Текст книги "Базальтовая Венеция"

Возвращение и разочарование

Так и произошло. Минуло семь лет. В один прекрасный день у входа в бухту рядом с нашей деревней появилась шхуна, управляемая, как я потом узнал, капитаном Найтом. Мы с Джорджем заметили её. Я позвал Ахундела-а-Нетта и сказал ему, что неплохо было бы помочь кораблю войти в бухту и стать на якорь. Старался говорить подчёркнуто медленно и безразлично. Жена и тесть недоверчиво смотрели на меня.

– Чо! Чо! (Нет! Нет!) – задумчиво качал головой вождь.

Мы поднялись выше по склону горы, чтобы лучше разглядеть корабль. Я шёл, нарочито не торопясь, пытаясь скрыть радость и нетерпение.

– Дайте мне большое каноэ и гребцов, чтобы отвезти продукты на корабль, – попросил я большого Ахундела, и тот нехотя согласился.

Лэоуни и наши малыши с тревогой наблюдали за выражением моего лица, пока вождь с пристрастием допрашивал меня:

– Ты любишь свою жену?

– Ты любишь детей?

– Ты любишь их очень-очень?

– Ты, конечно, вернёшься?

– Да, да, да, да! – отвечал я, подтверждая своё твёрдое намерение возвратиться.

Сердце моё и сейчас начинает учащённо биться, когда я вспоминаю, с каким самообладанием держалась Лэоуни, прощаясь со мной. Меня раздирали противоречивые чувства. Трудно представить мою радость в тот момент, и как же нелегко было её замаскировать, чтобы не вызвать подозрений. Я смотрел на жену, детей, на доброго Ахундела и с трудом скрывал горе предстоящего расставания. Одновременно и радовался, и горевал, но не мог проявлять свои чувства. До последнего цеплялся за мысль, что есть ещё время принять окончательное решение и вернуться, если захочу. Но судьба распорядилась по-своему.

Мы с Джорджем и гребцами поднялись на борт корабля, передали панцири черепах, клубни ямса, кокосы, плоды моря и лесов, ваниль, жемчуг. Капитан Найт попросил нас помочь провести корабль в бухту. Я отправил первую партию гребцов на берег и передал с ними нужные для индейцев товары, большой плотницкий топор и тесло[8]8
  Тесло – плотницкий инструмент, напоминающий топор, но, в отличие от него, имеющий лезвие, перпендикулярное топорищу. Применяется для выдалбливания различных изделий из дерева (например, корыт, лодок и др.) и вырубки пазов.


[Закрыть] для Ахундела, а для Лэоуни – бусинки, красный платок и другие пустяки. И тут Найт обнаружил: у него что-то украли. Как все трусы, он был очень жесток. Найт незамедлительно дал приказ «стрелять в дикарей гвоздями и рубленым свинцом» и повернул шхуну для выхода из бухты. Колебания исчезли – мы с Джорджем не хотели оставаться с этим негодяем и решили покинуть корабль.

– Вы мне нужны, – сказал Найт жёстко. – Поможете вывести корабль в открытое море. А не хотите – отправляйтесь на дно кормить червей вслед за своими чёрненькими друзьями.

Я навсегда попрощался с Пон-Паем, со своей индейской семьёй и сладкой, беззаботной тропической жизнью. Найт оказался скверным, жестоким человеком. Когда мы вышли в море, он показал свой характер во всей красе. Мы натерпелись от него – побои, брань, унижения. Однажды, когда я дал ему отпор, он пригрозил мне пистолетом, но дальше угроз дело не пошло. Однако по прибытии в порт он объявил нас с Джорджем «беглыми каторжниками, мятежниками, дьяволами, ведьмами, эльфами и т. д., и т. д., и т. д.» и сдал в цепях на берег. Нас передавали из порта в порт. Тюрьма, пытки, эпидемия холеры… Из тюрьмы нас забирал один корабль, потом пересаживали на другой, третий. Два года странствий, и, наконец, на американском корабле я прибыл в Нью-Йорк. Там я и выпустил свою книгу о жизни и приключениях татуированного человека.

Тогда многие считали, что Пон-Пай необитаем. Моя книга произвела фурор. Весь мир узнал об этом острове и тайнах, которые он скрывает. Я стал первым татуированным белым человеком и был очень популярен. Меня везде приглашали. Я показывал свои татуировки. Танцевал диковинную ирландскую джигу. Рассказывал невероятные сказочные истории о таинственных загадках дальних тропических островов. О сооружениях Нан-Матала, которые вызывали всеобщий интерес. Снова вернулся в цирк. В то место, которое покинул много лет назад. Работал в цирках – Лайон, Барнум, Дан Райс. Выступал в Новом Орлеане, Мемфисе, Питсбурге, Цинциннати, Нью-Йорке. Я писал, пытался разыскать своих близких или друзей. Несколько раз посетил Ирландию. Но нашёл только дядю и сестру. Радость моя была недолгой. Вскоре после нашей встречи они скончались во время эпидемии холеры. Безрезультатно искал я отца и мать, других родственников, друзей – не смог отыскать ни их самих, ни их следов. Я чувствовал себя одиноким среди белых людей, которым был интересен только как экзотическое разрисованное существо, мало чем отличающееся от дрессированного медведя или говорящего попугая. Точно так же я был одинок и на островах Терпеливой тайны, где тоже был диковинным существом. Но там у меня была семья: моя жена, крошечная туземная женщина, которая любила меня совсем не потому, что я был необычным, удивительным белым человеком, и двое очаровательных малышей. Прошло более двух десятков лет.

Я всё чаще вспоминаю свою жизнь на тропических островах. Теперь я понимаю, что это были лучшие годы моей жизни.

Ещё минуту назад весёлый, озорной рассказчик Джеймс внезапно обмяк и постарел. Он был типичным ирландцем – если уж горевать, так на полную катушку! Джеймс крутил головой, вставал, садился, теребил свои узенькие усики, трогал лоб и встряхивал рыжеватой шевелюрой, чтобы слушатели не заметили навернувшиеся на глаза слёзы.

– Вот так, милые друзья. Не обращайте на меня внимания. Уж больно я расхорохорился. А ведь ваш друг, ирландец Джеймс О’Коннолли, уже немолод, силы его теперь не те, что раньше, и с годами он становится всё более и более сентиментальным. Известное дело – у стариков глаза всегда на мокром месте.

Джеймс задумчиво посмотрел на капитана Александра. Внезапно он встрепенулся, вздёрнул вверх упрямый подбородок, и глаза его вновь задорно сверкнули.

– И тут… В этот самый что ни на есть критический момент, – произнёс он загадочным голосом, – на сцене моей жизни в ослепительном сиянии появляется белый рыцарь – капитан Александр. Будто грянул гром! Он вышел из грозовых туч, хлопнул могучей десницей по моему плечу и сказал: «Хватит тебе, Джеймс, болтаться между небом и землёй, хватит лицедействовать[9]9
  Лицедействовать – играть на сцене, быть актёром, например в ярмарочном балагане.


[Закрыть]. Не хочешь отправиться со мной на свою вторую родину, где ты был счастлив? Где ты был силён и ничего не боялся? Чтобы вдохнуть воздух своей молодости. Чтобы прикоснуться к заветным тайнам нашей планеты». Так он и сказал. И шутя перевернул прочитанную страницу моей жизни. Я вновь ощутил себя молодым и сильным. И теперь я здесь, на борту «Быстрых парусов», в кругу друзей капитана Александра. Такое впечатление, что мы знакомы с вами всю жизнь. Не знаю, как я встречусь с далёким таинственным Пон-Паем, но на вашем корабле я чувствую себя так, будто вернулся домой после долгих странствий.

Дол и Зюл пытались расспросить Джеймса, что за таинственные постройки Нан-Матал скрывает Пон-Пай. С такими же вопросами они обращались и к капитану Александру. Оба отказывались что-либо объяснять: «Придём на острова Терпеливой тайны, и сами всё увидите!» Вот так односложно отвечали они на вопросы Дола и Зюла.

Бухта Паликира

«Быстрые паруса» входили в прекрасную бухту Паликира, самого большого посёлка Пон-Пая. За двадцать с лишним лет отсутствия в этих краях Джеймса О’Коннолли, бесшабашного друга наших путешественников, на берегах островов Терпеливой тайны произошло много различных событий. В 1857 году руины Нан-Матала поверхностно обследовал американец Гьюлик, а чуть позднее – поляк Кубари, который поселился на острове и составил первый подробный план загадочных руин. Вслед за ними до Пон-Пая добрался английский проходимец и авантюрист Ф. Крисчен. Исследователь дерзкий и бесчестный, он, оперируя планом Кубари, подверг руины Нан-Матала настоящему разграблению. А потом и сам едва не погиб от рук местных жителей, желавших отомстить за осквернение почитаемых ими древних гробниц. Авантюристы разных мастей посещали острова и грабили захоронения в поисках сокровищ. Согласно легенде, на этих островах в доисторические времена жили страшные великаны-людоеды. Джентльмены удачи вытаскивали из разграбленных захоронений огромные платиновые гробы-саркофаги, оставляя неприкрытыми пятиметровые остатки – скелеты допотопных жителей этих мест. Один из таких скелетов в своё время был найден в захоронении и нашим отчаянным, беспутным ирландцем Джеймсом О’Коннолли, когда тот в разгар своей сладкой жизни среди дикарей, подталкиваемый здоровым интересом к приключениям и беззаботным любопытством молодости, тайно от туземцев разрыл древний курган. До нас дошло слишком мало свидетельств и памятников этих разграбленных захоронений. Но один любопытный артефакт сохранился на острове Пон-Пай, как во времена посещения его капитаном Александром, так и в наши дни. Это фантастическая и необъяснимая «вилка каннибала» – метровый каменный трезубец, вилка (другого назначения этого предмета не придумаешь), которой людоед, возможно, закусывал человечинкой.

Горе тому, кто потревожит могилы усопших гигантов. Туземцы боялись могил людоедов и охраняли их. В 1851 году, возмущённые бесчинствами британских моряков, индейцы взялись за оружие и перебили заморских авантюристов всех до единого.

Иногда моряки Старого Света посещали эти места в поисках укрытия от преследующих их блюстителей закона. Здесь тепло, хорошо. Рай! Местные женщины очень ценились белокожими искателями приключений за весёлый нрав и беззаботный характер. На атолле Нгатик китобои однажды перестреляли всех туземных мужчин ради получения их женщин. Но подобных эпизодов в последнее время было совсем немного. Они оставались в прошлом и забывались. Теперь сюда приходили в основном мирные торговые и исследовательские суда, запасались провиантом и водой в обмен на ткани, инструмент, оружие, украшения, так необходимые местному населению.

Команда «Быстрых парусов» высаживалась на берег. Местное население привыкло уже к появлению белых моряков и дружелюбно встречало путешественников. Совсем не так, как были в своё время встречены моряки с «Джона Булла».

– Касселелий (здравствуй)! – говорили они с белозубой улыбкой. Туземцы были в набедренных повязках, невысокие, с тёмной кожей медного оттенка и прямыми жёсткими волосами. У некоторых – светлые голубые глаза, выдававшие в них потомков авантюристов и китобоев, соблазнённых климатом и приветливостью хорошеньких местных женщин и оставшихся навсегда в этих тёплых краях. На островах Терпеливой тайны у населения сложился особый язык – экзотическая смесь понпеанского и английского.

Джеймс пристально вглядывался в толпу окруживших его индейцев. Ему очень хотелось встретить хоть кого-то из старых знакомых, и одновременно он страшился этого – прошло ведь уже более двадцати лет. Старость никого не красит. Да и сам он далеко уже не тот мужчина в расцвете сил, что когда-то покинул Пон-Пай.

Какой-то старик подошёл к группе моряков, сошедших с «Быстрых парусов». Он встал против Джеймса и долго его рассматривал. Ходил, поглядывал на него то справа, то слева. Цокал языком. Хитрый ирландец следил за ним, сощурив глаза и поглубже натянув на лоб суконный берет. Старик погрозил ему пальцем и произнёс вопросительно: «Ахундел?» Джеймс отрицательно покачал головой.

– Покажи руку! – приказал ему старик по-английски, показывая, чтобы тот засучил рукав.

О’Коннолли подмигнул ему. Старик закричал, закрутился, замахал руками: «Ахундел, Ахундел, Джим-арош вернулся!» Со всех сторон сбежались индейцы. Они что-то выкрикивали, обсуждали, кудахтали, прыгали, дети расспрашивали взрослых. Слышалось: «Ахундел! Ахундел!»

– А ты ещё можешь танцевать? – ядовито спросил старик Джеймса на этой странной смеси понпеанского и английского. – Смотри, какой ты теперь старый и толстый. Ты не можешь больше танцевать, старый жирный Ахундел!

– Могу, могу, глупый ты старикашка. Я тебе ещё покажу, как я танцую, докажу, что я танцую ещё лучше, чем прежде. Станцую для тебя джигу – не только на ногах, но и на руках, чего раньше ты никогда не видел. Но сперва я покажу тебе, старый, сморщенный, дикий старик, такое, что твои глаза вылезут из орбит, набедренная повязка упадёт, а несчастные остатки твоих волос встанут дыбом – так, как они не торчали даже в молодые твои годы.

– Что ты можешь мне показать, вечный трепач и балабол, ненадёжный ирлашка? Какие мы дураки, что дали тебе имя Ахундел, имя величайшего понпеанского героя всех времён и народов. Человек, которого мы приняли как родного, дали кров, покровительство могущественного вождя Нетт и самую красивую девушку деревни. Чем ты можешь нас удивить? Разве только татуировкой на своей попе, которую тебе сделали наши лучшие татуировщицы.

– Не буду отвечать на твои бранные слова, Намадоу, я узнал тебя. Лучше напомню, как ты стоял в охране с копьём, когда я впервые на этом острове ударил огненную ирландскую джигу. И что с тобой случилось? От неожиданности с тобой случилась «медвежья болезнь». И ты долго ещё не мог прийти в себя от страха. Кто такой «медведь»? Ах, ты не можешь вспомнить! Зато очень даже хорошо помнишь, что такое «медвежья болезнь». Ведь то же самое случилось с тобой, когда ты предал меня, отдал в руки преследователей, и моя Лэоуни бросилась на тебя с деревянным ножом. Признайся хоть теперь, ты ведь до смерти испугался моей маленькой Пенелопы, не так ли?

Но я – благородный ирландец. И стариков не обижаю.

О’Конноллии снял берет и галантно раскланялся перед туземцем. Опешивший индеец растерянно крутил головой, не зная, что ответить. Толпа индейцев хохотала, показывая пальцем на растерявшегося старика, и хлопала в ладоши.

– Прежде чем я покажу тебе что-то, – продолжил Джеймс, – ответь мне, ничтожный старикашка, кто построил великий храмовый комплекс на острове Пон-Пай?

– Мой народ, Джим-арош, ты же это отлично знаешь, – примирительно сказал индеец. – Белые говорят, что это было семьсот лет назад.

– Ишь ты, Намадоу, ты даже числа научился правильно произносить. А кто руководил тогда строительством и твоим народом?

– И это ты тоже знаешь: Олосопе и Олосипе, мудрые и святые люди. Два белых брата, два мага-великана. Они пришли на огромных лодках с Запада, чтобы переносить по воздуху каменные глыбы и укладывать их друг на друга.

– Эти великаны приплыли из Ирландии, и звали их О’Лосопе и О’Лосипе. И где же они теперь, эти маги-волшебники? Что с ними случилось?

– Они ушли в мир иной, как и все мы уйдём когда-нибудь вслед за ними.

– И кто сказал тебе это, самонадеянный островитянин?

– Кто сказал, кто сказал… Если бы они были живы, мы могли бы их видеть. И уж конечно, если бы они были живы, наш народ не бедствовал бы так, как сейчас. Они не дали бы в обиду несчастных понпеанцев и защитили бы нас от таких проходимцев, как ты, Джим, или, к примеру, капитан Найт.

– И опять ты неправ, о великий в недавнем прошлом воин, мужественный защитник Пон-Пая. Очень даже живы, вполне себе живы, О’Лосопе и О’Лосипе. И я их сюда привёз на огромном корабле с Запада, чтобы ты раз и навсегда прикусил свой длинный и болтливый язык.

С этими словами он взял за плечи старика и развернул его в сторону берега бухты, откуда, не торопясь, шли в парадной матросской форме два красавца великана, Дол и Зюл. Индеец, никогда прежде не видевший великанов, как стоял, так и рухнул на землю. Все другие были меньше поражены, они давно уже сопровождали и рассматривали «рослых» Дола и Зюла – с самого того момента, когда те сошли на берег. Женщины бросились приводить в чувство Намадоу – поливали лицо водой, трясли, что-то шептали на ухо. Толпа, наконец, осознала, что рядом стоят невиданные исполины. Многие туземцы бросилась врассыпную – на всякий случай, кто знает, что на уме у этих великанов. А их дети совсем не испугались. Они, как известно, ничего не боятся. Всё это было так интересно! Дети бежали к посёлку. Они несли невиданную весть, кричали: «Вернулся Ахундел, вернулся великий герой, белый Ахундел! Он привёз с запада великанов-магов Олосопе и Олосипе!»

Команда «Быстрых парусов», наблюдавшая всю эту сцену, хохотала до упаду. Штурман и Боцман вытирали платками мокрые от слёз лица. Повар Кок, который успел было усесться в близлежащей таверне (теперь здесь и такое уже появилось), упал с табурета, а рубашка разорвалась на пузе от сотрясавшего его смеха. Даже немногословный Абордаж крякнул и произнёс: «Ну ты и шутник, Джеймс, однако, изрядный шутник». Давно уже молчаливый Абордаж не произносил за раз так много слов подряд. А капитан Александр сказал:

– Полно балагурить, Джеймс. Ты говорил нам, что у понпеанцев во главе семьи – женщина. Иди-ка поскорее к своей Лэоуни. Или как ты её зовёшь, Пенелопа, что ли? Пока та не подготовилась к встрече с тобой. А то она задаст тебе перцу! Ты ещё помнишь, где находится твоя хижина?

Поздно, поздно пытался капитан Александр образумить Джеймса. Благая весть о приезде Ахундела, а может, то была и не благая весть, разнеслась по всему посёлку. Дошла она, видимо, и до Пенелопы, жены Джеймса. Держа по палке в каждой руке, она уже бежала по центральной улице, напоминая маленького меднокожего бегемотика. Лэоуни-Пенелопа была вне себя от праведного гнева.

– Явился не запылился! Где ты был столько лет, белый выродок? И как только ты решился приехать сюда? Интересно, сможешь ли ты теперь посмотреть на меня своими бесстыжими глазами? А ты подумал, ирландский проходимец, как мне одной растить наших деток, таких не похожих на всю нашу родню?

– Ну ты и растолстела! – только и успел выкрикнуть ошарашенный ирландец. В тот же момент на него посыпался град палочных ударов. Ему потребовалась вся его цирковая ловкость, чтобы не пострадать от нападения или попытаться смягчить его последствия.

В тот же момент на него посыпался град палочных ударов

– Остановись, фурия! – кричал он в промежутках между ударами. – Твой Ахунделл ни в чём не виноват… Ой-ой, да потише ты, радость моя!.. Если бы я не согласился провести корабль капитана Найта… тот застрелил бы меня… Всю жизнь я мечтал о той минуте… когда, наконец… смогу вернуться к тебе… Когда смогу обнять тебя… моя дорогая… ой-ой!.. и поцеловать наших малюток. И вот… преодолев все препятствия… тысячу раз находясь на грани гибели, я, наконец, добираюсь сюда… Ну что же ты так яришься?!. И как ты меня встречаешь? Разве так должна встречать истосковавшаяся жена своего любимого мужа? Потише, потише… Разве так встречала Пенелопа… ой-ой!.. прозванная терпеливой, своего Одиссея? Да что ты можешь знать об этом… грубая неотёсанная дикарка? Ой-ой! Сама подумай, разве руганью и ударами… должна ты меня встречать… а не слезами, объятиями и поцелуями? – так приговаривал Джеймс, с трудом уворачиваясь от сыпавшихся на него ударов.

И опять восторгу команды не было конца. Индейцы тоже бурно переживали это театральное представление. Толпа зрителей разделилась на две части. Одни улюлюкали, свистели и кричали: «Дай ему, дай, Пенелопа, как следует, этому английскому балбесу, этому белому зазнайке!» Другие переживали за Джеймса и подсказывали: «Не поддавайся, Ахундел! Понпеанские жёны всегда хотят взять над нами верх. Ты ведь ирландец, Ахундел, а ирландцев, мы знаем, никакая понпеанская коровка не забодает. Не на того напала!»

Удары Пенелопы становились всё слабее, глаза её наполнились слезами. Она махала руками уже больше для виду. Джеймс тоже был растроган горячей встречей. И когда они, обессиленные, упали в объятия друг друга, оба разрыдались.

– Чего только я не передумала за эти годы! Все были уверены, что ты погиб. А если жив, ни за что не вернёшься. А я всегда знала, что дождусь своего Джима-ароша. И детям так говорила.

– Как я скучал, Пенелопа! Если б ты знала, как мне противен и чужд весь этот Старый Свет, этот Новый Свет! Я снова дома. Я в твоих объятиях, моя красненькая коровка. Ты стала прелестной толстушкой. А твоя миленькая мордашка так же хороша, как раньше.

Они долго обнимали и гладили друг друга, касались носами, совершенно не обращая внимания на то, что стоят в самом центре толпы зрителей. Они рассказывали, как жили всё это время, как скучали друг без друга. О том, что дети уже выросли и у них свои семьи. Что сын Телемах живёт здесь же, но на другом конце острова, и что он – вылитый Ахундел. Совсем не индеец. И что завтра они смогут повидаться. А дочь Полипорта живёт с мужем на другом острове, и что она – вылитая Пенелопа. Только волосы рыжие. Что у обоих детей уже свои дети и оба они, Ахундел и Пенелопа, – давно уже дедушка и бабушка. Так говорили они, ни на кого не обращая внимания до тех пор, пока взгляд Пенелопы не упал на огромные ботинки Дола и Зюла.

Она медленно подняла глаза, и когда увидела высоко в небе улыбающиеся лица двух великанов, ужас охватил всё её существо. Страшный крик раненой птицы пронзил знойный тропический воздух. Вне себя от страха бросилась Лэоуни наутёк по той самой улице, по которой она только что прибежала. Джеймс поспешил за ней:

– Не бойся, Пенелопа! Остановись! Это наши друзья. Это Дол и Зюл. Это самые добрые на свете великаны. Они не сделают нам ничего дурного!

Куда там! Пенелопа бежала изо всех сил. Время от времени она оборачивалась и кричала: «Беги, Ахундел, беги, не отставай. Не для того я тебя дождалась, чтобы потерять, едва встретив». Оба исчезли в пыльном облаке. Поистине это был день невероятных происшествий. Джеймс был одарённым лицедеем и обладал необыкновенной способностью любую ситуацию превращать в настоящее театральное представление.

Джеймс и Пенелопа покинули театральную сцену. И команда «Быстрых парусов», включая капитана Александра и великанов Дола и Зюла, смогла, наконец, спокойно познакомиться с местными жителями и расспросить их о тайнах острова Пон-Пай, ради которых наши моряки и проделали столь далёкий путь.