так и не узнал.

– Учитель он был прекрасный. Он вел у нас химию в одиннадцатом классе и даже устраивал здесь ужины для учеников, которых готовил к поступлению в колледж.

– Я помню.

Она терпеть не могла эти ужины, ведь дети из школы приходили к ним и видели, как они живут. Уилла чаще всего притворялась, что ей нездоровится, и пряталась у себя в комнате. Ей было стыдно: по сравнению с особняками, в которых жили все эти ребята, их дом, такой старенький и крошечный, казался убогой халупой.

– Я столько лет думал о тебе: где ты сейчас, что вытворяешь? – Он сделал паузу. – А ты, оказывается, все это время была здесь.

Уилла молча смотрела на незваного гостя: ему-то какое дело?

Колин еще раз прошелся из угла в угол и оглядел комнату, словно решая, чем бы еще заняться. Наконец, тяжело вздохнув, он сел на диван и запустил пальцы в темную шевелюру. У него были крупные руки. Он вообще был высоким и статным, совсем не таким, как в школе.

– Так чем ты нынче занимаешься, Уилла Джексон?

– У меня магазин спорттоваров на Нэшнл-стрит.

Вот так-то. Ответ нормального, взрослого, прак-тичного человека.

– А как развлекаешься в свободное время?

Что за идиотский вопрос.

– Белье стираю, – с непроницаемым видом ответила Уилла.

– Муж есть? – продолжал допрос Колин. – Дети?

– Нет.

– То есть ни единого потомка, которому можно передать свою мудрость? Как незаметно растянуть километры туалетной бумаги по школьной лужайке, разрисовать машины учителей арахисовым маслом, написать возмутительные стишки на школьном стенде, поменять вещи в шкафчиках у всего класса? – Колин захохотал. – Нетленная классика! На каждый прикол, наверное, целая ночь уходила.

Казалось, эти воспоминания доставляют ему огромное удовольствие, но что до самой Уиллы, то она уже много лет сознательно не ворошила про-шлое. Да и о Колине тоже никогда не думала. Однако сейчас у нее перед глазами вдруг возникло его лицо в тот день, когда она включила пожарную сигнализацию. Все дети и преподаватели высыпали на лужайку перед школой, и Уилла, проходя мимо них в сопровождении полицейских, слышала, как они шептались: «Так это она! Уилла Джексон! Вот кто столько лет всех разыгрывал!» Колин Осгуд застыл как громом пораженный: то ли он не ожидал, что Шутником окажется именно Уилла, то ли испугался, что пришел конец его славе.

А сейчас они стояли и молча смотрели друг на друга. Колин открыто разглядывал ее с ног до головы, и Уилла уже собиралась объяснить ему, что он ведет себя неприлично, но Осгуд ее опередил:

– Ну так как? – Он кивнул на пригласительный, который она до сих пор держала в руке. – Ты придешь?

Уилла уже и забыла о нем. Нахмурившись, она бросила билет на стол. Одни неприятности от этой бумажки!

– Нет, не приду.

– Что так?

– Этот праздник не имеет ко мне отношения.

– А ты посещаешь исключительно те праздники, которые имеют к тебе отношение? Вечеринки в честь твоего дня рождения, например? – Колин замолк и нахмурился. – В моей голове это звучало смешнее. Прости. Если не спать двое суток подряд, все почему-то начинает казаться смешным. По дороге сюда я смеялся над знаком ограничения скорости. Сам не знаю отчего.

Он еле шевелил языком от усталости, словно пьяный. Теперь Уилле многое стало ясно.

– А почему ты не спал двое суток?

– В самолете не удалось вздремнуть, – я сегодня прилетел из Японии, – а потом не хотелось нарушать режим. Думал дотерпеть до вечера, чтобы лечь как обычно и не запутаться окончательно из-за разницы во времени.

Уилла посмотрела в окно:

– Кто тебя привез?

– Никто.

От взгляда его темных, бесконечно усталых глаз Уилле стало не по себе.

– Ты сам-то обратно доедешь?

Колин усмехнулся:

– Какая ты заботливая.

– Давай-ка я сварю тебе кофе.

– Кофе так кофе. Хотя прежняя Уилла не преминула бы воспользоваться ситуацией и приколоться.

– Ты понятия не имеешь, на что была способна прежняя Уилла.

– И ты сама, судя по всему, тоже.

Ничего не ответив, она развернулась и пошла в кухню. Уилле так не терпелось поскорее зарядить гостя кофеином и отправить его восвояси, что, пытаясь совладать со старой отцовой кофеваркой, она умудрилась и разлить воду, и рассыпать зерна.

– И часто ты бываешь на холме у «Хозяйки Голубого хребта»? – спросил Колин.

– Нет, – соврала она.

Рано или поздно он бы обязательно задал этот вопрос.

– То есть сегодня ты сидела там не потому, что замышляешь какой-то розыгрыш в честь грядущего приема?

– Господи, да хватит уже, – чуть слышно произнесла Уилла.

Облокотившись о стол, она смотрела на булькающую кофеварку и радовалась этой короткой передышке. Дождавшись, когда будет готова одна порция, она налила немного кофе в чашку и понесла ее в гостиную.

Колин по-прежнему сидел на ее драгоценном сером диване с обивкой из микрофибры, положив руки на колени и запрокинув голову.

– Ну вот, этого еще не хватало. – Уиллу охватила паника.

Она поставила чашку на журнальный столик.

– Пожалуйста, только не это. Колин, проснись!

Он даже не пошевелился.

Уилла протянула руку и дотронулась до него.

– Колин, вот кофе. Проснись и хлебни немного. – Девушка потрясла его за плечо. – Эй, Колин!

Он открыл глаза и, уставившись на нее туманным взглядом, пробормотал:

– Да что с тобой такое? Ведь ты была храброй… самой храброй из всех, кого я знал.

Глаза его снова закрылись.

– Колин?

Она посмотрела на его длинные ресницы: когда человек притворяется, что спит, ресницы дрожат. Колин не притворялся.

– Колин!

Бесполезно.

Уилла растерялась. Она постояла у дивана еще некоторое время и только собралась уйти, как вдруг уловила какой-то сладкий аромат. Повинуясь инстинктивному желанию распробовать его, она втянула носом воздух – и чуть не закашлялась: сладость осела на языке такой невыносимой горечью, что девушка невольно поморщилась.

Как однажды сказала бабушка, приготовив на редкость неудачный пирог с лимонным кремом: именно такой вкус у сожаления.

Густой туман, окутывающий по утрам Уоллс-оф-Уотер, сам по себе был достопримечательностью. В каждом магазинчике на Нэшнл-стрит продавались «банки с туманом» – баночки из серого стекла, которые туристы раскупали как оригинальные сувениры. Для Уиллы же это погодное явление было примерно таким же необычным, как океан для того, кто живет на его берегу. Когда видишь его каждый день, нет-нет да и спросишь себя: и с чего столько шума?

Когда на следующее утро Уилла отправилась в дом престарелых, туман уже понемногу отступал под натиском июльского зноя. Колин, к счастью, уехал еще ночью, явно разочарованный тем, что Уилле уже не восемнадцать и она больше не подшучивает над ничего не подозревающими людьми.

Лучше бы он вообще не появлялся в ее доме. Она уже давно выросла и теперь совершает лишь правильные, взрослые поступки – как раз для того, чтобы никого больше не разочаровывать.

– Привет, бабуля, – радостно сказала Уилла, входя в комнату Джорджи Джексон.

Бабушка была уже одета и, слегка ссутулившись, сидела у окна в кресле-каталке. В лучах утреннего солнца, освещавших ее белые волосы и бледную кожу, она казалась почти прозрачной. В молодости это была красивая женщина с огромными глазами, высокими скулами и тонким носом, и Уилле временами чудилось, что под сеткой морщин она видит юное прекрасное лицо – словно мимолетное отражение в волшебном зеркале.

Первые признаки старческого слабоумия по-явились у бабушки, когда Уилла уехала в колледж. Отец сразу перевез ее к себе, и она заняла бывшую комнату внучки. Через два года у Джорджи случился сердечный приступ, и папа был вынужден поместить ее в дом престарелых. Уилла знала, как непросто далось ему это решение, но у него получилось устроить мать в лучшее учреждение в городе. После смерти отца Уилла взяла на себя обязанность регулярно навещать бабушку – ведь ему бы этого хотелось. Он обожал мать и всю жизнь из кожи вон лез, чтобы только ей угодить.

Уилла считала бабушку милым, но весьма непростым человеком: у нее словно бы имелись невидимые шипы, которые не давали к ней приблизиться. В нервной и недоверчивой Джорджи Джексон не было ни капли легкомыслия, что, учитывая, в какой роскоши она выросла, неизменно поражало Уиллу. После того как ее семья обанкротилась, Джорджи пошла в гувернантки и до семидесяти с лишним лет работала в самых богатых домах города.

Бабушка отличалась спокойным нравом, как и отец Уиллы. В их семье самой громкой была мать. Уилла до сих пор помнила ее смех – приятное стаккато, как потрескивающие в камине угольки. Мама работала секретаршей в адвокатской конторе и умерла, когда Уилле было всего шесть. После этого девочка полюбила играть в смерть. То, облившись водой с ног до головы, она ложилась на диван и неподвижно лежала, притворяясь, что утонула; то, распластавшись на капоте машины, делала вид, будто ее сбили. Но больше всего малышке нравилась «смерть от ложек»: она лежала на кухонном полу, облившись кетчупом и засунув ложки под мышки. В шесть лет Уилла не понимала, что такое смерть, и не видела в ней ничего плохого, ведь плохое не могло бы произойти с ее прекрасной мамочкой. Откровенно говоря, смерть ее завораживала.

Однажды Джорджи, застав внучку за воображаемым разговором с матерью, бросилась открывать окна и жечь шалфей. «Призраки ужасны, – предупредила она. – Никогда не говори с ними. Не подпускай их близко». Уилла тогда крепко обиделась на бабушку и долго не могла простить ей того, что она лишила ее связи с мамой, заставив бояться умерших, пусть и таким нелепым образом.

Все суеверия давно стерлись из бабушкиной памяти, как и образ внучки. Но Уилла знала, что, хотя Джорджи не понимает ни слова, ей нравится слушать голоса, поэтому несколько раз в неделю приходила сюда и рассказывала: что творится в мире, как выглядят деревья в это время года, чем нынче торгуют в магазинах и какие перемены случились в отцовском доме. Сегодня она похвасталась новым диваном, но о визите Колина промолчала.

Она говорила до тех пор, пока сиделка не принесла еду. Уилла помогла покормить бабушку и, когда поднос опустел, аккуратно умыла ее и снова присела рядом.

Немного поколебавшись, она достала из заднего кармана джинсов пригласительный билет:

– Я долго думала, показывать его тебе или нет. В следующем месяце в «Хозяйке Голубого хребта» будет праздник – юбилей Женского общественного клуба. Пэкстон Осгуд собирается чествовать тебя как одну из его основательниц. Это приятно, конечно, но ты ведь никогда не говорила мне об этом клубе, и я даже не знаю, значит ли он для тебя хоть что-нибудь. Если да, я бы сходила туда, а так – понятия не имею, как лучше поступить.

Уилла посмотрела на приглашение и впервые догадалась посчитать: оказывается, на момент основания клуба бабушке было всего семнадцать лет, то есть именно в этот год Джексоны лишились фамильного особняка и родился отец Уиллы.