Текст книги "Прекрасные сломанные вещи"

11

Вернувшись из школы в пятницу, накануне праздника, я сразу пошла в свою комнату собирать вещи на выходные: надо было заняться этим в четверг, когда у меня было время, но я поленилась.

Я перебирала футболки, пытаясь отыскать одну с муми-троллями, когда раздался телефонный звонок. Звонили по городскому. Я напрягла слух: наверняка это Рози. Прошла минута, другая. Мама все не звала меня к телефону, и я с легким разочарованием повернулась обратно к шкафу. Когда я натягивала футболку через голову, мама заглянула в комнату.

– Можно войти?

– Конечно. – Я выправила волосы из-под футболки.

– Звонила тетя Сьюзан, – осторожным, спокойным тоном сказала мама.

Издав тяжелый вздох, она продолжила:

– Праздника не будет. Его отменили.

Сначала я подумала, что Сьюзан как-то накосячила. Может, они поругались с Сарой, и теперь ее наказали. Вторая мысль – еще более нелепая – появилась почти сразу вслед за первой: это меня не пригласили, и Сьюзан будет отмечать с Рози наедине.

– Почему?

– Сьюзан сейчас непросто, и у нее нет настроения праздновать. Ты понимаешь, о чем я?

Нет, вообще нет.

– Что ты имеешь в виду – «непросто»?

Снова тишина.

– Сара сказала, что Сьюзан очень грустно. Очень, невыносимо грустно.

– Что, вроде как депрессия?

Я совсем запуталась. Мы же на днях виделись: втроем встретились в «Старбаксе», и с ней все было хорошо. И Рози не упоминала, чтобы Сьюзан грустила в школе.

– Думаю, не совсем. Наверное, пиршественные выходные – это для нее пока слишком.

Очень в мамином духе. Нет чтобы сказать «веселые» или «праздничные». Кто вообще сейчас говорит «пиршественный»?

От мысли, что Сьюзан сейчас так грустно, что она даже не хочет видеть подруг на своем дне рождения, мне самой стало невыносимо грустно и захотелось плакать. Мама, заглянув мне в лицо, протянула руку и успокаивающе погладила меня по бедру. По крайней мере, я предположила, что она хочет меня успокоить. Могла бы выбрать другую часть тела.

– Ну ничего, это не последние выходные. Может, пригласишь тогда Рози к нам?

Она вообще не поняла, из-за чего я расстроилась.

– Может, – сказала я, точно зная, что не приглашу.

Будет довольно бессердечно отмечать день рождения Сьюзан без нее, тем более у меня дома, а не у нее самой.

Когда мама ушла, я внезапно подумала с изумлением, что еще несколько недель назад прыгала бы от восторга: у меня есть шанс заполучить Рози на все выходные, одну, без Сьюзан. Однако в последнее время так многое изменилось, что, как бы меня это ни изумляло, Сьюзан уже стала такой же неотъемлемой частью моей жизни, как и Рози.

Я отправила ей СМС, где написала, что надеюсь, что она в порядке, и попросила сообщить, когда ей станет лучше. Сьюзан не ответила.

В субботу мы с Рози встретились в городе и уселись в «Старбаксе» с горячим шоколадом и выпечкой. Снаружи лил дождь, и мы были не в настроении бродить по вымокшим улицам субботнего Брайтона, а уж тем более отправляться на пляж.

– Что тебе сказала твоя мама? – спросила я.

Мы заговорили о важном – о Сьюзан – лишь после того, как отыскали место на диване и уселись.

– Что у Сьюзан депрессия.

Рози поставила перед собой две тарелки и взяла нож. Она занесла лезвие над слойкой, задумчиво закусила губу, а потом со всей решительностью разрезала ее посередине. С ножа на тарелку потек крем.

– Ну что, ровно получилось?

– Ага.

Я взяла кусок поменьше и положила на тарелку. Потом я наблюдала, как она разрезает шоколадный маффин.

– А еще что-нибудь она сказала?

Рози пожала плечами: она резала свои половинки на куски поменьше.

– Да нет, что тут еще скажешь?

– Моя мама не сказала про депрессию. – Я сама не знала, зачем об этом сообщаю. – Она сказала, что Сьюзан очень грустно.

Рози беззлобно рассмеялась.

– А тебя не бесит, что она говорит с тобой, будто тебе пять лет?

– Вообще-то да, но думаю, в этот раз это не совсем так. Я спросила, может, у Сьюзан депрессия, и она сказала, что нет, это другое.

– Какое такое другое?

– Понятия не имею.

– Да и какая разница на самом деле.

Рози взяла первый кусочек слойки. Свою половину я уже съела.

– Итог все равно один.

У меня было чувство, что разница есть, и большая, и что Сара нарочно сказала «грустно». Но оттенки в значениях этих слов, выражение на мамином лице и даже тон голоса Рози, казалось, принадлежали миру, который я не понимала, как ни старалась.

Ответ пришел ко мне с такой очевидной ясностью, что я сама не поняла, почему сразу до этого не додумалась:

– Надо пойти ее повидать.

Рози застыла с крошками слойки на пальцах. Лоб ее слегка нахмурился.

– А? Ты о чем?

– Надо пойти повидать Сьюзан, – сказала я. – Что из этого непонятно?

– Но Сара сказала не приходить.

– Не-а. Она сказала, что праздничные выходные отменяются. Но нам надо отнести подарки.

Мы с Рози вскладчину купили открытку, игрушечного слона и украшения в виде бабочек на стену.

Рози скептически хмыкнула, а потом сказала:

– Мне кажется, лучше не надо. Она явно не настроена видеть людей. Вот придем мы, а Сара такая: «Что вы тут делаете? Я же сказала не приходить».

– Тогда уйдем. Но мы по крайней мере попытаемся, и, может, это поможет.

– С чем поможет? Ты ведь даже не знаешь, что с ней.

У меня складывалось впечатление, что Рози нарочно притворяется, что не понимает.

– Ну, очевидно, что тут отчасти дело в ее семье.

– Не надо вот так сразу предполагать.

Рози взяла последний кусочек слойки и положила в рот.

Я постаралась унять нарастающее раздражение и говорить спокойно. Мне было бесполезно спорить, особенно с Рози: я всегда проигрывала. Сдавала позиции. Уступала, сдавалась.

– Да и какая разница, – сказала я, пытаясь вернуть контроль над разговором. – Ей плохо, и мы ее подруги. Надо пойти и навестить ее в день рождения.

Рози, все еще нахмурившись, поразмыслила над моим предложением. Наконец она сказала:

– Я понимаю, о чем ты. Но все равно мне кажется, что идея так себе. Мы же не знаем ее так, как знаем друг друга, понимаешь?

А это-то тут при чем?

– Я просто думаю, что надо в этот раз забить и подождать, пока мы снова ее увидим, – сказала Рози.

Она пристально вгляделась в мое лицо.

– Ну, если бы это была ты, я бы в любом случае пришла, и пофиг, что ты там сказала. Но она не ты, и я не знаю, как она отреагирует. Думаю, лучше не рисковать.

Я все больше убеждалась, что права, но все равно слова Рози меня растрогали. Выходит, меня она все равно любит больше. Она понимала, что наша дружба – это нечто уникальное и такой больше не будет.

– Ну и ладно, а я пойду, – решила я наконец. – Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной, но если не хочешь, то схожу и одна.

Брови Рози взметнулись вверх.

– Что, прямо сегодня?

– Завтра. В ее день рождения. Может, возьму торт!

– Сара же его испечет, – заметила Рози.

Она все еще смотрела на меня с удивленным любопытством, словно я сказала, что хочу научиться играть на аккордеоне или заняться танцами с мячами пой.

– Да, ты права. Ну, тогда, может, цветы. Интересно, можно ли в это время года найти подсолнухи?

– Подсолнухи?

– Да, а что? Это самые веселые цветы в мире.

Рози молча смотрела на меня со странным выражением лица. Потом осторожно сказала:

– Можно задам странный вопрос?

Я кивнула, и она продолжила:

– Почему это тебя так волнует?

Звучало и правда странно. Я не знала, что ответить.

– Ну а тебя почему не волнует?

– Волнует. То есть, конечно, я переживаю за Сьюзан. Но я могу подождать до школы и поговорить с ней потом. Не думаю, что мне или тебе нужно из кожи вон лезть, чтобы ей помочь. Особенно тебе: вы и познакомились-то через меня. Мы не так долго с ней дружим. Не понимаю, почему ты не можешь подождать.

Потому что у Сьюзан больше никого нет. Потому что раньше у меня не было необходимости лезть из кожи вон ради подруги. Потому что ей явно нужны друзья, которые будут на это готовы. Потому что никто не должен грустить в одиночестве в свой день рождения, даже если им кажется, что так будет лучше. Потому что – и я не знаю, почему была так в этом уверена, – потому что она сделала бы для меня то же самое.

– Я думаю, это будет мило с нашей стороны, – сказала я.

– Но мило – это не всегда правильно.

От этих слов у меня чуть пар из ушей не пошел.

А должно бы.

У меня не получилось убедить Рози пойти со мной, но она все равно помогла мне найти цветочный магазин, где продавали подсолнухи в горшках – и они даже не выглядели полудохлыми. Когда я принесла их домой, мама полила цветы и поставила их на столешницу в кухне.

– Рози думает, что это странно, – сказала я, разглядывая желтые лепестки, вызывающе яркие на фоне кремовой кухонной плитки.

– Отнести Сьюзан цветы? – спросила мама.

Я кивнула.

– Было бы лучше, если бы мы обе пошли.

– Это очень внимательно с твоей стороны, – сказала мама. – И я думаю, еще важнее, что ты готова пойти одна.

Я старалась не забывать об этом, когда на следующий день шла к Сьюзан с цветами в одной руке и подарочным пакетом в другой. Я все представляла, как стою на пороге и Сара со Сьюзан заглядывают мне через плечо, ожидая увидеть Рози. Пару раз я почти была готова развернуться и пойти домой.

Снаружи мне показалось, что в квартире не горит свет, хотя уже начинало смеркаться. Меня тут же охватила паранойя: а что, если их вообще нет дома?

По счастью, Сара открыла дверь почти сразу, как я постучала. Увидев меня, она изумленно распахнула глаза. По ее лицу пробежало странное выражение: какая-то непонятная улыбка, будто она вот-вот была готова расплакаться.

– Кэдди, – сказала она. – Кэдди и подсолнух.

– Привет, – сказала я, чувствуя, что краснею. – Эм… Я просто хотела передать Сьюзан подарки. И поздравить с днем рождения.

Она улыбнулась уже по-настоящему. Широкая, дружелюбная улыбка.

– Как прекрасно. Правда, прекрасно.

Отступив на шаг назад, она жестом пригласила меня зайти.

– Не уверена, правда, что у тебя получится повидать Сьюзан, – добавила она, закрывая дверь.

– Ничего, – быстро ответила я. – Могу просто оставить все вот здесь. Но я подумала… ну, что мне стоит попытаться, понимаете?

– Если хочешь, посиди в кухне, а я пойду посмотрю, как она себя чувствует. Хочешь чего-нибудь попить?

– Нет, спасибо.

Я поставила цветок на столешницу.

Сара помедлила в дверях, словно собиралась сказать что-то еще, потом снова улыбнулась и вышла. Я бросила взгляд на какие-то бумаги на столе – рецепт шоколадно-трюфельного торта, – а потом на маленькую неприметную стопку открыток на подоконнике. Целых полминуты я боролась с любопытством.

Всего открыток было шесть. Обычная с поздравлениями племяннице от Сары; с собаками, одетыми как битлы, от Брайана; три формальных про шестнадцатилетие от людей, чьи имена я не знала. На последней открытке было написано: «Дочке». Я долго колебалась, прежде чем ее открыть. Я знала, что смотреть не надо, но рука словно сама собой потянулась и распахнула картонную дверцу.

«Для Сьюзан, – было написано внутри. – От мамы и папы». И напечатанный текст: «С днем рождения». Даже цифры 16 нигде не было.

У меня свело живот. Я перевернула открытку, словно ожидая, что настоящее поздравление будет на обратной стороне. И что, это все? Самая неприметная открытка для дочери? Это даже хуже, чем вообще ничего.

Я услышала шаги и быстро развернулась, положив открытки на место. Надеюсь, это Сьюзан. Однако это была не она, и по лицу Сары я поняла, что и позже на ее присутствие можно не рассчитывать.

– Прости, но сейчас правда не время.

– Она знает, что я пришла? – спросила я, просто чтобы проверить.

– Она спит, – ответила Сара. – И мне очень не хочется ее будить. У нее выдались сложные несколько дней.

Я помедлила в нерешительности, а потом протянула руку и дотронулась до открыток.

– Это из-за?..

Я не договорила.

– Ты видела открытку?

Сара вздохнула, подошла и вытянула из стопки открытку для дочери.

– Ну и ну, скажи?

Вид у нее был сердитый, и она несколько раз покачала головой.

– Я бы порвала ее и выбросила, но Сьюзан добралась до нее раньше.

Она повертела открытку, шумно выдохнула и положила на место.

– Она тяжело это восприняла, – сказала Сара тихо. – Думаю, она ждала чего-то большего.

– А подарок был?

Я почти боялась услышать ответ.

– Да, – сказала Сара с мрачным выражением на лице. – Банковский перевод.

– Ох, – ответила я. – Ну хоть что-то.

– Да. Это кое-что.

Какое-то время она молча смотрела на меня, а потом спросила негромко:

– Что подарили тебе родители на шестнадцатилетие?

Я подумала про до смешного огромную открытку в форме кекса, мой любимый ноутбук, серебряный браслет, целую кучу одежды. Мама приклеила в открытку мою младенческую фотографию и подписала: «16 лет нашей радости!»

Мы еще помолчали. Сара протянула руку, и я только тогда поняла, что все еще держу свой подарочный пакет.

– Как проснется, я сразу ей скажу, что ты заходила.

– Я могу вернуться, если она захочет, – услышала я свой голос.

По лицу Сары снова расплылась улыбка.

– Ты очень добра.

– Я просто хочу, чтобы ей стало лучше, – сказала я беспомощно.

Сара не ответила. Ей и не надо было. Я знала, что она думает, потому что сама думала то же. Эта мысль не оставляла меня по дороге домой.

Я ничего не могу сделать.

Позже вечером мой ноутбук издал сигнал. «Сьюзан Уоттс отметила вас в записи».

Я щелкнула по уведомлению, и на экране появилась фотография подсолнуха. Он стоял у Сьюзан на тумбочке у кровати, рядом с игрушечным слоном. Сьюзан подписала: «Солнечный свет в горшке. ОГРОМНОЕ спасибо тебе, Кэдди».

Вскоре засветился экран моего телефона.

19:33

Спасибо, спасибо, спасибо. х х х х19:35 Пожалуйста. х х х 19:36 Не представляешь, что это для меня значит х 19:37:) С днем рождения! Счастья тебе! 19:38 Хаха, спасибо. Теперь я правда счастливее:)

12

В четверг мама забрала меня из школы, и мы вместе поехали в супермаркет. Я стояла в отделе ухода за волосами, пытаясь прикинуть, насколько дорогой шампунь для окрашенных волос я могу попросить у мамы. Внезапно у меня перед лицом мелькнула пара рук, и чьи-то прохладные ладони закрыли мне глаза.

Я подпрыгнула на полметра в воздух, уронив бутылку шампуня John Frieda и издав нечто среднее между визгом и смехом. Пытаясь вернуть самообладание, я подняла шампунь и встала лицом к лицу с агрессором.

– Прости. – Сьюзан хохотала, согнувшись пополам. – О боже, Кэдди, я не думала, что ты так отреагируешь.

Сердце у меня колотилось, но я тоже рассмеялась. Мы стояли посреди отдела и хохотали, как безумные. Старушка с ананасом и стиральным порошком в корзинке подозрительно нас оглядела.

– Нельзя просто так нападать на людей в магазинах, – сказала я, едва переведя дыхание. – Чего ты вообще ожидала!

Когда мы успокоились, она взяла бутылку у меня из рук и прочла этикетку.

– Возьми лучше для медового оттенка, – сказала она. – Это для платинового блонда. У тебя цвет теплее.

Она повернулась к полкам, нашла нужную и протянула мне.

Я была так рада ее видеть.

– Наверное, тупой вопрос, но что ты тут делаешь? – спросила я, забирая шампунь и засовывая его под мышку.

– Покупаю всякое. А ты что думала? Сара тут где-то ходит. А ты с родителями приехала?

Мама как раз появилась из-за угла. Она толкала перед собой тележку. Увидев меня, она раздраженно цыкнула и остановилась.

– Вот ты где! Я вроде попросила тебя сходить за лимонами?

– Сейчас схожу.

Я удивилась, что мама не обращает внимания на Сьюзан, а потом поняла, что они ведь ни разу не виделись.

– Мам, это Сьюзан.

Мама вся засияла. Какой позор.

– О! Привет!

Она протянула руку, и Сьюзан пожала ее. Вид у Сьюзан был удивленный, но вежливый.

– Я Кэрол.

Сара, заметив нас, развернула тележку и покатила нам навстречу.

– Привет, Кэдди! – тепло поздоровалась она, подходя ближе. – Какой приятный сюрприз!

Прошло меньше минуты, и мама с Сарой уже переключили весь свой энтузиазм друг на друга: пожимали руки, представлялись, обменивались приветствиям.

Мы со Сьюзан, прижавшись друг к другу, наблюдали в немой солидарности.

– Скажи, странно, как они рады видеть нас? – пробормотала она мне. – Когда я прихожу домой, Сара никогда мне так не радуется, как тебе.

Даже если Сьюзан и была права, теперь, похоже, они обе о нас забыли, и мы, незамеченные, ускользнули побродить по магазину. Уж кто-кто, а мама умеет заводить знакомства на фоне бутылок с шампунем.

– Думаешь, они о нас разговаривают? – спросила я.

– Зуб даю, – ответила Сьюзан.

Она взяла из коробки лимон и понюхала.

– Вощеный или нет?

– А в чем разница?

– По-моему, на упаковке написано.

Она протянула мне два пакета, по одному в каждой руке. Я выбрала невощеные.

– Ты сегодня говорила с Роз? Она рассказала, что случилось на физре?

Когда я ответила, что нет, Сара принялась рассказывать запутанную историю, за которой я едва могла уследить. Там было что-то про трамплины и неудачную попытку сальто-мортале. Я вглядывалась в ее лицо, пытаясь заметить следы недавней грусти. Их не было. Мы мило побродили по магазину еще немного, пока не наткнулись на маму с Сарой в разделе замороженных продуктов. Они бок о бок толкали свои тележки, увлекшись беседой. Увидев нас, они внезапно замолчали. Вид у Сары был немного виноватый, а мама смотрела на нее с искренним сочувствием. Я знала это выражение у нее на лице. Я называла его лицом самарянки.

Сьюзан слегка поникла: она тоже явно заметила мамино лицо – и тоже явно знала, что оно означает. Бросив на Сару короткий угрюмый взгляд, она кинула упаковки макарон и риса в тележку. Продуктов там было куда меньше, чем в маминой.

– Ну что, дорогая, пойдем? – спросила меня мама с нарочито невинным видом.

Она взяла у меня лимоны и положила на упаковку кухонных полотенец.

Я кивнула, наблюдая, как Сьюзан приклеила к лицу улыбку.

– Увидимся позже?

– Да, может, в выходные?

Она кивнула.

– Я тебе напишу.

Потом Сьюзан пододвинулась ближе и обняла меня. Я удивилась, но приятно.

По дороге к машине мама почти не говорила. А потом понеслось.

– Я так мило поболтала с Сарой, – сказала она, лавируя тележкой вокруг неудачно припаркованной машины. – Она такая милая.

Раз она употребляет однокоренные слова, видимо, и правда под впечатлением.

– И ведь настоящая святая! Забрала к себе Сьюзан.

Она остановилась у нашей машины с ключами в руках. Открыла багажник.

Я почувствовала, что хмурюсь.

– Ты о чем?

– Ну, с подростками и так сложно… – Мама выразительно посмотрела на меня и принялась разгружать сумки. – Но с учетом обстоятельств, и… в общем, это огромная ответственность.

– Думаю, Сьюзан приходится даже тяжелее, – без выражения отозвалась я.

– Возможно.

Мама бесила меня все больше.

– Отвезешь тележку обратно, душенька?

Когда я вернулась в машину и, скользнув на пассажирское сиденье, пристегнула ремень, мама продолжила монолог:

– Надеюсь, она ходит к психологу. – Она подрегулировала сиденье и мягко постучала ключами по рулю. Потом перевела на меня взгляд.

– Она ведь ходит к психологу?

– А мне откуда знать?

Я облокотилась на окно и ссутулилась в кресле.

– Необязательно говорить со мной в таком тоне. – Мама протянула руку и поправила мой ремень, который перекрутился у плеча. – Я знаю отличных специалистов, которые работают с подростками. Узнай у нее, пожалуйста.

Да уж, разбежалась. Прямо я сейчас пойду спрашивать у подруги, ходит ли она к психологу.

– Ладно, я попробую.

– А тебе как кажется? – спросила мама, не заметив сарказма в моем голосе. – Она хорошо справляется?

– С ней все в порядке, мам. – Я пыталась скрыть раздражение в голосе. – Может, поедем домой?

– Удивлюсь, если это правда, – сказала мама, не предпринимая ни малейшей попытки вставить ключ в замок зажигания. – Вырасти в такой обстановке… Это накладывает отпечаток. Дети редко проходят подростковый возраст без потерь.

Меня так и подмывало спросить, с каких пор она стала психологом.

– И от этого страдают их взаимоотношения с окружающими, – продолжила она. – Не знаю, заметила ли ты, но мне показалось, они с Сарой общаются как-то напряженно.

Напряженно – по сравнению с чем? Как задушевно мы сейчас с ней болтаем?

– Пожалуйста, поехали домой.

Мама не обращала на меня внимания. Откинувшись в кресле, она поигрывала ключами, слегка запрокинув голову и уставившись в потолок. Похоже, она над чем-то серьезно размышляла. Мы молчали целую минуту, а то и больше.

– Надеюсь, ты с ней осторожна, – сказала она наконец мягко.

– Что?

– Травмированные люди…

– Мам! Ты чего!

– Я просто хочу быть с тобой честной.

Мама подняла руку, давая мне понять, что еще не закончила.

– Да, это несправедливо, да, это печально, и я, разумеется, не хочу, чтобы ты употребляла это слово в ее присутствии. Но важно понимать, что Сьюзан очень травмирована. И что это может повлиять на вашу дружбу и то, как вы взаимодействуете.

Я почувствовала жар на лице. Мне до смерти хотелось выбежать из машины и рвануть куда угодно, лишь бы подальше от нее. В том, что она говорила, было нечто ужасное – и она либо этого не понимала, либо ей было все равно.

– Ты мне важнее всего, – сказала мама. – Я переживаю, какой это окажет на тебя эффект. Когда им больно, люди могут причинять себе вред. И иногда они втягивают в это близких, часто даже не подозревая об этом.

– Хорошо, я буду следить за тем, чтобы не саморазрушиться, – сказала я, на сей раз не скрывая сарказма.

Мама посмотрела на меня, будто увидела кого-то совершенно незнакомого.

Однако это сработало: она вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Разговор был закончен.