Текст книги "Весь этот свет"

Сара Пэйнтер
Весь этот свет

© А. Смирнова, перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Мина

Порой вы просто знаете, что все вот-вот пойдет наперекосяк. Судьба подает разные знаки: идет дождь; хлеб покрылся плесенью, а молоко купить вы забыли; машина не заводится, несмотря на то, что вы заплатили семьсот баксов механику, не способному оправдать доверие. Женщинам часто несут плохое предзнаменование волосы. Растрепа. Вы моете голову, сушите феном, причесываете, поливаете слоем лака, способным обезвредить небольшую армию. Но пристальный взгляд в зеркало выдает ужасную правду: вы все равно выглядите как чучело.

Я ничего не имею против дождя, а фена у меня вообще нет, но я знаю: день, в который вы, проснувшись, первым делом увидели призрак птицы, хорошим быть не может.

Маленькая птичка кружила под снежными пиками узора на потолке. Натянув одеяло до подбородка, я смотрела, как она порхает из угла в угол. Марк спал, закинув руку за голову. Ему было все равно. Я видела птицу в мельчайших подробностях, от ярко-желтых маховых перьев до серо-голубого пламени на хохолке. Но я знала – это не настоящая птица. Будь она настоящей, она бомбардировала бы окно, колотилась бы в стекло в приступе паники. Но она облетела всю комнату и приземлилась на комоде, служившем мне туалетным столиком. Уселась среди флаконов духов, баночек с увлажняющим кремом, коробочек с тенями для век и груды надоевших украшений, уставилась на кровать. Ее глаза были яркими и такими живыми. Она очень медленно повернула голову, будто разглядывая меня. Потом исчезла.

Вскоре зашевелился Марк.

– Ради бога, не говори, что уже утро. – Он закрыл лицо рукой, из-за раздвинутых пальцев выглянул покрасневший глаз. Марк вчера пил виски с друзьями с работы и лег в кровать где-то около двух.

– Ты опаздываешь, – сказала я.

Он выругался и, перекатившись через меня, слез с кровати. Побрел в маленькую ванную. Я услышала шум воды.

Стоя там, где только что сидела птица, я думала – почему, если они снова начали мне мерещиться, на этот раз привиделся чиж? Любимая мамина птица…

Марк вышел из душа – полотенце обернуто вокруг талии, светлые волосы потемнели от увлажняющего геля. Спрыгнув с кровати, я быстро одевалась; когда он попытался схватить меня в охапку и поцеловать, вывернулась из объятий.

– На это нет времени.

Я поставила чайник, насыпала в чашки растворимый кофе и постаралась не обращать внимания на чижика, который теперь сидел на карнизе и смотрел на меня сквозь грязное стекло.

Все еще сонный, Марк тем не менее поймал меня возле раковины, прижал спиной к кухонному столу и поцеловал. Я обвила его руками, как если бы пыталась обхватить большую территорию. Я пыталась расслабиться, прижавшись к его мощному телу, утихомирить расшатанные нервы, но слышала лишь тихое «тук-тук». Стук маленького клюва по стеклу. По всем законам логики его должен был заглушить шум закипающего чайника, стало быть, этот стук звучал в моей голове. Не слишком приятный вывод.

– Все хорошо, малышка? – Резкие морщины на лбу Марка стали глубже. Я улыбнулась ему и потянулась за чайником. Руки тряслись. Марк тут же подбежал с мокрым полотенцем, убрал рассыпанные гранулы, вытер лужицу воды и взял у меня кружку, чтобы самому размешать свой кофе.

Я повернулась спиной к окну и изо всех сил попыталась не замечать птицу.

– Ты меня слышишь? – Хмурые складки, казалось, прочертили за эти дни неизгладимый след на лбу Марка. Не имея опыта длительных отношений, я не знала, в порядке ли вещей возникшие между нами неловкость и отчужденность, не знала, что значит напряжение, нараставшее в моей груди, когда он говорил со мной, – признак настоящих взрослых отношений или что-то другое.

Он налил в чашку холодной воды, долго пил.

– Я заказал столик сегодня на восемь, все в силе?

Я кивнула.

– Придешь вовремя?

– В восемь часов и ни минутой позже, – ответила я и проскользнула мимо него в гостиную, чтобы одеться, стараясь скрыть внезапное раздражение.

Зазвонил телефон; я крикнула Марку, чтобы не брал трубку.

– У нас нет времени.

Голос Пат, над которым не властны были расстояние и технологии, вынудил меня остановиться, наполовину просунув голову в свитер.

– Это сообщение для того, кто самовольно заселился в квартиру Мины Морган. Если вы вызовете служащих похоронного бюро, чтобы они доставили ее останки родственникам, мы будем очень благодарны.

Я замерла, не в силах пошевелиться – вдруг Пат почувствует мое присутствие. Марк направлялся к телефону; я яростно замотала головой.

– Если же она еще жива, возможно, вам удастся у нее выяснить, почему вот уже четыре недели ей не хватает элементарного приличия позвонить домой.

Телефон замолк – только для того, чтобы немедленно зазвонить снова.

– Малышка, – сказал Марк, – ты же знаешь, она не отстанет.

Он уже не боялся опоздать. В списке того, что его беспокоило, семейные обязанности стояли на первом месте. Тот факт, что я до сих пор не познакомила его с тетей и дядей, был одним из камней преткновения в наших отношениях.

– Времени нет. Нам надо идти. – Я собирала вещи, хватала сумочку, пальто, мобильник так лихорадочно, будто торопилась на срочный вызов. – Опаздывать нельзя.

– Малышка…

Всего одно слово. Одно слово, полное разочарования в океан глубиной. Зная меня два года, Марк по-прежнему не мог понять: этого недостаточно, чтобы изменить мое решение.

Есть много вопросов к Ромулу и Рему. В историях о близнецах один обычно хороший, а другой – как раз наоборот. Моя тетя Пат на стороне зла. Мама каждую свободную секунду посвящала тому, что мастерила «ловцы снов». Ракушкам, оленьим жилам и коричневым перьям она предпочитала ленты, кружево и розовых пластмассовых райских птиц, что сидели внизу обруча, очаровательно и бессмысленно блестя глазами из камушков. Они по-прежнему захламляют дом тети Пат, и у меня лежит в коробках несколько штук. Мама сумела не дожить до двадцать первого дня рождения. Легко быть хорошим, если рано умереть. Спросите у любого святого.

У тети Пат иной талант. Она настоящий эксперт по закрыванию глаз. Увидев что-то мерзкое, или гадкое, или просто стоящее не на своем месте, она будет выталкивать его оттуда, пока картина не станет соответствовать ее представлениям о том, как надо. Если же это невозможно, тетя Пат просто откажется ее замечать. Она перестраивает мир, меняет его под себя, пока он не станет безукоризненным и не запахнет отбеливателем и лавандовым освежителем воздуха. К семнадцати годам я пропахла «Джеком Дэниелсом» и отчаянием, так что, покинув дом, поклялась не возвращаться.

Спать с Марком было проблематично еще и потому, что после этого было глупо ехать на работу не вместе. Я включила отопление в видавшем виды старом «Пежо» и поставила кассету. Мне нравилось, что никто уже не пользуется кассетными лентами, но больше всего мне нравилось бесить этим Марка. В его машине была система объемного звука, док-станция для айпода и сиденья с подогревом. Я высадила его у обочины дороги. Совсем близко от больницы, на мой взгляд, но достаточно далеко, чтобы разозлить Марка и чуть не вызвать ссору по нашему любимому поводу.

– Ты же понимаешь, это глупо. – Взяв портфель с заднего сиденья, он поцеловал меня в щеку.

– Понимаю, – ответила я и, прежде чем он принялся излагать мне сто одну причину, почему мы должны сообщить всем на работе, что спим вместе (как будто это их касается), я съехала с тротуара, вынудив его захлопнуть дверь с громким стуком. Все мое тело расслабилось, я прибавила громкость. Припарковавшись, закрыв машину и войдя в больницу, я немного успокоилась. Раньше мне нечасто доводилось видеть призраки птиц, и теперь я почти наполовину смогла убедить себя в том, что в этот раз просто не до конца проснулась.

Я знала, что эти птицы ненастоящие, и знала, что они никоим образом не могут предвещать смерть. Мое личное дело включало в себя несколько законченных курсов по психологии, и я не считала себя глупой. Я знала – это скорее симптом сильной душевной травмы или признак начинающейся шизофрении, чем парапсихологическое явление. Я знала, что, увидев эту птицу, стала связывать одно плохое событие с другим, как ребенок соединяет точки, чтобы получилась картинка. Я знала, что людям свойственно выстраивать алгоритмы, связывать причину и следствие, и что когнитивные искажения означают подсознательное отрицание факторов, не отвечающих нашим гипотезам; другими словами, когда мне прежде мерещились птицы, ничего плохого не случалось.

Но главное, я знала, что способности предвидеть будущее не существует и считать этих птиц плохим предзнаменованием – нелепый предрассудок. И в то же самое время я всем сердцем в него верила.

Я была не безумнее всех остальных, я понимала разницу между реальностью и вымыслом, но вместе с тем я понимала – в глубине души, – что вскоре случится нечто ужасное.

Грейс. Август 1938-го

Грейс коснулась брошки в форме синей птицы, приколотой к отвороту пиджака, и изо всех сил постаралась не думать, что будет, если женщина по ту сторону стола отправит ее домой.

– Ты слишком молода, – сказала главная медсестра Кларк. – Я не потерплю глупостей.

Грейс подавила в себе желание улыбнуться. Нужно было всеми силами показать, что она совсем не глупа. Главная медсестра оглядела ее с головы до ног, медленно, словно выбирала корову на рынке.

– Но, по крайней мере, у тебя приличные туфли.

Грейс посмотрела на свои коричневые кожаные башмаки и решила не говорить, что это ее единственная пара обуви.

– Всегда в первую очередь смотри на обувь, – велела главная медсестра. – По крайней мере видно, что ты из порядочной семьи. Это уже кое-что.

– Я очень порядочная, – сказала Грейс, и желание улыбнуться пропало. Порядочная девушка. Такой характеристики она не заслуживала.

Главная медсестра посмотрела так, словно фыркнула бы, не будь это ниже ее достоинства. Потом сказала: «Хмм» и принялась разглядывать лист бумаги.

– Я трудолюбивая, – сказала Грейс. Она уже показала главной медсестре рекомендательные письма. Она не знала, где мать их взяла, знала только, что они стали частью торопливых приготовлений прошедших двух недель. Подняв глаза, главная медсестра чуть заметно улыбнулась.

– Хочется верить. Но дело в том, что каждая девушка, приходя сюда, говорит мне в точности то же самое. – Теперь она смотрела на Грейс не моргая.

Грейс молчала. Она старалась не думать о том, как вела себя мать в это утро, старалась не выйти из того оцепенения, которое чувствовала. Простившись с ней лишь у двери, мать протянула руку, но не для прощального объятия, как на мгновенье показалось Грейс, а только чтобы пригладить волосы.

Недолго поразмыслив в молчании, главная медсестра Кларк чуть встряхнула головой. Темно-русые волосы, уложенные невероятными волнами над высоким лбом, даже не шелохнулись.

Грейс ощутила укол разочарования. Ей придется вернуться домой. А что потом?

– Постарайся меня не разочаровать, – сказала главная медсестра, передавая ей через стол лист бумаги. – Подпиши внизу. В понедельник утром выходишь на дежурство.

– Что?

– Не «что», а «простите», сестра, – она покачала головой, как будто уже сожалела о принятом решении. – После того как подпишешь, можешь идти в дом сестер. Это не по правилам, но твоя мать настояла, чтобы ты немедленно приступила к работе.

Грейс кивнула и кое-как смогла нацарапать свое имя, хотя пальцы внезапно задрожали.

Выйдя из кабинета, она долго стояла в коридоре, выкрашенном зеленой краской. Когда ей начало казаться, что она вот-вот пустит корни, она заставила себя выбрать направление и медленно побрела. На нее сразу же налетела медсестра в накрахмаленной униформе.

– Новенькая? – спросила она, взглянув на чемодан Грейс. – Тебе на выход и налево. В дом сестер свой вход.

За больницей располагались садовые участки. Грейс заметила несколько оседающих сарайчиков и красивую оранжерею, из тех, что обычно бывают возле больших домов. Внутри нее двигалась белая фигура, похожая на огромную бабочку или призрак. Грейс поняла, что это медсестра в полной униформе возится со своими помидорами.

В самом деле, здесь был другой вход, не такой большой, как в главный корпус. Вход для прислуги, как сказала бы мать. Внутри оказались бесконечные коричневые коридоры и ни души. Грейс поспешно прошлась туда-сюда, прочитала все таблички на закрытых дверях и все надписи, какие попались ей на глаза. Наконец появилось другое существо – медсестра в пелерине и шапочке царственной походкой приблизилась к Грейс.

– Простите, не подскажете, где здесь комната медсестер?

Та вздохнула, словно Грейс попросила ее спрыгнуть с трапеции или выстругать из палки фигуру, похожую на короля.

– Пойдем покажу.

Они прошли еще один коридор, на этот раз бледно-зеленый. По нему ходили медсестры. Одна, замедлив шаг, кивнула сопровождающей Грейс.

– У тебя разве не выходной?

– Думала, выходной, – ответила она, указав на Грейс, – вот, нашла заблудшую овцу.

– Не одно, так другое, – сказала другая медсестра, нахмурившись. У нее были очень темные волосы, просвечивавшие сквозь накрахмаленную шапочку. Грейс стало жарко от стыда и мысли, что ее спасительница могла оставить ее на произвол судьбы.

– Тебе сюда, – медсестра указала на дверь и поспешила по своим делам. На черной металлической табличке было выведено белыми буквами: «Персонал. Медсестры отделения». Под табличкой был приколот канцелярскими кнопками листок бумаги с надписью: «Посещения посторонних лиц в любое время запрещаются. Медсестры обязаны соблюдать комендантский час». Внизу стояла подпись – В. С. Беннетт.

Грейс толкнула дверь, почти уверенная, что будет закрыто, но дверь распахнулась. Коридор без окон был залит голубоватым светом. Из двери сбоку вышли две медсестры в шапочках.

– Извините, – успела сказать Грейс, когда они проходили мимо, – где здесь спальни?

Медсестры остановились. У одной было приятное круглое лицо и смеющиеся глаза, у другой, пониже ростом, хмурый взгляд.

– Новенькая, я так понимаю, – сказала она. – Бедняжка.

Уголки рта круглолицей опустились в знак сочувствия.

– Подписала бумаги, да?

Грейс кивнула. Хмурая медсестра надула щеки и снова сдула.

– Тогда тебе пока больше делать нечего. Список проживающих в конце коридора. Удачи.

Грейс нашла в списке номер своей комнаты. Пока не увидела свое имя, напечатанное на листке, она не могла поверить, что это не шутка. Или что она не ошиблась, неправильно истолковав слова главной медсестры, которая на самом деле и не думала принимать ее на работу.

Комната была рассчитана на двоих. Две железные кровати, две тумбочки, один шкаф. Грейс поставила чемодан на пол, посередине, и принялась распаковывать вещи. Она как раз собиралась запихнуть пустой чемодан под кровать, когда дверь с громким стуком распахнулась.

– А, ты новенькая. Привет.

Грейс выпрямилась.

– Да. Я…

– Так делать нельзя, – медсестра указала на чемодан. – Его потом отнесут в комнату для багажа.

Грейс надеялась хранить в нем то, что не поместится в шкаф.

– А почему я не могу оставить его здесь?

Девушка вошла в комнату и принялась развязывать шапочку.

– Я Эви. Моя прошлая соседка была та еще плакса. Ты же не станешь реветь каждую ночь, верно?

– Нет, – ответила Грейс. Это прозвучало слишком сухо, даже грубо, а в голосе мог послышаться вызов. Тишина, которая последовала за ответом, тоже не располагала к дружбе. Она добавила:

– Ну, во всяком случае, надеюсь.

– Это хорошо, – сказала Эви. – Тут, конечно, трудно уснуть. – Положив шапочку на тумбочку, она стала снимать длинный фартук и полосатое платье. Грейс поспешно отвернулась и легонько подвинула чемодан ногой, стараясь не краснеть.

– Тебе уже показали, где тут что?

– Нет. – Грейс еще немного подтолкнула чемодан, потом осмелела и подняла глаза на соседку. Раздевшись до белья, она боролась с непослушной челкой, пытаясь накрутить на бигуди.

– Тогда пошли, – сказала она.

– Но?

– Что? – Эви натягивала шелковый халат, обувала тапочки. Грейс не знала, как повежливее сказать, что Эви раздета, поэтому прикусила язык. Снаружи хлопали двери, звучали шаги.

– Сначала завтракает ночная смена, потом старшие медсестры, а потом, уж извини, мы.

– А сестра Кларк завтракает с нами? – спросила Грейс. Эви покачала головой.

– Не бойся.

– Сестра Джонс, – женщина с квадратной фигурой, в медицинской униформе, с выражением лица, предвещающим грозу, направлялась к ним, – здесь не бордель.

– Простите, сестра, – сокрушенно пробормотала Эви. – Просто у нас новенькая девочка, и некому провести ей экскурсию, а у меня как раз несколько минут…

– Меня не волнует, сколько у тебя минут. Уж одну могла бы найти, чтобы одеться как следует. Быстро в свою комнату!

– Хорошо, сестра Беннетт. – Как только она отвернулась, Эви закатила глаза. Сестра притворилась, будто этого не заметила.

– Пойдем, – сказала она, повернувшись к Грейс. – Покажу тебе столовую.

Пока они шли, сестра Беннетт разглагольствовала о многочисленных недостатках Эви в частности и пороках молодых медсестер вообще. Грейс так старалась издавать вежливые звуки в нужных местах, что почти не обращала внимания на маршрут, поэтому лабиринт коридоров так и остался для нее загадкой.

За ужином она не могла есть и при первой возможности ушла в свою относительно безопасную комнату. Все было так ново, так странно. Не считая того случая, когда она лежала в больнице с ангиной, ей не приходилось надолго покидать дом, и, хотя разочаровывать Эви очень не хотелось, она все же готова была зарыдать в подушку.

Эви сидела в кровати и читала журнал. Когда Грейс вошла, она мгновенно напряглась и тут же расслабилась.

– Слава богу, это ты, – сказала она. Грейс почувствовала теплоту в ее голосе. – А я думала, главная медсестра с проверкой.

– Она ходит с проверкой? – Сев на узкую кровать, Грейс расшнуровывала ботинки.

– Ага. Мы тут, черт возьми, как в тюрьме. – Вытащив из-под постельного белья небольшую фляжку, Эви отхлебнула небольшой глоток, как истинная леди. – Мы взрослые женщины, решаем вопросы жизни и смерти, а с нами обращаются как с непослушными школьницами. Ну не глупо?

Грейс нервно взглянула на дверь. Ей показалось, будто ругательство каким-то таинственным образом дойдет до ушей ее матери. Или старшей медсестры.

– Ты не хочешь, я правильно поняла? – Эви закрутила крышку и сунула фляжку в карман халата, свисавшего со спинки кровати. – Поможет уснуть.

– Нет, спасибо. – Грейс начала раздеваться, от внезапно навалившейся усталости даже не задумываясь о том, что стоит полуголая перед незнакомкой.

– Так я и подумала. У тебя на лице написано – хорошая девочка.

Грейс ощутила прилив тошноты. Не такая уж и хорошая.

– Может, – заметила Эви, – тебе здесь даже понравится.

Мина

Сидя на работе, я всматривалась в изображения, сканируемые на мониторе. Волосы свисали вперед и щекотали мне щеки. Я стянула их в хвост и завязала одной из резинок, что носила на запястье. Контрастное вещество хорошо справилось, изображения получились четкими: яркое белое пятно в правом полушарии было видно на МРТ с осевой нагрузкой ясно, как на свету. Прогноз для несчастного владельца мозга был, конечно, неутешителен, но я была рада тому, что новая технология сканирования, которую я отстояла, работала как надо. Почесав затылок, я принялась заполнять медкарту.

Дверь в лабораторию со стуком распахнулась, и ворвался Марк. Перемещаться с другой скоростью он не умел, и когда-то, давным-давно, я находила эту манеру невозможно привлекательной. Он был таким высоким и мощным, что не нуждался в элегантно скроенном костюме и итальянских кожаных туфлях, чтобы подчеркнуть свои влиятельность и авторитет. Как всегда, он подошел слишком близко к моему стулу, и я чуть отодвинулась, чтобы увеличить расстояние между нами.

– Все хорошо?

– Нормально, – сказала я. – Много дел.

– Хорошо, хорошо, – заметил он, потирая ладони. Марк Фейрчайлд был главой отделения радиологии и медицинской физики, но уже давно оставил практические, научные интересы ради организации расчетных таблиц и собраний по финансовым вопросам. Чуть помолчав, я спросила:

– Тебе что-нибудь нужно?

Со мной в кабинете работали еще два физика, Парвин и Пол. Сейчас они склонились над своими заданиями, делая вид, что не подслушивают.

Марк покачал головой. Оглядел комнату, будто только что вышел из оцепенения. Чуть приподнял руку, как бы отдавая честь, и ушел. Я выдохнула.

– У вас опять проблемы? – спросил Пол.

– Да, видимо, – я неестественно рассмеялась.

– Он следит за тобой, – заметила Парвин.

Мы с Полом удивленно посмотрели на нее. Парвин редко отпускала шутки. Она была хорошей английско-бангладешской девочкой. Ну, как я понимала. Она так мало говорила, что, вынуждена признать, я понятия не имела, какая она на самом деле. В свободное время она вполне могла быть буйной наркозависимой нимфоманкой. Но она приходила в больницу, усердно трудилась, отклоняла все приглашения на корпоративные мероприятия и каждый день уходила домой ровно в шесть. У меня было неясное чувство, что она живет с родителями, но если бы на меня надавили, призналась бы, что оно было вызвано чудовищным стереотипом.

Парвин кивнула, уголки рта чуть приподнялись в неясной улыбке.

– Да, ты уж поосторожней. А то будешь плохо себя вести, заявится и задаст тебе порку, – она подняла брови, как бы намекая, и я чуть не свалилась со стула. Пол расхохотался.

– Фу, как грязно! – с одобрением заметил он, отсмеявшись, и вернулся к работе.

Вот что нужно понимать: нельзя основываться на своих представлениях о людях. Они меняются. Они отказываются следовать правилам. Я вновь повернулась к изображениям на МРТ, стала рассматривать неестественно белую область. Она была мертвой, да, но тем понятнее для меня. Я всегда любила конкретику. Правое или левое. Да или нет. Те школьные предметы, что требовали обсуждений и интерпретаций, были для меня настоящим проклятием, и никто из учителей не удивился, когда я выбрала науку. После того как я защитила диссертацию, меня убедили остаться здесь, чтобы всю оставшуюся жизнь заниматься научными исследованиями, но у меня было и другое желание. Помогать. Чувствовать себя полезной.

Нет, это неправда. Я нажала на иконку, чтобы открыть новую медкарту. Я хотела быть хорошей. Налаживать баланс. Если вас спрашивают, чем вы занимаетесь, а вы отвечаете, что вы врач, помогающий диагностировать и лечить рак, вам нужно быть хорошим. Нужно.

После работы я отказалась от вялого предложения выпить и сразу поехала домой. Я действовала на автопилоте, и сторонний наблюдатель не увидел бы ни одной причины полагать, будто бы я не готовлюсь к предстоящему свиданию. Вплоть до последнего момента, когда я уже должна была выходить. Но я не вышла. Я села на диван и сбросила туфли.

Отчасти мне хотелось включить телевизор, выпить вина и сделать вид, что ничего не происходит, порвать с Марком путем бездействия, а не действия, но остатки силы духа были во мне еще живы. Я представила, как он сидит один в ресторане, вспомнила, как однажды бросила мужчину, просто уехав из города посреди ночи. Я знала, что не люблю Марка, но он был добр ко мне и не заслужил такого. Посмотрев на часы, я поняла, что уже поздно и что он наверняка уже в пути. Нажав кнопку вызова, я скрестила пальцы и стала ждать ответа.

– Ты опаздываешь? Ничего страшного, я пока схожу в бар и чего-нибудь выпью.

Его голос был таким счастливым, таким уверенным, а я собиралась все разрушить. Вернее, я знала, что все разрушено, но он-то не знал. Я ненавидела себя. Я ненавидела все это.

– Я не приеду, – лживые слова о том, что я плохо себя чувствую или слишком устала, чуть было не вырвались, но я сжала губы, не давая им выйти на свободу. – Прости меня. В последнее время все не так, и…

– О чем ты?

– Мне кажется, нам нужно сделать перерыв.

– Не говори глупостей, – сказал Марк сухо. – Жду тебя в ресторане через час, – и он сбросил звонок.

Так типично для Марка. Когда все только начиналось, меня притягивала его уверенность в своих силах, в себе и в нас. Впервые я почувствовала, что он мне нравится, в пятницу на вечеринке после работы. Коллеги решили повеселиться, втянули и меня. Я помню, как, болтая с Полом, ощущала на себе взгляд Марка, сидевшего за соседним столиком. Когда я собралась уходить, он пошел за мной следом. Моросил мелкий дождь, и Марк раскрыл зонт-трость. Я помню, как подумала – до чего смешно, до чего по-взрослому нудно и так непохоже на мужчин, которые мне нравились, что его можно было бы отнести к другому виду. Мне всегда нравились длинноволосые плохие парни с проблемами по части гигиены и любовью к марихуане, а не мужчины на двенадцать лет старше меня, которые любят классическую музыку и играют в крикет.

– Думаю, нам стоит узнать друг друга получше, – сказал он, укрывая меня зонтиком. – Позволишь угостить тебя ужином?

– Когда? – я тянула время, ища вежливый способ отказать начальнику.

– Сейчас. У меня такое чувство, что потом ты сама себя отговоришь.

– Ты прав, – сказала я. – Ты же мой начальник. Это противозаконно, – и этими словами я практически дала самой себе понять, что ночь проведу с ним. Я надеялась, что бунтарский дух во мне ослаб к тому времени, как мне исполнилось двадцать пять, но, видимо, до моего либидо это не дошло. Той ночью, глядя на него, чуть захмелевшая от джина с тоником, я думала – вот черт, я переспала с начальником. Ужасно, но весело. Что такого страшного может случиться?

Да, я была идиоткой.

К девяти часам на моем телефоне было семь пропущенных от Марка. Я сидела на диване в состоянии возбужденного паралича. Я знала, что нужно поступить по-взрослому, по-человечески – пойти и поговорить с человеком, с которым сплю вот уже полтора года, но мозг отказался меня слушаться. У меня всегда хорошо получалось раскладывать все по местам и держать под контролем, и поэтому разум отказывался участвовать в этой маленькой драме, интересуясь вместо этого тем, что показывали по телевизору.

Ненавидя себя, я сделала то, что делаю всегда, когда мне плохо, – включила запись автоответчика и вновь услышала голос Джерейнта.

– Мина…

Первое слово каждый раз было для меня словно удар в живот. Я сглотнула, вслушиваясь в его голос. Я прослушала это сообщение столько раз, что могла пересказать наизусть, и все же оно по-прежнему не утратило своей власти надо мной. Ужас пополам с облегчением. Чувство вины пополам с любовью.

– Мина, перезвони мне. Сейчас. Или ладно, через пять минут.

Откинувшись на диван, я накрыла глаза руками, надавила на веки.

Мне не хотелось думать о том, как я в последний раз видела Джерейнта, поэтому я обрадовалась, когда в памяти всплыло другое воспоминание. Это было еще до того, как я переехала в Брайтон. Я училась в Клинике университетского колледжа и снимала квартиру с Алекс. Она была идеальной соседкой. Разделяла мое пристрастие к алкоголю и придерживалась тех же сомнительных стандартов ведения домашнего хозяйства. Единственным ее недостатком была любовь к валлийцам. Алекс считала их самыми сексуальными, самыми восхитительными. Сочетающими в себе задумчивость Ричарда Бертона [1]1
  Валлийский актер, семикратный номинант на премию «Оскар» (1925–1984).


[Закрыть] и бьющую ключом поэтичность Дилана Томаса [2]2
  Валлийский поэт, прозаик, драматург, публицист (1914–1953).


[Закрыть]. Алекс мечтала о таком. Я же, как только перебралась в Лондон, сбросила, как старый свитер, все валлийское, что во мне было. Я избегала прежних знакомств и избавлялась от акцента. Я меняла свой лексикон, вычеркивала все диалектизмы города Суонси и сглаживала гласные, как все современные лондонцы. Но, вопреки здравому смыслу, в день Святого Давида согласилась пойти с ней в валлийский паб.

– Место счастливой охоты, – сказала Алекс.

Помещение было битком забито, и я стояла в уголке, надеясь, что меня не обольют пивом. Было совсем неплохо, прислонившись к стене, наблюдать за толпой. Алекс блуждала по бару, то и дело возвращаясь, чтобы, опрокинув очередной стакан, прокричать мне в ухо несколько слов.

Снова и снова ставили Stereophonics, Catatonia и Тома Джонса, лишь изредка прерываясь на национальный гимн. На особом меню, так называемом счастливом, над списком коктейлей с такими названиями, как «Красный дракон» и «Луковое дыхание» [3]3
  Красный дракон изображен на гербе Уэльса, лук-порей – один из национальных символов. По преданию, король Кадваладр приказал воинам прикрепить к шлемам лук-порей, чтобы в битве узнавать своих. В день Святого Давида (1 марта) валлийцы прикрепляют его к головным уборам.


[Закрыть], были крупными буквами напечатаны слова.

Алекс, указав на толпу, что-то прокричала, потом повернулась ко мне и, придвинувшись поближе, сообщила:

– Я хочу с ним пообщаться.

Ее дыхание на сто процентов соответствовало установленному градусу крепости спирта и оставило на моей щеке мокрый след. Я была не в силах перекричать музыку, поэтому кивнула и махнула рукой, показывая свою воодушевленность, согласие… что она там хотела от меня получить.

Она стала прокладывать себе путь через толпу. Я выпила. Приземистый мужчина, напоминавший карикатуру на любителей регби, – короткошеий и накачанный, – попытался меня охмурить.

– Скучаешь, милая?

– Нет, спасибо.

– Что? – взревел он, пытаясь перекричать навязчивую песню «Что нового, киска»?

Вербальное общение было бессильно, поэтому я помотала головой.

– Сучка, – любитель регби произнес это слово так четко, что я без труда прочитала его по губам, и повернулся к другой близстоящей женщине.

Я выпила еще.

Чуть позже, когда меня вытошнило в такой грязный унитаз, что рвота его, можно сказать, отчистила, Джерейнт пропел мне в телефон «Лондон зовет» [4]4
  London Calling – хит группы The Clash 1979 года.


[Закрыть]. Вот так я впервые за полгода услышала его голос.

– Привет, Джер, – зажав телефон между плечом и подбородком, я мыла руки.

– Я в поезде.

– Ну хорошо, – сказала я, ожидая дальнейшей информации.

– Я к тебе приеду. Сегодня. Хотя я не очень хорошо знаю Лондон. Может, это займет целую вечность. Надо было взять другой путеводитель.

– А где ты сейчас?

– Понятия не имею. Тут какой-то тип мочится с платформы. Это что-нибудь дает?

– Не особо много.

Удивительный мозг Джера, возможно, потянул его взламывать коды в Центр правительственной связи. Если это так, то я примерно представила себе его маршрут.

– Поезд следует до Паддингтона, – сказала я. – Позвони, как доедешь.

– Господи, как же я люблю железнодорожные термины! Следовать. Проводник. Воздушная стрелка…

– Звони, – перебила я. – Приду и встречу тебя.

Кончилось тем, что он приехал на такси, и мы встретились возле бара.

– Туда я не пойду, – заявил он, сделав сложный финт всем туловищем и повернувшись в направлении ближайшего отеля. Я пошла искать Алекс, чтобы сообщить ей, что ухожу. Она затесалась в толпу мужчин; сидя совсем близко, они казались многоруким чудовищем.

– Я пошла домой, – завопила я, пытаясь перекричать музыку. – О’кей?

Алекс протянула мне обе руки, и я помогла ей подняться.

– Я с тобой, – ответила она, придвинувшись ко мне и брызжа в лицо слюнями.

Я не хотела знакомить ее с Джерейнтом, но выбора не было. Пожав плечами, я повернулась и вышла, пока Алекс прощалась с новыми друзьями, один из которых писал на ее руке свой номер.