Текст книги "Бабочки и Ураганы"

***

После репетиции мы заходим в бар и пьем дешевое пиво.

– Посмотри туда, что ты видишь? – спрашивает меня Кир, показывая пальцем в окно. Его глаза уже блестят от темного нефильтрованного.

Я смотрю в окно. Ничего необычного. Я живу в Москве в типовом спальном районе. Когда я смотрю в окно, то всегда вижу одно и то же. Раздолбанные московские дороги, вывеска ресторана напротив, яркие витрины и рекламные щиты. Купи семь гондонов, получи восьмой в подарок. Очередная комедия на ТНТ. Ультрамягкая туалетная бумага, воплощающая в жизнь мечты о комфорте. Мечтаю ли я о комфорте? Не знаю, но, когда смотрю на эти плакаты с маленькими котятами, играющими в розовых рулонах, мне кажется, что только об этом я всю жизнь и мечтал.

Ничего необычного. Напротив бара, в котором мы сидим, находится ресторан и торговый центр. И за этим рестораном и торговым центром есть еще ресторан и еще торговый центр. А за ними – еще и еще. Бесконечная цепь, паутина торговых центров, ресторанов, витрин и рекламных щитов, замкнутая обручем МКАДа. Плати, смотри, получай скидки, чтобы снова платить. 10%-ная скидка на мечту, которую тебе навязывают котята в розовых рулонах.

В глазах котят в розовых рулонах – котята в розовых рулонах, котята в розовых рулонах, котята в розовых рулонах. Рекурсия милоты, заставляющая тебя подтираться ультрамягкой с двойным слоем и получать скидки на следующие покупки. И еще бонусы на карту, чтобы подтираться в два раза больше и в два раза тщательней.

Я ищу за окном хоть что-нибудь, но не нахожу ничего особенного.

Я пожимаю плечами.

– Ни черта я не вижу.

– Вот именно – ни черта, – говорит Кир. – Совсем ни черта. Посмотри налево – ни черта. Посмотри направо – снова ни черта. Ни черта сверху. Ни черта снизу. Ни черта повсюду! Ни черта, ни черта.

Кир говорит быстро, язык его заплетается. Я тоже пьян и обкурен, поэтому мне кажется, будто Кир читает какое-то странное заклинание.

«Ни Черта».

Кир отпивает из кружки. Его рука дрожит.

– Посмотри на них. – Кир кивает, чтобы я посмотрел на людей за стеклом. – Бродят туда-сюда безо всякой цели. «В чем причина моей беспомощности?» – думают они, бреясь по утрам и собираясь на работу, и не находят простого ответа. Их жизни пусты, их мысли – обвалы космического беззвучия. Но каждый из них в тайне мечтает быть героем – мечтает стоять на вершине горы с лазерным мечом в руках, рубить на куски лезущих со всех сторон рептилоидов-захватчиков с Меркурия. Обмазавшись их синей кровью, сшить из чешуйчатой кожи накидку, подобно шкуре Немейского льва. Чтобы потом пить вино, гордо развалившись на троне из костей инопланетян, пока их ублажают ползающие в ногах распаленные девственницы-наложницы…

Кир все говорит и говорит, а мои мысли уносятся прочь с ураганами конопли и дешевого разливного.

Я думаю о том, как все-таки странно, что в нашем мире нет места героям. Или волшебникам. Нет ни Хи-Мена и властелинов вселенной, ни Гарри Поттера. Нет Великих Побед и Великих Целей. Не существует чудес и даже прекрасных совпадений. Не бывает чистого и не бывает совершенного.

Зато бритоголовый Кир «Ураган», загоняющий какую-то дичь, вполне реален, как и его «Рычащие Искрами Пьяные Тигры». Как реально и то, что кто-то однажды придумал натягивать резинки на члены и клеить на щиты у дорог фотографии котят в розовых рулонах.

– …Но их мечты так и останутся мечтами. Их жизни не имеют никакой художественной ценности, вот почему они вынуждены бессмысленно слоняться туда-сюда под окнами баров, уткнувшись в свои смартфоны, – заканчивает Кир и осушает кружку. – Но я так жить не согласен. Я не согласен гулять на коротком поводке Системы. Я не согласен довольствоваться малым. Мы с тобой, Попрыгунчик, однажды перешли черту. Мы знаем истинную цену жизни и смерти. Мы достойны Большего. Ты согласен, что мы достойны Большего?

Кир внимательно смотрит мне прямо в глаза, а я пытаюсь понять, шутит ли он, проверяет ли он меня или просто вот-вот рухнет на пол и утонет в собственной слюне.

– Да, думаю, мы достойны большего, – аккуратно отвечаю я.

Кир улыбается своей белозубой улыбкой и спрашивает:

– А что для тебя «Большее», Попрыгунчик? И главное – готов ли ты за это «Большее» бороться?

Готов ли я бороться за «Большее», спрашивает меня Кир. Спрашивает меня парень, столкнувший меня с автострады, а теперь ввязывающий в какое-то дерьмо.

Я пожимаю плечами, отпиваю пива и говорю, что, пожалуй, я готов бороться за «Большее».

Если бы прошлой зимой я еще знал, что это такое.

6

Играть на басу до самого концерта я так и не научился, хотя этого никто и не заметил. Кир как обычно выкручивает громкость своего усилителя в десятку, так что меня почти не слышно. Да и те укуренные и вечно пьяные ребята, что приходят на концерты в «Подводную лодку», все равно разбираются в музыке не лучше меня.

Когда гиг подходит к концу, у Кира рвется струна. Свирепый рев срывается в глухой сип задыхающегося перегруза. Глаза Кира наливаются кровью, и он в щепки разбивает гитару о сцену. Нуф взрывает бласт-бит. Кир поднимает руки в воздух, разбегается и устремляется в свободный полет над бурлящей толпой.

Кажется, это очень просто – разбежаться и прыгнуть. Но я-то знаю, что это не так. Всего секунда промедления, искра сомнения в глазах – и ты ломаешь себе челюсть, разбиваясь о бетонный пол подвального клуба.

Нажиматель кнопок никогда не прыгнет, пока его не подтолкнут.

А Кир прыгает, потому что он знает толк в бессмысленном удовольствии.

«Все дело в мотивации». Так тебе скажут на тренинге по личностному росту. «Главное – вести себя убедительно и заставить толпу довериться тебе». Это тебе скормят на семинаре по развитию лидерских качеств. Только никто не объяснит, что у тебя будет только одна попытка, один единственный шанс. 50 на 50. Тебя поднимают сотни преданных рук или ты выплевываешь свои зубы, лежа у чьих-то ног.

Никто не научит тебя прыжку. Можно только разбежаться, прыгнуть и посмотреть, что будет. Так делает Кир.

И толпа несет его на руках. Словно по волнам Кир плывет к выходу. Сегодня он выходит победителем. Его медленно опускают на землю, и он тут же закуривает сигарету.

По десятибалльной шкале победителей Кир – твердая десятка. Его силуэт просматривается в рельефе мышц молодого Шварценеггера. На старых фотографиях Дольфа Лундгрена бритую голову Кира можно увидеть во впадине раздвоенного подбородка. И в печальных глазах Сильвестра Сталлоне. На фото, где Ван Дамм сидит на шпагате, Кир тоже есть.

Кир говорит, если Судьба слепа, то струна может порваться в любой момент. Ты не способен это предотвратить или предвидеть.

Если Судьба непредсказуема, то тебе остается только действовать, пока рвутся твои струны. Действовать без колебаний и без сомнений. Устремляться в полет. Победа или Поражение – не узнаешь, пока не прыгнешь.

Кир ныряет в толпу, рискуя свернуть себе шею.

Кир знает цену жизни и смерти. Он платит ее легко.

***

Мы выходим из клуба, и Кир бьет меня по плечу. С каждым сделанным шагом я слышу, как в его кейсе-погремушке взбалтывается смесь из щепок и струн, всего пару минут назад являвшейся произведением искусства. А Кир смеется, у него хорошее настроение.

Я говорю, что это был отличный концерт. Я спрашиваю, не жалко ли ему было разбивать свой Les Paul ради нескольких секунд славы. А Кир говорит, что не жалеет о вещах. Особенно если они эффектно разбиты о сцену.

– Я ловлю кайф от уничтожения материальных ценностей, – говорит он, – это мой фетиш. С каждой уничтоженной вещью я чувствую себя свободней и чище. Инструмент – всего лишь кусок дерева. Можно сойти с ума, если переживать из-за каждой мелкой утраты. Предлагаешь устроить похороны моей гитары? Облить ее останки квадратненьким «Дэниелсом» или кругленьким «Джеймсоном» и произвести церемониальное сожжение на ступенях консерватории? Не по мне.

Я пожимаю плечами. Кир тушит сигарету и изучает мое лицо. Его левый глаз продолжает вести свою собственную жизнь.

– Для парня, который прыгает с автострад, ты слишком серьезен, Попрыгунчик. Тебе нужно немного развеяться, почувствовать настоящую Свободу, – говорит Кир. – Сегодня мы с тобой немного развлечемся. Я наберу тебе ближе к двенадцати, к этому времени будь наготове. Будет весело.

Я наберу тебе ночью, говорит Кир.

Будет весело, говорит Кир.

***

01:14. Надрывается телефонный звонок. Я сползаю с кровати и ищу ногами свои домашние тапочки. Точно. Они остались на шоссе под автострадой. Их раскатало по шести полосам вместе с одинокими вечерами, наполненными шоколадным молоком, из моей прошлой жизни.

– Алло, Попрыгунчик? Подъезжай на Миклухо-Маклая, 13. Тебе понравится, будет весело, жду.

И Кир вешает трубку. В последний раз, когда Кир обещал, что будет весело, я познакомился с парнем, разводящем в квартире бабочек и выращивающим сельдерей на гидропонике у себя в ванной.

Готов поклясться, это был не сельдерей. Когда жуешь сельдерей, у тебя не открывается третий глаз. От сельдерея не садишься на измену.

Но мне уже все равно. Кир говорит, а я делаю: я прыгаю с автострады, я впускаю в легкие Космос и играю на бас-гитаре. Я выхожу из дома сажусь в последний автобус.

01:55. Я схожу на остановке напротив общежития Российского Университета Дружбы Народов. Проверяю адрес на мобильнике: Миклухо-Маклая, дом 13. Все верно. Меня встречает огромный плакат с надписью «Нас подружила Москва» на торце пятого корпуса. Студенческий городок состоит из 13-ти жилых корпусов, включая 6 высотных. В каждом из корпусов от 100 до 200 комнат. Одна комната рассчитана на 2х-4х человек. Итого: что-то около 6500 студентов из 135 стран мира.

Падает снег, тускло светят московские фонари. Кир стоит через дорогу, прямо напротив надписи «Нас подружила Москва». В руках у него ноутбук, во рту сигарета. Прямо над его головой, между двух тусклых московских фонарных столбов, висит огромный белый лист рекламный растяжки. Я перехожу по зебре, машу Киру рукой и замечаю в темноте длинный тонкий кабель, змеей заползающий в открытую раздвижную дверь газели, припаркованной на тротуаре поблизости. Ноутбук подключен к огромному 300-ваттному Кириному усилителю. Усилитель находится в машине. Колонка направлена в сторону студгородка.

– Привет, Кир, – говорю я, а сам думаю, какого черта он творит.

– Привет, Попрыгунчик. Помоги поставить проектор.

Что бы он ни задумал, Кир неплохо к этому подготовился.

– Расслабься, – говорит он, пока мы вытаскиваем огромную коробку из газели. – Будет весело.

Проектор весит больше тридцати килограмм. Я боюсь даже представить, сколько он может стоить.

– Не знал, что у тебя есть машина.

– Взял покататься. – говорит Кир, пока мы направляем проектор на рекламную растяжку и подключаем проектор к ноутбуку.

– И для чего все это? – спрашиваю я, пока он роется в проводах.

– Для развлечения, для чего же еще?

Луч проектора направлен на белый лист рекламной растяжки. Расстояние между нами и экраном составляет около 5-ти метров. Диаметр изображения составляет 2,5 метра. Цифровой HD LED-проектор подключен к ноутбуку со 160 гигабайтами порнухи. Ноутбук подключен к 300-ваттному усилителю в машине. Огромный порно-кинотеатр прямо напротив окон пятого общежития Российского Университета Дружбы Народов.

– Мы делаем это ради развлечения, Попрыгунчик. Все ради развлечения. – Кир жмет на кнопку «enter», и огромная надпись «Brazzers» загорается на экране, освещая половину улицы.

– Мы живем только ради развлечения и размножения, – говорит Кир.

Усилитель начинает вибрировать от криков и стонов. На экране белый парень присовывает негритоске, а та визжит так, что ее должно быть слышно за пару кварталов.

– Нравственность умерла, не успев родиться. Древнегреческие философы придумали этику и еблю с мальчиками, – вещает Кир.

В окнах общежития начинает загораться свет. Несколько гостей из Африки и Азии выходят на балконы и протирают глаза.

– Мораль – выдумка общества, призванная облачить в цепи наши души, как закон призван облачить в цепи наши тела!

Кадр сменяется, и на экране появляется азиатка в цепях. Она извивается на полу в окружении полудюжины негров.

Порно-кинотеатр прямо напротив пятого корпуса Российского Университета Дружбы Народов. Почти тысяча зрителей разных национальностей.

Кир поднимает руки и закрывает глаза. Он поворачивается лицом к студгородку. Начинается нарезка камшотов. Тайка, негр, блондинка, лысый парень в татуировках. Усилитель гудит и трясется, яркий луч прорезает ночной воздух.

– Трахайтесь, дети мои! – кричит Кир, строя из себя пророка, и громко ржет. – Скиньте с себя цепи Системного рабства и – трахайтесь, ибо так завещал вам ваш Господь!

С балконов общежития слышны недовольные возгласы на непонятных языках. Современная версия Вавилонской башни. Вдалеке раздается приглушенный вой сирены.

– Кир, – говорю я, – менты, нужно сваливать.

– Рано. – Он улыбается и внимательно смотрит на меня. – Мы должны получить максимум удовольствия.

Лысый парень в наколках мастурбирует, целясь членом в лицо брюнетке. Вой приближается, слышен рев мотора.

– Кир, времени мало.

– Подожди, дадим парню кончить.

Двухметровый эрегированный член над нашими головами. Визг покрышек за углом. Крики и вздохи. Парень наконец кончает брюнетке прямо в глаз. Кир аплодирует и смеется.

Он аплодирует и смеется, а я уже слышу топот ног за углом.

– Они уже здесь. Надо убираться.

Мое сердце – ударная установка.

Фильм подходит к концу, и титров, вероятно, не будет.

Если мы не рванем прямо сейчас, то ночь будет долгой.

Кир.

Кир.

Кир, мать твою!

– Ладно, ладно, принцесса, сворачиваемся, – наконец говорит он, не переставая ржать, – хватай проектор.

Мы берем его с двух концов и закидываем в машину. Колонка усилителя захлебывается, когда мы выдергиваем шнур и быстро закрываем двери.

«Fuck! Fuuu…»

– Давай за руль.

Я прыгаю на переднее сиденье и давлю на газ. Когда мы вылетаем на Ленинский, я чуть не впечатываюсь в столб. Кир ржет и закуривает еще одну сигарету. Вдали слышна сирена, а он напевает под нос «Зачем ты под черного легла» группы Alai Oli.

Кир – псих.

– Кир, ты псих, – говорю я ему, а сам тоже отчего-то начинаю ржать.

Наверное, я тоже псих.

Подошва моего кеда вжимает педаль газа в пол, и мы несемся по Ленинскому на раздолбанной газели на скорости в 120км/ч и ржем, даже не пытаясь сдерживаться.

Я чувствую себя самым последним засранцем.

Я чувствую себя Свободным.

И от всего этого у меня сносит крышу.

7

Пока я лежу в пыли на пустыре у заброшенного часового завода на окраине Москвы, у меня есть время обо всем подумать. О розоволосой Еве. Об армии самоубийц. О «Новом Мире».

О Кире.

Можно назвать Кира хулиганом. Нигилистом. Ублюдком. Террористом. И все это будет верно.

Возьми 2 тонны Свободы, добавь фитиль извращенной фантазии и искру неконтролируемой тяги к позитивному разрушению.

Это и есть Кир.

Прошлой зимой он взорвал мою клетку и разбил мою лампочку. И я был ему благодарен, ведь я больше не хотел лежать в ванной с детской пеной и собственной кровью, попивая шоколадное молоко. Я хотел быть пулей в его револьвере. И Кир снял меня с предохранителя, как однажды снял с предохранителя себя самого.

***

Вот Киру восемь. Он под перманентным наркозом. Его костный мозг разрушен. На лице маска, любая инфекция может его убить. Мама в перчатках гладит его по голове и читает «Маленького принца».

Не выходи из комнаты, роза под колпаком, маленький Кир.

Он не любит говорить об этом.

Вот Киру двенадцать. Традиционная медицина. Нетрадиционная медицина. Два курса химиотерапии позади, его бреют налысо. Кира пичкают смесью подсолнечного нерафинированного масла с водкой и делают ему уколы «живого вещества куриного яйца». Он пьет настойки болиголова и аконита. Еще – терпит внутривенные инъекции перекиси водорода. Кир – воплощение самообладания.

Вот Киру четырнадцать. Он весит тридцать килограмм. У него открытая биопсия головного мозга. Почти половину жизни он провел в больнице.

В туалет он ходит только по выходным, по будням у него процедуры. После них невозможно встать на ноги. У Кира нет жизни, за которую он борется. У него есть утка и есть сестра, чтобы поднимать его кости.

А еще – есть вентилятор на потолке. Один оборот. Два. Десять.

Вот в столовой пропадает нож. Кир просится в туалет и запирает за собой дверь. Он совсем один. У него нет таблеток парацетамола. У него есть нож и немного теплой воды. Он чувствует боль, но не сдается. Каждую продольную полосу приходится чертить по нескольку раз.

Кир режет вены напротив зеркала. Его треугольники скул. Его глаза. Его выбритый затылок. Его худоба.

Кроваво-красный Инь смешивается со стерильно-синим больничным халатом Яна.

Кир переходит черту, а сестра стоит под дверью.

– Все в порядке, я по большому.

Скажи это спокойно.

Нельзя терять сознание. Продолжай чертить.

Кир – воплощение решимости.

Его откачивают. Его ставят на учет в психушку на всю жизнь. Кир смеется. Кир плачет. Снова палата. Один оборот. Два. Десять.

Как только Киру исполняется восемнадцать, он ставит подпись и покидает больницу навсегда. Полный отказ от лечения.

Кир – воплощение Свободы.

Вот он сидит напротив меня, курит и улыбается. Ему «противопоказано» курить. И пить – тоже. Но он говорит, что ни о чем не жалеет. Он разбивает гитару о сцену, разбегается и прыгает.

Его белозубая улыбка. Его глаза. Его худоба. Его выбритый затылок.

Кир – рычащий искрами вечно пьяный и вечно обдолбанный тигр. Новый Господь Бог, начертивший свой путь кровью.

И он говорит, что не собирается ждать до 33-х лет, чтобы распять себя на кресте.

***

После просмотра порно у пятого корпуса Российского Университета Дружбы Народов, мне стали сниться кошмары. По ночам я удираю на раздолбанной газели от двухметрового эрегированного члена.

Кир смеется и говорит, что я полный псих. Такой же, как он.

Теперь мы с Киром «развлекаемся» каждый день. И от запрещенной Свободы и конопли нам совсем сносит крышу.

По понедельникам мы прокалываем булавками презервативы в супермаркетах. По паре сотен за час.

По вторникам мы распечатываем картинки с голыми азиатками и расклеиваем их на столбах в спальных районах.

По средам мы пишем на фасадах зданий районных управ: «Хватит тратить деньги налогоплательщиков на покраску фасадов районных управ».

По нечетным четвергам мы разбиваем 800-граммовыми молотками лобовые стекла неправильно припаркованных светлых машин. По четным четвергам – лобовые стекла правильно припаркованных темных.

По пятницам мы выезжаем на Садовое кольцо на раздолбанной газели и играем в игру «кто дольше проедется по «встречке».

По субботам мы напиваемся и накуриваемся в хлам и идем ссать с автострады.

По воскресеньям мы гоняем в футбол на крыше заброшенного часового завода.

Кир говорит, мораль – выдумка общества, призванная облачить в цепи наши души. Кир говорит, закон – иллюзия порядка, призванная облачить в цепи наши тела. Мы рождаемся за решеткой и умираем за решеткой.

Вот мы с Киром забираемся на козырек над входом в кожно-венерологический диспансер №1, чтобы прилепить к нему табличку с надписью: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Кир говорит, мы живем только ради развлечения и размножения.

Вот группа «Рычащие Искрами Пьяные Тигры» дает концерт на парковке перед торговым центром под аккомпанемент рупоров и милицейских сирен.

Кир говорит, нравственность умерла в нас, не успев родиться. Мы те, кто гладит мамонтов против шерсти.

Вот Кир взбалтывает баллончик с черной краской и выводит на стене спортивной школы «Борец» огромными буквами «Россия для русских», пока я пишу «Кавказ – это сила» на палатке шаурмы.

– Поганые ублюдки! Грязные выродки! – верещит нам вдогонку какая-то старая карга.

Мы с Киром удираем дворами и не можем удержаться от смеха.

– Ты поганый ублюдок, Попрыгунчик! – грозно кричит мне Кир.

– А ты грязный выродок, Кир! – кричу я в ответ.

Всего за пару недель нам удалось невозможное. Мы стали самыми большими кусками дерьма на планете. Я и Кир. Два самых счастливых куска дерьма. Два самых свободных куска дерьма.

Мы ненавидим всех без исключения. Мы ненавидим хипстеров в наколках и стариков на автобусных остановках; маргинальных поэтов-иглы-в-венах и жирных лысых мужиков, сидящих на задних сиденьях своих «меринов» с мобильными телефонами, приросшими к их полненьким щечкам.

Мы ненавидим всех без исключения. Но никого по отдельности.

Мы делаем такое, о чем стыдно даже подумать. А думаем мы о том, что невозможно представить и в самом возмутительном ночном кошмаре.

Чем дальше за границы дозволенного и привычного меня заводит Кир, чем возмутительнее и смелее становятся наши «развлечения», тем свободней и живее я себя чувствую.