Текст книги "Право на месть"

Я успеваю сесть, прежде чем подогнулись ноги, делаю несколько вдохов. Не могу я и дальше слать эсэмэски Аве. Я уже отправила ей три штуки. Нужно позволить ей быть молодой и свободной. Нужно. Но это так трудно. Я в изнеможении от страха, который отказывается оставлять меня.

Медленно дыша, я сосредотачиваюсь на настоящем. Мэрилин и Элеонор смеются над чем-то. Тоби вытащил Стейси на танцевальную площадку. Оба хорошие танцоры, но она поддерживает расстояние между их телами, и я чувствую накатывающую на меня волну чего-то похожего на материнскую гордость. Стейси, может, и не семи пядей во лбу, но уж галочкой в его донжуанском списке не будет.

Я успокоилась, зная, что в сумерках меня не видно. Никто меня не ищет. Отсюда я не вижу Пенни с Саймоном, но я знаю: она не отцепится от него теперь целый вечер. Я гоню из памяти воспоминания от его телесного тепла и запаха бальзама, как бы они ни цеплялись ко мне.

Металлический блеск справа привлекает мое внимание. Кто-то сидит на корточках у стола. Джулия? Да. Роется в своей сумочке. Морщины собираются у меня на лбу, включается мое чутье на всякое отклонение от нормы. Это не ее сумочка. Это сумочка Пенни. Золотая пряжка «Дольче и Габбана» пускает зайчики от света над танцевальной площадкой. Сумочка Джулии меньше: едва вмещается бумажник, телефон, ключи, может, помада. А не дорогая удобная сумочка женщины средних лет. Я не помню, откуда я это знаю, но знаю точно. Я всегда подмечаю всякие подробности касательно человека. У меня так натренирован мозг.

Определенно это сумочка Пенни.

Я не вижу, что делает Джулия, поэтому, обойдя зал по периметру, приближаюсь к ней. Она поднимается и оглядывается, не замечая, что я смотрю на нее, после чего уверенным шагом направляется к стойке бара. Я иду следом, ускоряя шаг, чтобы догнать ее, а когда расстояние между нами сокращается до нескольких футов, вижу смятую двадцатифунтовую банкноту в ее руке. Мое сердце колотится, вколачивая в меня правду. Деньги, украденные из сумочки Пенни! Невозможно. Такое невозможно! Я хочу усомниться в моем чутье на подробности и неприятности. Я не хочу знать этот факт, который, будто яблочный червь, теперь будет грызть меня каждый день на работе. Но если это деньги Джулии, то зачем она достала их из своей сумочки? Ее маленькая сумочка при ней? Ее маленькая сумочка при ней – и в ней бумажник, – зачем тогда эти двадцать фунтов?

Пенни и Саймон все еще разговаривают у бара, и хотя он ей улыбается и смеется, но отрывает от нее глаза, когда я оказываюсь в поле его зрения. Я не смотрю на него, у меня сейчас нет для этого времени. Я восхищаюсь уверенностью Джулии, которая одаряет бармена улыбкой и заказывает бутылку «Пино-гри».

– Вино для этой дамы, – показывает она на Пенни. – Можете сказать ей, что это благодарность за предоставленную прекрасную работу? От Джулии? Не хочу их прерывать.

Я стою рядом, Джулия замечает, что я смотрю на нее, но не пытается ничего мне втюхать. Да и не получилось бы. Вино, которое она выбрала, стоит ровно двадцать фунтов.

– Диетическую колу, – бормочу я бармену, когда Джулия уходит и присоединяется к Мэрилин и Элеоноре рядом с танцевальной площадкой, на достаточном удалении от Пенни, чтобы та ее нашла и поблагодарила, а еще, возможно, куда как важнее, по другую сторону зала от сумочки «Дольче и Габбана», в которой она только что копалась. Я смотрю, как она втискивается между ними так, словно ее пригласили, и не знаю, что делать. Нужно сказать Пенни. Но что? «Я думаю, Джулия украла у тебя деньги, чтобы одарить тебя бутылкой вина»? Тут темно. Я была довольно далеко. А обвинение очень серьезное.

Пенни отлипает от барной стойки и спешит к Джулии, чтобы поблагодарить ее, а та превосходно разыгрывает смущение. Если бы она не хотела такой суеты вокруг ее жеста, то не стала бы дарить бутылку в публичном месте. Я специалист в том, что касается суеты такого рода. Я бы вообще ничего не стала дарить. Если я скажу что-нибудь, никто не станет думать, будто я каким-то образом завидую новенькой? Джулия сияет. А я нет. Может, я все же что-то напутала. Может, попадаю пальцем в небо. Я неважно себя чувствую.

Справа от меня Саймон Мэннинг вроде бы помахивает мне, но меня спасает Мэрилин, которая бежала от Элеоноры, когда там появилась Джулия.

– Сплошная невинность, – качает головой она. Мэрилин Джулии тоже не удалось провести.

– Извини, что я огрызнулась. По поводу Саймона.

Если Ава – мое сердце, то Мэрилин – мой камень. Нужно ей сказать, чтó я видела, как мне кажется. Нет, не кажется. Что я видела. Она мне верит и сумеет разобраться с этим гораздо лучше. Я выпила два бокала вина и чувствую себя смелее обычного. И все же не могу заставить себя говорить. Мэрилин будет действовать, начнется скандал, и кто знает, к чему он приведет. Джулию ждут неприятности. Я это чувствую.

К счастью, Мэрилин смотрит на яркий экран своего телефона.

– Ой, я и не знала, сколько времени! – восклицает она. – Ричард уже приехал, если хочешь – подвезем.

Облегчение мгновенное и всеподавляющее.

– Да, пожалуйста. Я с ног валюсь. Давай уйдем потихоньку. Не могу даже думать о том, чтобы всех обходить с прощаниями.

Я стараюсь скрыть волнение, но хочу убраться отсюда, подальше от Саймона Мэннинга и Джулии. И всего этого шума.

– Хорошая идея, – соглашается Мэрилин.

Расслабиться я себе позволяю, только когда пристегиваюсь на заднем сиденье «сааба» Ричарда.

– Хорошо провели время, леди? – спрашивает он.

– Да, спасибо, – отвечаю я.

– Было ничего, – с меньшим энтузиазмом отвечает Мэрилин. – Музыка слишком громкая, ну и, ты знаешь, – люди с работы. – Она закатывает глаза, и он улыбается.

– О присутствующих, надеюсь, нет речи, – говорю я, и мы все немного смеемся на тот вежливый манер, когда кто-то отпускает предсказуемую шутку.

Я смотрю в ночь, машина трогается, и я отключаюсь от вопросов Ричарда, когда они начинают разговаривать. Мне хорошо в их компании. Деньги. Джулия. Пенни. Не хочу больше ни о чем этом думать.

Когда приезжаю домой, моя решимость дает трещину и я отсылаю Аве последнюю эсэмэску:

Вернулась домой с вечеринки, но уверена, что ваша с ночевкой в самом разгаре! Мой привет девочкам, и до завтра. х[5]5
  Принятое в англоязычных странах обозначение поцелуев в конце письма.


[Закрыть]

Едва отправив послание, я чувствую, что под ее напускной веселостью так и проступает пассивная жалостливость, и мне хочется вернуть эсэмэску. Вряд ли другие матери отправляют столько эсэмэсок дочерям. Но они – не я. Они не прожили мою жизнь. Когда трубка тут же издает звук, оповещающий о приходе послания, я настолько полна уверенности, что это Ава окрысилась на меня – ну, по крайней мере, буду знать: она в безопасности, – что мне нужно несколько секунд, чтобы понять: я смотрю на незнакомый номер. Мне становится плохо. Кролик. Незнакомый номер. Прошлое накатывает на меня, и я дрожу, открывая послание.

Привет, Лиза, это Саймон. Я понимаю, что подобное совершенно недопустимо и я всегда могу сделать вид, что это по работе, но я подумал, не поужинаете ли вы со мной на следующей неделе? В любом случае отвечать сразу же не обязательно. Подумайте (прежде чем ответить да;-)). Желаю хорошо провести то, что осталось от выходных.

Мои эмоции скачут от тревоги к спокойствию, потом снова к тревоге, и я не знаю толком, что мне делать. Воспоминание о теплом цитрусе кружит мне голову.

9

Мэрилин

Мы ждем, как ждем всегда, пока Лиза не скроется за дверью своего дома, машем ей на прощанье, после чего Ричард трогается.

– Извини, если мы тебя напрягли, – говорю я. – Я забыла про время.

– Такой хороший был вечер?

– Ха! Вовсе нет. – Я смотрю на него с выражением скуки, навеянным просмотром комедии. – Вечеринка сотрудников Пенни. Можешь себе представить. Вести рабочие разговоры, делать вид, что получаешь кайф. Лучше бы я дома осталась. Я уже готова была позвонить тебе, чтобы ты приехал пораньше, но не хотела, чтобы Лиза чувствовала, будто и она должна уходить. – Я слишком усердствую в своих объяснениях, невзирая на попытки пошутить. Ричард всегда работал на себя. Он не понимает особенностей работы в офисе, хотя я уже сто лет на этой работе. Он думает, что это круглый день сплошная человеческая круговерть.

– У Лизы, кажется, скоро день рождения? – спрашивает он, не сводя глаз с дороги. – Круглая дата – четверка с нулем.

– Месяца через два.

– Нужно для нее что-нибудь сделать. Вечеринку. Ты можешь пригласить всех с работы. Любых других друзей, какие у нее есть.

Я каменею. Пригласить коллег в домашнюю жизнь? Ничего хуже мне и в голову бы не пришло.

– Она не любительница вечеринок.

За окном машины мелькает город. Куда ее пригласить? В какое-нибудь дорогое место? Чтобы можно было выпендриться? Кроме всего прочего, мне это кажется дурной идеей, мы не можем себе позволить приглашать гостей.

– Может, и не любительница, но она изменилась с годами. Она уже не та маленькая незаметная мышка, какой была, когда вы стали работать вместе.

Он прав, а она нет. Ведь никуда не делся тот голый провод, который вдруг начинал искрить, впрочем, теперь это случается далеко не каждый день. Нынче она ходит расправив плечи, легко смеется. Поначалу я подружилась с Лизой, потому что сочувствовала ей, хотя и не говорила об этом, но потом увидела за ее застенчивостью человека иронического, умного и доброго, и все переменилось. Лучшие друзья. Мы друг для дружки в лепешку расшибемся. Я ее люблю. Вот так просто все объясняется, и я люблю ее новообретенную уверенность. Вот почему я храню от Лизы мою тайну. Зачем ей еще мои заморочки – у нее своих хватает. Насколько я понимаю, ей, так или иначе, досталось в жизни. Кроме того, если я скажу ей, то мне придется и самой признать это. А мне такое не по силам.

– Мы все изменились, – произношу я, слова звучат тяжело, и, когда Ричард поворачивает ко мне голову, добавляю: – Десять лет прошло. Мои бедра определенно изменились.

– Твои бедра великолепны. – Муж переводит взгляд на дорогу. – Но сорок ей исполняется только раз, и у нее больше никого нет, кто позаботился бы о ее дне рождения. Ава этого не сделает. Сама она себе не сможет устроить прием на сорокалетие, а мы – ее лучшие друзья.

Такая прелестная мысль, Ричард иногда просто прелесть бывает, и я слишком быстро выдаю ответ, язык у меня развязался после одного-двух лишних бокалов.

– Может, у нее к тому времени появится бойфренд, с которым можно отпраздновать.

– Правда? – Теперь он во все глаза смотрит на меня, на дороге впереди ни одной машины. – Давай выкладывай. – Ричард улыбается. Белые зубы в темноте.

Я в смятении. Не следовало мне ничего говорить. Это не его дело. И не мое. Лиза ни за что не хотела бы, чтобы я распространялась на эту тему.

– Да нет, ерунда все это. Один человек на работе.

– В офисе появился новенький – страстный мужчина? Ты ничего не говорила.

Я чувствую, как кресло разогревается подо мной.

– Он не из персонала. Клиент, с которым она работает. У него сеть отелей или что-то в этом роде. – Я говорю безразличным голосом. Может, слишком безразличным. Трудно найти верную интонацию. – Он открывает еще один в городе.

– Страстный новый бойфренд для Лизы? Здорово! Она слишком долго была одна. Пора ей возвращаться.

– Он некрасивый. – За окном мелькают дома, в некоторых еще горит свет, и я думаю о том, что в них живут люди, прячут за стенами свои тайны. Свои частные жизни. – Но они нравятся друг другу.

Они точно нравятся друг другу, как бы ни ершилась сегодня Лиза. Все дело в нервах и смущении, потому что она не знает, как ей себя вести. Жаль я не посоветовала ей расслабиться. Она заслуживает немного счастья. Ну, по крайней мере, немного радости. Приятно было видеть этот их коротенький танец, обязательный танец в начале чего-то более близкого. Как Лиза сияла после этих встреч, казавшихся бесконечными; кого еще из клиентов она одаривала невольной улыбкой, появлявшейся на ее лице? Меня переполняет радость за нее. У Саймона есть потенциал для «и жили они долго и счастливо».

– Может, нам пригласить их обоих на обед? – предлагает Ричард, заезжая на подъездную дорожку. – Глядишь, там и для меня найдется работа.

– Очень мило, – отвечаю я. У меня нет ни малейших намерений устраивать обед на четверых с Лизой и Саймоном. У них еще не было ни одного свидания, а Ричард начнет напрашиваться на работу, я его знаю, Саймон предложит ему что-нибудь из жалости или станет неловко игнорировать все намеки. Так или иначе, это будет ужасно.

– Но давай сначала посмотрим, как у них все сложится.

– Ладно! Здорово, что ты о ней так переживаешь. – Муж целует меня в лоб, прежде чем отпереть двери машины.

Я смотрю, как Ричард заходит в дом, потом иду следом, набрав напоследок полную грудь свежего ночного воздуха. Столько раз мною овладевало искушение сказать Лизе о том, что происходит, и я рада, что не сделала этого. У нее в жизни случилось нечто плохое, это очевидно, хотя она и закрывается каждый раз, когда я спрашиваю. Не могу еще нагружать ее моими проблемами. И может, все еще и наладиться. Может, все вернется к тому, как оно было вначале. Нам всем требуется надежда, включая и меня.

Ричард больше ничего об этом не говорит, пока мы собираемся лечь. Я смываю с лица косметику, чувствую вдруг себя усталой, увидев в зеркало, что он смотрит на мое отражение.

– Да? – спрашиваю я, ощущая холодный крем на своей щеке.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что он некрасив?

И тут оно начинается.

10

Ава

Я рада, что Кортни не остался на ночь. Я хотела от него отделаться. Не о нем я все время думаю. Первое, что я сделала после, – это проверила по телефону мой «Фейсбук», но никаких сообщений от него не было. Мне хотелось заплакать.

Когда мы спустились, все уже были пьяны, и Андж сосалась на кухне с Даррилом, но минут десять спустя Джоди сказала парням, что пора уходить. В этом было что-то циничное. «Сделали то, для чего вас позвали, теперь можете уматывать». Я не спорила. Меня устраивало, что они ушли, хотя после этого и последовал допрос – девчонки хотели знать все в подробностях. Больно было? Мне в первый раз было больно. Он вошел без проблем? Боже мой, насколько большой? А как он после? Я пыталась изображать радостное волнение, но не чувствовала ничего, кроме пустоты и грусти. Мой первый раз должен был происходить по-другому. Такая фигня! Даже крови на простыне не было.

Сегодня утром кажется, будто все случилось во сне, но туповатая боль между ног напоминает, что все было взаправду. Могу я теперь его бросить? Нет. Я буду выглядеть такой сучкой, а он расстроится и бог его знает, что сделает, что скажет, оттвитит или еще чего. Назовет меня жирной, уродливой, наплетет всякого говна. Я помню все то говно, которое посыпалось в снэпчате на Мэг в десятом классе, когда она послала Кристиану фотографии своих сисек. Я, по крайней мере, никогда таких глупостей с Кортни не делала. И вообще, он мне нравится. Не хочу причинить ему боль. Это все кошмар.

Я прислоняюсь к дверному косяку и дымлю сигаретой. Курим мы мало и редко – это хреново для легких, – но иногда случается. И сейчас один из таких случаев. Амелия, мама Джоди, явно покуривает – Джоди вчера вечером нашла пачку, и Лиззи тогда настояла, чтобы мы выкурили по сигарете за упокой моей девственности и за то, что еще одна девушка может не бояться вампиров по ночам. Немыслимый пунш и сигарета. Ну и способ отметить важное событие! Я все время ходила в туалет, – думаю, Кортни своим огромным членом порвал мне мочевой пузырь, – чтобы проверить сообщения, а выходила с напускной улыбкой во весь рот, стараясь скрыть разочарование пустым почтовым ящиком.

Теперь, когда я протрезвела, вкус у табака ужасный, и я не вдыхаю. Вдыхают только Джоди и Лиззи. А он курит? Я не спрашивала. Добавляю этот вопрос в виртуальный список того, что я хочу узнать про него. Если только он и дальше будет присылать мне письма. Был ли у него секс прошлой ночью? Думал ли он обо мне?

– Я приму душ перед уходом, – говорю я, чувствуя, как ветерок возвращает мне в лицо дым, который я выдыхаю. – Если моя мать учует запах табака, ух, начнет икру метать!

– Ты ей скажи, что тут была моя мать и она курила.

– Да не стоит все это такой суеты. Ты же знаешь, какая она. Иногда просто забывает, что я расту.

Остальные уже ушли. Андж нужно было успеть на какой-то семейный ланч, и мама Лиззи забрала ее полчаса назад. Она и меня предлагала подвезти, но я еще не могу смотреть в глаза матери. Она захочет поговорить, будет спрашивать, как прошел вечер, и мне нужно придумать что-нибудь, чтобы ее ублажить, или нестись сломя голову в свою комнату и спрятаться с головой под одеялом, это единственное, что мне по-настоящему хочется сделать. Мама меня выводит из себя, а когда я выхожу из себя, она обижается. Ну и в любом случае еще нет половины одиннадцатого. Если бы Анджеле не нужно было вставать, мы бы все еще дрыхли.

– Она никогда не курила? – спрашивает Джоди.

– Не-а. Она и не пьет почти. И в моем возрасте она, наверно, была полным лузером.

Я чувствую, что совершаю предательство, но так я самой себе кажусь круче, хотя на самом деле я мышка в нашей группе, к тому же самая заурядная. Может, это меня и беспокоит. Наверное, мы с мамой слишком похожи. Обе до жути средненькие.

– По крайней мере, она у тебя есть. – Джоди не смотрит на меня, ее взгляд устремлен в сад. Она кидает окурок на дорожку. Кивает мне – делай, мол, то же самое. – Уберу потом.

Джоди наливает огромные кружки кофе с молоком, и мы располагаемся в креслах в гостиной. Ее дом имеет образцовый вид – красиво, но безлично. Меня это каждый раз удивляет.

– Не знаю, почему мы переехали сюда, – произносит Джоди, сворачивая свое миниатюрное тело на кресле. – В нашем прежнем доме было очень неплохо, но мама теперь все время в Париже. Прилетает домой раз в месяц, переночует, если мне повезет. Уверена, она просто проверяет, не разрушила ли я тут что-нибудь. Ей вообще не нужно было покупать дом.

Такая жизнь мне кажется раем, но тут я вижу лицо Джоди, и выражение на нем совсем не такое радостное, как я представляла.

– Знаешь, я так и не видела ее нового мужчину. – Джоди делает паузу. – Она, по крайней мере, бывала дома на выходных, а теперь и это бросила. Ей явно нужно оставаться во Франции, чтобы видеть его. Не дай бог, она захочет видеть меня. Не сказать, что я хочу, чтобы она жила здесь, нет, просто я хочу, чтобы она этого хотела, если ты меня понимаешь.

Джоди только передо мной так вот раскрывает душу. Мы немножко в стороне от остальных. Она старше, а я с недавних пор тоже стала чувствовать себя старше. Из-за него.

– Правда, мама всегда была какая-то не такая, – продолжает Джоди. – Меня для нее словно и нет. Я как бы и не человек вовсе. Кошечка или собачка, может. Она следит, чтобы у меня было все, что нужно, но на этом дело и заканчивается. Не могу сказать, что я ее хорошо знаю. Она была совсем молоденькой, когда меня родила, я тебе говорила? Я годами не жила с ней, пока мне не стукнуло восемь. Она платила кому-то, чтобы присматривали за мной, как это тебе? И все время была в отъезде – путешествовала или работала. Или и то и другое.

– А как часто ты видишь отца? – Я знаю, ее отец где-то далеко, и больше ничего. Мы, «Великолепная четверка», говорим главным образом о плавании, шмотках, музыке, сексе, пьянке, перемываем другим косточки.

– Я с ним не встречаюсь, – отвечает Джоди. – Он ушел, когда я родилась. Мать показывала мне как-то раз фотографию, чтобы я знала, как он выглядит, но, знаешь, я даже не уверена, что это был он.

Мы сблизились за последние недели, но я вдруг чувствую, что теперь между нами образовалась настоящая, крепкая связь. Другие не могут иметь к этому отношение.

– Мне все равно, кто мой отец, – говорю я. – Вот абсолютно, ни чуточки не волнует. – Я делаю паузу. – Не так давно кто-то в школе сказал, что, может, он был насильником. Ну, ты понимаешь, изнасиловал мою мать, а она не стала делать аборт. И поэтому у нее никогда не было ни бойфренда, никого.

– Вау! – Глаза у Джоди становятся как тарелки. – Вот уж срань так срань!

– Да. Я что говорю – я в это не верю, но это единственный случай, когда мне захотелось узнать, кем он был. И все остальное. Трудно скучать по призраку. У меня даже фотографии его нет.

– Ты говорила матери про изнасилование?

– Да. Она пришла в ужас. Суетилась вокруг меня, разубеждала. – Я смеюсь. – Представляешь, какая фигня: тебя разубеждают в том, что твой отец был просто каким-то хмырем, который выпил лишнего и оттрахал твою мать где-то на задворках паба. – Вижу ее лицо и добавляю: – Я преувеличиваю. Это случилось не на задворках паба, но мама говорит, что это произошло по пьяни – роман на одну ночь.

– По крайней мере, она не сможет пенять тебе за какие-нибудь дела, связанные с сексом.

Я снова смеюсь, но при этом думаю о прошлой ночи. Мой первый секс. Единственный секс, какой у меня был. Говно, а не секс. Не могу себе представить, чтобы у меня случился роман на одну ночь.

– Я ей еще не говорила про Кортни.

– Ты теперь с ним по-настоящему?

– Он хочет. – Я смотрю на мой остывающий кофе. – А я не уверена.

– Я думала, ты по нему с ума сходишь. Ты это из-за секса? В первый раз всегда плохо, так что ты его строго не суди. Если только не ты сама облажалась.

Я в шутку кидаю в нее подушку:

– Заткнись! Дело не в этом. Тут все сложнее.

– Кто-то другой?

Джоди садится попрямее, ей любопытно, и я знаю: мне нужно бы солгать и сказать, что все распрекрасно. Нужно поставить на этом точку.

– Может быть.

Все, что я говорю, потенциально лишь усугубляет ситуацию. Жаль, что я вообще открыла рот. Если Джоди скажет Андж, что у меня кто-то есть, та решит, это кто-то из школы, и не слезет с меня живой, пока не узнает, кто это. Нужно кого-нибудь придумать. Взять кого-нибудь наугад. Не могу вообразить никого из тринадцатого класса, кто бы мне нравился.

– Да это так – ерунда. Минутное увлечение. – Мое лицо заливает краска тревоги. – Ничем не кончится.

– Ты не переживай, я ничего не скажу Андж, – говорит Джоди, читая мои мысли. – Я ее люблю, но у нее длинный язык, и я бы не хотела, чтобы она знала мои тайны, если бы они у меня были.

– А другие? – спрашиваю я. – Не хочу, чтобы пошли разговоры. У нас с Кортни наверняка все будет в порядке.

– Клянусь тебе, – отвечает она. – Твоя тайна в безопасности. Но если что-то случится, ты первым делом должна будешь сказать мне. Договорились?

– Договорились.

На мгновение у меня возникает искушение все ей выложить. Рассказать, что на самом деле отвратило меня от Кортни. Запрос на дружбу. Послания. Все про него. Но она вдруг вскакивает, говорит, чтобы я принимала душ в гостевой спальне, а она примет у себя, и нам пора.

– Черт! – спохватываюсь я, роясь в своей сумочке. – Ключи потеряла.

– Посмотри на полу в машине. – Джоди наклоняется. – Я тут постоянно что-нибудь нахожу.

Я ищу вокруг сиденья, но на полу ничего нет. Ключи от дома, от шкафчика в бассейне, от шкафчика в школе – все было на брелке с большими красными губами Мика Джаггера. Исчезло.

– Ни фига! Куда они могли деться?

Джоди тоже засовывает руки под кресло, но и у нее ничего, и тут меня осеняет:

– Эта глупая сука в пабе, которая перевернула мою сумочку.

– Что с ней такое?

– Я не помню, чтобы потом поднимала ключи.

– Да должна была поднять. – Джоди смотрит в мою сумочку, словно у меня глаза не работают. – Она тебе помогала все поднимать. Может, ты сунула их в боковой карман?

Я не возражаю – пусть посмотрит, но я уже все обыскала.

– Но мать у тебя дома?

– Да, но я возьму запасной из укромного места. Она захочет поменять замки, если решит, что я свой потеряла, хотя на нем не было ни адреса, ничего такого. Ты же знаешь, какая она.

– Тебе не нужно оправдываться передо мной за свою мать. Мы с тобой – «Клуб стремных мамочек».

Я усмехаюсь, мне хочется сказать ей много-много всего, но я думаю, что только выставлю себя жалкой, поэтому говорю:

– Поняла тебя, сестренка. – И выхожу из машины. – Увидимся в понедельник на тренировке. Но пиши, сука.

– Хорошей тебе предэкзаменационной подготовки! – кричит Джоди, и у меня вырывается стон. На этой неделе три экзамена, а мне на них ну просто с высокой горы насрать.

Подруга жмет на гудок и отъезжает, а я спешу к боковой двери, вынимаю незакрепленный кирпич из стены, вытаскиваю из-под него ключ, завернутый в липкую ленту. Я знаю – мать слышала машину. Она меня уже ждет.

11

Лиза

Летний ливень так и хлещет, но я рада снова везти Аву в школу. До десятого класса это у нас было рутинным занятием, а потом – на автобусе – стало круче. Замечательно, что моя дочь такая независимая и занятая, но у меня все еще появляется подленькая радость, когда она просит подвезти ее, хотя час пик и мне нужно ехать в другую сторону.

Сегодня утром у нее нет тренировок в бассейне, и я рада этому, потому что у Авы сегодня два экзамена – и в такую погоду поездка с матерью предпочтительнее ожидания автобуса. Несмотря на свою спортивность, Ава никогда не любила плохую погоду. Она слишком чувствительная на холод, а теперь к этому еще добавляется тревога о том, как это повлияет на ее внешний вид. Эти ее юношеские тревоги вызывают у меня улыбку. Мне нравится то, как она озабочена всякими такими делами, потому что это значит: ее жизнь относительно беззаботна. Я проделала неплохую работу в этом отношении. Я не раздуваюсь от гордости, но все же думаю, что я по-своему хорошая мать.

Радио работает на моей обычной волне. Это местная станция, которая ставит больше музыки восьмидесятых и девяностых, но Ава не сетует. Она с головой ушла в свой телефон, шлет эсэмэски – или как это они называют, чтобы общаться друг с дружкой?

– Все в порядке? – спрашиваю я, видя, как ее пальцы мечутся по экрану. Я говорю ненавязчиво. Почва опасная – теперь не дай бог показать, что суешься в ее дела. Когда у дочки дурное настроение – а это в последнее время случается довольно часто, – она мне голову может откусить. Это нормально. Я видела достаточно телешоу про непримиримых подростков и знаю: прежде чем мы пришли туда, куда пришли, у нас было время прекрасных отношений. И все же мне больно, когда такое случается.

– Да. Нервотрепка в последнюю минуту и все такое. – Ава косит на меня взгляд. – Ничего, если девчонки придут к нам после моего сегодняшнего экзамена?

Я хочу сказать «нет», впереди еще целая неделя или около того до конца экзаменов, но после двух сегодняшних ей нужно будет немного расслабиться. Я просмотрела расписание экзаменов, и у Авы предэкзаменационная подготовка только завтра, так что пара часов с подругами не повредит. А еще – и я ненавижу себя за эту мысль, – если они встретятся у нас, я буду знать, где она.

– Конечно. У них сегодня тоже экзамены?

– У Лиззи, кажется, по географии. У Андж сегодня днем по истории, но у нее нет утром экзамена по научным дисциплинам. Джоди уже все сдала. Ее семестр закончился.

Телефон Авы смолкает, и она смотрит в окно, по которому скользят струйки дождя, на свет фар, танцующий во влажном воздухе.

– Мать Джоди опять в Париже, – говорит она. – И новый бойфренд там. Я думала, это классно, что ее матери так подолгу не бывает дома, но, мне кажется, это немного злит Джоди. Наверно, как-то не очень все время одной находиться в таком большом доме, присматривать за ним, когда можно было бы неплохо поразвлечься в универе.

Я не знаю матери Джоди. Мать Анджелы я встречала несколько раз на родительских собраниях и, кажется, один раз с расстояния видела мать Лиззи – в бассейне на соревнованиях, но Джоди старше, и у ее матери своя жизнь. Наши девочки уже слишком взрослые, чтобы мы могли через них подружиться, но все мы немного знаем друг о друге. Нверняка они про меня думают: «Взвинченная. Почти все время дома. Бойфренда нет».

– Она даже с ней не жила, пока Джоди не стукнуло лет восемь. Ну, толком не жила. Как тебе это нравится? У нее все время какая-то выездная работа. Приходит в дом женщина, чтобы там убрать, в холодильнике и в морозилке всегда еда, но, наверно, надоедает все время есть пиццу, пусть и самую шикарную, и еду из микроволновки.

Ава говорит беззаботным тоном, но ей меня не провести. Мне становится тепло на сердце. Ведь это почти комплимент. Она не говорит об этом напрямик, но, может, моя дочь понимает, что не так уж и плохо, когда мама у тебя под боком. Я молчу, отстукивая пальцами по рулевому колесу ритм «Push It» группы «Salt-N-Pepa»[6]6
  «Соль и перец» (англ.) – американское женское хип-хоп-трио из Нью-Йорка.


[Закрыть], а она возвращается к своим эсэмэскам.

Дворники сметают с лобового стекла дождинки в такт песне. Звук явно утешающий. Такая погода не может продолжаться долго, и мы вскоре будем купаться в великолепных солнечных лучах. Идеальное время для конца экзаменов Авы. Может, предложить ей уехать на выходные, когда все закончится? Только мы вдвоем, как в прежние времена. В Париж, например, слетать.

– А теперь что касается просьбы! – Я не знаю, кто этот диджей, но он не очень владеет голосом, хотя на национальном радио у всех голоса поставлены хорошо. Говорят они без запинки. – Мы некоторые время не исполняли ничьих просьб, но эта мне понравилась. Звонивший явно пожелал остаться анонимным… наверное, от застенчивости…

– Или оттого, что он женат, Стив, – говорит развязный соведущий. В каждом шоу есть такой.

– Ты такой циник, Боб. Я весь краснею. Так вот, звонивший не только хотел сохранить в тайне свое имя, но он и не назвал имя того, для кого просит поставить эту песню! Только сказал, что адресат и сам поймет. Это была их песня. А двое никогда не забывают своей песни.

Мы подъезжаем к развязке, и я включаю мигалку, жду своей очереди свернуть.

– Поскольку имен у нас нет, я ставлю эту песню для всех. Для всех наших слушателей, так что, если вы застряли в пробке во время дождя, эта песня для вас.

Я двигаюсь вместе с трафиком и, чуть улыбаясь отсутствию вкуса у диджея, тяну руку, чтобы прибавить звук.

– Это классика тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Фрэнки Вейн и «Drive Away, Baby».

Моя рука замирает, я смотрю на радиоприемник, из которого начинает литься знакомая мелодия, которую я не слушала много лет. Мне нехорошо.

 
Уедем со мной, детка, уедем прочь,
Мы с тобой вместе умчимся в ночь.
Договорились, да, решено?
Что нам воду в ступе толочь?
Уедем, детка, уедем вдвоем,
Оставаться здесь больше невмочь.
 

Эти слова оглушают меня.

Для меня. Эту песню заказали для меня. Это была наша песня.

Анонимный слушатель. Плюшевый кролик. Странное чувство неправильности происходящего, ощущение, будто за мной наблюдают, а теперь еще и песня, наша песня по просьбе анонима… Мне кажется, сердце сейчас разорвется от страха перед всем этим. Хрипловатый голос Фрэнки Вейна заполняет салон, заполняет меня, годы исчезают, и каждая строка – нож в мой мозг.