Текст книги "Стеклон"

Встав с кровати, я стал на ощупь искать дверь. Нащупав ручку, я вышел в коридор, чуть тускло горели несколько светильников, они были отсоединены от сети и работали от аккумулятора. В коридоре я видел людей, которые что-то кричат громко разговаривают, причитают, а кто-то плачет, как будто случилась какая-то трагедия. Я не понимал, что происходит. И начал глазами искать того, кто мне что-то расскажет. Пытался остановить куда-то торопящихся людей. Но они меня отпихивали, я решил просто идти за всеми, но в какую сторону, то одни бегут в одну, то в другие обратно я просто пошел направо по коридору пока не заметил сидящего человека на полу, ему как будто все было всё равно. Я кашлянул и сел с ним рядом и заговорил:

– Почему ты не куда не бежишь?

– Я только буду мешаться, мне спешить некуда.

– А что все бегут тогда?

– Видимо, хотят жить, хотят…

Я опустил свои кисти рук на колени, и удивленно спросил:

– А вы что разве не хотите?

– Хочу, но я уже смирился со своей участью.

– С какой участью? – я произнес торопливо.

Он ответил, что он болен, и жить ему осталось считаные дни, и поэтому он некуда не спешит. А на улице сильнейший ураган, перебил стекла небоскребов. Стекла завалили все выходы и входы, некоторые стекла были перетерты чуть ли не в песок, и заполняли щели вентиляций и других коммуникаций, а большие недобитые стекла, которые падали с верхних этажей, застревали между зданиями и заваливали проход к небу, солнцу и вообще к цивилизации. Так что мы оказались между землей и горами стекол, и нам некуда бежать. Остаётся лишь ждать помощи от людей, которые наверху, где-то там.

Я подумал, что на верхних этажах жили в основном богатеи, разве они нам помогут, и он усмехнулся, они больше переживают за собственную жизнь, так было всегда.

Они привыкли работать чужими руками. Я сидел рядом и недоумевал, что происходит. Неужели это я виноват. Я убил своего отца, а теперь еще и кучу народа.

– А не можете ли вы меня убить? Это скорее даже просьба моя к вам… Всё равно, я болею тоже у меня, воспаление легких, – сказал я тихо, и резко кашлянул еще.

– Так твоя болезнь лечится. Ты сильно недооцениваешь жизнь, как и я раньше, когда был еще совершенно здоров. Многие воюют, отдают свои жизни ради других… Другие, за жизнь свою готовы отдать все, что есть, дома, деньги, драгоценности, а ты вот так вот словами разбрасываешься. Убей меня… Хех, если не ценишь свою жизнь, начни ценить другие помоги людям, тем, кто в этом нуждается – добавил он. И продолжал, – натворить ошибки и забиться в кусты, пустить на самотек или просто само ликвидироваться – это прерогатива трусости. Вот ты подумай, кем хочешь стать и действуй. – И он замолчал.

Я хотел еще его вытянуть на разговор своими оправданиями, что я болен, что у меня нет теперь отца, что я неудачник. Но он попросту молчал и смотрел в одну точку.

Тогда я постарался успокоиться, и стал думать, что делать дальше, стал осматриваться и в какой-то момент из двери метров через тридцать я увидел свет. Буря, наверное, кончилась. Возле этой двери стаяли мои друзья и что-то бурно обсуждали. А заметив меня стали махать рукой, мол, че сидишь, давай к нам. Я обрадовался, вскрикнул – что все закончилось. Подходя к ним ближе, я увидел, как люди подходили к этой двери, заходили в нее и подымались по лестнице вверх, это был эвакуационный выход. Такое ощущение, что они меня ждали. Но я не задавал вопросов, все еще продолжая думать и взвешивать, кто я есть – трус или слабак. Для меня было это приоритетнее всего.

И даже прежнее любопытство куда-то подевалось. Я не спешил подниматься наружу. А друзья ждали меня и что-то шептались между собой. Тогда я решился. И был первый, кто поднялся к самому верху и вылез наружу. Я застыл от увиденного, над моей головой, примерно метров за двадцать, был огромный пласт стекла. Сначала попадали большие стекла, их ветер не мог поднять в воздух, поэтому он поднял мелкие и сверху засыпал их крошками строительных материалов, заполняя все щели. Вода размочила эту смесь, и она теперь затвердевала на солнце, цепко связывая листы, огромные стеклянные полотна. Наружу было выбраться невозможно.

Но через этот слой пробивалось после циклонное солнышко. Вокруг были лужи розоватого цвета, так как в них попала кровь пострадавших. В каких-то местах вода капала через стекла, промывая хотя бы небольшие каналы. Благодаря этим каналам под этот слой стекол поступал воздух.

Люди стояли и смотрели вверх, недоумевая, что происходит. Кто-то пытался найти выход наружу, подходил к зданиям, нажимал кнопку лифта, но после отключения напряжения они не работали. Все лестничные пролеты были завалины более мелкими кусками стекла и строительной пыли, которая как цемент намертво блокировала выходы. А так как в самих зданиях было пространство более узкое и много металлических поручней, то стекла бились там на более мелкие осколки. Что касается техники, то она вся работала на электричестве, но стекла перерубили все провода, переходившие с ветряных мельниц, находящихся в горах и дававших нашему городу напряжение. Выхода из-под огромного слоя стекла не было. Все надеялись на помощь тех, кто остался сверху. А сверху остались жители верхних этажей, более обеспеченные и успешные люди, которые успели укрыться в глухих помещениях, ваннах, туалетах или просто смогли спастись. Так нам казалось, тем, кто остался здесь. Ни одно из зданий не рухнуло, они все были похожи на те, что я описывал раньше, как скелеты рыбки, есть этажи, есть шпиль, на которые они нанизаны, но нет окон. Если приглядываться, то сквозь грязные стекла можно было увидеть картину, которая творилась наверху.

Наш город был поделен на две части. Снизу, как в теплице, под грудами стекла от самых гор до побережья находились мы, кто смог выжить. А сверху находились другие люди, кто смог выжить над стеклом, им ничто не мешало и не затрудняло движение, у них в отличие от нас не было стеклянной клетки, и была связь с внешним миром. По этой причине люди, кто остались внизу, очень зависели от людей, кто были сверху, и ждали спасения.

Глава 4. «Стекляне»

Наш народ был терпеливый и сдержанный, слегка запуганный людьми, теми, что жили сверху. Немного безынициативный, так как им больше приходилось подчиняться, чем управлять, но, в свою очередь, трудолюбивый. Люди стали разбиваться на группы по интересам и обустраивать быт, они понимали, что на спасение уйдет не один день. Чтобы приступить к спасательным операциям, нужно вызвать помощь с соседних городов, наладить какие—то коммуникации, электричество, пригнать технику, и уже после этого нас, возможно, спасут те люди, что остались сверху.

Я осознавал, что от того, что я себя виню во всех бедах, я не принесу никому никакой пользы. А тем более, после всего, что я сделал, мне, конечно, нет прощения, и если бы была возможность вернуться в прошлое, я несмотря на то, что я неважно себя чувствую, и мне нужен покой, я все равно решил действовать. Мне в этот момент было все равно, что будет со мной.

Мы с моими друзьями и еще группой лиц примерно нашего возраста, приступили к поискам тех людей, кому мы могли помочь, тех, кого, возможно, блокировало, или завалило стеклом, но они живы и хотят жить, в отличие от меня.

Но пройдя один квартал, Лексис стал ныть, что зачем ему кого—то спасать, если он сам скоро может погибнуть, нет ни еды, ни воды, и надо в первую очередь заняться провизией, потом обустройством ночлега, и когда все станет более ясно, приступить к поиску. Диэль добавил:

– Ну, по словам Лексиса, мы еще должны и госпиталь организовать и провизией запастись, и потом, когда он насытится, еще и искать всех пойти. Мне, например, ничего не надо, давай ломать все лучше, что осталось целое, когда еще такая возможность будет?

И тут свое весомое слово внес Энджи:

– Мне на всех и на всё наплевать, я просто хочу шарахаться без дела и ждать помощи, а все обделенные и ущербные пусть сами себя спасают. Ну, если не смогут себя спасти, то извините, в природе есть естественный отбор, значит вот эти люди стали ненужными.

Мы продолжали вяло идти куда—то, не понимая, что делать дальше. Все остались без сил и адекватных мыслей, некоторые еще находились под впечатлением от произошедшего. Но с надеждой, что еще не все потеряно. В нашей шайке они почувствовали, видимо, какую—то силу, что с нами они не пропадут. После высказывания Энджи, из толпы людей, послышался чей—то одобрительный возглас.

– Да, давайте будем делать, как говорит Энджи, просто будем шарахаться, но не просто так шарахаться, а с пользой, столько дорогих вещей валяется повсюду, витрины магазинов разбиты, мы просто соберем золотишко, часы, где—то спрячем, а потом, когда нас освободят, станем богаче.

– Богаче, – я ухмыльнулся. – А кто сказал, что нас вообще освободят.

– Я сказал, – ответил Энджи. – А куда они денутся, нам всегда по телевизору говорят, что о нас заботятся, у нас самая развитая медицина, одно из лучших образований в мире, не зря же люди к нам съезжаются со всего мира.

– Вот ты слушаешь, что тебе говорят посторонние люди, – парировал я. – Но сам ты с этим не столкнулся ни разу. Ты готов нам дать гарантию, что спасение не за горами? Если да, то, к какому числу готовиться? Когда спасут, конкретные цифры дай?

Энджи начал что—то несвязно мычать в ответ.

– Ну… ну готов, спасут же ну…, ну, когда, точно не знаю.

– Но вот вы сами предлагаете никого не спасать, – я спешил продолжить. – А с чего взяли—то, что те, кто сверху кинуться вас спасать? Ну раз все молчите, тогда я продолжу говорить! Вы знаете, что не так давно умер мой отец, на моих же руках и эти люди, которых вы хвалите, как роботы, исполняя свои обязанности, согласно законам и инструкциям на меня и моего умирающего отца не потратили лишней минутки. Да, все четко, да, наверное, все правильно, но без души. Им все равно на людские переживания. А что же про тех, от кого вы ждёте так называемой помощи, я могу сказать. Меня как шавку выкинули за забор родители Каролины, и еще ее же саму шантажом заставили не общаться со мной, а все из—за чего? Да из—за того, что я не их уровня, я мусор под их ногами, который можно использовать и выкинуть. И вы от этих людей ждете скорейшей помощи ценой собственных усилий…

Когда Энджи понял, что неправ, чтобы как—то оправдать себя, все равно продолжил спорить:

– Да нам все равно, что будет, мы будим пить, веселиться, у нас все есть для существования, все магазины находятся в нашем распоряжении. А кто сильней, тот все себе и заберет.

– Энджи, перебил я его, а что ты будешь делать, если вся еда, вся провизия закончится? В эти магазины большими кораблями поездами и машинами тоннами завозили еду, а теперь делать этого некому.

Энджи ответил:

– Нам и еще паре ребят этого хватит за глаза.

Лексис стал ныть:

– Я умру от голода, я умру, нам ничего не хватит.

Диэль спросил меня:

– А что ты предлагаешь, и почему это нас не спасут? Мы же тогда будем гадить, умирать и продукты нашей жизнедеятельности будут вонять, мешая им жить наверху.

– Да это аргумент, – ответил я. – Может быть, сразу все умрем и завоняем, чтоб нас достали, сожгли и пепел пустили по ветру. Но, Энджи, я категорически против умирать.

– Ну вот раз ты против умирать. Лексис ты же тоже против?

Лексис отвечает:

– А что я, конечно, я, как и все, только кушать хочется, а умирать нет. Тогда и Диэль ответил:

– Ребята, я тоже с вами.

– Тогда давайте слушать меня, – взял я на себя ответственность.

Энджи снова возразил:

– Почему тебя? Давайте проголосуем. Если кто против, поднимайте руку вверх, – нервно предложил Энджи и задрал вверх свой отросток из плеча. Я замер. Но больше никто кроме него из нашей шайки руку не поднял. Видно было, как его это огорчило, но он сразу же изменил свое мнение сказав:

– Да я просто проверял всех, кто предатель, кто не с нами, но оказалось, все молодцы. Мы же команда, мы – сила! Давай говори, что нам делать, и мы приступим.

Зная характер Энджи, я спорить с ним не стал, а предложил поделиться по командам, как обычно. Раз Лексис хочет есть, пусть тогда организовывает быт, выбирает подвал, где мы будем спать и склад, где будем хранить вещи и еду, и приступает к поиску. Диэль как самый молодой пробежится и составит хоть какую—то перепись среди тех, кто остался в живых, и какие должности у них были ранее, нам в первую очередь нужны врачи. А потом электрики, сантехники, да все нам нужны, кто может работать.

– А что же будешь делать ты, – спросил я у Энджи. – А для тебя, наверное, самая серьезная задача, я знаю, что ты человек хоть и вспыльчивый, но ответственный, ты займешься организацией госпиталя, и нашей безопасностью. Теперь, все конфликты в обществе будешь решать ты, ты наша полиция нравов.

Энджи такой статус очень понравился, он не ожидал такого доверия, и тут же приступил к делам.

– А я займусь поисками пострадавших и дальнейшими планированиями нашей жизни, – и я опять кашлянул.

– Как же ты будешь спасать, ты же сам еще болен. – Сказал Энджи.

– Тогда я уже без особого энтузиазма, – буркнул я. – Да все нормально. – Хотя самому мне тогда было совершенно неизвестно, насколько меня может хватить. В действительности, что—то еще жгло у меня внутри, особенно при кашле, и чувствовалась сильная слабость во всем теле. Полежать лишний раз мне не помешало бы.

Ребята все разошлись по сторонам и пропали из виду. А я с еще парой подростков, Колей и Майком, приступили к исследованию территории. Майк и Коля, братья, которые потеряли своих родителей еще ранее в аварии и остались совсем одни. Когда случилась трагедия, они направлялись на занятия по боевым искусствам. Их физические характеристики позволяли с легкостью поднимать тяжелые предметы. Я их взял с собой на случай, если мы обнаружим, что кто—то попал под завалины, или кого потребуется донести. Они вдвоем могут справиться с этой задачей, поэтому когда они вызвались помочь мне, я с удовольствием принял их предложение.

Они хотели помочь всем, от души, искренне, потому что, когда им была нужна помощь, им ее не додали, и они очень болезненно переживали потерю. И даже в какой—то момент разочаровались в людях, но их доброта все равно никуда не пропала, она перевернула их сознание, они не стали закрываться от людей, а наоборот стали им помогать и в своей помощи они нашли отклик. Оказывается, далеко не все плохие, а просто слабые и нерешительные.

В первую очередь, мы стали исследовать территорию. Те же самые улицы, на которых стоят без движения машины. Жизнь вокруг резко остановилась, тротуары вдоль дорог пусты, фонари, стоящие на газонах, не светят и некоторые повалены. Выше первых этажей нет возможности ясно увидеть что—то, лишь через мутные грязные стекла едва светит рассеянный свет, который жадно впитывает помятая газонная травка. Вид, как будто настал день апокалипсиса, все окна и витрины вынесены, разбиты, некоторые двери открыты и еле висят на петлях, из щелей светит тусклый аварийный свет, работающий на стационарных источниках питания, попросту говоря аккумуляторах. Жуткий вид улиц подкрепляли кучи мусора, содержимое зданий разбросано, а в каких—то местах навалено небольшими горками, видимо, от маленьких вихревых потоков, которые собирали в пирамидки весь мусор, обломки, витрин, и продовольственные товары. Но самое жуткое, это видеть останки людей, тех, кто не смог спрятаться, и тех, кому уже не помочь. Их разорванная одежда в клочья кусками острого стекла, и потухшие глаза доводили меня до дрожи. Я вспоминал того убийцу по имени Трэш, он же говорил, что я буду похож на него, а я превзошёл его. Я во всем виню только себя. Ведь если бы не мои кирпичи, этого всего могло бы и не быть. А с другой стороны, виновата сила циклона, ведь его мощь зависит не от меня. А вдруг все же это мои кирпичи разбили первые здания первой береговой линии, а от этих зданий осколки разрушили вторые здания второй береговой линии и так далее по цепной реакции. Я не могу себя принять таким убийцей. Но вот я опять закашлял, опять почувствовал боль в груди. Эта боль не была моим наказанием, она больше была моим поощрением, я переставал думать о своей вине, ведь, возможно, жизнь меня так наказывает и вообще мне осталась жить не так долго, а пока я существую помимо вреда, который я уже сделал принесу еще и пользу. Так что нечего нюни распускать. Надо действовать пока есть время, сказал я себе. Как—то даже взбодрился и вдохновился.

После ободрения и вдохновения собственными размышлениями я стал яснее думать. И своим новым друзьям по несчастью я предложил найти какие—то приборы освещения на аккумуляторах, например, фонари. Я понимал, что нам нужно беречь энергию, а то после осмотра зданий стоит выключать аварийное освещение и продлять жизнь аккумуляторов, которые подпитывают эти лампочки. Но все щитовые и кнопки отключения находятся в глубине подвалов зданий, и чтобы выйти по темному коридору не спотыкнуться и не заблудиться, и ничего себе не сломать потребуется свет фонарей, а в некоторых зданиях вода залила всю проводку, все аккумуляторы, и возможности осмотреть без освещения не будет. А также добавил, что скоро будит темнеть, а операцию по поиску прекращать нельзя.

Коля тут же брезгливо стал копаться в мусорных кучах напротив потрескавшейся, слегка обвисшей вывески, на которой было написано «Бытовые товары». Брезгливо, потому что он боялся наткнуться на чьё—то тело, или еще хуже, часть его. Хотя, удручающий вид города после апокалипсиса уже въелся в голову, и человеческий мозг постепенно к этому привыкает. Имеется у меня свое видение на этот счет, скажем так, имеется свой опыт.

А Майк стал осматривать багажники авто, которые удавалось открыть и найти какие—то инструменты. Я же решил тогда зайти в это здание возле кучи мусора, где рылся Коля с вывеской, чтобы осмотреть, никого ли там не осталось. Там был продуктовый магазин.

Как только я вошел, я услышал женский плач и пошел в ту сторону, откуда он раздавался. Пройдя через ряд витрин, с полок которых все было разбросано по полу, я подошел к двери. Вся дверь была исцарапана, будто когтями. Видимо, ветряной поток, смешанный со стеклянными осколками и камнями, прорвался сюда, разнес все полки с продуктами и повредил все внутри, включая двери и стены.

А за той дверью кто—то плакал. Чтобы не испугать человека, я слегка постучал в дверь, но в ответ ничего не услышав, кроме плача, я решил сам ее дернуть за ручку. Дверь не открылась. Я еще раз в нее постучал, но ответа так и не поступило, лишь только плач. «А вдруг человек ранен, вдруг он не может сам встать?» И я решил еще сильнее дернуть дверь на себя. Дернув дверь, и снова не получив результата, я решил покрутить ручку, может удастся все же отпереть дверь. Но тут дверь уже поддалась, все таки она была все это время открытой, нужно было просто покрутить ручку.

Внутри комнаты за этой дверью прямо на полу сидела женщина, в синем халате с двумя карманами на бедрах и чепчиком на голове такого же цвета, который завязывался на подбородке. Эти завязки продавливали ее мокрые от слез и натертые руками пухлые красные щеки. Она продолжала всхлипывать, повернулась и посмотрела на меня.

– Вы не ранены? – Спросил я.

– Нет.

– А что же вы плачете тут?

– Мне страшно, я совершенно растеряна. Посмотрела на улицу, подумала, что все умерли. Но на самом деле мне все равно на всех, я не знаю, где мой маленький ребенок, с которым пошел гулять отец, пока я убиралась тут в магазине.

Она расправила скрещенные руки и правую руку протянула мне, на ладони лежал телефон.

– Вот, – она сказала, – теперь он не нужен, так как не идут гудки.

– Все станции связи не работают, везде висят поврежденные провода. Возможно, они живы и так же как вы пытаются вам звонить в ответ.

– Вы знаете, я рада вас видеть, и ведь может они и правда выжили, и я их скоро встречу, или они найдут меня, а иначе мой смысл жизни потерян.

– Как вас зовут?

– Терелина.

– Терелина, не переживайте, мы сейчас с друзьями как раз занимаемся поиском всех людей, кто остался жив, и вам рекомендую отправиться вниз по улице до второго поворота, потом направо, дом номер сорок семь, именно оттуда я пришел. Там есть еще люди, которые как раз занимаются организацией нашего быта. Найдете моего друга по имени Диэль, он составляет список людей, может быть ваши муж и ребенок уже там, и сам вас ищет, но если его там нет, то Диэль или еще кто—то из выживших людей вас встретит, запишет и сообщит, если кого—то найдет из ваших родственников.

– Благодарю вас, вы дали мне надежду. Еще может быть не все потеряно. – Робко, но немного улыбаясь, сказала Терелина. Она взяла какие—то вещи и отправилась в ту сторону, в которую я ей указал, даже не смотря по сторонам.

Я подумал про себя, хорошо бы ее родственники были живы, я знаю, как больно терять. А еще больнее за все это быть ответственным. Я очень винил себя в случившемся. Но если я буду себя съедать изнутри, я никак не смогу искупить свою вину. Я стал быстрым шагом обходить оставшиеся помещения этого дома и выключать за собой свет. Меня не пугала темнота, меня пугало, что я быстро устану, что слабость из—за болезни проявит себя, я свалюсь и не смогу за один день все проверить. Я недооценил значимость поиска, так как помимо живых людей полностью здоровых, как Терелина, могут быть и сильно раненые изувеченные люди.

Закончив с этим зданием, я выскочил на улицу, чтоб узнать нашли ли что—то полезное братья. Но они переживали не меньше меня, тем более увидев на улице живую женщину, они вдохновились на поиски, как и я. У братьев из кармана торчали наборы инструментов, какие—то разные фонари. Но они оправдывались передо мной, перебивая друг—друга:

– Не все работают, точнее потом, если будет время, мы попробуем их починить.

– Спасибо, ребята. Дайте мне пока хоть какой—то рабочий.

Коля из—за пазухи вытащил какую—то металлическую палку, повернул часть основания и с торца появился свет.

– Этот фонарь ударопрочный и влагозащищённый, сделан он из титана, им можно еще и обороняться, если что! Пока что это лучшее, что могу тебе предложить.

– Спасибо, Коля! Это просто отлично! – Ответил я, но, по сути, мне было без разницы, что фонарь самый лучший, так как передо мной стаяла другая задача, куда серьезней. Нужно было еще обойти около четырех десятков небоскребов, и это только по этой улице. Схватив фонарь, я забежал в следующее здание. Один брат, Майк, последовал за мной, а Коля предложил помечать здания, которые мы проверили, и достал из небольшого рюкзачка баллончик с краской, который они с братом нашли в той же куче мусора.

– Хорошая идея, как закончишь, следуй дальше за нами, вместе мы сделаем все гораздо быстрее. – Сказал я. Коля кивнул головой и, сорвавшись с места, побежал реализовывать свою идею.

В следующем здании мы ничего не нашли, кроме старых коллекционных машин, и столика охранника, на котором была недоеденная еда, но ни машины, ни еда сейчас нас не интересовали. Майк предложил записывать номер дома, и что там хранится, чтоб легче было потом ориентироваться. Я со всеми их идеями соглашался. Кашлянул еще раз в руку, в руке осталась какая—то прозрачная липкая жижа, я вытер об грязную штанину и добавил, что нам неплохо бы найти лекарства.

– Обязательно найдем, Киль.

Пройдя еще пару домов, мы услышали какие—то вопли и незамедлительно проследовали на шум. В доме с красной пологой крышей прямо в гостиной лежал пожилой мужчина, придавленный большим шкафом с хламом, который, видимо, он хранил всю свою жизнь. И там была еще А из развален его пыталась вытащить старушка, не утрачивая надежды, она разобрала все, что могла поднять сама в силу возраста, а вот тяжелый шкаф поднять ей не удавалось. Видно, как ей было тяжело, но она не жалея сил хотела спасти как оказалось своего мужа. Тут же два брата, чтоб не терять времени подскочили и подняли деревянный массив, как будто им это не составило труда. Мужчина попытался встать, но не мог. Сказал он:

– Да зачем мы вам пенсионеры нужны, умрем, да и ладно, меньше хлопот.

– Нам все нужны, несмотря на возраст, пол, расу, религию и т. д. Ребят, помогите, пожалуйста, отнесите его на нашу базу, есть вероятность, что врачей уже нашли, и ему там помогут.

Майк и Коля незамедлительно схватили пожилого человека и попросили проследовать за ними его жену в направлении дома сорок восемь. Я же сказал, что я пойти не могу, мне нужно идти в следующий дом, и что они меня сами найдут после того, как помогут этим людям.

– Конечно, если получится, мы приведем подмогу.

Я кивнул головой и сказал, что было бы неплохо.

Направился в следующий дом, находящийся напротив, но только зайдя в него, я провалился. Старый и гнилой пол не выдержал такого объёма влаги и потерял прочность. Я оказался в каком—то коридоре с каменными стенами, где не было света, но из темноты доносились какие—то звуки и шорканья, похожие на жевание или чавканье. Мне стало жутковато, я испугался, но всё—таки включил фонарик, так как было очень темно, и я побоялся еще раз куда-то провалиться, посветил под ноги, а потом вперед вдоль коридора. Стены были в какой-то старой краске, облупившейся, а у края пола, примыкающего к стене, лежала какая-то сухая трава. С потолка капала вода мне на голову. Я подумал про себя, что нужно как-то вернуться обратно, наверное, и ждать братьев, но звук, что доносился в конце коридора, не давал мне покоя. «Вдруг этот кто-то попал в беду, кто-то так же провалился как я, сломал что-нибудь себе и не может выбраться сам».

Набравшись смелости, и еще раз напомнив себе о том, что в этих всех последствиях есть моя вина, я пошел вперед, медленно перебирая ногами. Пройдя вперед метров пятнадцать, я увидел, что вдоль коридора располагаются комнаты, с правой стороны и с левой стороны, с решётками, двери были закрыты. Я медленно крался к первой двери, мне этот коридор напомнил фильм про тюрьму. А вдруг там заключенные, но двери же закрыты, я успокаивал себя, некто меня не тронет. Дойдя до первой двери, я выключил фонарь, чтобы меня было меньше видно, и посмотрел на дверь, со стороны коридора был большой засов, который закрывал ее снаружи, а на двери была какая—то стертая надпись и еле читаемые цифры номер 13.

Я себя утешал, что ничего страшного тут нет, надо потихоньку заглянуть сквозь решётку. Но оттуда раздался какой—то шорох, я сел на корточки и стал прислушиваться, шорох вдруг затих. Опять дальше по коридору я услышал какое—то чавканье или какие—то звуки, я не понимал, что это могло быть. Решил, что я как ребенок все тут сижу и боюсь, а ведь где—то люди ждут моей помощи, возможно, и здесь. Я встал и посмотрел сквозь решётку, еле видно было, как там, в конце комнаты кто—то лежал, из—за отсутствия света я не мог разглядеть кто это. Я полез опять в карман, чтоб достать фонарь, и посветить, и чтобы нажать кнопку от фонаря я посмотрел на него, потом одновременно поднял светящийся фонарь и голову в сторону двери. А там на меня смотрела голова с рогами какого—то чудища! Я отпрыгнул в сторону и ударился спиной в соседнюю дверь, и оттуда раздался звук, напоминающий слова «Кто? Кто?». Голова с рогами исчезла. А по коридору раздавался какой—то шум, какое—то странное эхо, напоминающее кудахтанье, чавканье, цокот. Я не понимал, что происходит и подошёл с фонарем поближе к двери, и опять направил в сторону решётки свет, и тут я уже смог все понять – там, в конце коридора, лежала коза и жевала траву.

Я выдохнул, подумав про себя, что может тут делать коза, в таком большом городе я ни разу не видел здесь таких животных, разве что на биологии в учебниках. Развернулся и посмотрел в соседнюю комнату, там сидела курочка и петух на шесте, и дремали. Перед ними на полу стаял какой—то старый ковш с водой и разбросанные зерна. «Куда я попал?» – задавал опять себе вопрос. Может это какой—то подземный зоопарк.

Страх уже более менее спал, я шел по коридору и заглядывал сквозь решётку, я увидел чавкающих свиней, гусей, кроликов и еще всякую живность. Дойдя до конца коридора, я увидел открытую дверь, там тоже кто—то жил. Мне опять стало немного страшно. Опять я боюсь, подумал про себя, и направился вперед, подходя ближе к ней, я встал в ступор от того, что оттуда выбежала собака и стала лаять на меня. Я застыл на месте. Пролаяв на меня несколько минут, собака зашла опять в комнату, я проследовал за ней.

В комнате стоял какой—то старый диванчик, пару стеллажей с фотографиями и книгами, и шкаф со старыми вещами, а еще раковина старая и под ней два пластиковых ведра. Я подошел к столу, на столе лежало стекло, а под стеклом были фотографии какого—то ребенка, возле маленького одноэтажного дома, неподалеку стояла лошадь и гуси, которые ходили сами по себе. Посмотрев на следующую фотографию, я увидел, как этот мальчик сидит на какой—то деревянной телеге с колесами, которая палками прикреплена все к той же лошади. Неужели не было раньше машин. Следующая фотография была все с тем же мальчиком, который в обнимку с собакой лежит на траве. А где же асфальт, я подумал про себя, неужели его не было. Следующая фотография уже была с мужчиной, который выступает в цирке с козой, которая прыгает через горящий круг. Я подумал, может это на фото и есть хозяин животных, какой—то циркач. А теперь его не стало. И что делать мне с животными, они же тут умрут от жажды и голода. Я решил, что налью им всем воды с помощью ведер и уйду, а завтра, посоветовавшись с оставшимися людьми, мы решим, что с ними делать.

Налив воды в миски животным, я понял, что они совсем ручные и не боятся людей. Лишь пес, который на меня лаял, в качестве благодарности за то, что я его напоил, стал меня обнюхивать, относиться доверчивей, и стал ходить за мной. У меня никогда не было животных, я не понимал, зачем он это делает, но он подходил ко мне трогал лапой и разворачивался, куда—то шел, потом опять подходил ко мне трогал лапой, и опять куда—то шел. Где—то в книгах я читал, что собаки умные животные, их используют для поиска людей при землетрясениях, а также они могут находить какие—то запрещённые вещества. Мое подсознание решило послушать пса, и я пошел за ним с мыслью, возможно, он мне что—то хочет показать. Он подошел к шкафу в комнате и стал лапой касаться двери, но что он хочет в этом шкафу, я не понимал, но решил открыть, и там была лестница наверх! Я подумал, что собаки и правда умные, возможно, это выход, и я стал подниматься по лестнице, пока не уперся головой в дверь. Я ее толкнул рукой, и она с легкостью открылась.

Дверь вела к другой половине здания, где кто-то жил. Обычная квартирка на первом этаже, но с одним исключением – у нее была дверь под половиком, которая вела к этому месту. Я решил обследовать эту квартиру, пока не увидел лежащего на полу человека в старенькой коричневой одежде. Он просто лежал и смотрел куда-то. Возле него лежала инвалидная коляска. Он, увидев меня, вежливо поздоровался, сказал, что извиняется, что не может меня принять правильно, как гостя. Что он инвалид и не может встать самостоятельно, а эта коляска единственное его спасение, она ему заменяет помощника, только вот электроника коляски намокла и сломалась, и не реагирует на голос.