Текст книги "Снова любить…"

Глава 8

ФРЭНКИ МГНОВЕННО НАДЕВАЕТ маску лучшей дочери на свете и оставляет режим соблазнительницы до более подходящего момента, когда родителей не будет поблизости. Смотревшие в нашу сторону парни, должно быть, заметили эту перемену или просто испугались, что их застукает строгий отец. В любом случае, как только к нам подходят дядя Ред и тетя Джейн, кандидатов в поклонники уже и след простыл.

– Нашли что-нибудь интересное? – спрашивает Ред.

– Что? – уточняет Фрэнки, чуть не подавившись.

– Мы с мамой взяли печенье со сливками, – продолжает он, демонстрируя свое мороженое.

– Здорово. У нас вишня с шоколадом.

– А когда мы поедем в дом? – вмешиваюсь я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

Ред и Джейн в последнее время почти не следят за поведением Фрэнки, и та зачастую ведет себя очень неосторожно, пренебрегает правилами общения между родителями и детьми. Не думаю, что она скажет что-нибудь ужасное, вроде «Знаете, я потеряла девственность с одним студентом по обмену, а теперь, пожалуйста, передайте соль», но мне все же не хочется рисковать из-за какого-то глупого соревнования и возвращаться домой в первый день каникул. Так неловко. Страшно представить, как Ред и Джейн отреагируют, узнав, что их дочь и ее лучшая подруга затеяли охоту на парней и собираются пойти ни больше ни меньше на двадцать свиданий!

– Только купим кое-что к ужину и завтраку, – говорит дядя Ред, – и сразу в путь. Дом находится в восьми километрах отсюда, на горе.

Мы оставляем город позади и, ненадолго остановившись у продуктового магазина, выезжаем на главную дорогу. Отсюда видна только крыша, и поэтому дом кажется загадочным, как айсберг. Он стоит особняком, и его окна выходят прямо на океан.

Сворачиваем на проселочную дорогу, вдоль которой растут пальмы, поднимаемся выше. Дядя Ред и тетя Джейн молчат. Наконец мы достигаем вершины, и дом, который до этого скрывался в зарослях, вдруг предстает во всем своем великолепии.

– Ого! – шепчу я.

Мне трудно выразить эмоции. Так странно видеть его вблизи, собственными глазами. Он совсем небольшой и уж точно не ультрасовременный, но дыхание все равно перехватывает. Кажется, будто я попала в сказку. Передо мной тот самый дом с бесчисленных фотографий, о котором я слышала столько историй. Он полностью обшит деревом, в окнах от пола до потолка отражается яркое солнце, и кажется, будто дом объят пламенем.

Мы сворачиваем с пыльной тропинки на подъездную дорожку. С заднего двора открывается вид на океан, пляж и бескрайний горизонт.

– Ого! – повторяю я. – Не верится, что я здесь.

– Добро пожаловать в наш второй дом, – говорит дядя Ред, заглушив машину и сжав руку тети Джейн в своей.

Несколько минут мы сидим молча.

– Пойду во двор, осмотрюсь немного, – говорю я, мечтая сбежать подальше от этой гнетущей тишины.

– Мы скоро присоединимся, – отвечает тетя Джейн.

Я поднимаюсь к дому, прохожу на задний двор и смотрю оттуда вниз, на серебристый силуэт машины. Все три пассажира сидят неподвижно, словно боятся пошевелиться. Отсюда не видно, разговаривают ли они между собой, но Фрэнки вдруг подается вперед и застывает между передними сиденьями.

На краткий миг я даже скучаю по родителям. Папа в пиджаке с логотипом компании Parkside Realty. Мама и ее бесконечные скидочные купоны. Спокойные. Предсказуемые. Нормальные. Интересно, а родители по мне скучают? Они так далеко, сидят дома, не слышат лая тюленей и уж точно не плачут в машине.

Двор размером с наш школьный бассейн. В дальнем углу – небольшая лестница, ведущая к пляжу. Я знаю точное количество ступенек (шесть), ведь Мэтт столько раз рассказывал о том, как выходил из двери, пробегал по веранде, через лужайку и, перепрыгнув через лестницу, приземлялся прямо на песок под крики тети Джейн, что он непременно свернет себе шею.

Я сбрасываю сандалии, прохожу босиком по влажной траве, сажусь на нижнюю ступеньку и зарываюсь ногой в песок, горячий на поверхности и прохладно-влажный в глубине. Все, как говорил Мэтт.

Вслушиваюсь в шум волн, разбивающихся о берег, и смотрю на океан. На пляже отдыхают несколько семей. Прямо передо мной заботливая мама заходит в воду по колено и зовет двух купающихся сыновей на обед.

Когда умирает любимый человек, все вокруг спрашивают, как у тебя дела. Вот только в действительности их это совсем не интересует. Они хотят услышать, что с тобой все в порядке, что ты ценишь их заботу, что жизнь продолжается и не стоит больше грустить. Они отсчитывают дни до того момента, когда можно перестать задавать один и тот же вопрос. Стандартный срок – три месяца. За это время окружающие успевают выбросить из головы события, которые останутся с тобой навсегда.

И им плевать, что ты до сих пор не можешь есть праздничный торт, боясь забыть вкус глазури на губах любимого человека. Они не подозревают, что каждое утро ты просыпаешься и думаешь, как же так получилось: я жива, а он – нет. И им уж точно не понять, почему в первый день каникул ты сидишь перед океаном, подставив лицо жарким солнечным лучам, и умоляешь подать тебе знак. Намекнуть, что у любимого человека все хорошо.

– Вот ты где!

Я вздрагиваю от неожиданности, но это всего лишь Фрэнки спускается по ступенькам.

– Ты в порядке?

– Ага. – Я пододвигаюсь, а когда она садится, кладу голову ей на плечо. – Просто сидела тут и вспоминала его.

– Я тоже. – Глаза у Фрэнки на мокром месте, но на губах – улыбка. – Самое трудное позади. Мы вышли из машины.

Я смеюсь и вытаскиваю ноги из песка.

Где-то вдалеке крошечные треугольники парусов – белые, красные, разноцветные – путешествуют по бесконечным волнам.

– Здесь здорово, правда, Анна? – Фрэнки смотрит на воду. – Чувствуешь себя такой крошечной.

– Да.

Мне не хочется разговаривать. Кажется, стоит открыть рот, и этот волшебный миг разлетится на осколки, как стеклянный шар. Моя голова лежит на плече у лучшей подруги, такой серьезной и задумчивой, но еще не утратившей способность удивляться.

– Знаешь, что самое классное в Калифорнии? – Фрэнки обнимает меня за плечи. Браслет с красным стеклом, подаренный Мэттом, холодит кожу. – Меня тут никто не знает. И никто не будет давить из себя слова сочувствия.

Я вспоминаю школьные коридоры, скорбные лица, перешептывания за спиной и стыдливо отведенные глаза. «Смотри, смотри, это же сестра Мэтта. А это ее лучшая подруга?»

– Только ты знаешь обо мне все. Все секреты. Но ты умеешь их хранить. Как могила. – Фрэнки смеется и зарывается пальцами в песок.

Мы встаем и, оставив запыленные ступеньки позади, идем к берегу. Океан волнуется, переливаясь дымчато-голубым и серым. Волны то касаются наших босых ступней, то вновь отступают, обнажая песчаное дно, усыпанное разноцветными камешками.

Океан оказывается неожиданно прохладным. Я поджимаю пальцы на ногах и жду, пока тело привыкнет к температуре настолько, что разница между воздухом и водой станет почти неразличимой. Наклоняюсь, набираю пригоршни камней и ила, смотрю на то, как темный влажный песок постепенно светлеет на солнце.

– Как думаешь, откуда это все появилось? – спрашиваю я, опуская руки в воду и наслаждаясь прохладой.

Шшшшшш. Шшшшшш.

– Отовсюду понемногу, – отвечает Фрэнки и поднимает гладкий камешек размером со сливу. – В океане много крутого. По утрам можно найти ракушки и стекляшки. Смотри, – она протягивает мне свою находку. – Видишь эти полоски? Много миллионов лет назад камни и песок перемешались и застыли… Эй, ты чего?

Я улыбаюсь.

– Знаете, мисс Перино, для человека, который почти провалил экзамен по тонкой науке геономии, вы подозрительно много знаете об экосистеме океана.

– Анна, так это же не наука. Это природа. Разные вещи, вообще-то.

Я собираюсь поспорить, но вдруг понимаю: Фрэнки права. Наука – всего лишь изобретение, призванное объяснить загадки окружающего мира. А природа – удивительное творение и тайна. Она существовала задолго до того, как человек сделал первый вдох, и продолжит существовать после того, как умрет последний из нас.

Шшшшшш. Шшшшшш.

– Фрэнки, спасибо, что позвала меня.

Она только мягко улыбается в ответ. Фрэнки стоит совсем рядом, ее ноги оставляют мокрые следы на песке, но этот взгляд… Кажется, будто она перенеслась в прошлое на миллион лет назад и теперь плавает в океанских глубинах с доисторическими рыбами, наблюдает за тем, как камни, песок и крошечные обломки костей образуют единое целое и разделяются вновь, как мир за гранью скоротечных человеческих жизней неудержимо эволюционирует. Я вдруг чувствую себя такой крошечной и незначительной, меньше песчинок под ногами. Но почему-то это успокаивает и даже примиряет с действительностью.

– Вот, возьми. – Фрэнки снова улыбается и кладет испещренный полосками камень мне на ладонь. – Первый сувенир с ЛЛКНС.

Еще полчаса мы гуляем по берегу, то и дело останавливаясь и разглядывая пустые ракушки или осколки зеленого стекла. И несмотря на то, что кожа на пальцах сморщилась, а волосы лезут в лицо, я мечтаю провести все лето здесь, спать у океана и находить в его водах удивительные сокровища, чувствуя себя так, словно изучаю пыльные полки старой антикварной лавки.

Фрэнки кажется непривычно тихой и только иногда раскапывает песок, чтобы отыскать неизведанные тайны. Еще недавно, в последнюю поездку на океан, они с Мэттом охотились за стекляшками для украшений. Плескались в воде. Обсуждали, что хотят на ужин. Придумывали, как прокатиться на волне до самого берега.

Иногда я думаю, что, знай она о нас с Мэттом, все было бы проще. Если бы я только могла рассказать, как много он для меня значил, может, заслужила бы место среди тех, кто имеет право грустить всегда и без особого повода. Но нет, я просто незваная гостья. Я могу лишь бродить во тьме, никем не замеченная, и смотреть на то, как плачут другие.

– Фрэнки, можно тебя спросить?

– О чем?

– Помнишь мой день рождения в прошлом году? Мне тогда исполнилось пятнадцать.

В шуме волн я слышу шепот Мэтта: «Тише… Анна, это наш секрет. Ты ведь обещала», – но не обращаю на него внимания.

– Конечно, помню. – Фрэнки смывает песок с ладоней и вытирает их об ноги. – Может, вернемся в дом? Разложим вещи в комнате. Родители, наверное, уже разгрузили машину.

– Ладно. – Я бросаю камни в воду, и они, как капли дождя, растворяются в глубинах океана.

– Так что там с твоим днем рождения? – Фрэнки улыбается, и я вдруг понимаю, что не хочу портить ей настроение.

– Да не важно. – Я беру ее за руку. – Забыла, что хотела сказать.

Я никогда о нем не говорю.

Просто сглатываю ком в горле, киваю и улыбаюсь.

Иду вперед шаг за шагом.

У меня все хорошо, спасибо за не-внимание.

Я иду через веранду и слышу скрип под моими босыми ногами. Пытаюсь их почистить, чтобы не нанести грязи в дом, но Фрэнки тут же заявляет, что песок на всех поверхностях – одна из прелестей отдыха в Занзибар-Бэй.

– Это украшение интерьера, – добавляет тетя Джейн. – Так что не стесняйся.

– Милая, мы же в отпуске, забудь об интерьерах хоть на минуту, – отвечает ей дядя Ред. – Мы даже не взяли твои ткани и палитры.

– Не переживай, – смеется Джейн. – Если захочу, обязательно что-нибудь придумаю.

От грусти не осталось и следа: никаких разводов от туши на щеках, нервных хлопков дверями, тяжелых вздохов или отрешенных лиц. Дядя Ред и тетя Джейн перенесли весь багаж в комнаты, успели разобрать свои сумки, открыть окна и проверить, на месте ли полотенца, посуда и другие важные принадлежности домашнего обихода. И все призраки прошлого, поджидавшие у порога, рассеялись, растворились в шуме океана, исчезли с глаз. Родители Фрэнки теперь выглядят почти нормально.

Я даже начинаю думать, что этот отпуск – правильное решение. И вдруг во мне зарождается призрачная надежда. Если волшебное солнце Калифорнии исцелит Реда и Джейн, может, и нам с Фрэнки станет легче?

Задержав дыхание, я слежу за тем, как тетя Джейн накрывает на стол. Мне известно одно: даже крошечное перышко может разбить вдребезги эту идиллическую картину мира и покоя. Иногда кажется, что все мы боимся быть счастливыми из-за чувства вины. Стоит только немного успокоиться, как кто-нибудь непременно напомнит: вообще-то все плохо.

Но за ужином иллюзия рассеивается и обнажает неприглядную реальность. Фрэнки случайно опрокидывает стакан диетической колы, и тетя Джейн начинает плакать.

Глава 9

– МАМ, ВСЕ НОРМАЛЬНО, – говорит Фрэнки и бежит за губкой. – Я уберу.

– Мы и дня тут не пробыли, а ты уже все испортила!

Тетя Джейн вырывает губку и, встав на колени, одной рукой вытирает пролившуюся под стол колу, а другой – слезы.

– Джейн, я помогу. – Дядя Ред вскакивает со стула, изо всех сил стараясь спасти ситуацию, но от него только отмахиваются.

– Разве так трудно хоть раз пообедать как нормальная семья?

Ее реакции невозможно предугадать. Порой тетя Джейн цепляется за слово «нормальный», как за огромный оранжевый спасательный круг, который может предотвратить семейную катастрофу. «Нормальные» люди ездят летом в отпуск. «Нормальные» люди вместе обедают. «Нормальные» люди не проливают на пол газировку. А их дети живы.

Иногда, как в этой ситуации, тетя Джейн ведет себя так, словно Мэтт погиб только вчера. Его смерть повлияла на нее сильнее всех. Сразу после похорон она заперлась в комнате и не выходила оттуда неделями, почти всегда отказывалась от еды и ни с кем не говорила. Все прошлое лето мы с мамой были рядом и ждали, когда же тетя Джейн откроет дверь. Однажды это случилось. Тогда она дошла до комнаты Мэтта, села на его кровать и замерла, уткнувшись в оставленную им одежду и вдыхая родной запах. Она не позволяла ничего стирать, старалась, чтобы все оставалось неизменным. Несколько месяцев спустя, когда мы собрались за обедом, дядя Ред заговорил о том, что было бы неплохо раздать книги и вещи Мэтта. Я тут же представила, что кто-то будет носить его одежду, а потом мы столкнемся с этим человеком, например, в магазине. «Эй, смотри, это Мэтт? Нет, это соседский мальчишка, который купил его футболку. Видишь, он берет яблочное пюре и английские булочки для мамы». Мне было невыносимо даже думать об этом. Да и тете Джейн тоже. Ничего не ответив, она вскочила из-за стола и ушла к себе в комнату. Следующие несколько дней она не говорила ни с кем, даже с лучшей подругой (моей мамой). Смерть Мэтта, словно огромный печальный кит, который выбросился на берег, поглотила всю семью и оставила опустевший дом, наполненный призраками прошлого. Он утопал в цветах и был заставлен блюдами с куриной запеканкой.

– Извини, мам, – едва слышно шепчет Фрэнки. – Я случайно.

Тетя Джейн вздыхает, ожесточенно вытирая несуществующее пятно.

– Все хорошо, Фрэнки. Просто будь осторожнее. Эта поездка и так нам тяжело далась…

– Тяжело далась? – Подруга, вдруг встрепенувшись, кричит на мать. – Не я предложила поехать на эти дебилистические каникулы!

«Дебильные, Фрэнки, дебильные», – про себя поправляю я.

Тетя Джейн выпрямляется. В ее глазах стоят слезы, а голос дрожит:

– Уж извини, Фрэнки, но ты не одна тут страдаешь.

Дядя Ред неподвижно сидит на другом конце стола, не в силах остановить ссору между женой и дочерью. А я боюсь поднять взгляд от пустой тарелки.

Фрэнки с грохотом придвигает стул к столу, на ходу бросает матери «Пошла ты!» и убегает из кухни на второй этаж.

– А все так хорошо начиналось… – Тетя Джейн вытирает руки кухонным полотенцем и тоже поднимается по лестнице. Через мгновение наверху оглушительно хлопает дверь.

Наступает тишина. Я поднимаю взгляд, только когда дядя Ред встает и начинает убирать со стола.

– Мы думали, эта поездка… да не важно. Анна, я не знаю, что сказать. Мне так жаль. – Он хмурится, отчаянно стараясь держать себя в руках.

За всю жизнь папа плакал при мне всего дважды: в больнице и на похоронах Мэтта. Кто бы что ни говорил, но отцы – наша главная опора. Из-за этого видеть слезы в их глазах просто невыносимо. Наверное, у дяди Реда так много морщин на лбу, потому что он пережил много боли.

Еще раз извинившись, он уходит наверх, оставив меня на съедение огромному грустному киту.

«Чего ты плачешь? – спрашивает кит. – Он ведь тебе даже не был братом».

На верхнем этаже воцаряется полная тишина, и я, нацепив привычную маску понимающей лучшей подруги, иду искать Фрэнки. Не обнаружив подругу в комнате с желтыми стенами и двумя кроватями, в которой она жила еще ребенком и которую теперь будет делить со мной, я вдруг понимаю, куда надо идти. Я направляюсь в конец коридора, мимо спальни дяди Реда и тети Джейн, и открываю старую дубовую дверь. Ее просили не трогать. За ней – узкая лестница, ведущая в комнату на чердаке.

Фрэнки лежит на двуспальной кровати, на которой каждое лето спал ее брат, и тихо плачет, уткнувшись в мягкие белые подушки. Каждое лето, кроме того, последнего. Еще несколько часов назад мы сидели за столиком в Breeze, и Фрэнки весело щебетала за бокалом пина колады, хлопая накрашенными ресницами. Теперь же, когда рядом лишь серо-голубые стены и пыльное окно с видом на океан, она выглядит бледным цветком со сломанным стеблем. У меня разрывается сердце.

Больше всего на свете я хочу, чтобы здесь, в старой комнате на чердаке, оказался Мэтт и он сидел бы с нами и смеялся. А вдруг тогда, в больнице, произошла какая-то ошибка, сродни тем, которые показывают в фильмах о подмене детей?

«Мистер и миссис Перино? Это Пег из больницы Мерси. Я просматривала старые документы и обнаружила кое-какие нестыковки. Да, понимаете, такое иногда бывает. В общем, примерно год назад из-за неразберихи в бумагах мы случайно сообщили вам о смерти другого мальчика. В тот день погиб Филипп, а не ваш сын. Мэтт сейчас живет с другой семьей в Толедо. Да, мы им уже позвонили. Завтра они отправят его домой. Без обид, ладно? Такое случается. До свидания».

Я глажу Фрэнки по спине. Наконец ее всхлипы становятся все тише, а дыхание выравнивается.

Через час мы слышим, как дядя Ред и тетя Джейн спускаются на первый этаж, открывают входную дверь, садятся в машину и куда-то уезжают. Наверное, хотят развеяться. Убедившись, что дома никого нет, мы спускаемся на кухню за едой.

– Не понимаю, что на нее нашло? – возмущается Фрэнки, доставая из холодильника банку диетической колы. – А папа просто сидел и молчал!

– Фрэнк, мне кажется, он просто не знал, что сказать.

– Они скоро разбегутся.

– В смысле? – спрашиваю я. – Куда?

– Да нет. Я имею в виду развод.

– Ты чего? У них же все нормально. Они приехали сюда впервые после… Ну, в общем, им просто тяжело.

Как и тебе.

– Да я тебя умоляю, – отвечает Фрэнки под аккомпанемент шипения колы. – Они даже спят в разных комнатах.

– Странно, я видела, как они заходили в свою спальню. Вместе.

Фрэнки качает головой:

– Они желают мне спокойной ночи и закрывают дверь, а потом отец, думая, что все спят, уходит к себе в кабинет. Они правда считают, что я ничего не замечаю?

Ночи, проведенные в доме Перино, пролетают перед глазами, как кадры из фильма в замедленной съемке. Я вглядываюсь в них со страхом и печалью, ищу нестыковки. Вспоминаю, как в тот вечер, когда мы впервые обсуждали поездку в Калифорнию, дядя Ред положил руку на колено тети Джейн. Может, она тогда поморщилась? Они всегда шли в спальню вместе и останавливались по пути, чтобы пожелать нам спокойной ночи. И теперь я представляю, как за закрытой дверью они с неохотой ложатся в постель. Поворачиваются спиной, стараясь не задеть друг друга даже мизинцем ноги, и ждут, пока мы уснем, чтобы прекратить этот нелепый спектакль.

Думать так неприятно. Кажется, будто я пробралась в спальню взрослых, которые ведут серьезный разговор.

Впрочем, сразу после смерти Мэтта я была почти уверена, что брак Реда и Джейн просто не выдержит такого испытания. За каких-то пару дней они забыли, что держало их вместе все эти двадцать лет. Они почти не общались, даже при моих родителях. Бесконечные ссоры и то были бы лучше тягостного молчания, которое они делили на двоих. Весь дом дрожал от безмолвного напряжения.

Прошел месяц. Потом три месяца. Полгода. День рождения Мэтта. Рождество. День матери. День отца. Пару месяцев назад – первая годовщина смерти. А дядя Ред и тетя Джейн до сих пор вместе. Теперь они разговаривают, вместе едят, иногда даже смеются. И от каждой шутки, от каждой улыбки по непробиваемому колпаку грусти бегут трещины.

– Фрэнки, твои родители очень сильные. Я думала… то есть… как… – Мне очень трудно подобрать слова.

Фрэнки вздыхает и проводит пальцем по ободку банки с газировкой. Рассеченная бровь хмурится и подергивается от еле сдерживаемых слез.

– Последний раз, когда мы приезжали в Занзибар, – вдруг говорит Фрэнки, – я ничего не понимала.

Ее голос становится совсем тонким и далеким, похожим на жалобный вой. Кажется, подруга меня не замечает. Она продолжила бы говорить, даже если бы я вдруг вышла из комнаты.

– Он был старше, – продолжает Фрэнки, теребя браслет. – Всегда замечал больше, чем я. У нас были разные увлечения. Я просто ничего не понимала, Анна. Мне казалось, у нас впереди столько времени. Я думала…

Она редко говорит о Мэтте вслух, и на то есть свои причины. Причины, о которых нельзя забыть вот так сразу. Фрэнки обхватывает себя за плечи и всхлипывает. Я подсаживаюсь ближе, обнимаю ее и перестаю сдерживаться. Мы плачем так же сильно, как и тогда, сразу после катастрофы, в каждом всхлипе выражая все, что таится внутри, там, где еще год назад померк свет.

Потеряв счет времени, мы молча сидим, прижавшись друг к другу, и делаем короткие вдохи в унисон. Чуть успокоившись и придя в себя, мы понимаем, что газировка стала теплой.

Фрэнки медленно поднимает голову и трет глаза. Я убираю спутанную прядь волос с ее лба.

– С возвращением нас, – вздыхает Фрэнки. У нее заплаканные глаза и побледневшее лицо, но волшебная улыбка, еще только зарождающаяся в уголках губ, освещает все вокруг.

– Как я провела лето, – говорю я.

Фрэнки смеется:

– Ела и рыдала. Круто, правда?

– Точно. – Я беру ее за руку.

Мы замечаем блики фар на газоне – дядя Ред и тетя Джейн вернулись. Выбросив банки из-под газировки, мы с Фрэнки, мечтая, чтобы этот ужасный вечер поскорее закончился, торопимся наверх до того, как они зайдут. В комнате быстро переодеваемся в пижамы и ложимся, натянув простыни до подбородка.

Как только Фрэнки засыпает, моя маска лучшей подруги-супергероини разбивается вдребезги. Мне тяжело дышать, глаза застилают слезы. Я так старалась оставить все свои скелеты в шкафу, но теперь они, гремя костями, вновь расползаются по комнате.