Текст книги "Сандор / Ида"

Мама вздрогнула и резко села в кровати. Огромные глаза удивленно смотрели на Иду. Ида отпрянула. Они пристально разглядывали друг дружку. Ида опомнилась первой. Она благодарно улыбнулась маме и положила руку ей на плечо.

– Это я. Извини.

Мама потихоньку пришла в себя.

– Ты чего? Что ты тут делаешь?

– Я не знала… Просто хотела проверить…

Мама снова откинулась на подушку, обхватила голову руками и заохала.

– Бедная я. Моя голова… – Она сморщилась, посмотрела на Иду и улыбнулась.

– Доченька, ты поела? Надо есть. А ты разве не?.. Сегодня же не выходной? Тебе в школу не идти?

У Иды комок к горлу подкатил. Эта жалкая попытка поступить «как мама» бесконечно растрогала Иду, и та нежно погладила маму по щеке, как будто это она была мамой, а мама – ее больным ребенком.

– Сейчас пойду, – Ида обняла ее, вдохнула мамин запах. Отвращения она больше не чувствовала – просто хотела попрощаться перед уходом.

Мама рассеянно обняла ее в ответ.

– Ясно… Ты аккуратнее. Пока, солнышко.

Ида постояла еще немного, а мама отвернулась. Опять лицом к стене. Вот черт!

– Может, займешься чем-нибудь сегодня? Хотя бы выйдешь воздухом подышать? – Она услышала, как вымученно это прозвучало, и едва не заплакала.

В ответ мама лишь тихо пробормотала что-то, но не «обязательно, так и сделаю», а скорее нечто противоположное. Ида сглотнула, поморгала, чтобы слезы не потекли по щекам, и, покинув тошнотную комнату, отправилась в школу. Шлак, а не жизнь!

* * *

– Ты глянь – спать можно стоя! – сказал Тоббе, уткнувшись в книгу. Сандор, уже с рюкзаком за плечами, стоял на пороге и смотрел на часы. Ну всё, теперь они точно опоздают.

– Мы сейчас не успеем.

Тоббе по-прежнему пялился в книгу.

– Спят и вроде как привязанные. Глянь!

Он возбужденно сопел. Пахло от него по́том. Как всегда. Может, сказать ему? Но как начать? «Кстати»? Или наоборот – «я тут давно хочу тебе сказать»? Не проканает. Ему, скорее всего, будет до лампочки. «От меня плохо пахнет? Ясно. И чего?»

Тоббе не унимался.

– Это потому, что в космосе нет ни верха, ни низа.

Сандор раздраженно фыркнул, но тут же оборвал себя. Тоббе так общается, и почему бы не пойти ему навстречу. Уж Сандору-то следует понимать, каково это, когда тебя не воспринимают всерьез. Он заглянул в книгу.

– Ух ты!

Тоббе весь светился от признательности.

– Вот так они на МКС, этой новой станции, и спят. Круть, да?!

– М-м-м.

– И раньше, на «Мире», тоже так было.

– Вон оно чего…

– Ты прикинь, а? Спать стоя!

Нет уж, хватит. Сандор посмотрел на часы и делано ужаснулся.

– Ой! Давай быстрее!

– Я туда полечу, клянусь!

– Да, пора бы. Уже без двадцати.

– Жить на такой станции… Грузовые корабли привозят им воду, еду, книги – вообще всё, что нужно.

– Удобно.

И то верно.

– Ты прикинь, а? Сиди себе и целыми днями ставь научные эксперименты. Прямо как специально для меня работа.

– А я буду на большой сцене танцевать. Мне это больше нравится.

Сандор ждал, что на это скажет Тоббе, но тот и бровью не повел, а всё пялился в книгу.

– Вроде как возникает такое чувство, как будто…

– Тоббе, я пошел!

На хрена он вообще изображает тут доброго приятеля, если Тоббе в ответ даже напрягаться не собирается? Он вообще знает, куда Сандор ездит четыре раза в неделю? И понимает, что они разные, как ночь и день? И понимает ли, почему они сдружились?

– Иду.

Наконец-то. Они миновали спальню родителей Тоббе. Папа, сидевший в одних трусах на кровати, поднял руку.

– Привет!

– Здравствуйте, – ответил Сандор и поспешил в прихожую.

– Пока, пап! – беззаботно крикнул Тоббе.

* * *

Она нетерпеливо топталась возле лифта. На часах было без десяти. У соседей открылась дверь. О нет, только не сегодня! Ну разумеется, это была Ванья, и она тоже опаздывала. Во всём своем великолепии Ванья выплыла на площадку. На плече болтается черный рюкзак, челка закрывает пол-лица. До омерзения идеальная прическа – волосы только что вымытые и незавитые. Каждый волосок на своем месте, ни один не торчит, хоть обыщись. Так и тянет взять ножницы и обрезать эту гладкую блестящую занавеску, одним движением уничтожив саму сущность этой дуры.

Ванья заперла дверь. Господи, сделай так, чтобы лифт приехал, пока она не заметила Иду! Но нет. Обернулась. Как всегда, они даже не кивнули друг другу.

Стояли молча, на безопасном расстоянии друг от друга. Ванья с ног до головы оглядела соседку. Ида же пыталась казаться непринужденной. И знала, что у нее это получается.

Ну же! Лифт пришел через сто лет. Ида открыла дверь. Ванья быстро проскользнула внутрь вперед Иды. Вот зараза!

Ванья, не отрываясь, смотрела Иде на ноги, всем своим видом излучая почти болезненную неприязнь. Ида отвечала ей безудержной ненавистью – ничего не могла с собой поделать.

– Ты уверена, что расчесалась именно сто раз?

Ванья явно растерялась.

– А то, может, схалтурила, – продолжала Ида, – всего-то девяносто восемь раз расческой махнула…

Ванья скривилась и отбросила челку в сторону. Отвратная челка! И сама Ванья такая же, прямая и угловатая.

– На улице плюс два, а ты в капроновых колготках? – Ее взгляд вновь переполз на ноги Иды.

Глаза как ледышки. И холодная, словно про себя, улыбочка. Лифт остановился.

Ванья толкнула дверь и, гордо вскинув голову, вышла.

– Смотри придатки не застуди.

* * *

Оставался всего один урок. А ведь еще утром казалось, что впереди целая вечность, что этот день никогда не закончится и Сандор навсегда останется в школе, пленник вселенной исписанных шкафов, плевков и сломанных унитазов. Здесь он умрет, не успев вырасти и ничего не достигнув. Он вспомнил фильм, который как-то принес Арон и в котором все дни были одинаковые. Арона прямо трясло от смеха, а на Сандора фильм навел тоску. Всё было почти как в его жизни: дни похожи один на другой и одинаково бестолковые. Ничего нового.

Последний урок. Вокруг Сандора выросла звуконепроницаемая стена: он слышит, но не слушает. Остальные сбились в группки, громко беседовали и размахивали руками. Только он и еще пара человек сидели за партами и ждали, когда начнется урок. Аманда устало улыбнулась ему, демонстративно вздохнув. Они с Ширин отличницы. С ними Сандор неплохо ладил.

В класс вошла Берит Валлгрен, прямая и подтянутая, быстро кивнула сидевшим. Следом за ней появился какой-то высокий светловолосый тип лет двадцати с чем-то. Внимательным взглядом он окинул класс, и некоторые из присутствующих умолкли.

Берит откашлялась и шикнула:

– Ну, по местам!

Большинство, хоть и неохотно, послушались.

– Сегодня у нас гость из ССР, – объявила она.

Сердце заколотилось быстрее.

– Кто-нибудь слышал про ССР?

Большинство недоверчиво выжидали. Кто-то продолжал болтать.

– Совсем ничего? Союз сексуального равенства, – громко и четко выговорила она, – неужели не слышали о таком?

Слово «сексуального» подействовало – повисла тишина.

Мужчина представился. Звали его Кент, и ему было двадцать восемь лет. О чём пойдет речь, почти никто не понял, разве что до них дошло, что связано это с сексом.

Кент улыбнулся. Он рассказал, что работает организатором досуга в Гётеборге, но, кроме того, проводит беседы с учениками старших классов. Класс затаил дыхание. Сандор почти слышал их мысли. «Так о чём речь-то пойдет? О сексе?» Кент радостно улыбнулся, словно тоже услышал этот вопрос.

– О том, каково это – быть гомосексуалом.

Класс во все глаза смотрел на гостя. Один Тоббе рассеянно и совершенно равнодушно уставился в окно.

Сандор опустил глаза. Он знал, что некоторые переглядываются и гримасничают. Самые мерзкие – Бабак, Валле и еще одна троица. Под кем-то скрипнул стул, еще кто-то зашушукался. Что еще происходит в классе, Сандор не знал. Он уставился в столешницу, чувствуя, как тело под майкой горит. Краснота медленно поднималась вверх по шее, расползалась по лицу и щекам, а изменить это Сандор не в силах. Господи. Лишь бы никто не заметил!

Кент словно вообще ничего не заметил, а может, ему было плевать. Как ни в чём не бывало он рассказывал и объяснял, каково это – быть геем, говорил, что многие в их возрасте размышляют о своей сексуальности. Когда ему было пятнадцать-шестнадцать, он до смерти боялся самого себя и своих так называемых особенностей, но на самом деле гомосексуальность – совершенно естественная вещь, такая же, как и гетеросексуальность, любовь от пола не зависит. До сознания Сандора добирались лишь отдельные фразы.

– О нас, геях, до сих пор существует много предрассудков. Вот я, например, разве выгляжу как гей? – Он развел руками. – Ну? Я действительно похож на гея?

Кто-то сказал, что нет, не похож.

– То-то и оно. А вы тоже полагаете, что геи как-то по-особенному выглядят?

На хрена он то и дело повторяет это слово? Гей. Сандора едва не трясло. В ушах почему-то звучало «пей», отчего перед глазами всплывали два жирных алкаша.

– Ну так как же выглядят геи?

До Сандора донеслось невнятное шушуканье. «Как Сандор… Сандор… Сандор…»

Берит Валлгрен шикнула, но Кент, ничего не заметив, продолжал:

– Полагаете, такой мужчина должен быть женственным, да? Носить украшения, краситься и вести себя как девушка?

Голоса становились всё громче и почти переросли в ровный гул. «Сандор… Сандор… Сандор…» Берит снова зашипела на них, а Аманда обернулась.

– Заткнитесь! – раздраженно бросила она.

– Это не так. Гомосексуалы ничем не отличаются от всех остальных. Все люди разные, как и вы здесь…

В бубнеже позади уже можно было различить отдельные слова. Двое, а может, и трое повторяли: «Сандор… Сандор… Сандор…», и Кент, видимо, наконец-то это услышал. Он умолк и растерянно оглядел класс. Но бормотание не стихло. Кент замер в нерешительности. Но вот их взгляды встретились, и Кент всё понял, и в глазах его Сандор заметил сострадание. Может, он вспомнил себя неуверенным пятнадцатилетним подростком? Да пошел ты! Катись к чёрту! Сандор вовсе не желал оказываться с ним в одной лодке. У него с Кентом ничего общего нет и не будет. Пускай этот Кент не лезет к нему и оставит всё как есть. Потому что, пока он не приперся сюда и не понес весь этот бред про гомосексуальность и геев, всё было вполне сносно.

Шушуканье продолжалось. Кент смотрел на Сандора. Сандор думал, что вот-вот потеряет сознание. Но тут Кент отвел глаза и серьезно посмотрел на класс. Его взгляд перескакивал с одного ученика на другого и наконец остановился на шепчущем что-то Бабаке. Он что, прикрикнет на него? Похоже на то. Интересно, Бабаку прямо сейчас прилетит или Кент перемены дождется? Взгляд, словно лазерный луч, прожигал Бабака насквозь. Бабак заерзал и замолчал. И только тогда Кент отвернулся от него и, как будто ничего не произошло, улыбнулся.

– Я играю в хоккей и жую снюс. И еще я гей.

* * *

В кафе. Как всегда, потому что на математику идти неохота. Сюзанна влюбилась в новый чай. До этого она обожала ревень со сливками, а когда он ей надоел, перешла на земляничный и теперь пила только такой. Типа, глупо брать обычный эрл-грей или черную смородину: «Господи, до чего ты скучная! Надо же когда-нибудь и новенькое попробовать!» Она с преувеличенным энтузиазмом хлебала третью чашку земляничного чая: «М-м-м!» И время от времени косилась на Иду – уговорила ее взять то же самое.

– Правда же, вкусно?

Конечно, нет. Пластмасса.

– Неплохо, ага.

Перед Терезой стоял стакан горячей воды. Она назвала это «серебряным чаем» и сказала, что ничего другого ей не хочется, но Ида понимала: она врет. Просто это бесплатно. Ну и чего не признаться? Взять и сказать, что денег нет, а те, что были, она спустила вчера в баре. Да они потому сюда и ходят, что горячую воду тут наливают бесплатно. Во многих местах берут пять крон, а где-то и восемь. За горячую воду! Оборзели.

Ида всё грызла себя за то, что прогуляла урок. Если ее не аттестуют по математике, то не возьмут в старшую школу. А она вообще хочет туда? Ну да, иначе чем тогда заниматься вместо школы? Вытирать столы вонючей тряпкой? Нет уж, при одной мысли об этом начинало тошнить. Бр-р, таскать грязные кофейные чашки, салфетки и окурки.

– Вы выбрали предметы на следующий год?

Подруги вопроса не расслышали – уткнулись в журнал с длинноногими моделями.

– Ясное дело, мисс Вермланд. Она тут самая симпатичная, – Сюзанна решительно отставила чашку. Тереза пролистала журнал до фотографий в полный рост.

– Лицом, может, и да. Но ляжки как у коровы, – она ткнула пальцем в коленку мисс Вермланд, – ты глянь. Это чё, красиво, по-твоему?

– Так что вы, какие предметы выберете?

Они оторвались от журнала.

– Это прямо сейчас надо решить? – жалобно протянула Сюзанна.

– Но рано или поздно придется ведь?

– А мне вообще плевать, – сказала Тереза.

– Разумно, – одобрила Ида.

Сюзанна опять посмотрела в журнал.

– Чё сразу «как у коровы»? По фотке и не скажешь.

Ида уставилась в окно. Ничего не происходит – ни там, снаружи, ни здесь, внутри. Пройдет время, и в один прекрасный день Иде исполнится тридцать шесть, она постареет и подурнеет, а ни образования, ни работы у нее не будет. Зато наверняка будет депрессия. Да и может ли быть иначе?

– У меня нет будущего.

Подруги оторвались от журнала.

– В смысле?

– Я ни на что не гожусь.

Сюзанна уставилась на Иду.

– Ты чего, спятила? У этой вон вообще ноги как у коровы!

Ида пожала плечами.

– У меня оценки хреновые.

Тереза раздраженно посмотрела на нее.

– А у нас тогда какие?

– Угу. Но мне просто хочется быть, ну, типа, поумнее, что ли.

– Хотеть не вредно, – съехидничала Сюзанна. Тереза недоверчиво покосилась на Иду.

– Даже трехлетки знают: если чего-то больше всего хочется, можешь сразу об этом забыть.

– Может, если считать себя умным, и правда таким станешь? – предположила Ида.

– Чего-о? Да расслабься уже. Некоторые просто изначально умнее.

Разговор закончился. Тереза вернулась к журналу.

– Мисс Вестерготланд лучше всех, это понятно. Всё при ней: и волосы красивые, и мордашка ничего, и фигурка отличная.

– Она какая-то слишком тощая. Выглядит прямо мерзко. Ида, как тебе?

– Да они все примерно одинаковые… Но почему мы неумные-то? Разве это очевидно?

Подруги вытаращили глаза, точно она сморозила глупость.

– Одинаковые? Ну не! В каком месте они похожи-то?

– Мне просто так кажется! Я о том, что в голову-то мне никто не заглядывал – откуда же мы тогда знаем, умная я или дура?

Сюзанна вдруг задушевно улыбнулась Иде.

– На следующий год пошлем тебя на кастинг. Ты идеально подойдешь.

В Иде проснулась злость. Она глубоко вздохнула и быстро улыбнулась.

– Мило с твоей стороны, но я не…

– Да тебе как раз туда дорога.

– Я недостаточно…

– А вот и нет.

– …недостаточно…

– …высокая, – Тереза огласила этот приговор с убийственной серьезностью.

Ида с Сюзанной удивленно посмотрели на нее.

– Ты просто ужасно низенькая. Надо быть метр семьдесят, не меньше.

Спорить Ида не стала. Ее всё устраивало. Не быть ей мисс Швецией, и что с того?

– Для модели достаточно, ага. Но не для мисс Швеции, – злобно парировала Сюзанна, – а ты что, завидуешь?

У Терезы даже рот приоткрылся от удивления.

– Чему? Ты ведь даже фотку не посылала!

Сюзанна пожала плечами.

– Ну, не знаю. Показалось. А ты свою что, послала? И прокатили?

Тереза побагровела.

* * *

Он шел и глаз не мог оторвать от виляющей задницы, туго обтянутой блестящей тканью. На такие попки просто невозможно не смотреть. Блин, вот отстой. Время от времени Сандор переводил взгляд, но тот сам собой поворачивался к Стине. К ее попе. Он взглянул на шагавшего рядом с ним Тоббе. Тому Стинина задница была до лампочки, словно никакой Стины и вовсе не существовало.

Такие туфли, как у Стины, клянчила Нора, но мама запрещала. И вовсе не из-за цены. В них ногу свернуть – раз плюнуть. Длинные волосы волнами ниспадали на спину. Белокурые, но у корней почти черные. Задница вихлялась из стороны в сторону. Это с ним что-то не то? Он просто обычный кобель? Или это у нее попа такая красивая? А может, сама Стина красивая? Сандору ужасно не хотелось походить на всех остальных – ведь он-то не такой, как они. Но сейчас выходило, что особенный тут Тоббе. Или притворяется, а на самом деле, когда Сандор не видит, украдкой посматривает на Стину?

– Как по-твоему, она красивая? – прошептал Сандор.

От неожиданности Тоббе вздрогнул.

– Чего? Кто?

– Стина.

– Стина? А что с ней?

Сандор шикнул и ткнул пальцем в фигуру впереди. Тоббе посмотрел на Стину так, точно впервые ее увидел.

– Ты спросил, красивая ли она?

– Ага. Тебе как?

Тоббе озадаченно нахмурился. Господи, он что, сам не знает, что думает? Сказал бы хотя бы, что считает ее вызывающей. Ведь он, наверно, так должен думать? Но Тоббе явно встал в тупик. Это же не про археологические открытия и не про первооткрывателей XII века. Тоббе настороженно смотрел на Стину и силился придумать ответ.

– Красивая… – нерешительно протянул он, – не знаю…

Но Сандор решил не отступать.

– Просто скажи, да или нет. Скажи, что думаешь.

– Да, но… Красивая? Что именно красивое у нее?

– Что именно?.. Да просто красивая! Целиком!

Он не узнавал собственный голос. Тоббе опять посмотрел на Стину и вздохнул, честно пытаясь что-нибудь сказать.

– Да я ж только сзади сейчас ее вижу.

Сандора охватило бешенство.

– Но ведь ты ее и спереди видел!

– Это верно… А тебе самому она как?

Сандор наконец определился.

– Нет, по-моему, она некрасивая. Какой-то от нее дешевкой несет. В смысле, стиль у нее такой. Она не в моем вкусе.

Сандор оторвал взгляд от Стининой задницы. Чуть поодаль у сосисочной сидели Бабак и Валле. Твою ж мать. Вся решимость, переполнявшая его пять секунд назад, сразу испарилась. Но его они пока не заметили, занятые Стиной. Бабак присвистнул, а за ним и Валле, но Стина не обращала на них никакого внимания.

– Эй, Стина, подойди-ка сюда! – заорал Бабак, но девушка прошла мимо. – Стина? – В голосе парня вдруг послышалась неуверенность. Однако Стина лишь подняла руку и показала ему средний палец.

– Ты чё, стерва, совсем охренела? – буркнул он злобно.

– Сучка! – поддакнул Валле.

– Шлюха поганая!

Стина остановилась и медленно повернулась к Бабаку.

– Бедняжка Бабак, – ласково пропела она, – нелегко тебе живется.

Торжествующая улыбка сползла с лица Бабака, он хотел было нахамить в ответ, но сдержался и лишь промычал что-то себе под нос. Он проиграл. А в следующий момент увидел Сандора с Тоббе. И ухмыльнулся.

– Здорóво. Завел себе нового дружка-гея? И как, получил удовольствие?

Ничего не ответив, Сандор прошел мимо. Стина обернулась и посмотрела прямо на него. Она закатила глаза, точно желая показать, что о Бабаке и Валле у них с Сандором мнение одинаковое. И что эти двое просто уроды.

Сандор тоже закатил глаза.

* * *

Ида поглядывала на них в приоткрытую дверь. Вся семья за столом. Сюзанна передразнивала Бритту Вернерссон – выпятила вперед верхнюю челюсть, имитируя неправильный прикус, и прошепелявила: «Вы долшны ощень штараться…» Родители и младший брат захихикали, но мама тут же добавила: Бритта не виновата, что у нее такой прикус, и «она хочет, чтобы все были очень усердными, поскольку это последний класс».

На столе горели свечи. Из кастрюль шел пар, пахло вкусно – домом. И выглядело как дома. Папа нудел, что Сюзанне нужно больше зубрить. Он сказал, что «она может, если только захочет, надо только попытаться». Сюзанна вздохнула и сказала, что сейчас всё так сложно. Папа предложил помочь, если ей хоть в чём-то нужна помощь. Мама уговаривала мальчика есть больше овощей. И опять спросила, точно ли Ида ничего не хочет. Ида услышала, как Сюзанна ответила, что Ида не голодна.

В животе заныло.

* * *

Педик. В сущности, это ерунда. Некоторым приходится жить на два дома, в каждом – по отдельной комнате и по два комплекта зубных щеток и одежды. У одних родители классные, а других избивает или насилует грязный вонючий дядя. Господи, да на что он вообще жалуется? Бабак и Валле ни разу его не избили, не засовывали голову в унитаз, не заставляли жевать снюс до рвоты, ничего подобного. И у него даже друг есть. Ну да, с Тоббе толком ни о чём не поговоришь, и временами он как чокнутый, ну и что? У некоторых и такого нет. А еще у Сандора есть семья. Надо просто открыть рот и сказать как есть: «Они называют меня педиком, что мне делать?» Главное – сказать, и тогда они точно услышат.

Он подтерся и спустил воду. Затем медленно мыл руки, рассматривая свое лицо в зеркале. Видел ли он нового Сандора? Рубаха-парень, который напрямую выкладывает всё о своих проблемах? Да, именно так. Настало время перевести отношения с родителями на новые рельсы. Сломать лед и всё такое.

Мама была в кухне – слушала радио и готовила. Он посмотрел на ее спину под блузкой. Рыхлое тело жило своей жизнью. Когда-то она была стройная и крепкая. Давно, еще до рождения Сандора, когда она была примой в Будапеште.

– Мама?

– А? – спросила она, не оборачиваясь.

– Что ты делаешь?

– Ш-ш-ш!

Как будто передавали что-то важное. На самом же деле рассказывали о насекомых. О жуках-навозниках из семейства пластинчатоусых. Ей-то что до них?

Сандор уселся за стол, но с чего начать, не знал.

– Уф-ф, – выдохнул он.

Мама молниеносно обернулась.

– Сегодня что-то не получилось? Ты сказал, что не…

– Ну да, но…

– Сандор, пообещай мне, что будешь бороться. Даже когда трудно. Ты же знаешь, что в будущем тебя ждет награда.

– Да-да.

Она поспешно улыбнулась и вернулась к готовке. «Среда обитания жуков-навозников – навозные кучи».

– Я не об этом.

В этот раз она не обернулась. «Жуки роют в куче навоза ходы со сложной системой ответвлений».

Он сказал громче, чтобы заглушить звук:

– Я не об этом!

– Ага…

«Навозники откладывают яйца и таскают навоз, чтобы кормить личинок».

Еще громче:

– Я сейчас о другом, слышишь?

Мама обернулась, лоб прорезала недовольная морщинка.

– Ты чего кричишь, Сандор? Я радио слушаю. Что ты хотел?

«В Швеции обитает пять видов навозников». Сандор вышел из кухни.

* * *

Еще не успев прикрыть дверь, Ида услышала телевизор. Прекрасно, значит, мама не совсем ку-ку. Смотрела она в основном американские сериалы. И Ида тоже. Иногда, когда мама была пободрее, они садились вместе. Не следя за сюжетом, смотрели на экран и комментировали: «О, вот это идиот!», «А этот симпатичный…» Когда кино превращалось в банальщину, они смеялись. Актеры лили слезы и, как попугаи, повторяли: «Я люблю тебя», а Ида с мамой переглядывались и стонали: «Бо-о-о-же!»

Она разделась в прихожей и приготовилась к тому, что увидит: лохматая голова на одном краю дивана и вытянутые ноги на другом. А поверх – старый, замызганный чехол от автомобильного сиденья, оставшийся еще со времен папы. Угадала. Мама лежала, приоткрыв один глаз.

– Привет.

– Привет.

Ида прошла в кухню. В раковине только посуда, которую она оставила утром. Живот сводило от голода. В холодильнике вечный набор: скрученный тюбик из-под икры, джем, несколько картофелин и маргарин. Хлеб кончился еще с утра. Ей вдруг захотелось зареветь, до того она устала и проголодалась, но потом Ида разозлилась. Даже не приготовила ничего, на что она целый день убила? В кровати валялась?

Ида вернулась в гостиную. Мама выглядела бледной и изможденной. Но жалеть ее Ида не желала.

– Ты знаешь, что уже девять?

Мама не отрывала взгляда от телевизора.

– И что?

– Магазин закрылся.

– Угу.

– И я ничего не куплю!

Она хоть слышит? Нет. Всё ее внимание занимали американцы в телевизоре.

– Тебе вообще плевать, ела я или нет? – Голос у Иды сорвался.

Мама оторвала взгляд от экрана.

– Разве ты не поела у… у кого была?

– А с какой стати?

Мама выглядела смущенной.

– Не знаю. Просто подумала.

– Подумала? А иначе бы ужин приготовила или как? – В голосе звенели упрямство и насмешка. Мама испуганно посмотрела на нее.

– Извини, я не знала…

Ида почувствовала, как злость покидает ее. Бедная мама, такая печальная и немощная. Она уселась рядом на диван и погладила ее по голове.

– Понимаю.

Они улыбнулись друг другу.

– Ну а что ты сегодня ела? – поинтересовалась Ида.

Мама задумчиво нахмурилась.

– Я… что я ела?? Да как-то ничего особенного.

– За весь день?

– Бутерброд, кажется.

Внутри у Иды всё сжалось.

– Нет. Не верю, мам. Хлеб же кончился.

Мама села на диване.

– Ты что, допрос мне решила устроить?

Ида не сводила с нее глаз.

– Просто ты не ешь, а так нельзя!

– Я ем! – прошипела мама и снова улеглась, демонстративно уставившись в телевизор. Узел внутри у Иды затягивался всё туже.

– Знаешь, мама, когда не ешь, всё только хуже становится. Ты же понимаешь? Силы от этого убавляются.

– Да, да.

Слезы рвались наружу.

– Ты должна хоть что-то есть!

– Сказала же, ладно. Хватит ныть!

– Ты должна!

– Ничего я не должна!

Мама неуклюже поднялась с дивана и быстро зашаркала к себе в комнату, но на пороге обернулась:

– Ты мне не мамаша!

Бах. Дверь захлопнулась. Ида вся дрожала. Горе-мамаша! Она вошла в свою комнату, повернула в двери ключ, включила музыку, всё это время стараясь не заплакать. По комнате поплыл голос Мадонны. Лучшая-в-мире-Мадонна. Мадонна, которая на несколько лет старше мамы, а кажется такой молодой. Может ли и мама выглядеть так же? У Мадонны тоже бывали кризисы, но она начала заниматься йогой и выкарабкалась, а когда у нее появились дети, она даже стала счастливой. Ида родилась тысячу лет назад, ну ладно, не тысячу, но пятнадцать точно, а маму и близко не назовешь счастливой. Возможно, как раз йоги и не хватает. Как бы так исхитриться и убедить ее заняться собой?

Ида проверила почту и увидела новое письмо. Господи, пускай это будет от папы! Она кликнула по ссылке.

Привет! Здорово, что ты написала. Сесилия уже начала ходить. Она такая смешная – всё топает тут по дому. И у Фанни всё как обычно. Нелегко, когда у тебя маленькие дети, особенно когда работы так много. Но зато весело. Как всегда, очень по тебе скучаю. Не расстраивайся сильно, но с поездкой в Швецию возникли затруднения. Понимаю, радости мало, но на работе завал, меня не отпускают. Может, попозже вырвусь, или ты сюда приедешь на следующие каникулы. Ты же последний раз была тут полгода назад, да? Обязательно напиши мне, чтобы я знал, что ты не унываешь. Я перевел деньги, как обычно. Люблю тебя! Папа.

Она посидела еще несколько минут, пристально вглядываясь в экран, пока не обнаружила, что на клавиатуру капают слезы. Между D с F и N с M натекли крохотные лужицы. Ида вскочила и принялась мерить шагами комнату. Эх, папа! Такой любимый и такой ужасный! Я тебя так люблю и всё такое! Бросается пустыми обещаниями, прямо как лживый американец из сериала. Неудивительно, что он свалил в Штаты. Там-то он как дома, среди фальшивых притворщиков – там все такие, кроме Мадонны. Мама – другое дело, она Иду ни за что не бросит, на нее всегда можно положиться.

Ида отперла дверь, вышла и распахнула дверь в мамину комнату. Мама спала, повернувшись лицом к стенке.

* * *

От разговора с отцом Сандор отказался, едва взглянув на него. Нелепо даже думать, что они двое могут серьезно поговорить. И что с того, что они родственники? Отец поднялся – похоже, закончил работу. Сандор потихоньку пробрался наверх.

В комнате Норы за приоткрытой дверью гремел хип-хоп. На четырех квадратных метрах Нора, захваченная танцем, отрабатывала движения, заливаясь потом. Он знал, что она чувствует, – чувствовал то же самое, просто глядя на нее. Они с Норой довольно похожи, при разнице в возрасте всего в полтора года. Пожалуй, если бы не ее замкнутость, они могли бы дать друг другу намного больше. Но сейчас Сандор видел – она не хочет, чтобы ей мешали.

Арон почти любовно называл его братишкой. Ему исполнилось девятнадцать, и он должен был, по словам папы, скоро покинуть дом. Успеют ли они до этого поговорить по душам? Сандор прижал ухо к двери, но ничего не услышал. Заглянул в замочную скважину – без толку. Тогда Сандор легонько постучал, а затем осторожно открыл дверь. Сначала ему показалось, что в комнате никого, но потом… Он замер в дверях. Арон в обнимку с какой-то девушкой сидел на кровати. Просто целовались, но тем не менее. В лицо Сандору бросилась краска.

Он ушел в свою комнату и бросился на кровать, но вскоре поднялся и прокрался обратно вниз, в папин кабинет.

* * *

Ида старалась успокоить себя: в мире полно тех, кого еще жальче, – сироты, голодающие. В конце концов, у нее есть мама, хоть и в депрессии, и папа, пускай даже он живет в США и плевал на нее. И у нее есть подруги, пусть тупые, занудные и до смерти ей надоевшие. А еще она красоточка, вот только что с того? И деньги есть, только пригодятся ли они?..

Она включила компьютер и вошла в чат. Куча пустых слов и мнений. Все только «думают», а знать никто не знает. Неужели нет никого, кто хоть что-нибудь знает? Как там его звали, этого вчера, которому было одиноко? Он еще просто поговорить хотел…

* * *

Ида: Сандор? Ты вчера сюда писал. Ты тут? Тебе еще было одиноко и некому позвонить, и ты хотел знать, есть ли те, кто чувствует себя так же. Мне тоже одиноко. Охренеть как!

Он не отрываясь смотрел на экран. Эта Ида ищет именно его, и никого больше. Сандор оживился. Кто-то увидел его! Вспомнил о нем!

Сандор: Ида! Ага, я тут. Но только непонятно, на хрена. Всякий бред обсуждать я не хочу.

Он ждал. Как на иголках сидел. Она всё еще там? Или он опоздал? Может, она уже отключилась и пошла спать? Но вот на экране замелькали буквы.

Ида: Привет. И я не хочу. Иногда мне кажется, со мной что-то не так, потому что я всё это – вообще весь этот треп тупой ненавижу. Такое чувство, что все вокруг только треплются и несут какой-то бред. Прикинь, если этого не будет.

Сандор: Похоже, всем я до балды и всем на меня плевать. Что надо сделать, чтобы тебя заметили? Научиться ходить по канату?

Ида: Сколько тебе лет?

Сандор: Пятнадцать. А тебе?

Они сделали себе отдельную «болталку».

* * *

Ида: Они думают, что знают, кто я такая, и в этом весь ужас. Придурки, ненавижу их!

Сандор: Иногда я думаю, что вот сейчас стану самим собой, точно, и это всегда одинаково неправильно. Возможно, это потому что я сам неправильный.

Ида: А я даже и не пытаюсь. Да, кстати, я и не знаю, какая я сама. Как вообще об этом узнать?

Сандор: А я про себя, наверное, знаю. Но так, наверное, никто не делает. Прикинь – всю жизнь проживешь и умрешь, а себя так и не найдешь?

Ида: Кто-то ведь знает, какие мы на самом деле. Может, Бог, например?

Сандор: Я не верю в Бога. По крайней мере, он на меня явно класть хотел.

Ида: А я верю в дьявола. Такое чувство, будто это он меня постоянно достает.

Сандор: Значит, ты не совсем одинокая?

Ида: Ага, он всегда со мной. Сидит у меня на плече.

Сандор: Я тоже с вами хочу, даже на дьявола согласен!

Ида: Ага, но от него воняет.

Сандор: Ясненько. И почему все такие эгоисты? Человек так устроен, чтобы выжить?

Ида: Может, мы тоже эгоисты, просто не осознаём этого. Мы ведь только о нас самих и говорим.

Сандор: Конечно, нам вечно надо о себе высказаться.

Ида: Верно. Знаешь, тем, кто уже родил ребенка, нельзя быть эгоистом. Им же надо заботиться о своих детях.

Сандор: Хорошо пошутила.

Ида: Им бы перед тем, как рожать, на курсы походить, поучиться.

Сандор: Мать на меня давит и вздохнуть не дает, а когда я с ней пытаюсь поговорить, не слушает.

Ида: Может, ты переедешь ко мне, а я – к тебе?

* * *

Человеком она не была. И двигалась подобно птице. Нет, ангелу. Парила в воздухе. Эльфом, она была эльфом.