Текст книги "Снова любить…"

Глава 7

– ДО ВСТРЕЧИ через несколько недель. – Мы стоим на дорожке у дома Перино, и мама обнимает меня на прощание. – Звони нам раз в пару дней и отправляй открытки, ладно?

– Хорошо.

– Не забывай про солнцезащитный крем и всегда плавай в поле зрения спасателей, чтобы, если что, они услышали твои крики, – напоминает папа. – Океан небезопасен. Особенно летом, когда на пляжах много народу.

– Пап, я уже поняла. И вообще, ты же терпеть не можешь лето и никуда не ездишь, – поддразниваю я, – откуда тебе знать, что творится на пляжах?

– Это не так, – отвечает он. – На самом деле мы с мамой недавно обсуждали семейный отдых и строили планы на следующий год.

За всю мою жизнь мы с родителями еще ни разу не выбирались куда-нибудь летом. Папа боится летать на самолетах, а мама не переносит долгих поездок на машине. Кроме того, они оба не слишком хорошо реагируют на нехлорированную воду. Конечно, мы объездили все достопримечательности, описанные в путеводителе по штату Нью-Йорк и расположенные в паре часов пути: побывали в деревне амишей[6]6
  Религиозное течение, ответвление протестантизма. Амиши носят простую одежду, отказываются от современных технологий.


[Закрыть], зоопарке и национальном парке Ок-Ридж. Но все это мало напоминало те увлекательные путешествия, о которых обычно пишут сочинения в школе. Никакой экзотики. Даже открытки отправлять неоткуда.

Дорогие Фрэнки и Мэтт!

Мы тут… в зоопарке.

В очереди стоять не пришлось, львы сидят по клеткам, мартышки шлют привет.

С любовью, Анна-путешественница

– Отличная идея, пап, – отвечаю я и улыбаюсь.

Перед тем как сесть на заднее сиденье машины рядом с Фрэнки, я еще раз обнимаю родителей. Затем они снова договариваются с Редом и Джейн о том, что будут поливать цветы, следить за домом и проверять почту, и наконец прощаются.

Машина трогается с места, а я оглядываюсь и наблюдаю через заднее стекло за тем, как родители машут нам вслед и постепенно становятся все меньше и меньше. Пройдет всего полдня, и я окажусь за четыре тысячи километров отсюда, преодолев большее расстояние, чем мама и папа за всю жизнь. Не успеваю до конца проанализировать нелюбовь родителей к путешествиям, как понимаю, что еще ни разу не летала на самолете. А вдруг у меня проявится та же фобия, что и у папы?

– Да не бойся ты так, – советует Фрэнки, выслушав мои опасения. Она нарядилась в стильные штаны на завязках и простую розовую футболку, успела накраситься и сделать безупречную укладку. – Это безопаснее, чем ездить на машине.

Я тут же смотрю на ее рассеченную бровь и касаюсь внезапно занывшего запястья. Всего лишь легкий отголосок старой травмы. Фрэнки ничего не замечает.

К моменту, когда солнце освещает горизонт, дядя Ред выезжает на шоссе. Он переключается между радиостанциями в поисках сводки новостей и прогноза погоды и одновременно пытается завести разговор с тетей Джейн. Та все утро витает в облаках, кивает и улыбается в ответ, ведет себя очень вежливо, но при этом думает о своем. Я улавливаю настроение и продолжаю болтать с Фрэнки так, будто мы – обычная семья, собравшаяся на отдых.

Подруга рассказывает о планах на день: сколько лететь до Сан-Франциско, чем будем заниматься, когда туда доберемся, что встретим на пути в Занзибар-Бэй, где пообедаем и в какое время окажемся дома.

На часах всего шесть утра, а я чувствую себя так, словно в пути уже целый день.

Добравшись до аэропорта, мы регистрируемся на рейс, сдаем багаж и, ориентируясь по указателям, идем на досмотр.

– За все шестнадцать лет я ни разу не проходила досмотр в аэропорту. Даже не верится, – сообщаю я, снимая обувь и ставя ее на ленту вслед за Фрэнки. – Как тепличное растение.

– Первый раз на досмотре, первый раз в самолете и в Калифорнии тоже первый раз… Поняла намек? Все-то у тебя в первый раз. – Фрэнки двигает бровями и заходит в рентгеновский аппарат.

Если бы не дядя Ред и тетя Джейн, дожидающиеся нас на другой стороне пункта досмотра, я бы точно схватила сандалию с конвейера и запустила в подругу.

Сотрудник досмотра проверяет Фрэнки металлодетектором. Затем подходит моя очередь.

– Кошмар! По-моему, я перепутала купальники, – говорю я, когда забираю с ленты обувь и сумку. Взяла с собой желтый, с цветочками.

– Надеюсь, ты шутишь. – Фрэнки в ужасе смотрит на меня.

– Узнаем, когда пойдем на пляж.

– Что узнаете? – спрашивает дядя Ред, как только мы подходим.

– Да ничего, – отвечает Фрэнки. – А где мама?

– В туалете. – Он кивает в сторону бело-голубого указателя дальше по коридору.

– Опять? – удивляется подруга. С момента регистрации это уже четвертый раз. – С ней все хорошо?

– Девочки, не переживайте. Она просто волнуется перед полетом. – Дядя Ред прячет руки в карманы и смотрит в сторону уборных. – Это нервное.

Фрэнки со вздохом надевает рюкзак.

– Можно мы с Анной пойдем в кафе? Тут недалеко.

– Конечно, дорогая. Мы скоро к вам присоединимся.

Мы находим Jack’s Java[7]7
  Jumpin’ Jack’s Java – американская сеть кофеен.


[Закрыть] и заказываем холодные смузи с зеленым чаем и низкокалорийные кексы с черникой, пытаясь хоть немного следовать незаслуженно забытой «супермегадиете».

– Вот это да! В аэропорту есть химчистка и Jack’s Java, – удивляюсь я и отпиваю смузи.

Конечно, я уже бывала здесь с родителями, когда ездила встречать и провожать родственников. Но еще ни разу мне не приходилось забираться так далеко. Меня окружает море звуков: объявления по громкой связи, сообщения о рейсах в экзотические страны, родители ругаются на своих детей, люди что-то громко обсуждают по телефону и делятся воспоминаниями о поездке. Аэропорт – особый мир с толпами приезжающих и уезжающих. Люди здесь встречаются и расстаются, здороваются и прощаются. Все вокруг как будто делится на «до» и «после».

– Тут все есть, даже спа, – говорит Фрэнки. – В аэропорту можно жить.

– Как думаешь, есть фильм с таким сюжетом?

– Если нет, то его просто обязаны снять. Может, это сделаем мы? – Фрэнки достает из сумки камеру и тут же делает вид, что берет у меня интервью: – ЛЛКНС. День первый. Отъезд. Анна Райли в аэропорту впервые. Она пьет смузи, ждет самолет до Калифорнии и, дрожа от предвкушения, доедает последние куски низкокалорийного кекса. Скажите, мисс Райли, что вы чувствуете?

– Что ж, не буду врать. Я взволнована, ведь до этого, как вы знаете, никогда здесь не бывала. Спешу сообщить многоуважаемым зрителям, что для меня честь путешествовать со знаменитой Франческой Перино и ее прекрасной семьей. Моя благодарность безгранична! Спасибо вам, Франческа. Мне бы также хотелось выразить признательность своим родителям, без которых эта поездка была бы невозможна, и членам академии, которые поверили в меня, решив, что никто другой просто не сможет добраться до аэропорта. Спасибо. Спасибо вам всем! Интервью окончено.

– И вам спасибо, мисс Райли. – Фрэнки наводит камеру на себя. – С вами была Фрэнки П. в прямом эфире из аэропорта.

– Ты чокнутая!

– Я, конечно, ужасно разволнована, но спешу разобщить: это так.

– Взволнована и сообщить.

– Да-да, и это тоже.

Наконец нас догоняют дядя Ред и тетя Джейн. Они берут два стакана кофе с собой, и мы отправляемся к выходу на посадку. После нескольких глотков тете Джейн становится немного лучше. Она даже смеется над нашим шуточным интервью.

До посадки остается целый час, и мы с Фрэнки коротаем время, записывая истории про пассажиров в мой дневник. Нашими героями становятся Дуэйн Дюрнштайн, развратный страховой агент, изменяющий жене; Глория Мастерсон, аристократка из Бостона, которая давно оборвала все связи с родными, после того как они отказались признать ее увлечение пуделями и выставками собак; Микки, лопоухий непослушный мальчик шести лет в компании измученной матери. Последний рассказ уж точно основан на реальных событиях, ведь малыша, за которым мы наблюдали, и правда зовут Микки. Очередь на посадку подошла как раз в тот момент, когда мы пытались придумать историю про женщину в вязаном свитере с американским флагом.

– Пошли, – зовет дядя Ред. – Готовы?

Я улыбаюсь. Еще как!

Не успев оглянуться, я оказываюсь на своем месте в самолете, у иллюминатора, в четырнадцатом ряду рядом с Фрэнки. Я внимательно слушаю инструктаж, изучаю памятку пассажиру, предусмотрительно размещенную в кармане сидения. Все вокруг кажется таким непривычным: туалеты, которыми можно пользоваться на высоте больше девяти тысяч километров, бесплатные закуски и даже стюарды. Я смотрю по сторонам во все глаза, восторженно улыбаясь, и, наверное, кажусь окружающим Маугли, воспитанным волками и попавшим на борт самолета прямиком из джунглей.

Тянусь за дневником, чтобы описать все происходящее, но вдруг с ужасом понимаю, что не могу его найти.

– О нет! – Мой пульс резко учащается.

– Анна, что случилось? – спрашивает Фрэнки. – Волнуешься?

– Я оставила дневник на стойке. Доставала билет и забыла его там!

– Уверена? – Фрэнки наспех обшаривает мою сумку.

– Да! Помню, как положила его на стойку, чтобы вытащить билет. – Я готова разрыдаться.

– Не переживай, мы еще не взлетели. – Фрэнки нажимает на кнопку вызова. – Сейчас тебе его принесут.

– Фрэнки, я не могу потерять этот дневник! – Я начинаю задыхаться, а сидящие поблизости пассажиры наблюдают за происходящим с легким любопытством. У меня же истерика. Им что, все равно?

– С вами все хорошо? – уточняет энергичная стюардесса в синей форме. Судя по бейджу, ее зовут Дарси.

– Кто-нибудь может принести фиолетовый ежедневник? – спрашивает Фрэнки. – Моя подруга забыла его на стойке, когда мы стояли в очереди на посадку.

– Постараюсь помочь, – с дежурной улыбкой отвечает Дарси.

– Анна, все будет хорошо. Дыши. – Фрэнки поглаживает меня по руке.

Спустя несколько минут (хотя мне кажется, что прошло уже три дня) Дарси возвращается с дневником в руках.

– Этот? – спрашивает она. – Какой-то пассажир передал его Мэг.

– Да! – Я тянусь через подругу и пассажира, сидящего у прохода, и едва не вырываю дневник из рук стюардессы с аккуратным маникюром. – Спасибо вам! – благодарю я и пролистываю страницы, чтобы проверить, нет ли среди них вырванных, съеденных, залитых чем-нибудь или просто испорченных. Ведь даже за такую непродолжительную разлуку с моим сокровищем могло случиться что-нибудь ужасное.

– Полегчало? – уточняет Фрэнки.

– Да. Ты не представляешь насколько.

– Вообще-то, представляю. Если бы я потеряла хоть один диск с фильмом из своей коллекции, разволновалась бы не меньше. – Она улыбается и, вставив наушники, включает двойной концертный альбом Helicopter Pilot, который мы загрузили в iPod вчера.

Я поворачиваюсь к иллюминатору. Дневник так и лежит на коленях. Больше я его ни за что не выпущу из виду.

Посреди полета я вдруг отрываюсь от созерцания видов и понимаю, что за все это время не испытала ни одного из описанных папой симптомов. Меня не тошнит, руки и ноги не потеют, сердце не стучит как бешеное, да и костяшки не белеют. Я веду себя, как совершенно нормальный человек. Конечно, за исключением того происшествия с дневником. Но это была случайность, и все, к счастью, быстро разрешилось. Подо мной желто-зеленым лоскутным одеялом проплывают пейзажи Центральной Америки: реки, озера и горы, мелкие, словно зубья расчески.

– Анна, смотри, это же Золотые Ворота! – Фрэнки тянется через меня к иллюминатору и показывает на огромный оранжевый мост. А дальше простирается Тихий океан, весь в белых гребнях волн и усыпанный разноцветными треугольниками яхт.

Я в восторге от полета и от великолепных видов. Пожалуй, если бы прямо сейчас мы развернулись и отправились домой, я вспоминала бы это как лучшие каникулы в своей жизни.

Мы сходим по трапу почти в час дня. В Калифорнии, правда, всего десять утра. Мы забираем багаж, садимся в машину, взятую напрокат, и едем в сторону Тихоокеанского прибрежного шоссе. Всего через пару часов мы доберемся до Занзибар-Бэй, и начнутся наши лучшие летние каникулы на свете.

Фрэнки снова уступает мне место с лучшим обзором. Я открываю окно и смотрю на ярко-голубой в зеленых бликах океан, уходящий в бесконечность. В машине царит странная атмосфера. Нечто среднее между радостным волнением и печалью. Перино то рассказывают о любимых местах, смеясь над моим преувеличенным восхищением, то молчат, вспоминая о том, что еще недавно здесь с ними был Мэтт.

Пожалуй, эта поездка – пейзажи, проносящиеся вдоль скоростного шоссе, и бесконечные воспоминания – самое тяжелое испытание со дня его похорон. А ведь я весь этот год была рядом: сидела на сеансах с социальным педагогом, наблюдала истерики Фрэнки в гостиной, приходила на праздники и ужинала в молчании под аккомпанемент стучащих о тарелки вилок.

«Анна, тебе придется быть сильной».

– Может, остановимся и осмотримся? – предлагает дядя Ред спустя час и перестраивается в крайний ряд, из которого можно съехать к обзорной площадке.

Сегодня мы единственные посетители. Наша машина одиноко стоит на крошечной парковке среди песка и скал, неподалеку от стола для пикников.

Тетя Джейн достает из сумки-холодильника купленные в аэропорту пончики и коробки с соком. Мы с Фрэнки подходим к самому краю скалы, прислоняемся к деревянным перилам и бросаем вниз камешки, которые раскалываются о валуны внизу и исчезают в глубинах океана. На табличке сзади написано, что эти доломитовые образования в основании скалы защищают породу от эрозии. Если бы не они, вся эта каменная громада еще много тысячелетий назад обрушилась бы в воду и мы не смогли бы насладиться великолепным видом.

Я смотрю вниз, вцепившись в перила. От бесконечных волн кружится голова, приходится даже зажмуриться и досчитать до десяти и обратно. Я глубоко вдыхаю соленый запах океана, уже впитавшийся в кожу, и вспоминаю ощущения, которые столько раз описывал в открытках Мэтт.

Анна, впервые приехав к океану, ты не сможешь разглядеть его целиком, но обязательно почувствуешь. А если повезет, эти эмоции не поблекнут со временем. Однажды ты поймешь.

– Девочки, – голос тети Джейн доносится от столика для пикников, – осторожнее, не упадите! Перекусите с нами. Впереди целых три недели, еще налюбуетесь.

Я открываю глаза и мягко тяну Фрэнки за руку:

– Пошли.

– Стой. Анна, слышишь? Прислушайся.

– Что это?

Звук, на который она обратила внимание, напоминает лай.

– Смотри, это тюлени. – Она указывает вниз. Там, совсем недалеко от нас, на берегу, резвятся в песке не меньше десятка странных животных с коричневой шкурой. Они забавно извиваются и гавкают, совсем как водяные собаки.

– Ого! – выдыхаю я. – Кажется, я изменила свое мнение.

– Анна, что самое крутое из того, что ты видела в жизни? – спросил меня Мэтт спустя неделю после дня рождения. Мы лежали на заднем дворе, смотрели в небо и считали падающие звезды (их оказалось целых три). Это было глубокой ночью, и все, кроме не угомонных сверчков, уже легли спать. Я ответила, что самым ярким воспоминанием стал сильный шторм с грозой, случившийся, когда мне было десять. Где-то вдалеке бушевала непогода, дождь заливал палубы кораблей, барабанил по парусам, а молнии снова и снова рассекали темное серо-синее небо.

– А ты?

– Раньше я бы сказал, океан. Но теперь готов изменить свое мнение.

Больше он ничего не сказал. Только долго смотрел мне в глаза, не обращая внимания на падающие звезды. А потом рассвело, и ни одну из них было не разглядеть.

– Ты о чем? – спрашивает Фрэнки.

– Тюлени. Тюлени – самое крутое, что я видела в жизни.

– Согласна, – с улыбкой кивает подруга.

Проглотив несколько пончиков с сахарной пудрой, мы собираемся у перил, и дядя Ред, поставив камеру на штатив, собирается открыть фотосезон. Тюлени решают сделать нам подарок: они тоже выстраиваются в ряд и позируют. Жаль, что на снимке они, скорее всего, будут казаться коричневыми точками на далеком берегу. Выбрав правильный угол, дядя Ред запускает таймер и встает к нам, посмеиваясь над забавными животными.

– Фото получится удачным, вот увидите, близняшки, – сообщает он.

Ох уж это детское прозвище! Впрочем, мы с Фрэнки неразлучны с тех самых пор, когда носили одинаковые желтые ползунки – такие до рождения ребенка покупают родители, которые не знают его пол.

– Анна, ты в порядке? – шепотом уточняет Фрэнки, как только Ред и Джейн возвращаются к машине.

– Наверное, – отвечаю я. – Просто пытаюсь привыкнуть.

Я поддеваю ногой несколько камешков, и они со стуком катятся вниз. С океана дует прохладный ветер, наполненный брызгами, отчего руки покрываются легкими мурашками.

– Он здесь, – шепчет Фрэнки, вглядываясь вдаль.

Я беру ее ладонь, снова закрываю глаза и, держась за перила, растворяюсь в этом мгновении.

Оставшиеся сорок минут пути пролетают очень быстро. Небольшая остановка явно пошла дяде Реду и тете Джейн на пользу: теперь они излучают радость и энергию и наперебой рассказывают истории о своих первых поездках на пляж с тогда еще совсем маленькими детьми. Одной рукой Ред держит руль, а второй поглаживает Джейн по колену. Время от времени та накрывает его ладонь своей и улыбается.

Стоило мне задуматься о том, что неплохо было бы перекусить, как Фрэнки указывает на видавший виды голубой указатель.

Добро пожаловать в Занзибар-Бэй!

Настоящий рай на земле!

Население: 945 949 человек

– Breeze! Breeze! Breeze! – скандирует Фрэнки, размахивая кулаком в такт.

Она прожужжала мне все уши о своем любимом кафе и о том, что на пути из аэропорта они всегда здесь останавливаются.

Дядя Ред сворачивает с главной дороги и медленно движется по бульвару Мунлайт до седьмой пристани, следуя информации на указателе при въезде в город. По пристани гуляют толпы туристов, отовсюду доносится запах хот-догов, в глаза бросаются сотни купальников дикой неоновой расцветки. Это место – настоящее испытание для всех пяти чувств и, возможно, даже для шестого.

И дело не в самом городе, а в людях. В нас. Кажется, будто именно мы привезли сюда лето. Семьи с детьми, студенты, мечтающие о веселых каникулах, пенсионеры, купающиеся в лучах жаркого калифорнийского солнца, и, конечно, наша разношерстная команда, – все, кто приехал сюда на бесконечных вереницах такси и взятых напрокат машин, пробудили городок от осенне-зимней спячки. Мы ворвались на пристань, подобно волне, смели все на своем пути, и город принял нас, протерев сонные глаза и напоив всех жаждущих кофе.

С трудом найдя место на парковке, мы заказали столик в Breeze и теперь в ожидании свободного места (двадцать минут) прогуливаемся по пристани и разглядываем бороздящие Тихий океан лодки. Прямо под нами – пляж, переполненный загорающими, насквозь пропахшими кокосовым маслом. Их смех и музыка почти не различимы из-за шума волн.

– Анна, не переживай. – Ред качает головой и с неодобрением поглядывает на людей внизу. – На пляже рядом с нашим домиком не так много народу, как здесь. Те, кто сдает жилье, арендуют еще участок для отдыха, на который могут приходить только местные.

– Ага, всякие старики, – шепчет Фрэнки.

– Ну, как тебе тут? – спрашивает Ред. – Правда же, здорово?

– Даже лучше, чем я думала, – отвечаю я.

– Здесь можно отдохнуть от внешнего мира. Я, конечно, не про этот пляж. Если не брать в расчет серфингистов, толпы отдыхающих, торговцев и вопящих детей, тут очень тихо. – Он вздыхает. – Джейн, помнишь, когда-то о Занзибар-Бэй вообще никто не знал?

– Это было так давно. – Тетя Джейн смотрит на океан.

Дядя Ред обнимает ее и целует в макушку. В ответ она едва заметно улыбается. Я тут же отворачиваюсь, чувствуя себя незваным гостем.

– Пошли, посмотрим, не освободился ли столик, – предлагает Фрэнки. – Анна, ты не представляешь, какая тут пина колада! Обязательно попробуй.

– Только без алкоголя, – напоминает Джейн, отстраняясь от мужа.

Фрэнки улыбается:

– Мама, ты что, мы же еще дети.

После обеда и двух вкуснейших коктейлей мы с Фрэнки, напрочь забыв про «супермегадиету», встаем в очередь за мороженым в Sweet Caroline’s Creamery. Тете Джейн, кажется, стало лучше. Впрочем, после смерти Мэтта я поняла, что даже какой-нибудь сыр-гриль, заказанный в кафе, может вызвать целую бурю непрошеных воспоминаний, с которыми никак нельзя справиться.

Томясь в ожидании мороженого, которое непременно перечеркнет весь эффект от низкокалорийных кексов, мы с Фрэнки насчитываем целых тридцать семь пожилых женщин, обгоревших на солнце и даже не подозревающих, что в их возрасте носить бикини просто неприлично. Мы наблюдаем за ними и клянемся, что никогда не покажемся на улице в таком виде после тридцати, даже если неплохо сохранимся. Я перевожу взгляд с дам в кричащих лимонных и ярко-оранжевых купальниках на витрины и вывески магазинов, поблекшие за годы от яркого солнца и соли, и думаю о том, что все мы, жаждущие развлечений, еды и покупок, – не более чем досадная помеха, свербящие песчинки для этого города. Я представляю, как осенью все окна заколачивают, вывески выключают, машины для сахарной ваты чистят и убирают и весь Занзибар-Бэй складывают, как шатры бродячего цирка, и увозят далеко-далеко вместе с диковинными слонами и факирами.

Мы берем долгожданное мороженое в рожке, проходим вдоль кафе и возвращаемся туда, где дожидались свободного столика. Я слизываю с руки растаявшую струйку вишнево-шоколадного пломбира и впитываю в себя окружающий мир. Мерный шум прибоя, древний, как сам океан. Крики чаек в небе. Запах соли и рыбы в теплом воздухе. Под ногами на старых досках причала хрустит песок, принесенный с пляжа. Крошечные песчинки, которые появились миллиарды лет назад, путешествовали на миллионы километров между изменяющимися континентами, проплывали по волнам мирового океана, пережили тектонические разломы, эрозию и отложение осадков, теперь хрустят под подошвами наших новеньких сандалий.

Вселенная так жестока.

– Фрэнки, посмотри на песок. Разве не потрясающе…

– Ш-ш-ш! Анна, зацени. Нет, не сейчас. Пока не смотри.

– Куда не смотреть? – Я поворачиваюсь.

– Парни. Вон те, в бейсболках. Сказала же, не смотри на них! Они так пялятся. У меня в зубах ничего не застряло?

Фрэнки демонстрирует все свои тридцать два, чтобы я могла убедиться, не остались ли на них кусочки обеда и мороженое. Я киваю и бросаю быстрый взгляд в сторону парней. Я жду, что сердце на мгновение замрет, ладони вспотеют, а язык онемеет. Но ничего такого не происходит. Обычные парни, прямо как в родном городе. Разве что загорелые.

– Ну и что? – уточняю я, размышляя, что такими темпами от старого доброго «булыжника» мне еще долго не избавиться.

– А то, Анна, что они на нас смотрят. И это мы еще даже одеться как следует не успели.

Я бросаю взгляд на слой сверкающей туши, которой Фрэнки накрасилась в туалете Breeze.

– Угу.

– Слушай, мы тут всего час, а уже такие перспективы. Двадцать свиданий? Да легко! Может, поднимем до тридцати?

– Может, познакомим твоих новых дружков с родителями? – уточняю я. – Вон они как раз идут.