Текст книги "Вишневые воры"

Она не отрывалась от рисунка, игнорируя мой вопрос, и я могла лишь предположить, что ответ вряд ли меня порадует. Я нахмурилась и сделала знак Зили – мол, вставай, нам пора. Пойти к маме предложила я, но теперь сама жалела об этом. Пока я ждала Зили, которая на цыпочках шла ко мне, но отвлеклась на какую-то безделушку на кофейном столике, я заметила мамин дневник, оставленный на столе с чаем и каллами. Я взяла его в руки и начала украдкой переворачивать страницы. А что, если в дневнике найдется разгадка? Я раскрыла последнюю запись, сделанную тем утром.

2.40 утра. Маленькая девочка, индианка, без правой части головы, вся в крови, стоит у моей кровати, плачет, зовет маму.

Я не ожидала прочесть такое и стояла, потрясенная этим страшным описанием. Надо было мне вернуть дневник на место, но я пролистала несколько страниц назад, завороженная этим окошком в чертоги разума моей матери. Раньше ее призраки мне представлялись иначе – бесформенные существа, парящие в воздухе, прозрачные, как медузы, белесые, тихо мерцающие. В моей голове это были романтичные привидения, как герои Каллиных стихов, – несчастные, потерянные влюбленные, скитающиеся по болотам. Но кровь и страдания? Нет, такого я и представить не могла.

3.22 утра. Маленькая индийская девочка продолжает причитать. Где ее мама? Пусть она оставит меня в покое.

4.04 утра. Стук в дверь, мужской голос: «Мне нужно видеть тебя, открой!»

Я положила дневник на место. Мне нужно видеть тебя. От таких слов просто мороз по коже. И так подробно все описано – сложно поверить, что такое можно выдумать. Белинда рассказывала, что ее посещают призраки людей, убитых оружием «Чэпел файрармз». Ей казалось, что наша семья каким-то образом повинна в их смертях и что призраки приходили к нам, потому что наш завод производил винтовки, из которых их убили, а к Белинде их тянуло особенно – ведь она была единственной, кто мог их видеть и слышать.

Странно, что они приходили именно к нам, а не к тем, кто их убивал, – но этими сомнениями я с мамой не делилась. Старшие сестры советовали мне выкинуть это из головы. Даже Калла, которая по характеру больше всех походила на мать, презрительно морщила нос, услышав о маминых выходках, которые она считала досадным проявлением «женской истерии». Свои раздумья о призраках Калла превращала в поэзию – она говорила, что это гораздо более пристойный способ самовыражения, чем дневники и ночные крики.

Белинда встала из-за стола. Я тоже поднялась и сделала несколько шагов к двери.

– Что-то случилось? – спросила она, глядя на меня и возвращаясь к дивану своей шаркающей походкой, из-за которой она казалась намного старше.

– У тебя были видения, связанные с Эстер?

Белинда села и снова взяла в руки блюдце с чашкой.

– Какой странный вопрос, – сказала она. – Что ты имеешь в виду?

– Ну к тебе же приходят мертвые?

Белинда сделала глоток чая, слегка поморщившись, словно чайные листья были слишком горькими.

– Это не видения. Все эти духи живут с нами в этом доме.

– И они сказали тебе, что с Эстер что-то случится?

– Я же говорила – это просто предчувствие. Я не знаю, что оно означает. – Она задержала на мне взгляд, а потом откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. По этому взгляду было понятно, что она что-то недоговаривает.

– Я устала, – сказала она сонным голосом. – Пойдите поиграйте на улице.

– Мама? – прошептала я через несколько секунд, чтобы проверить, не потеряла ли она сознание от цветов. Но она не ответила.

Я открыла дверь и жестом позвала за собой Зили. Мы вышли, и я закрыла дверь, а потом немного подумала и приоткрыла ее снова, чтобы отравленный воздух выходил из комнаты.

3

Зили хотела, чтобы мы пошли к сестрам вниз, но я сказала ей, что пойду в наше крыло. Она пошла за мной, хотя, конечно, я ее об этом не просила.

– Ну и жарища здесь, – пожаловалась она, когда мы зашли в гостиную, которая на контрасте с маминой комнатой казалась живой и светлой.

– Вот и иди вниз, – сказала я, садясь на зеленый диван и надеясь, что она уйдет. Мы с сестрами всегда ходили парами – просто мне не повезло быть в паре с сестренкой, которая никогда не замолкала.

– Айрис, – пропела Зили. – А что ты делаешь? – Она покрутилась у галереи окон, из которых был виден лес.

– Зили, помолчи хоть немного! – Я застонала и откинулась назад, закрыв глаза. Мне хотелось посидеть немного в тишине и подумать. Зили продолжала шуршать по комнате, и когда стало понятно, что она меня в покое не оставит, я открыла глаза. Она сидела на подоконнике, окно было открыто, чтобы хоть какой-то ветерок проникал в комнату. Она читала одну из своих книжек про Нэнси Дрю, но каждые несколько секунд поднимала глаза на меня.

– Думаешь, наша мать безумна? – спросила я. Зили с готовностью оторвалась от чтения, закрыла книгу и положила ее рядом с собой, даже не потрудившись заложить страницу.

– Все так думают.

– Я не это спрашиваю! – Для меня это была не новость. – А вдруг все ошибаются?

– В каком смысле?

– Что, если мама права и скоро действительно случится что-то ужасное? Может, мы должны что-то предпринять? На всякий случай.

– А что мы можем предпринять?

– Что, если мы уговорим Эстер отложить свадьбу? Пока у мамы не пройдет это ее предчувствие? Чтобы мы точно знали, что с ней все будет в порядке?

Зили ошарашенно уставилась на меня – для нее это явно было слишком. Нужно было брать дело в свои руки.

– Пойдем! – сказала я.

Все вещи для свадьбы хранились в ближайшем от нас крыле, в библиотеке. Вдоль одной стены были сложены аккуратные белые коробки, которые в день свадьбы будут погружены в автомобиль. В одних коробках были подарки для гостей, на каждое место за столом – мешочки с драже, зажигалки с гравировкой «Э&М» и пакетики с семенами астр, вручную расписанные Дафни. Еще для гостей были приготовлены трюфели с шампанским, но их отправили в погреб, чтобы они не растаяли.

В других коробках были карточки с именами для праздничных столов, подписанные профессиональным каллиграфом, и план рассадки гостей, над которым Эстер трудилась несколько месяцев, консультируясь с семьей Мэтью. В одной из коробок были сложены подарки для друзей Эстер, помогавших с приготовлениями к свадьбе. В роли подружек невесты и девочек-цветочниц Эстер видела только своих сестер; нас было так много, что пригласить кого-то еще она просто не могла. Но чтобы не обижать друзей, она просила их помощи с подготовкой – то с одним, то с другим. Для них и для нас она приготовила зеркальца из жемчуга «мабе» и флаконы духов «Уайт шолдерс».

Вдоль других стен стояли раскладные столы, покрытые кремовыми скатертями, на которых были разложены свадебные подарки. Они прибывали каждый день – Эстер распаковывала их и выкладывала сюда: хрустальные подсвечники и вазы, фарфоровые сервизы, которые они с Мэтью выбрали, столовое серебро, картины в рамках и большие оловянные блюда – иными словами, все то, что вряд ли подойдет для дома в колониальном стиле, который должен стать их семейным гнездышком. Им бы пришлось купить еще один дом только для подарков.

Но как бы ни притягивали к себе эти вещицы, они блекли перед главным объектом экспозиции: прямо в середине комнаты парило свадебное платье Эстер, причем ровно так, как я и представляла себе маминых призраков – бесплотная белая фигура, зависшая в воздухе. Платье было сшито из самого дорого шелка: длинные рукава, спускающиеся вниз ярд за ярдом, высокий воротник, приталенный корсетный лиф, юбка-колокол. Невероятно элегантное и грациозное, оно напоминало средневековые платья. Его королевский шлейф покоился на полу, плотным кругом охватывая подол, и казалось, что платье взлетает над ним, как Венера над раковиной.

Платье, конечно, никуда не взлетало – оно было водружено на специальную подставку, манекен без головы. Манекен было практически не разглядеть за ниспадающими волнами платья – лишь над воротником можно было заметить тонкую полоску его тонкой белой шеи. Над шеей ничего не было, словно невеста разделила судьбу Марии Антуанетты. Фата, которая для фигуры в центре комнаты была без надобности, покоилась на специальном столике в другом конце комнаты. Она была выполнена из привозного французского кружева, с вышивкой из оранжевых цветов.

Хотя мне уже было тринадцать лет, а Зили – одиннадцать, в комнату с безголовой невестой нам заходить не разрешалось. Мы всегда, в любом возрасте, оставались для нашей семьи младшими сестренками, неразумными детьми. Эстер волновалась, что мы что-нибудь сломаем, начнем хватать платье грязными руками или испачкаем его в жвачке. Территория, на которую мы допускались, ограничивалась коридором и входной дверью в спальню, откуда Зили по нескольку раз в день жадно взирала на платье – живое воплощение ее сказочных грез о принцессах.

Я вышла из гостиной – Зили не отставала – и отправилась в нашу старую игровую комнату около библиотеки. Игрушек там больше не было, и теперь комната служила кладовой; здесь хранились дорожные принадлежности, которые мы брали с собой на Кейп-Код летом. Я схватила две огромные холщовые сумки и вручила Зили небольшой чемодан. Оттуда мы пошли в библиотеку – я прошмыгнула внутрь, а Зили осталась у двери.

– Айрис! – прошептала она. – Ты куда? А если Эстер поднимется?

– Что ты как в детском саду, – сказала я, открывая одну из белых коробок, стоявших у стены. Я выудила оттуда пригоршню мешочков с драже и опустила их в свою холщовую сумку, потом стала доставать зажигалки. Зили смотрела, как я опустошала коробки в свои сумки – пакетики с семенами, духи и остальные подарки.

– Спустись в подвал, – сказала я ей, – и наполни свой чемодан коробочками с трюфелями. Встретимся на улице, у садового сарая.

– Зачем?

– Делай, что я говорю, Зили! – зашипела я на нее. Она умчалась. Иногда она побаивалась меня, и в этот раз я этим воспользовалась. Я никогда не обижала ее – если кто-то и щипал нас или дергал за волосы, когда мы плохо себя вели, так это Дафни – но, видимо, для Зили все старшие сестры несли в себе определенную угрозу.

Я высыпала в сумки все сувениры, подарки, карточки для гостей, план рассадки. В одной из сумок оставалось место, и я схватила хрустальные подсвечники и одну из ваз, затолкала все это внутрь и еле закрыла молнию. На выходе я подобрала фарфоровое блюдо и понесла его под мышкой. Пробираясь по лестнице на цыпочках, чтобы сестры или Доуви не услышали, я с трудом удерживала на плечах две тяжеленные сумки. Во дворе я увидела Зили – она ждала меня у сарая с чемоданом в руках. Сарай был не заперт, но мистера Уорнера в нем не было. Я скинула сумки прямо на землю, а сверху водрузила фарфоровое блюдо; при виде этой картины у Зили глаза на лоб полезли. Не обращая на нее внимания, я юркнула в сарай и схватила две лопаты.

Взвалив на себя сумки и лопаты – и, конечно же, фарфоровое блюдо, мы направились в лес.

– А что это мы такое делаем? – всю дорогу спрашивала Зили, стараясь не отставать. – Айрис, нам за это попадет!

Я продолжала ее игнорировать, уверенно двигаясь вперед, и хотя я не до конца была уверена в своем плане, признаваться в этом Зили я не собиралась.

В лесу было прохладнее – красные клены и речные березы своими кронами защищали нас от палящего полуденного солнца. Над нами простиралось чистое небо – я могла видеть его голубое кружево сквозь зеленые верхушки деревьев. Когда мы были совсем маленькие, мама иногда брала нас на прогулки в лес – если у нее были на это силы; она рассказывала нам о мхах и папоротниках: ее отец был ботаником, и она знала о растениях все. Домой мы обычно возвращались с внушительной коллекцией листьев и цветов, и она помогала нам раскладывать их между страничками старых книг.

Но сейчас, нагруженная сумками, я тащилась по тропинке и даже не пыталась думать о том, как называются листья, на которые я наступаю. Я обернулась проверить, где там Зили – не сбежала ли она домой, чтобы наябедничать на меня. Она не сбежала, но отстала от меня довольно сильно.

Так мы шли минут десять, не меньше, пыхтя и отдуваясь, пока наконец не дошли до поляны на достаточном удалении от дома, где я остановилась и скинула с себя вещи, не в силах больше двигаться.

– Будем копать здесь, – сказала я. – Мы обе должны вырыть по одной большой яме.

– Но зачем? – Она резко отпустила чемодан и топнула ногой, и я тут же пожалела, что взяла ее с собой. – Я и не подумаю копать, пока ты не расскажешь, в чем дело, – сказала она, а я тем временем уже вонзила лопату в землю, наступив на нее своей маленькой ножкой, обутой в сандалию. Это будет труднее, чем я думала.

Несколько минут я копала, а Зили смотрела на меня. Ничего похожего на яму мне пока вырыть не удалось – я лишь перевернула какое-то количество земли пополам с прутьями, ветками и разбросанными листьями.

– Мы должны зарыть здесь все, что принесли в этих сумках. Давай, помогай.

С минутку я отдыхала, рассматривая свои ноги на предмет следов крови. Зили так и не сдвинулась с места. Я мельком посмотрела на нее и по ее яростному взгляду поняла, что она завелась еще сильнее.

– Зили, ну давай же. Ты ведь слышала, что мама сказала, – с Эстер случится что-то ужасное. Нам нужно помешать этой свадьбе.

Было видно, что Зили пытается принять решение – в ее голове боролись противоречивые мысли о том, что мы всегда насмехались над страхами Белинды и что она боится расстроить Эстер и сорвать свадьбу, а еще о том, что вдруг Белинда говорит правду? – казалось, эта последняя мысль и заставила ее взяться за дело. Она схватила лопату и начала копать, хотя на самом деле лишь немного приподняла землю. Я поняла, что одной ей не справиться, и велела ей копать вместе со мной. Какое-то время мы молча работали, и вскоре перед нами появилась ямка, в которой мог бы уместиться пакет муки или котенок. У нас что-то получалось, но дело шло очень медленно. От физического напряжения, жары и менструальных спазмов меня начало подташнивать. Ужасно хотелось пить, но взять с собой воды я не додумалась. Чтобы хоть немного отдохнуть, я облокотилась на лопату, а Зили, видя, как я страдаю, вновь позволила сомнениям завладеть ее мыслями.

– Это все ерунда. Ничего с Эстер не случится. Давай вернемся и положим вещи на место, еще не поздно.

– Но если что-то и правда случится, мы будем винить себя в том, что даже не попытались ее спасти!

– Спасти от чего?

– Не знаю, мама не сказала. – Я принялась копать с удвоенной энергией, и у меня наконец начало получаться – на глубине земля была мягче, и чем дольше я копала, тем темнее и пахучее она становилась.

Крики птиц у нас над головой размеренно чередовались с лязгом скребущих землю лопат и нашим натужным кряхтением. Щеки Зили опасно порозовели, ее темные кудри прилипли к шее потными завитками. Кажется, мы впервые в жизни так активно работали. В лесу мы обычно просто гуляли, а на уроках физической подготовки в школе играли в теннис или бегали по залу – обычно нас не заставляли делать ничего, что требовало бы сильного напряжения, словно мы фарфоровые куколки, которые нужно сохранить в стеклянной витрине для некоего грядущего предназначения. Мне же нравилось копать, пыхтеть, словно зверушка, и чувствовать, как горят мои мышцы. Яма становилась все шире, и я с удовольствием отдалась этой борьбе – мне хотелось посмотреть, как далеко нам удастся продвинуться. И вдруг меня что-то испугало – вспышка, видение, и я вскрикнула и отбросила лопату.

– Ты чего? – в ужасе спросила Зили, пока я пятилась от ямы. – Что случилось?

Испуганная своим видением, я пятилась назад, спотыкаясь, пока не уперлась спиной в дерево. Прильнув к стволу, я попыталась перевести дыхание. Яма передо мной была совершенно пустой – вот только минуту назад мне показалось, что в ней лежит безголовая невеста.

– Айрис?

– Мне что-то померещилось, – сказала я, тряхнув головой. – Ничего страшного.

– Что тебе померещилось?

– Змея, – сказала я первое, что пришло в голову. Зили испугалась, и мне пришлось долго убеждать ее, что никакой змеи в яме нет.

Я понимала, что безголовая невеста мне лишь привиделась, но меня беспокоило то, какой настоящей она казалась мне, как будто она и правда лежала там, в могиле. Это все мама. Это она внушила мне всякие ужасы. Я положила руку на грудь и попыталась успокоиться, а через какое-то время вновь перешла в режим старшей сестры, стараясь не думать о том, что видела.

– Все в порядке, – заверила я Зили, и, хотя она слишком хорошо меня знала, чтобы поверить в это, мы обе снова принялись за работу и копали, пока яма не стала достаточно глубокой.

– Такой, думаю, хватит. Давай все закопаем.

Зили открыла чемодан, а я расстегнула молнии на холщовых сумках и перевернула одну из них над ямой – зажигалки, драже и бутылочки духов посыпались вниз.

– Можно мне один съесть? – спросила Зили, поднимая пакетик с ореховыми драже. – Я проголодалась.

– Съешь, – сказала я. Она захрустела твердой глазурью, а я высыпала в яму содержимое второй сумки, а потом вывалила из чемодана розовые коробочки с трюфелями. Сверху я водрузила фарфоровое блюдо.

– Бедная Эстер, – сказала Зили, глядя на пеструю кучу под нашими ногами – мерцание золота и серебра, весенние краски пакетиков и блеск бутылочек из-под духов, часть которых треснула и теперь источала аромат бергамота и персика. Этот хаос, причиной которого я стала, заставил меня забыть страшную картину – безголовую невесту в могиле. Теперь в яме – и в моей голове – были все эти красивые вещи.

– Не понимаю, как это помешает свадьбе, – сказала Зили, пока я наполняла яму землей. Честно признаться, я и сама не знала как. Но я знала одно – попытаться стоило.

4

Той ночью я проснулась от резких спазмов внизу живота. Я лежала, прижав к животу бутылку с горячей водой, которую для меня оставила Доуви, но боль не отступала, к тому же в спальне было так жарко, что теплая бутылка и вовсе не помогала мне заснуть.

Я встала и заковыляла по коридору, стараясь не разбудить сестер. Не зажигая свет, я закрыла за собой дверь в ванную и тут же оказалась в какой-то плотной шелковой паутине. Я щелкнула выключателем, и яркий свет лампочки залил все нестерпимым белым светом, а потом я увидела, что это было: чулки и бюстгалтеры, которые сестры постирали перед сном и повесили сушиться на веревках, растянутых от одной стены до другой. Я отмахивалась от них, пробираясь к раковине сквозь свисающие джунгли, сквозь сплетение влажных ветвей этих женских тропиков. Из шкафчика для лекарств я достала две таблетки аспирина и запила их водой из-под крана, прямо из горсти, а потом оперлась о прохладные бока раковины, надеясь, что лекарство скоро подействует.

В туалет мне идти не хотелось – я боялась смотреть на потоки крови в воде. В то время я еще не понимала, что происходит в моем теле, и мне казалось, что кровь вытекает из какой-то невидимой раны, как из тех несчастных мертвых животных, подвешенных вверх ногами. Я крепко сжала ноги, надеясь остановить течь.

И тут, все еще стоя у раковины, я услышала тихие шаги и слабый скрип паркета в коридоре. Я выключила свет и открыла дверь, но в темноте поначалу видела одни пятна.

– Кто здесь? – прошептала я, думая, что кто-то из сестер ждет, пока освободится ванная. Но снаружи никого не было.

Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела белую фигуру, удалявшуюся по коридору в сторону библиотеки.

Ночные инциденты в «свадебном торте» случались довольно часто – Белинда периодически забредала в наше крыло, напуганная, ничего не соображавшая, и тогда кто-нибудь из нас отводил ее обратно в постель. Я подумала, что это снова она, только удивилась, что она молчит. Чуть помедлив на пороге ванной, я вспомнила события того дня, вспомнила лес и безголовую невесту в яме. Молчание начинало действовать мне на нервы.

Я решила пойти за белой фигурой. Сестры всегда говорили мне, что мамины призраки – это вымысел, поэтому было бы глупо их бояться. Фигура остановилась у двери в библиотеку и напряженно вглядывалась внутрь. Приблизившись, я узнала ее, но от этого узнавания я только вся напряглась.

– Мама, – прошептала я. – Ты что здесь делаешь?

Казалось, что она не в себе. Что она не слышит меня. Не помню, чтобы она ходила во сне когда-либо раньше, но от мамы всякого можно было ожидать.

– Мама, – снова прошептала я и вытянула руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но тут же отдернула ее, испугавшись, что от моего прикосновения она закричит. Замерев, Белинда стояла перед безголовой невестой, слабо освещаемой лунным светом, лившимся из окна. Она не отрываясь смотрела на платье, и ее глаза были широко раскрыты. Мне захотелось плакать. Было очень страшно видеть ее такой.

– Мама? Ну что ты? – Она продолжала в страхе смотреть в середину комнаты – должно быть, именно так она выглядела, когда ее посещали призраки. – Здесь ничего нет. Это просто платье Эстер.

Белинда не отвечала. Казалось, она не видит меня и не слышит.

– Мама?

Наконец она повернулась ко мне, взглянув на меня большими, как у куклы, глазами, безжизненными, словно две черные пуговицы.

– Они идут за нами, Айрис. Беги!

5

И я побежала – пулей влетев в спальню, я нырнула в кровать и накрылась с головой одеялом. Так я пролежала остаток ночи – без сна, прислушиваясь к шагам в коридоре и ожидая тех, кто идет за нами. Но никто не пришел.

Перед самым рассветом я поднялась, надела одно из своих летних платьев и пошла в библиотеку. Безголовая невеста, торжественная в холодном утреннем свете, встретила меня безмятежно и невозмутимо – в отличие от меня события прошлой ночи никак ее не побеспокоили. В руках у меня была еще одна холщовая сумка, и я огляделась вокруг, решая, что взять на этот раз. Если бы сюда заглянула Эстер, она бы, скорее всего, и не заметила, что в комнате чего-то не хватает. Белые коробки со свадебными сувенирами такими же аккуратными стопками стояли у стены. Платье и фата были на месте, и лишь со столов исчезли некоторые подарки.

Трогать платье или фату я не осмелилась – было понятно, что в комнате, где для меня все было под запретом, эти вещи были особенно недосягаемы. Я на секунду представила, что стягиваю платье с манекена, но дальше я боялась зайти даже в своих фантазиях. От мысли о том, что я могу причинить вред платью, у меня все внутри переворачивалось. Помешать свадьбе придется без этого.

Я оглядела столы и решила, что пришла очередь свадебного сервиза. Разве могла я выбрать что-то другое? Это был нежный сливочно-белый фарфор с розоватыми яблоневыми цветами – конечно, не розами: Эстер хорошо понимала, что допустимо, а что нет. Наверное, было непросто найти сервиз с цветочным узором, и при этом не с розами. На столе возвышались стопки блюд, тарелок, пиал, чашек и блюдец – роскошный веджвудский сервиз на восемь персон. Я аккуратно погрузила в сумку сначала тарелки, думая, не сбегать ли мне в спальню за какой-нибудь одеждой, чтобы приглушить стук тарелок друг о друга, но рисковать не стала, ведь меня могли увидеть сестры. Места в сумке хватило только на тарелки – да и то она стала практически неподъемной. Остальные части сервиза пришлось оставить.

Нести сумку было очень тяжело, тем более нести ее так, чтобы она не издавала звуков. Пробираясь мимо спальни родителей и вниз по лестнице, я усомнилась в том, что исчезновение фарфора остановит свадьбу, но это было единственное, что я могла сделать. Я собиралась отрезать от этой свадьбы по кусочку. Может быть, все вместе это и сложится во что-то значимое.

Спустившись с лестницы, я не почувствовала привычных ароматов утреннего кофе. Доуви еще не встала, а миссис О’Коннор пока не приехала, и кухня, тускло освещаемая первыми лучами солнца, была пуста. Я вышла из дома через боковую дверь, аккуратно прикрыв ее за собой.

На улице было уже тепло; ночной прохладе не удалось до конца преодолеть жару предыдущего дня. Достигнув кромки леса, я опустила сумку на землю и потащила ее за собой, держа за одну ручку. Она прыгала по корням и упавшим веткам, и грохот тарелок эхом отзывался через весь лес, распугивая птиц. Всю дорогу в моей голове звучал мамин голос: «Они идут за нами, Айрис. Беги!»

Что она имела в виду? Я не знала, кто и почему идет за нами, но все равно упрямо тащила сумку, надеясь поскорее выйти к поляне, где мы зарыли остальные вещи. Неожиданно меня обуяла злость на сестер – я тут работала как каторжная, чтобы предотвратить бедствия, грозившие Эстер, а значит, всем нам, а они там прохлаждались в своих постельках. Даже мама спала – ну или была в своей комнате, окруженная призраками.

Сегодня, несколько десятилетий спустя, я никак не могу перестать думать о том, что, если бы я тогда могла предвидеть будущее, я бы бросила сумку и не оглядываясь пошла бы дальше в лес, через Массачусетс и Вермонт, к канадской границе, и все шла и шла бы вперед, оставив далеко позади и «свадебный торт», и Беллфлауэр-виллидж. Я могла бы жить где-нибудь в пещере, оградив себя от неминуемой травмы. Но, как говорят, задним умом мы все крепки, и едва ли кто-то мог тогда предположить, что нас ожидает. Даже, осмелюсь сказать, Эдгар Аллан По.

Когда я добралась до поляны, у меня так ныли и горели руки, что я решила не рыть новую яму. Я оставила сумку, уселась на бревно и посмотрела на нашу с Зили яму – припорошенную свежей землей могилу, в которой покоились свадебные мечты Эстер. На ней крест-накрест лежали две лопаты, которые мы оставили в прошлый раз.

Немного отдохнув, я начала доставать тарелки и разбрасывать их по одной вокруг места захоронения подарков. Тарелки приземлялись то лицевой стороной вверх, то тыльной, но ни одна не разбилась. Они только выглядели хрупкими – а на самом деле это была добротная посуда, которая прослужила бы много лет на кухне у Эстер. Я почувствовала укол ностальгии по воображаемому будущему (для этого есть какое-то слово?), но меня это не остановило.

Закончив раскидывать тарелки, я посмотрела вокруг – они лежали белыми кругами на темной земле, словно подношение далеким богам или инопланетные рисунки на полях. Я схватила лопату и вонзила ее в одну из тарелок, в самый уязвимый ее центр, расколов ее надвое. Я наносила удары снова и снова, и тарелка распадалась на дольки, пока не стала похожа на изысканный цитрусовый фрукт.

Я стала разбивать одну тарелку за другой, сопровождая каждый удар громким возгласом, своим персональным боевым кличем. Мне нравилось бить тарелки, я ощущала прилив сил, во мне росло чувство приятного возбуждения, как в тот раз, когда я копала яму. Мне в ноздри били запахи свежей земли и моей крови, и я снова и снова вонзала лопату в тарелки, каждый раз издавая громкий клич, а потом я заплакала, и все было кончено. Земля была покрыта белыми осколками, которые местами раскрошились в белую пудру и походили на выпавший летом снег. Я очень надеялась, что сделала достаточно.

6

Я заснула прямо в лесу, свернувшись на пустой холщовой сумке, и проснулась от голоса Белинды и ее крика: «Беги!»

Было слишком жарко, чтобы бежать. Я не знала, который час, но понимала, что была уже середина дня – одного из тех дней июня 1950 года, когда казалось, что земля подошла слишком близко к солнцу.

Я встала и почувствовала, как по внутренней части ноги прямо в сандалию скатился ручеек крови. Попытавшись вытереть кровь рукой, я лишь размазала ее по всей ноге. Мне тут же вспомнилось, как я, бывало, приходила домой с лесных прогулок, прихрамывая, вся в царапинах, и Доуви протирала мне раны ваткой с обеззараживающим средством.

Я бросила на поляне грязную холщовую сумку, взяла одну лопату и отправилась домой. Обе лопаты нужно было вернуть в сарай, пока их не хватились, но одну я решила оставить – вдруг я смогу еще раз вернуться сюда.

Мистер Уорнер, наш садовник, рассмеялся, увидев меня, растрепанную, ошалевшую от жары и жажды, плетущуюся к сараю с лопатой в руке.

– Все надеешься найти тот клад?

Пару лет назад, начитавшись детских романов о пиратах, мы с Зили одолжили у мистера Уорнера садовые совочки и целыми днями раскапывали в поисках сокровищ газоны вокруг дома, пока они не стали выглядеть так, будто подверглись нашествию бродячих грызунов.

Я отдала мистеру Уорнеру лопату и молча улыбнулась, молясь всем богам, чтобы он не заметил кровь на моей ноге. Повернув в сторону дома, я увидела, что у открытой двери кухни меня поджидает Эстер. Я похолодела от ужаса.

– Айрис? – сказала она.

По ее голосу, выдававшему лишь любопытство, трудно было догадаться, знает ли она о моих приключениях. Я ничего не ответила и пошла в ее сторону, аккуратно переступая через ряды морковок, салата и базилика на овощной грядке миссис О’Коннор, чтобы ненароком не наступить на них – лишенная свободы уничтожать все, что мне вздумается. Эстер оглядела меня с головы до ног, приподняв брови, но никаких атакующих действий не предприняла. Я поняла, что она ничего не подозревает.

– Ты где была? – спросила она. Из-за ее спины показалась Зили, которая, взглянув на меня, тут же отвернулась – уж она-то сразу поняла, где я была.

– Гуляла, – сказала я, прошмыгнув мимо Эстер в кухню и стараясь не смотреть ей в глаза.

– Ты пропустила завтрак. И обед! – сказала она моей удаляющейся спине, пока я пересекала кухню в сторону лестницы, ведущей в девичье крыло.

– Приведи себя в порядок, – крикнула мне Эстер. – Вечером мы едем в город!

В ванной я принялась смывать с себя грязь и кровь – бурая вода закручивалась в спираль и стекала в слив. Освежившись и переодевшись, я отправилась искать сестер в надежде, что они еще не убежали. Двери в родительское крыло были закрыты, в коридоре было темно, и я подумала о маме – должно быть, она сейчас томится там, вдыхая отравленный лилиями воздух. Я задержалась у дверей, размышляя, не рассказать ли ей обо всем – возможно, это принесло бы ей облегчение.

– Айрис? – крикнула снизу Эстер. – Ты где?

Я пошла дальше – на разговор с Белиндой времени не было. Спускаясь по центральной лестнице, я увидела сестер, стайкой столпившихся у выхода. Они, как по команде, повернули ко мне свои лица, и я почувствовала себя дебютанткой на балу. Мне стало не по себе от их внимания, мне казалось, что я виновата перед ними. Пока они не подняли на меня глаза, я и не подозревала, что меня съедает чувство вины. Я оправила платье, волнуясь за гигиенический пояс. Сестры выглядели слегка раздраженными. Должно быть, Зили все-таки наябедничала, и они все знают. Я смело преодолела последние ступеньки и пробралась вглубь девичьей группы, оказавшись в шуршащем облаке их ситцевых платьиц, окруженная ароматами сирени и жимолости. Они потеснились, освобождая для меня место – тихий шелест семенящих ножек по плитке, все глаза по-прежнему устремлены на меня, темно-голубые и изумрудно-зеленые.