Текст книги "Погружение"

Сара Окс
Погружение

Sara Ochs. The Dive

© Sara Ochs 2023

© Александрова Н., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2024

Посвящается маме и папе.

Спасибо, что сделали возможным абсолютно все

Пролог

Пятница, вечер

Где-то за спиной гремят басы, кровь у меня в ушах пульсирует в унисон. Я смотрю на людей, которые остались поодаль. Разрисованные ярко-зеленым и тошнотворно-розовым тела трутся друг о друга. Из золотистых и зеленых бутылок пеной льется дешевое пиво, сбившиеся в компании друзья потягивают из аквариумов какую-то противную голубую жидкость. Чуть дальше танцоры крутят огненные обручи под бурные аплодисменты впечатленной – и крайне нетрезвой – толпы.

Вдруг все становится нечетким, как будто я выхожу из тела и наблюдаю со стороны. Неоновая какофония накладывается на музыку, которая превратилась в одну протяжную расплывчатую ноту, такую низкую и громкую, что в груди у меня все сотрясается. Мышцы отяжелели, и мне приходится напоминать себе дышать: тело будто забыло, как нормально функционировать. Может, они добавили что-то в мой напиток, чтобы упростить себе задачу. Или, может, мне плохо потому, что я знаю. Понимаю, что времени все меньше.

Я оборачиваюсь к толпе и зову на помощь. Но это бесполезно. Рев колонок накрывает пляж, будто лавина, подхватывает мой голос и уносит в тишину.

Мне казалось, что я справлюсь самостоятельно. Что я умнее их, что я смогу разобраться, что за тьма живет на этом острове, и сделать так, чтобы она никому больше не навредила.

Но нет.

Это была ошибка. Довериться не тому человеку. После всего, что случилось, нельзя было поступать так опрометчиво.

На мою спину ложится чья-то ладонь. Прикосновение легкое, и я знаю, как это будет выглядеть, если нас увидит кто-нибудь, решивший уйти с вечеринки и оказавшийся в дальней части пляжа. Двое тусовщиков сбежали, чтобы насладиться уединением при луне. Это настолько далеко от правды, что я почти улыбаюсь, бурлящая во мне эйфория почти рассеивается.

Но не до конца.

Потому что я знаю, что эта ладонь означает. И чувствую то, чего остальные – там, позади меня – не чувствуют. Легкий укол ножа, приставленного к моей пояснице.

Прямо у меня над ухом раздается голос, холодный и резкий, музыка его почти не заглушает.

– Вперед. Шевелись.

Я смотрю перед собой на море, которое тянется до самого горизонта, черные волны блестят в свете луны, полной и круглой, как беременный живот. С тех пор как я здесь, этот вид открывался мне не раз – такой красоты я раньше не видела.

Я подчиняюсь и иду. Что мне еще остается?

Басы, рвущиеся из колонок в баре, с каждым шагом стихают, и наконец я оказываюсь так далеко, что музыка звучит лишь в воспоминаниях. Веселящаяся толпа осталась позади, эта часть пляжа погружена в темноту, магазины давно закрыты. Единственный источник света – россыпь звезд над головой.

Я чувствую, как вода лижет мне ступни, и снова оглядываюсь. На таком расстоянии люди кажутся размытыми пятнышками, но я все еще могу различить их трущиеся друг о друга тела, которые силятся почувствовать хоть какую-то близость. Несмотря на хаотичность – из-за наркотиков и алкоголя все натыкаются друг на друга, – их неоновые движения не лишены красоты.

Я уже давно не ощущаю ничего, кроме холода, хотя эти последние несколько дней к коже липла типичная для острова влажность. Говорят, что ярость обжигает, но моя сидела в животе, твердая, как лед, и замораживала вены. Все мои мысли были только о мести. Никогда еще у меня не было такого острого желания причинить боль.

Но теперь, когда море гладит мои колени, а я, находясь так далеко от остальных и глядя, как они танцуют на пляже в отблесках лунного света, чувствую, что лед ярости наконец тает, прежнее легкое головокружение возвращается.

Чувствовала ли она то же, что и я? Осознание того, как ценна жизнь, которое приходит, когда ее конец уже близок.

Больше я не успеваю ни о чем подумать: ноги перестают двигаться, на моей спине теперь не одна ладонь, а две, и меня силой толкают лицом в воду. Падая, я хватаю ртом воздух, а потом ударяюсь лбом о камни, которыми усеяно морское дно. Но это не все. Меня крепко хватают за шею, удерживая голову под водой, чужие ноги крепко сжали мои бедра, не давая подняться. Я сопротивляюсь, но мой противник почти не двигается. Я вскидываю руки, чтобы за что-нибудь ухватиться, но меня словно бы укутали тяжелым одеялом. Наконец я сжимаю пальцами чужие запястья и провожу по ним ногтями так сильно, как только могу. Но вода все смягчает, и царапин почти не остается.

Соленая вода жжет глаза, и я поневоле их открываю. Мимо, ловко уворачиваясь от выходящих у меня изо рта пузырьков, снуют рыбки: их, очевидно, не волнует, что жизнь вытекает у меня из легких.

Мои руки разжимаются и опускаются, будто мышцы раньше мозга поняли, что сопротивляться бесполезно. И я, как и много раз после того, как она ушла, снова представляю себе ее. Это из-за нее я здесь. Из-за нее мне пришлось всем пожертвовать.

Это о ней я думаю, когда красота воды растворяется в черноте.

1
Касс

Четырнадцать часов назад

Номер в отеле уже пахнет смертью. Я знаю, что на самом деле еще слишком рано, что тело еще даже не начало разлагаться. Но этот нутряной, тошнотворно-сладкий запах все равно заползает мне в ноздри. Из порезов на стопах сочится что-то густое и влажное, и время словно бы останавливается, когда я вижу, как волокна ковра пропитываются кровью. В каждой капле – частички меня, они останутся здесь надолго, когда меня уже не будет.

Вдруг надо мной нависает крупная фигура. Я чувствую в руке что-то тяжелое и твердое – нож. Перевожу на него взгляд и в свете лампы вижу субстанцию цвета ржавчины, которая покрывает острое лезвие. Кровь. Моя кровь.

Я пытаюсь перевести дух, понять, что происходит, восстановить картину. Но, прежде чем мне это удается, моя рука будто по своей собственной воле движется вперед, яростно и отчаянно. И вот оно. Лезвие встречается с плотью. И это ощущение приятно.

У меня вырывается крик, я слышу его как будто со стороны.

– Тише, тише.

Я прижимаю ладонь ко рту и распахиваю веки. И смотрю прямо в глаза Логана, в океанские волны его радужки.

– Я здесь, Касс. Ты дома. Все нормально, – успокаивает он.

Постепенно я замечаю руки Логана на своих щеках, его обеспокоенный взгляд, его сильный шотландский акцент. Я делаю глубокий вдох через нос, знакомый запах соленого воздуха заполняет ноздри. На два счета вдох, на два счета выдох.

– Кошмар приснился?

Я чувствую, как в затылке накапливается боль, и не сразу понимаю, о чем спрашивает Логан.

– Да, наверное, – мямлю я.

Он не знает, какие ужасы я видела во сне каждую ночь весь первый год после того, что произошло в том отеле. Подсознание бесконечно прокручивало воспоминание, которое с каждым разом становилось все более мрачным, пугающим. Когда я приехала на Санг, на некоторое время это прекратилось, но теперь, спустя почти три года, разум снова начал возвращаться к тем событиям, и кошмары тоже вернулись – еще более мрачные и реальные.

– Что тебе снилось? – спрашивает он.

Сердце у меня до сих пор колотится, и я вытираю со лба бусинки пота. Заставляю себя дышать медленно, используя прием, которому учу других. Вдох, один, два, выдох, один, два.

– Не помню, – вру я.

Я с удивлением обнаруживаю, что вожу кончиками пальцев у себя над сердцем, там, где неровная кожа стала мягкой и стянутой. Логан думает, что это из-за аварии, в которую я попала, когда училась в колледже. Что мне в грудь вонзился осколок ветрового стекла. Что я выжила, но та авария оставила меня сиротой, одним разрушительным махом отобрав у меня двоих – и единственных – родных людей. Он так думает, потому что я заставила его так думать.

Я убираю руку от груди, чтобы не привлекать к шраму лишнего внимания.

Озабоченность на лице Логана постепенно сменяется его фирменной улыбкой: губы приоткрыты, один уголок рта поднимается чуть выше другого, синие глаза начинают искриться. Подбородка касается прядь, которая выбилась из небрежного хвостика, и при виде ее в животе у меня что-то трепещется.

Он наклоняется еще ближе к моему лицу.

– Ну, что бы тебе там ни приснилось, это не по-настоящему. А знаешь, что по-настоящему? – поддразнивает он.

Он подносит мою левую руку к губам, проводит ими по костяшкам, и я отчетливо вижу золотое кольцо, которое со вчерашнего вечера навсегда поселилось на моем безымянном пальце.

От этой мысли по спине до сих пор бегут мурашки. Он – мой. Я – его. Больше нам никто не нужен. Остальное неважно.

С его лица мой взгляд опускается на точно такое же кольцо, висящее на цепочке у него на шее, поверх татуировки на груди.

Я вспоминаю вчерашний вечер, позволяя приятным впечатлениям изгнать остатки вызванной кошмаром паники. Логан протянул мне красную коробочку, а потом осторожно вытащил прятавшуюся под футболкой цепочку с кольцом. Время как будто застыло, и мой мозг слегка дал сбой: увидев, как Логан опускается на колено на виниловое покрытие в нашем дворе, я сначала не поняла, в чем дело. Он идеально подгадал момент: солнце как раз опускалось в море, огненный шар тонул в воде, и небо пылало розовым и переливами голубого.

Прежде чем надеть кольцо на палец, я подержала его на ладони.

– Посмотри, что на внутренней стороне, – сказал Логан. Я посмотрела: там изящным курсивом были выгравированы наши слова. Слова, которые мы говорим друг другу каждый вечер перед сном или когда расстаемся. Наша версия фразы «я люблю тебя».

– Мы двое навсегда, – едва выдавила я: горло перехватило от нахлынувших чувств.

– Мы двое навсегда, – повторил Логан. – Теперь официально.

Этого мгновения я ждала с тех пор, как познакомилась с Логаном два года назад. Увидев его впервые, я поняла: он – тот, кто спасет меня.

Логан продолжил, и на глазах у меня выступили слезы:

– Касс Моррис, ты для меня – все. Когда я был подростком, я мечтал, что встречу кого-то такого же любящего и понимающего, как ты, на кого я всегда смогу положиться и кому смогу доверять. Не могу поверить, что встретил тебя. Я, наверное, самый везучий парень на свете.

Я могла только кивать и слушать, сквозь ресницы брызнули слезы. Я с трудом сглотнула и попыталась полностью насладиться моментом, попыталась притвориться, что я действительно та милая, застенчивая, преданная девушка, которую он полюбил, а не та девочка, что была три года назад в том номере в отеле, – девочка, которая смела бы с пути кого угодно, лишь бы выжить.

Сейчас, лежа в нашей кровати, я подаюсь к нему: мне хочется ощутить его губы на своих. Но как только мы ими соприкасаемся, в спальню врывается шум.

Бам, бам, бам.

Я чувствую, как тело деревенеет, мускулы напрягаются.

– Это просто в дверь стучат, – говорит он, хмурясь, в его словах читается вопрос.

– Точно, – поспешно говорю я, надеясь, что он не заметил моего смущения. – Просто этот сон казался таким реалистичным.

Логан переворачивается на бок и подвигает ноги к краю кровати, собираясь вставать.

– Нет, ты лежи, – говорю я. – Тебе только днем на работу, а у меня и так будильник сейчас зазвенит. Это, наверное, Грета принесла подарок на помолвку. Ты же ее знаешь.

Я уже представляю, как она стоит на пороге, готовая кинуться на меня с объятиями и затараторить, как трудно ей было держать все в секрете так долго. Я вспоминаю, что Грета недавно пережила расставание, и чувствую легкий укол жалости. Элис без всякого предупреждения и без видимой причины взяла и бросила ее и всю ту жизнь, что они построили на этом острове. Но я отбрасываю эту мысль. Сегодня утром нужно праздновать. Хоть раз я заслуживаю быть счастливой.

– Посмотрите только. Вот она, лучшая невеста, о которой я только мог мечтать, – говорит Логан. От его слов в животе поднимается теплая волна, и я легонько целую его улыбающиеся губы и подбираю брошенную у кровати одежду – последствия вчерашней ночи. Натягивая футболку Логана, я на миг останавливаюсь, чтобы посмотреть в панорамные окна, расположенные по всему периметру нашей спальни: из них открываются безграничные виды на сияющее, усеянное горами море.

Как и всегда, от красоты у меня захватило дух. Мы переехали в этот дом год назад, когда каждому из нас надоело жить как раньше: Логан снимал в Кумвите квартиру с Нилом и Дагом, а я жила в одном из номеров, которые Фредерик сдает персоналу курорта по сниженной цене. Увидев, что этот дом продается, мы поняли, что просто обязаны подать заявку на покупку. Это один из немногих домов, которые находятся так высоко на холме, прямо рядом с тропой на Кхрум-Яй. Но все решил вид: остров как на ладони, будто он весь наш. И в каком-то смысле так и есть. Санг – наш дом, притаившийся в Сиамском заливе, довольно далеко от других популярных островов, так что толпы туристов еще не успели его испоганить, в отличие от соседних Пхангана и Самуя.

Сегодня море выглядит спокойным. Это хорошо, учитывая, что сезон дождей все еще в разгаре. С погодой каждый день лотерея. Но солнце уже встало над водой и уверенно поднимается выше в безоблачное небо.

Я прохожу через гостиную и миную совмещенную с ней кухню. С каждым шагом жду, что стук раздастся снова, но Грета, кажется, сдалась. Или услышала, что я уже иду.

У двери я останавливаюсь, чтобы пригладить волосы, и надеюсь, что они не выглядят так, будто я только что выкатилась из кровати, хотя так оно и есть. Не стоит слишком уж явно демонстрировать Грете нашу предсвадебную идиллию. Открывая, я улыбаюсь, готовая изобразить удивление Гретиным приходом.

Но на пороге никого нет.

Я выхожу из дома, влажность моментально липнет к коже. Может, Грета решила, что нас с Логаном нет дома, и уже уехала? Я смотрю на крутой склон холма, который спускается к другой части острова. Если она уехала, я бы как минимум увидела, как она несется с холма на байке, но дорога пуста.

В недоумении я морщу лоб. Захожу обратно в дом и думаю, не написать ли Грете, но задеваю что-то ногой. Что-то маленькое, что я перешагнула, даже не заметив. Простой белый конверт, на котором мелкими заглавными буквами написано мое имя – КАСС – вроде бы не Гретиным почерком. Но, должно быть, почерк все-таки ее.

Значит, вот в чем дело. Она, видимо, положила конверт на порог, постучала и быстро уехала, чтобы не тревожить нас. Я снова улыбаюсь.

Я беру конверт, несу в дом и останавливаюсь у кухонного стола, чтобы его открыть. Он такой легкий, как если бы внутри была открытка, но, зная Грету, можно предположить, что там что-то более существенное. Может, билеты в какую-нибудь новую страну? Когда дело касается подарков, она иногда чересчур увлекается.

Я жадно разрываю конверт, даже не думая подождать Логана. Мне не терпится удивить его, что бы ни было внутри.

Открыв конверт, я вижу, что внутри всего лишь сложенный лист бумаги. Заинтригованная, я разворачиваю его.

И сразу же роняю на стол, пальцы зудят, как будто я обожглась. Я инстинктивно отхожу назад, подальше от развернутого листа, сердце бьется все быстрее, мысли скачут. Я делаю несколько неловких шагов и хватаюсь за стул.

Все это время мой взгляд прикован к листу бумаги, к черно-белой фотографии девочки, которая безумно смотрит на меня, распахнув глаза, на лице – виноватое выражение. Репортеры и операторы устремляются к ней со всех сторон, выволакивая на арену медиа-цирка.

Фотография окружена целым морем плотных черных букв, других изображений на газетной странице нет.

Вверху – надпись красным маркером.

Я знаю, кто ты.

Ниже, под статьей и фотографией, – еще одна.

И скоро узнают и все остальные.

Когда смысл этих слов наконец укладывается в голове, я чувствую, как в горле поднимается желчь. Все, чего я добилась за последние два года, – новая личность, новая семья, новая жизнь – рушится.

– Это Грета? – кричит Логан из спальни.

С первой попытки ответить не удается. Всякий раз, когда я открываю рот, звук застревает в дыхательных путях. В глазах чернеет, и я снова оказываюсь в том номере. В руке нож, на лезвии – моя кровь.

– Нет… Никого, – наконец выдавливаю я, молясь, чтобы Логан не заметил, как дрожит мой голос. – Грета, видимо, не дождалась.

– Отлично, – говорит он. – Тогда возвращайся в постель. Мы еще не закончили праздновать.

Я иду как будто в трансе, останавливаюсь на кухне, чтобы свернуть лист и засунуть в ящик со всякой ерундой, под стопку меню из ресторанчиков, где Логан точно его не найдет. Этот лист нужно уничтожить, но мне отчасти хочется увидеть его снова, на свежую голову. Разобраться, как такое могло произойти.

Даже теперь, когда я не вижу этих слов, они словно выжжены у меня в мыслях. Я знаю, кто ты. И везде, куда ни глянь, фотография той девочки.

Той версии меня, которая давно осталась позади.

2
Брук

Я тяну курсор на себя, уменьшая свои бедра до идеальных параметров Барби. С экрана ноутбука смотрит мое улыбающееся лицо, тело находится в позе, которую я отточила до совершенства: рука выставлена так, чтобы казаться как можно тоньше, корпус повернут чуть в сторону от камеры, живот втянут.

Устав от ничтожности своего занятия, я со вздохом откидываюсь на спинку стула. В «Тики-Палмс» сидят еще несколько человек, но, учитывая, что время завтрака уже прошло, а обеденный наплыв гостей еще на начался, главный ресторан под открытым небом и пляжный бар дайв-курорта «Санг» относительно пуст. Я делаю еще один глоток кофе со льдом, который цежу весь последний час. Несмотря на то что здесь все дешево, у меня нет лишнего бата на вторую порцию.

В отличие от большинства посетителей, я выбрала место в углу ресторана, спиной к морю. Спустя две недели на острове я привыкла к потрясающим аквамариновым волнам, мягко набегающим на белый песок, и к чересчур ярким цветам, будто на все вокруг наложили фильтр. Так что я сижу лицом к курорту и наблюдаю, как приходят и уходят люди. Это гораздо интереснее.

Сам курорт, как и большинство подобных мест, расположенных по ломаной береговой линии острова, вписан в склон холма. Со своего наблюдательного пункта я вижу, как тропинка с пляжа резко поднимается вверх и ведет к главной дороге. Идеально ухоженные пальмовые деревья и кустики с пурпурными цветами украшают гостевые домики, похожие на мотели. Два бассейна – один для отдыха и один для тренировок – точками виднеются на склоне холма в том единственном месте, где нашелся протяженный плоский участок земли, чтобы их построить. За бассейнами проходит главная дорога острова, которая рассекает курорт, но его территория продолжается и за ней. На северной стороне курорта есть еще один бассейн – большой, панорамный, где проходят все вечеринки; еще несколько гостевых домиков, а также спа, фитнес-центр и студия йоги. Благоустроенная территория курорта протяженностью в милю занимает в целом почти четверть острова.

Я смотрю, как с крутого склона спускается группа дайверов: в руках – ласты, на запястьях болтаются маски. Они явно направляются к Центру дайвинга, главной точке притяжения курорта. «Санг: остров, где много дайвинга и слишком много вечеринок» – написано на футболках, которые продают в лобби. Но мой взгляд обходит дайверов и останавливается на девушке, которая идет за ними на расстоянии футов двадцати. В отличие от остальных, она ничего не несет. Она худенькая, с тонкими чертами лица и светлыми каштановыми волосами.

Я бы не обратила на нее никакого внимания, вот только она ловит мой взгляд. Секунду я смотрю на нее, уверенная, что она отведет глаза, но нет. Я как будто уже видела ее раньше: кого-то она мне напоминает. Я перебираю в голове знакомых, людей из соцсетей, даже родственников, но безуспешно.

Я, кажется, понимаю, в чем дело: подписчик, увидавший любимого инфлюенсера в естественных условиях. Бывало, что подписчики из соцсетей подходили ко мне лично, но всякий раз мне было неловко. Я знаю, чего они ожидают: что я жизнерадостная, веселая, слегка ветреная – такая, как в своих соцсетях, которые веду под ником BrookeaTrip.

Но я настоящая не похожа на ожившую Барби, которую они ожидают увидеть. Увы, но еще не придумали фильтра для реальной жизни, который мог бы сгладить мои острые углы.

Сегодня я не в настроении наклеивать на лицо свою инстаграмную[1]1
  Инстаграм – продукт компании Meta Platforms Inc., деятельность которой признана в России экстремистской. – Здесь и далее.


[Закрыть] улыбку. Надеясь, что идущая ко мне девушка поймет намек, я отвожу взгляд и притворяюсь, что снова сосредоточилась на экране ноутбука.

Через мгновение я невольно от него отрываюсь. В отличие от дайверов, которые свернули с тропинки и теперь действительно идут к Центру дайвинга, она направляется к ресторану, не сводя с меня глаз. Что-то внутри меня напрягается, а пальцы сжимаются в кулаки.

– Я решил принести сразу несколько.

Услышав голос над ухом, я подпрыгиваю.

– Боже! – Пульс скачет, но я оборачиваюсь и понимаю, кто это. – Господи, меня чуть инфаркт не хватил, – ворчу я, но в голосе все равно слышится улыбка.

– Извини! – Нил дурашливо мне улыбается. – Я не знал, что ты захочешь, так что принес сразу несколько. – Он показывает на стол напротив, где стоят три напитка: зеленая бутылка пива «Чанг», украшенный зонтиком розовый коктейль и смузи.

Нил крупный и телосложением скорее напоминает плюшевого мишку – в отличие от большинства здешних парней, которые каждый день часами оттачивают в спортзале рельеф. Почти все его лицо покрывают веснушки, несколько крапинок даже переползли на розовые губы. Я смотрю, как на конце его мокрой пряди собирается капелька воды и падает мне на руку.

– Извини, – говорит Нил со смехом, когда капля разбивается о мою кожу. – Я только после погружения.

Тогда понятно. Видимо, он оставил снаряжение в Центре дайвинга и зашел в ресторан с пляжа. Я настолько сосредоточилась на той девушке, что даже не слышала, как он делал заказ.

Та девушка.

Я тут же оборачиваюсь, но ее не вижу. Странно. Я могла бы поклясться, что она направлялась ко мне. Я оглядываю холм и даже пробегаю глазами по пляжу, но ее нигде нет. Она словно исчезла.

– Я увидел, что ты здесь, и подумал, что составлю тебе компанию. – От такого беззастенчивого флирта я возвращаюсь к реальности и невольно краснею.

С Нилом я познакомилась на прошлой неделе, когда Касс затащила меня во «Франжипани» – дайв-бар примерно в миле от пляжа, где тусуются в основном экспаты и которым владеет парень Касс, хотя, судя по сообщению, пришедшему от нее вчера поздно вечером, теперь он уже ее жених. Касс представила Нила как своего коллегу, одного из трех инструкторов по дайвингу. Когда он пожал мне руку и заговорил со своим британским акцентом, я попыталась не обращать внимания на трепет в животе, но в тот вечер каждый раз, когда я чувствовала на себе его взгляд, лицо у меня предательски краснело. Он выделялся не столько внешностью, сколько тем, что без всякого смущения был собой, и его не трогало, что думают другие. Он очаровывал своей индивидуальностью.

Каждый раз, когда я украдкой смотрела на него, он отвечал мне взглядом, и его глаза блестели. Я пыталась как-то скрыть румянец, погасить его, сосредоточившись на раздражении из-за собственной наивности. Я догадывалась, что увидел Нил: скорее всего, то же, что и все остальные парни. Подтянутое тело, идеальный макияж, а за этим фасадом – абсолютная пустота. Девушка, которая из «красотки» превращается в «истеричку», когда они понимают, что ей вообще-то есть что сказать. Я читала комментарии у себя в профиле, уж поверьте.

С того вечера мы сталкивались еще несколько раз, когда Касс брала меня на разные тусовки: караоке в «Тики-Палмс», пикник, волейбол на восхитительно пустынном пляже Лампхан на другой стороне острова, куда туристам добираться лень.

В глубине души эти сборища меня пугали, но мне не удавалось найти убедительного предлога, чтобы отказываться от приглашений. Я же видела, как они – «старожилы», как они сами себя называют, – общаются между собой. Казалось, они так близки, что для кого-то еще просто нет места. Касс делала все, чтобы я чувствовала себя частью компании, но в итоге она неизбежно оказывалась рядом с Логаном, и они погружались в романтическое веселье. А я в итоге откатывалась на периферию. Одна.

Но меня всякий раз спасал Нил. Он подсаживался ко мне на пляже или за столик в «Тики-Палмс» и втягивал в разговор, начиная с очередной дурацкой шутки о своем отце. И я чувствовала, что я тоже «своя», что он и правда хочет узнать меня получше. Настоящую меня, а не из соцсетей. После того, как мы расставались, я часами не могла стряхнуть с себя это ощущение, это сладкое похмелье, наполняющее меня теплотой, которой на Санге, несмотря на обжигающую жару, как будто недостает.

Правда, сейчас, когда мы здесь, в «Тики-Палмс», все по-другому. За спиной у нас нет Дага, который травит Грете сальные шуточки, или Касс, которая многозначительно мне улыбается и мысленно ставит себе в заслугу, что мы сошлись, – сейчас мы одни. Мы с Нилом еще ни разу не оставались наедине, без других «старожилов». В этом есть некая странная интимность.

– Ты же знаешь, что сейчас только десять утра, да? До «счастливого часа» еще далеко, – говорю я, показывая на принесенные им напитки и подавляя смешок.

Он делает притворно-удивленный вид.

– На Санге все время «счастливый час», тебе что, не сказали?

Остановившись на самом безобидном варианте, я пододвигаю к себе смузи. И стараюсь не обращать внимания на то, как заколотилось сердце, когда я ощутила рядом теплую от солнца кожу Нила. Я не могу сейчас рисковать и отвлекаться на подобные мысли.

Ничуть не смутившись, он садится напротив и ставит перед собой коктейль и пиво.

– Мне же больше достанется. – Он подмигивает и делает большой глоток розового коктейля, бумажный зонтик трется о его свежевыбритую щеку. Я невольно улыбаюсь тому, каким маленьким этот девчачий напиток выглядит в его широкой, веснушчатой ладони.

– Эй, – говорит он, замечая это. – Розовый напиток – самый верный способ показать, что ты уверен в своей мужественности.

Я смеюсь, глядя в его добрые глаза, от улыбки веснушчатая кожа вокруг них собралась в морщинки. Я заставляю себя опустить взгляд.

– М-м, – причмокивает Нил и кричит бармену: – Как всегда, годный коктейль, Сенгпхет.

Сенгпхет, который, кажется, неизменно выполняет в «Тики-Палмс» роль бармена, метрдотеля, официанта и посудомойщика, кивает и складывает перед собой руки в благодарственном жесте. Я всего пару раз разговаривала с Сенгпхетом – недолго, во время затишья между завтраком и обедом. На ломаном английском он рассказал, что приехал на Санг работать, чтобы обеспечить оставшейся в Лаосе семье лучшую жизнь и посылать им деньги. Мы говорили о его сыне, которому только-только исполнилось три, и о том, как Сенгпхет всегда думает о нем, когда готовит напитки с бананом и кокосом – его любимыми фруктами. И о том, как сильно он скучает по игре сепактакрау – как я поняла, это что-то вроде смеси волейбола с футболом, – в которую они играли с друзьями и родственниками. Он кое-как справляется с новым языком, который пытается выучить с тех пор, как приехал на остров несколько месяцев назад, – с помощью улыбки во все тридцать два зуба и безнадежно обаятельного смеха.

Из колонок в баре играет бодрая песня Mumford & Sons – прелюдия к отрывистому клубному биту, который раздастся, как только сядет солнце. Я делаю большой глоток смузи. Вкус папайи и питахайи просто божественен.

– Так чем ты занималась, пока я так бесцеремонно тебя не отвлек? – спрашивает Нил.

Я вспоминаю о девушке и снова оглядываю ресторан, но не вижу ее.

– Да так, редактировала фотки, которые сделала, когда мы с Касс ходили на днях на Кхрум-Яй, хочу слепить из них ролик для Тиктока.

– А-а, Касс – хороший гид, если повела тебя туда.

Я киваю, умолчав о том, почему на самом деле хотела увидеть вершину и попросила Касс показать мне тропу.

– Хорошо, что вы так подружились, – сказал Нил. – Ты и Касс.

Я улыбаюсь, возвращаясь мыслями на две недели назад, когда мы познакомились в мое первое утро на острове. Она сидела за соседним столиком чуть дальше от того места, где мы с Нилом сидим сейчас, держа спину прямо, как делает вся верхушка среднего класса с Восточного побережья, которой я так завидовала в детстве. Сенгпхет принял ее заказ и улыбнулся, и она, поблагодарив, ласково тронула его за руку.

– Ты ведь из Америки? – спросила я, когда Сенгпхет ушел. Ее глаза округлились, как будто я в чем-то ее обвинила. – Я не хотела подслушивать, просто услышала, как ты делала заказ. Я уже несколько дней в Таиланде, но, что странно, еще ни разу не встречала американцев.

Удивительно, с каким волнением я ждала ее ответа. Я несколько лет одна путешествовала по Восточной Европе без всяких проблем, но в Юго-Восточной Азии чувствовалось что-то совершенно иное. Что-то, что странным образом вселяло ощущение одиночества.

Она вежливо кивнула, но ничего не сказала. Я сделала еще попытку:

– Я Брук.

– Касс, – ответила она тихо. И еще в ней была застенчивость: учитывая, что в последнее время мое общение ограничивалось восторженной перепиской с инфлюенсерами-экстравертами и настойчивыми подписчиками, это было необычно.

– А откуда ты конкретно? – спросила я.

– Из Нью-Йорка, – ответила она. И, поколебавшись, спросила: – А ты?

– С Западного побережья.

Я ответила так расплывчато не специально, и даже если Касс была заинтригована, то ничего не сказала. Ну и не то чтобы у нее были основания заподозрить меня во лжи. Я годами сглаживала свой резкий кентуккийский акцент, укорачивая гласные и оттачивая согласные, чтобы оставить в прошлом и свой протяжный говор, и свое детство.

Я заметила на ее черном поло логотип курорта, единственного на всем острове.

– Ты здесь работаешь?

– Да, я инструктор по дайвингу. – На ее губах наметилась гордая улыбка.

– Ого, – впечатлилась я. – Вот это да. Я бы никогда не решилась: пробыть столько времени под водой. Как это вообще? Тебе не страшно, что на глубине может что-то случиться?

И тут я как будто переключила рубильник. Она начала рассказывать, каково это: исчезнуть под поверхностью воды, что это похоже на побег от реальности. Пока она говорила, ее робкая застенчивость растаяла, дайвинг – определенно ее страсть. В конце концов я пересела за ее столик, и мы проговорили больше часа, почти не притронувшись к еде. Она рассказала, что живет на Санге уже два года и давно встречается с Логаном, которому принадлежит один из баров на острове.

Она тоже расспрашивала меня, например, о проектах с отелями по всей Восточной Европе, о том, как я создала BrookeaTrip, и слушала очень внимательно, без тени осуждения. Она подалась вперед и, широко раскрыв глаза, слушала, когда я рассказывала о разрушениях в Сараево, до сих пор не отстроенном после войны, кончившейся десятки лет назад, и чуть не поперхнулась своим смузи, когда я поделилась с ней историей о том, как в Хорватии нехотя согласилась на свидание с незнакомым парнем, думая, что мы просто пойдем перекусить, а он повел меня на свадьбу своей сестры, к чему я была совершенно не готова и к тому же абсолютно неподходяще одета.