Текст книги "Королевство стужи и звездного света"

Глава 5
Фейра

Риз вернулся под вечер. Я встретила его, уютно устроившись на кровати. Манящую силу Риза я ощутила задолго до его приближения к дому. Она была похожа на темную мелодию, наполняющую мир.

Мор сказала, что в Каменный город мы отправимся часа через полтора, а то и позже. Можно было заняться писаниной, терпеливо ожидавшей меня на столе, но я нашла себе оправдание: нельзя писать ответы наспех. Поэтому я улеглась на кровать с книгой. Я едва успела прочитать десяток страниц, когда Риз открыл дверь спальни.

Его иллирианские доспехи блестели от талого снега. Еще больше снега набилось в волосы и между крыльями.

– Ну вот, где утром тебя оставлял, там и нашел, – сказал Риз, закрывая дверь.

Я улыбнулась и отбросила книгу, которая утонула в белом пуховом одеяле.

– Неужели это все, на что я гожусь? – спросила я.

Риз хищно улыбнулся. Он снял оружие, затем доспехи. Глаза его озорно сверкали, однако каждое движение было медленным и требовало усилий. Казалось, он отчаянно сражается с усталостью.

– Давай скажем Мор – пусть перенесет визит ко Двору кошмаров на другой день, – сказала я, хмуро поглядывая на него.

– Зачем? Если Эрис и впрямь намеревается там быть, я немножко удивлю его своим появлением.

– Ты с ног валишься от усталости. По-твоему, это недостаточная причина?

Риз театрально приложил руку к сердцу:

– Любовь моя, твоя забота согревает меня лучше, чем зимний очаг.

Что я могла ответить? Только сесть на постели, вытаращить на него глаза и спросить:

– Ты хотя бы ел?

Он пожал широкими плечами, натянув ткань рубашки.

– Я прекрасно себя чувствую.

Взгляд Риза скользнул по моим голым ногам, и я поспешила прикрыть их одеялом.

Желание жаркими волнами разлилось по телу, но я совладала с собой, предложив сходить за едой.

– Чего-то не хочется, – отмахнулся Риз.

– Когда ты в последний раз ел?

Ответом мне было угрюмое молчание.

– Так я и думала, – вздохнула я, натягивая теплый халат. – Умывайся, переодевайся. Через сорок минут отправляемся.

Риз сложил крылья. Фэйский свет играл на когтях, венчающих каждое крыло.

– Тебе незачем…

– Мне – да, а вот тебе надо поесть. Отправляться туда на голодный желудок…

Я выпорхнула в коридор, стены, пол и потолок которого были окрашены в небесно-голубой цвет.

Минут через пять я вернулась. Риз встречал меня у открытой двери, раздевшись до нижнего белья.

– По-моему, ты притащила все съедобное, что нашла на кухне, – заключил он, не думая одеваться для визита. – Я бы мог спуститься.

Я показала ему язык и принялась выискивать свободный уголок, куда можно поставить поднос. Таких уголков не нашлось. Даже столик у окна был завален исключительно важными и нужными вещами. Пришлось опустить поднос на кровать.

Риз сел, сложил крылья и попытался усадить меня к себе на колени. Я выскользнула и остановилась на недосягаемом расстоянии.

– Сначала ешь.

– А тебя я оставлю на десерт, – сказал он, награждая меня улыбкой шкодливого кота и принимаясь за еду.

Видя, с какой жадностью Риз набросился на ужин, я притушила очередную волну жара, поднятую его словами.

– Ты вообще сегодня ел что-нибудь?

Риз сверкнул на меня фиолетовыми глазами, дожевал хлеб и принялся за холодную говядину:

– Утром съел яблоко.

– Риз!

– Я был занят.

– Риз! – повторила я.

Он отложил вилку и улыбнулся:

– Что, моя дорогая Фейра?

– Никто не бывает настолько занят, чтобы не выкроить десять минут на еду.

– Напрасно ты беспокоишься.

– А у меня работа такая – беспокоиться. Если уж на то пошло, ты сам постоянно беспокоишься по куда более пустячным поводам.

– Твои месячные – отнюдь не пустячный повод.

– Ну, было чуть-чуть больно.

– Ты так металась по кровати, словно тебя резали изнутри.

– А ты хлопал крыльями и кудахтал, как властолюбивая наседка.

– Почему-то, когда Мор и Кассиан с Азом справлялись о твоем самочувствии, ты на них не кричала.

– Они не пытались кормить меня с ложки, как немощную.

Посмеиваясь, Риз дожевывал остатки мяса.

– Я согласен кормиться по часам, если дважды в год ты позволишь мне побыть властолюбивой наседкой.

Месячные у фэйки сильно отличались от месячных смертной женщины. Поначалу, когда исчезли привычные боли, я обрадовалась и сочла это подарком судьбы… пока два месяца назад меня не скрутило в первый раз.

Я говорю «месячные», хотя у фэйцев эта пора называется по-другому. И наступает она дважды в год, продолжаясь неделю. Неделю нестерпимой боли, разрывающей живот на куски. Даже Маджа – искуснейшая целительница, сотворившая чудо с израненным Кассианом, – не могла мне помочь. Единственное, что она предлагала, – погрузить меня в бессознательное состояние. В один из тех жутких дней я всерьез подумывала, не согласиться ли на ее предложение. Боль не только выкручивала мне живот. У меня ломило спину. Боль поднималась выше, достигая рук. Казалось, внутри без конца мелькают молнии. Я и в прежней жизни паршиво себя чувствовала, когда накатывали месячные. В иные дни не могла вылезти из кровати. Увы, вместе с преображенным телом и магическими способностями я получила и такое. Боль, вызываемая месячными, не исчезла, а, наоборот, усилилась.

Мор могла лишь сострадать мне и поить имбирным чаем. «Это всего дважды в год», – утешала она. В ответ я стонала, что для меня и двух раз слишком много.

Риз не отходил ни на шаг. Гладил меня по волосам, менял простыни, которые тут же становились мокрыми от пота. Он даже обмывал меня. Мне было неловко снимать при нем перепачканное кровью нижнее белье. «Обыкновенная кровь», – невозмутимо заявлял он. Я не спорила и не возражала. Не было сил. Каждое движение отзывалось болью. Боль туманила разум, путала мысли.

Где-то в конце мучительной недели я вдруг подумала: раз такое со мной случилось, значит я не беременна. Риз исправно пил противозачаточное снадобье, оберегая меня от зачатия. Но фэйские женщины беременели редко. Зачать ребенка для них было делом нелегким. Я и не торопилась становиться матерью. Правда, иногда возникала мысль: если я буду дожидаться душевной готовности к деторождению, не накажет ли меня судьба за проволочки?

Я не забыла, в чьем обличье показался нам Косторез. Риз тоже помнил.

Но он не подгонял меня и не задавал вопросов. Мне хотелось сполна насладиться жизнью с ним, прежде чем у нас появятся дети. Однажды я сказала ему об этом. Те же слова я могла бы повторить и сейчас. Впереди было еще столько дел. Мы не замечали, как пролетают дни. Сама мысль о ребенке… это не вязалось с нашей нынешней жизнью. Конечно, вместе с беременностью изменились бы и мои рассуждения. Фэйцы относились к появлению детей как к редким подаркам судьбы. Но пока… уж лучше я буду дважды в год выдерживать пытки и помогать проходить через них сестрам.

Я не стремилась заводить с Нестой и Элайной разговор о том, чем организм фэйской женщины отличается от человеческого. Но кто еще им объяснит? Должна признаться: нам троим было не по себе.

Неста лишь молча смотрела на меня: холодно, не мигая. Элайна покраснела и что-то пробормотала про несвоевременность подобных разговоров. Она ошибалась. Мои сестры превратились в фэек почти полгода назад. Скоро и их скрючит. Правда, я была заново рожденной, а они – сотворенными Котлом. Возможно, у них все пройдет по-другому.

Надо будет втолковать Несте, чтобы не таилась и обязательно сообщила, когда эта напасть придет и к ней. Я не хотела оставлять ее наедине с изматывающей болью. И потом, я сомневалась, что она в одиночку выдержит такие мучения.

Элайна – та деликатно спровадит Ласэна, когда он захочет помочь. Она и в обычные дни самым деликатным образом спроваживала его. Никаких ссор, никаких оскорблений. Элайна игнорировала его или ограничивалась несколькими фразами, пока Ласэн не улавливал намек и не уходил. Насколько знаю, после войны он не делал попыток коснуться ее руки, не говоря о чем-то большем. Элайна не нуждалась в его обществе. Она ухаживала за садами, молчаливо скорбя о потерянной смертной жизни. И о Грасэне.

Не знаю, как Ласэн все это выдерживал. Он ждал, не пытаясь перебрасывать мост через пропасть, которая разделяла его и Элайну.

– Куда ты сегодня ходила? – спросил Риз, допивая вино.

Если я захочу рассказать, он выслушает. Если нет – допытываться не станет. У нас с самого начала сложилась молчаливая договоренность: выслушивать, когда другому это необходимо, и не вторгаться во внутреннее пространство другого. Риз и сейчас медленно, ценой душевных усилий, рассказывал мне о том, что́ вытворяли с ним в Подгорье и что он видел при дворе Амаранты. Были ночи, когда я поцелуями убирала слезы с его щек.

Но то, о чем я хотела поговорить, не было такой уж трудной темой.

– Я думала об Элайне, – сказала я, прислоняясь к столу. – И о Ласэне.

Риз терпеливо, не перебивая, выслушал меня и задумался.

– Ласэн будет праздновать с нами?

– А что плохого, если да?

Риз хмыкнул и еще плотнее сжал крылья. И как только он выдерживал холод, летая на такой высоте? Даже магический щит полностью не уберегал его от пронизывающего ветра. В последние недели я несколько раз пыталась подняться в воздух, но выдерживала считаные минуты. Исключением стал наш перелет из Дома ветра сюда. Правда, такой способ обогрева годился не всегда и не везде.

– Я способен вытерпеть его присутствие, – наконец сказал Риз.

– Он будет счастлив услышать это волнующее признание.

Улыбка Риза магнитом притянула меня. Я встала перед ним. Риз коснулся моих бедер.

– Я могу воздержаться от язвительных замечаний, – продолжал Риз, внимательно следя за моим лицом. – И даже забыть, что он лелеет надежду однажды вернуться к Тамлину. А вот то, как он обращался с тобой после Подгорья, я забыть не могу.

– Я забыла. И простила.

– В таком случае ты простишь и мою неспособность оставить это в прошлом.

Звезды в фиолетовых глазах подернулись мглой.

– Ты до сих пор едва способен разговаривать с Нестой, – сказала я. – Почему с Элайной ты ведешь себя совсем по-другому? С ней ты – сама учтивость.

– Элайна – это Элайна.

– Уж если ты обвиняешь одну, обвиняй и вторую.

– Не стану. Повторяю: Элайна – это Элайна. А Неста… она – иллирианка. Можешь счесть мои слова комплиментом, но у нее иллирианское сердце. И оправдания ее поведению нет.

– Риз, этим летом она более чем искупила вину передо мной.

– Я не способен простить никого, кто вынуждал тебя страдать.

Холодные, жестокие слова, произнесенные с потрясающей непринужденностью.

Между тем Риз с равнодушием относился к тем, кто вынуждал страдать его самого. Я провела пальцами по узорам татуировки на его мускулистой груди, повторяя очертание извилистых линий.

– Они – мои сестры. Когда-нибудь тебе придется простить Несту.

Риз уперся лбом мне в грудь и обнял за талию. Я вдыхала запах его волос.

– Может, преподнести тебе такой подарок на День зимнего солнцестояния? – пробормотал он. – Простить Несту за то, что отправила четырнадцатилетнюю сестру в лес охотиться и добывать пропитание.

Я приподняла ему голову:

– Если продолжишь дуться на моих сестер за прошлое, не получишь от меня никаких подарков.

Ответом мне была лукавая улыбка.

– Придурок, – прошипела я, пытаясь вырваться, но руки Риза держали крепко.

Мы умолкли, глядя друг на друга. Затем Риз сказал по связующей нити: «Фейра, дорогая, как насчет обмена мыслями?»

Я улыбнулась. Мы давно играли в эту игру. Но моя улыбка погасла, когда я ответила: «Я сегодня гуляла по Радуге».

«Вот как?» Риз ткнулся мне в живот. Я запустила пальцы в его волосы, наслаждаясь контрастом между их шелковистостью и своими мозолями: «Познакомилась с художницей. Ее зовут Рессина. Приглашала меня через два дня прийти к ней на совместное рисование».

Риз отодвинулся, заглянул в глаза и спросил вслух:

– Но почему в твоем голосе нет радостного волнения?

– Я слишком давно не брала в руки кисть.

Все послевоенные месяцы я не прикасалась к краскам. Риз молчал, дожидаясь, пока я справлюсь с лавиной слов, рвущихся на волю.

– Мне совестно тратить время на себя, – призналась я. – У нас полным-полно дел, а я вдруг пойду водить кистью по холсту.

– Совесть тут ни при чем. – Его руки крепче сжали мои бедра. – Забывать о себе тоже нельзя. Если есть желание писать картины, не надо его подавлять.

– В Веларисе до сих пор не у всех есть жилье. Ютятся, кто где.

– И все равно это не повод забывать о себе.

– Еще вот что. – Я прильнула лбом к его лбу, вдыхая знакомый запах лимона и моря. – У меня полным-полно сюжетов, которые просятся на холст и даже требуют. Если я выберу один и начну писать картину… не знаю, готова ли я увидеть то, что выплеснется из-под кисти.

– Понимаю. – Риз гладил меня по спине, стараясь успокоить. – Если ты не готова пойти к художникам через два дня – не беда. Пойдешь через два месяца. Но тебе обязательно нужно сходить и попробовать.

Риз оглядел спальню, потом уперся взглядом в толстый ковер:

– Если хочешь, превратим твою старую спальню в мастерскую.

– Не надо, – перебила я. – Окна там дают не слишком много света… Не удивляйся. Я проверяла. Единственное пригодное место – гостиная, но не думаю, что нашим понравится запах масляных красок.

– Вряд ли кто-то станет возражать.

– Я сама возражаю. И потом, мне нравится уединение. Меньше всего хочется видеть у себя за спиной Амрену, критикующую каждый мазок.

– Амрену мы утихомирим, – пообещал Риз.

– В таком случае мы говорим о разных Амренах.

Риз улыбнулся, еще крепче притянул меня к себе:

– Между прочим, День зимнего солнцестояния еще и день твоего рождения.

– И что?

Я старательно пыталась вытравить эту дату из собственной памяти и памяти других.

Улыбка Риза превратилась в кошачью ухмылку.

– А то, что ты получишь сразу два подарка.

– И зачем только я тебе проболталась?

– Иначе и быть не могло. Ты родилась в самую долгую ночь года.

Пальцы Риза гладили мою спину, опускаясь все ниже.

– Это значит, что тебе с самого начала судьба предписала быть рядом со мной.

Его пальцы достигли моей поясницы, затем ягодиц. Поглаживания сделались ленивыми. Я стояла перед ним, и Риз, конечно же, сразу учуял волну моего внутреннего жара. Мне было трудно выговаривать слова. На выручку пришла связующая нить. «Свою мысль я рассказала. Жду твоей».

Риз поцеловал меня в пупок:

– Помнишь, как ты впервые совершила переброс и опрокинула меня в снег?

Я шлепнула его в плечо и чуть не отбила ладонь о каменные мускулы.

– И это ты называешь «мысль за мысль»?

Теперь его пальцы кружили по моему животу.

– Твоя атака была по-настоящему иллирианской. Прекрасная форма, прямой удар. Но потом ты оказалась на мне. Я и сейчас слышу твое шумное дыхание. Мне тогда больше всего хотелось, чтобы мы оба были голыми.

– И почему меня это не удивляет? – спросила я, вновь запуская пальцы в его волосы.

Теплый халат показался мне тонким, как паутинка. Под ним – ничего.

– Все эти месяцы ты сводила меня с ума. Я и сейчас еще не до конца верю, что ты рядом. Моя.

У меня сдавило горло. Наверное, Риз давно мечтал поделиться этой мыслью.

– А знаешь, я тебя хотела еще в Подгорье, – тихо призналась я. – Я списывала это на одурманенный разум. Но после ее убийства… я никому не могла рассказать о своих чувствах, о том, как все отвратительно, но я рассказывала об этом тебе. С тобой я всегда могла говорить. Мне думается, сердце первым поняло, что ты мой. Потом и я догадалась.

Глаза Риза засверкали. Он вновь уткнулся мне в грудь. Пальцы нежно гладили мою спину.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Больше жизни, больше моих владений и короны.

Я знала. Риз отдал жизнь, дабы восстановить Котел – первооснову мира. Он был готов умереть, чтобы я продолжала жить. Ни тогда, ни в последующие месяцы я так и не решилась отругать его за самопожертвование. Риза спасли, как когда-то в Подгорье спасли меня. За этот подарок я буду вечно благодарна. В конце концов, мы спасли друг друга. Все мы.

Я поцеловала Риза в макушку, шепнув в гущу иссиня-черных волос:

– И я тоже тебя люблю.

Руки Риза обхватили мои бедра, и через мгновение я оказалась на кровати, а он тыкался носом мне в шею.

– Неделя, – прошептал он, изящно складывая крылья. – Хочу целую неделю провести с тобой в постели. Это будет для меня лучшим подарком на День зимнего солнцестояния.

Я едва слышно засмеялась. Риз придавил меня еще сильнее. Халат был единственной преградой между нашими телами. Через мгновение ее могло не стать. Риз поцеловал меня в губы. Его крылья были похожи на темную стену, окружавшую нас.

– Думаешь, я шучу?

– Конечно, фэйцы несравненно крепче и выносливее смертных, – рассуждала я вслух, а это было делом непростым, поскольку зубы Риза покусывали мне мочку уха. – Но неделя телесных утех? Сомневаюсь, что потом я смогу встать на ноги. И ты тоже. Твоя любимая часть тела онемеет.

Его зубы коснулись изгиба ушной раковины, и у меня по всему телу пробежала дрожь.

– Лекарство очень простое. Ты поцелуешь мою любимую часть, и ей сразу полегчает.

Рука сама скользнула к этой любимой части – его и моей. Риз застонал и сбросил с себя остатки одежды. Мои пальцы обхватили его произведение искусства. Бархатную кожу, под которой напряглась стальная пружина.

– Надо одеваться, – пролепетала я, продолжая ласкать нашу любимую часть.

– Успеем, – простонал Риз, закусывая мою нижнюю губу.

Конечно успеем. Риз отстранился. Его татуированные руки уперлись в одеяло. Одну руку покрывали иллирианские знаки. На другой красовалась половина парной татуировки. Вторая была на моей руке. Наш последний договор: оставаться вместе, что бы ни ждало впереди.

Мое сердце бешено колотилось. Мое тело дрожало от желания ощутить Риза глубоко во мне, почувствовать его…

И словно в насмешку над дрожью, сотрясавшую мое тело, раздался стук в дверь.

– Довожу до вашего сведения, – вкрадчиво произнесла Мор, – что нам действительно скоро выходить.

Риз зарычал и поднял голову. Его глаза, остекленевшие от желания, уставились на дверь.

– У нас еще полчаса, – обманчиво спокойным голосом произнес он.

– А потом ты еще два часа будешь одеваться, – язвительно заявила Мор. Я как наяву видела ее ухмылку. – Это ты, Риз. Я не говорю про Фейру.

Риз басовито засмеялся и приник к моему лбу. Я закрыла глаза, вдыхая его запахи, хотя мои пальцы покидали наше любимое место.

– Мы обязательно продолжим, – пообещал он.

Поцеловав меня в шею, Риз слез с кровати.

– Поищи другой предмет для насмешек, – крикнул он Мор. – Я вовсю готовлюсь к визиту.

С этими словами он встал. Его крылья исчезли, а сам он скрылся в купальной. Мор, посмеиваясь, удалилась.

Я привалилась к подушке и глубоко дышала, гася разожженное желание. Из купальной сквозь шум воды доносилось сопение. Похоже, не я одна нуждалась в охлаждении.

Мои подозрения подтвердились. Когда я зашла в купальную, Риз усердно тер себя мочалкой, продолжая кряхтеть. Я опустила палец в пенную воду. Так и есть: ледяная.

Глава 6
Морригана

Света в этом месте не было никогда. Не появился он и сегодня. Ни хвойные гирлянды, ни венки из остролиста, ни даже пламя очагов, в которых по случаю праздника трещали березовые поленья, не могли разогнать вечной тьмы, обитавшей в Каменном городе.

Мор любила тьму Велариса – неотъемлемую часть Риза, такую же, как кровь. Но там была скорее темнота. Здесь царила тьма особого свойства: в которой все гнило, приходило в упадок и лишалось жизни.

Снова тот же тронный зал с колоннами, украшенными изображениями скользких чешуйчатых тварей. И фэец с золотистыми волосами, вышедший навстречу, был порождением здешней тьмы. Он жил в своей стихии. Кейр. Ее отец.

– Прошу извинить, если мы нарушили ваше торжество, – с учтивостью придворного произнес Ризанд, обращаясь к Кейру и другому фэйцу, стоявшему рядом.

Эрис.

Тронный зал пустовал. Одно слово Фейры – и весь здешний сброд, обычно пирующий, танцующий и плетущий интриги, исчез. Остались лишь Кейр и старший сын верховного правителя Двора осени.

Кейр заговорил первым.

– Чем мы обязаны такому удовольствию? – спросил он, поправляя лацканы черного камзола.

Насмешливый тон, под которым не слишком глубоко скрывались оскорбления. Мор и сейчас слышала их, хотя это было очень давно, и не в тронном зале, а в покоях ее семьи. На каждой встрече, если ее двоюродный брат отсутствовал. «Полукровка. Недоразумение. Позор для династии».

– К верховному правителю так не обращаются.

Слова вырвались сами собой. А голос, каким они были произнесены… Таким голосом она говорила только здесь… Этот голос не имел ничего общего с Мор, и она не имела ничего общего с живущими во тьме.

– «Чем мы обязаны такому удовольствию, верховный правитель?» Вот так, – холодно и властно произнесла она, сверкнув глазами.

Кейр игнорировал ее. То был его излюбленный способ оскорбления: вести себя так, будто ты пустое место. Ничтожество, которое он даже не замечает.

«Хоть бы придумал что-нибудь новенькое, жалкий гаденыш».

Она бы произнесла это вслух, не вмешайся Риз. От его слов исходила темная сила, наполнявшая тронный зал и недра горы.

– Мы явились традиционно поздравить тебя и твое… окружение с Днем зимнего солнцестояния и пожелать всех благ. Но, как вижу, у тебя сегодня гости.

Сведения Аза, как всегда, оказались точными. Мор узнала о предстоящем визите Эриса утром. Она сидела в библиотеке Дома ветра и читала книгу об обычаях Двора зимы, когда заглянул Аз и сообщил новость. Каким образом он узнал? Мор давно убедилась: вопросы главному шпиону Риза задавать бесполезно. Все равно не ответит.

Но Эрис действительно был здесь и стоял рядом с Кейром… Мор заставила себя посмотреть на него. Заглянуть в янтарные глаза.

Глаза Эриса были холоднее любого коридора в замке Каллиаса. За пятьсот лет, прошедших с их первой встречи, глаза старшего сына Берона ничуть не изменились.

Эрис приложил руку к сердцу. Точнее, к камзолу свинцового цвета. Посмотришь – воплощение учтивости Двора осени.

– Я счел уместным лично поздравить Кейра.

Этот голос. Мелодичный, пронизанный высокомерием и надменностью. И в голосе Эриса за пятьсот лет ничего не изменилось. Все те же интонации…

Теплый неяркий солнечный свет, льющийся сквозь листву, отчего листья похожи на гроздья рубинов и топазов. Листья на земле, где она лежала. Коренья, впивающиеся в спину. Влажный запах перегноя. Ее оставили здесь умирать.

У нее болело все тело. Каждый уголок. Она не могла пошевелиться. Оставалось лишь наблюдать сквозь густую листву за движением солнца и слушать ветер, шелестящий меж серебристых стволов.

Каждый хриплый сбивчивый вдох отзывался жгучей болью…

К шуму ветра примешался хруст листьев под легкими, но уверенными шагами. Она насчитала шесть пар ног. Пограничный дозор. Помощь. Ей помогут.

Кто-то из дозорных выругался. Потом умолк.

Снова послышались шаги. На этот раз одиночные. Она не могла повернуть голову и посмотреть – это вызвало бы нестерпимую боль. Ее дыхание напоминало всхлипывания, но дышать по-другому она не могла.

– Не трогайте ее.

Шаги стихли.

Это не было предостережением, попыткой ее защитить. Голос она узнала сразу же. Еще раньше она сжималась от ужаса, боясь услышать его голос.

Он не спеша приближался. Листья, мох и корни передавали каждый его шаг. Казалось, земля вздрагивала под его сапогами.

– Не сметь к ней прикасаться, – велел Эрис. – Если мы дотронемся до нее хотя бы пальцем, вся ответственность падет на нас.

Холодные, бесчувственные слова.

– Но ее… пригвоздили.

– Повторяю: не сметь к ней прикасаться.

Пригвоздили.

Ей в тело вогнали гвозди с шипами. Разложили на земле. Вначале она кричала на них, требуя отпустить, потом умоляла. Все впустую. Они уже приготовили длинные железные гвозди. И молоток.

Три гвоздя.

Три удара молотком, сопровождаемые отчаянными криками и чудовищной болью.

Она затряслась. Это было столь же отвратительно, как мольбы к палачам. Тело выло от боли. Гвозди, вбитые в живот, держали крепко.

Над ней появилось бледное, обаятельное лицо, загородив красно-желтый узор листьев. Бесстрастное. Бесчувственное.

– Насколько понимаю, Морригана, ты не хочешь здесь жить.

Она бы предпочла здесь умереть, истечь кровью. Умереть и вернуться в другом обличье – жестоком и коварном, – чтобы изорвать их всех на куски.

Должно быть, Эрис прочитал это в ее глазах. Легкая улыбка тронула его губы.

– Я так и думал.

Эрис выпрямился, повернулся. Она сжала пальцы в кулаки, ощущая под ними листья и жирный суглинок.

Жаль, что она не умела выращивать когти, как Риз. Сейчас она бы вцепилась в эту длинную шею. Но когти – не ее дар. Ее дар… стал причиной того, что она оказалась здесь. Пригвожденная. Истекающая кровью.

Эрис отошел.

– Не можем же мы оставить ее здесь… – угрюмо произнес кто-то из дозорных.

– Можем и оставим, – равнодушно возразил Эрис, лицо которого не дрогнуло. – Она предпочла запятнать себя позором, отчего семья и вышвырнула ее, как мусор. Я уже довел до их сведения мое решение.

Он замолчал, и пауза была мучительнее слов.

– Не в моих привычках совокупляться с иллирианскими объедками.

Она не смогла удержать слез. Горячие, жгучие, они текли против ее воли.

Сейчас Эрис уведет дозорных, бросив ее одну. Одну. Друзья не знали, куда она отправилась. И она тоже не знала, где оказалась.

– Негоже так… – не унимался совестливый дозорный.

– Пошли отсюда.

Больше никто не посмел возражать Эрису.

Шаги удалялись и вскоре смолкли. Вернулась тишина.

Все так же солнце светило сквозь листву, превращая ее в гроздья драгоценных камней.

Все так же из-под гвоздей сочилась кровь, под ногтями чернела набившаяся земля, а малейшая попытка шевельнуться вызывала жуткую боль.

Боль…

Фейра слегка тронула ее за руку, вытащив с залитой кровью полянки на границе Двора осени.

Мор с благодарностью посмотрела на верховную правительницу. Фейра дипломатично не заметила ее взгляда, вновь сосредоточившись на разговоре.

Фейра быстрее и легче, чем она, освоилась с ролью правительницы жуткого города. Для визита сюда Фейра выбрала сверкающее черное платье. На голове – диадема в форме полумесяца. По сравнению с Мор – девчонка, но с манерами властной правительницы. Фейра вписывалась сюда, была такой же частью этого мира, как змееподобные твари на колоннах и стенах. Воплощением будущего, которое Кейр когда-то прочил дочери.

Мор намеренно явилась сюда в вызывающе ярком красном платье. Золотые серьги в ушах, золотые кольца и браслеты. Кусочки солнца, принесенные ею во мрак.

– Если тебе хотелось сохранить вашу… дружбу в тайне, то тронный зал – едва ли подходящее место для подобных встреч, – с убийственным спокойствием заметил Риз.

Лучше не скажешь.

Служитель Каменного города… Мор помнила, как унижало ее отца положение служителя, напоминавшее, что Двор кошмаров – лишь часть Двора ночи. Служитель Кейр небрежно отмахнулся.

– С какой стати нам таиться? После войны все мы стали добрыми друзьями.

Она часто мечтала расправиться с отцом. Ей снилось, как она убивает Кейра кинжалом и даже голыми руками.

– Эрис, как поживает твой отец и Двор осени? – спросила Фейра.

Учтивый вопрос с легким налетом скуки.

В янтарных глазах вспыхнуло недовольство.

Голова Мор наполнилась гулом. Она едва слышала ответ Эриса, намеренно растягивающего каждое слово, и ответ Риза.

Когда-то ей доставляло удовольствие издеваться над Кейром и его двором, заставляя их ходить на задних лапках. Весной она даже сломала отцу несколько костей. Риз тогда сломал Кейру руки. Пусть знает, как говорить гадости Фейре. С тех пор мать запретила Мор переступать порог их личных покоев. Запрет сохранялся. Но едва она тогда увидела Эриса, вошедшего в комнату для совещаний…

«Тебе же больше пятисот лет», – часто напоминала себе Мор. Пора бы научиться хладнокровию.

«Не в моих привычках совокупляться с иллирианскими объедками».

Ее нашел в лесу Азриель. Стараниями Маджи она не только выздоровела. Целительница убрала даже следы шрамов. И все же… Нельзя ей было появляться здесь сегодня.

Мор словно окаменела. Ее замутило. «Трусиха».

А ведь она не боялась врагов, сражалась на войнах. И тем не менее, видя отца и Эриса вместе…

Мор не столько увидела, сколько почувствовала напряжение Фейры после очередных слов Эриса.

– Твоему отцу запрещено вторгаться на земли людей.

Сказано было твердым, не допускающим компромиссов тоном. И такая же бескомпромиссность сквозила в серо-голубых глазах верховной правительницы.

– Тебя это вряд ли касается, – небрежно пожал плечами Эрис.

Риз стоял, держа руки в карманах. Олицетворение изящества и непринужденности. Но тени, окружавшие его, и клубящаяся тьма, усыпанная звездами… Логово Кейра сотрясалось от каждого шага верховного правителя Двора ночи. Лицо Риза… сейчас он показывал свое истинное лицо – лицо самого могущественного из всех верховных правителей, каких знала история.

– Предлагаю напомнить Берону, что расширение его владений вообще не обсуждается. Это же касается каждого двора.

Эрис и бровью не повел. Удивительное спокойствие или полное безразличие? Мор ненавидела это в нем с первого дня их встречи. Холодность. Отрешенность. Казалось, он успел пресытиться жизнью и полностью потерял интерес к чему-либо. Ну а чувств у него никогда не было.

– А я бы предложил тебе, верховный правитель, поговорить об этом со своим дорогим другом Тамлином.

– Зачем? – спросила Фейра.

Ее короткий вопрос был острым, как кинжал.

Губы Эриса изогнулись в змеиной улыбке.

– Потому что только двор Тамлина граничит с землями смертных. И каждый, желающий расширить владения, вначале должен пройти через Двор весны. А на это нужно разрешение Тамлина.

Еще один мерзавец, которого Мор когда-нибудь убьет. Если Фейра с Ризом ее не опередят.

Не важно, что Тамлин участвовал в войне, приведя на поле сражения армию Берона и отряды людей. Не важно, что его дружба с Сонным королевством была лишь стратегической уловкой.

Мор никогда не забудет, как он обошелся с Фейрой. И не простит.

Лицо Риза оставалось холодным, однако слова Эриса заставили его задуматься. Чувствовалось, ему было противно получать сведения таким образом. Особенно от Эриса. Но в сведениях ценится содержание.

Мор поймала на себе взгляд Кейра. Он внимательно наблюдал за дочерью.

Сегодня она всего лишь одернула его, не сказав больше ни слова. Никакого участия в разговоре. В отцовских глазах читалось злорадное удовлетворение.

«Скажи хоть что-нибудь, – требовала она от себя. – Придумай. Обычно ты не лезешь за словом в карман. Сбей с него злорадство».

Но Риз посчитал, что визит окончен. Он взял Фейру под руку, направившись к выходу из тронного зала. Голова и впрямь гудела от его шагов. Он ведь что-то сказал Эрису. Она опять прослушала, поглощенная своими переживаниями.

«Ты еще попроси, чтобы тебя пожалели. Трусиха».

«Правда – твой дар. И твое проклятие».

«Скажи что-нибудь».

Но слова, способные ударить по отцу, так и не явились на свет.