Текст книги "Колдун с Неглинки"

– Не, мяса на сегодня точно хватит.

Молчание, хлюпанье чаем.

– А ты его сестра?

– Ха-ха, нет! Я одноклассница. И соседка. С детства дружим. Его родители уехали, а я слежу, чтобы он не забросил подготовку к ЕГЭ.

– ЕГЭ? Блин, он школьник, что ли?

– Ну как бы да-а… Выпускной класс. А ты?

– Я… – Ложечка звякнула о блюдце. – Третий курс в Бауманке. Цифровая криминалистика.

– Серьезно? – Грохнул стул. – Да ладно, ничего себе! Я тоже туда хотела.

– Ну, поступай. Если будут вопросы…

– Давай обменяемся номерами! А-а-а, просто не верится! – Защелкали телефоны. – Сложно было поступить?

– Ну-у…

– Или ты загадал желание? Ты ведь тоже желания исполняешь?

– На днях подписал договор о неисполнении. Как и…

– Давай как-нибудь встретимся? Ты же тут, в Видном живешь? Есть классное место… Я ничего такого, просто многое хочу спросить.

– Все в порядке, давай, конечно. – Продолжительная тишина. – Я тоже классные места знаю. Я, кстати, Василий.

– Алиса.

– Вась, – не выдержал Мирон, – тебе домой не пора? Жене перезвонил?

Тяжелая ладонь небрежно потрепала его по волосам.

– Бредит, бедолага, здорово ему досталось. Я не женат. Но да, пожалуй, поеду.

– Пока! – сказала Алиса.

– Давай, пока.

Через пять минут «Рио» отчалила, бросив на стену отблеск фар. Мирон сел на диване и обхватил голову в попытке защититься от образов, которые теперь в ней были.

– Мертвый людоед?..

– Только ничего не спрашивай.

Алиса осторожно коснулась его плеча, и Мирон посмотрел на нее. Своими словами она словно призвала мертвого Лешу сюда – пригласила, и Леша вошел. Допил остывший чай, прогулялся по кухне и развалился в кресле, насмешливо оттуда поглядывая.

– Все, что со мной сейчас происходит, – это какая-то хрень.

– Верю. – Алиса гладила его по спине, а он смотрел на пустое кресло в углу и видел комнату в квартире в Володарского, куда Леша привез эту девочку. Там была картина с озером и розовые шторы. – Даже я чувствую, что хрень, хотя не знаю, что с тобой происходит.

– Ничего, – сказал Мирон. – Че, как день прошел? – Он схватил ее за запястье и потащил за собой на пол, уже на лету сгребая в горсть волосы на ее затылке. – Если кто обидит, говори мне, я порешаю.

Он стукнулся зубами о ее зубы, прежде чем свалиться на коврик у дивана и прикрыть руками лицо.

– Ты… – задохнулась Алиса, – ты!..

Она несильно пнула его в бок и выскочила из квартиры.

Мудачье, снова лажанулся… Но ползти за ней и доказывать, что это умрец Леша из него лезет, не было сил. Мирон снова лег на диван, сжался и закрыл глаза с надеждой, что ничего не увидит во сне.

Глава 6. Хороший папа

Холод. Холод. Только не снаружи, а внутри. Он от костей, кости стали такими холодными, что потрескивают, этот хруст в ушах – замерзающие кости…

– Ну. – Кто-то отчетливо щелкнул пальцами. – Чего разлегся? Вставай давай!

Получилось всего лишь подвигать ступнями, и движение не принесло тепла.

– Вставай!

Лежанка опрокинулась, нос встретился с полом и съехал набок. Ладони уперлись в доски, медленно расправились плечи…

– Давно он так сидит?

Сверху на спину хлынула ледяная вода. Капли застучали по полу, скатываясь с волос и одежды.

– Еще?..

Ведро лязгнуло – и водопад повторился.

– Я ушла почти сразу после тебя.

– Поссорились, что ли?

– Шевели конечностями, мать твою. Вставай и вали отсюда.

Из распахнутой двери тащило холодом. Ладонь, локоть, колено. Ладонь, локоть, колено. Наружу, ползти наружу…

– Мне кажется, он с тех пор и сидит. Может, скорую вызвать?

– Сейчас будет ему скорая. Даже две. Глянь в окно, никто не подъехал?

– Там бабка и какой-то красивый парень.

– Это наши санитары. Открывай.

Мирона похлопали по щекам. Перед лицом мелькнула и сразу исчезла кучерявая шевелюра Василия.

– Фигасе ты попал, приятель. Терпи, сейчас вытащим тебя.

– Я Алиса, – сказала вдалеке Алиса. – Он на кухне, проходите.

Тонкие холодные пальцы посчитали пульс, темная ткань заслонила обзор, как штора.

– Вась, придется тебе в него заглянуть. Сам он ничего не расскажет. Алиса, поможешь?

– Да, конечно. Вась, давай отойдем.

Мирон попытался разглядеть, чем они там занимаются, но не смог. Услышал только, что его ношу Алиса забрала.

Туда. Кости скрипели, теплее не становилось, ветер лизал мокрую одежду. Он волочился по грязи, приподнимаясь на локтях и коленках, а рядом шагали черные берцы.

– Вставай, хватит прикидываться. Тебе не больно. Нет сил? Замерз, может? Надо пожрать. Это твоя единственная задача – жрать, сколько влезет. Мечта, а не жизнь, если честно. Спать тебе не надо, испражняться твое тело тоже не может. Пожрешь – сил прибавится. Намного прибавится, ха-ха!

Две руки сгребли ткань на спине, легко приподняли над землей и швырнули его в багажник.

– Умрец ничего не видел, – сказал Василий. – Он не знает, кто его оживил. Зачем мы вообще это делаем, если можно пожелать, чтобы этот чувак через десять минут зашел в магазин напротив?

– Наш он, – скрипнул голос Калерии, – шорный. Без указки ходит.

– Смотри дальше, – попросил Ноа. – Внимательнее.

Его ослепил яркий свет. Те же руки обернули вокруг тела целлофан и, как в мешке, закинули его за спину. Лестница, пинком открытая дверь, сырой холод – потом он выкатился на панцирную сетку кровати и остался лежать с растопыренными руками и ногами.

– На. – Из жирного бульона торчала разваренная кость. – Жри.

– Всё. Он прячет лицо, умрец ничего не видел. Убирайте это.

Мирон сидел на диване, покачиваясь, с блестящим от пота лицом и слипшимися волосами, и смотрел прямо перед собой.

– Алиса! – позвал Ноа. – Подойди.

– Была ноша моя, – зашептала она сдавленно, – Ноа пришел, себе взял.

Мирон обмяк, как будто до этого его удерживала невидимая сила, и повалился набок. Из уголка его рта стекала ниточка слюны, но перед глазами прояснялось.

– Горячего ему налейте, он больше суток без воды, – скомандовал Ноа, и кто-то, кажется Калерия, поднес к губам Мирона чашку со знакомым травяным запахом.

Мирон сделал глоток и быстро, давясь и откашливаясь, допил остальное. Алиса хотела подойти, однако Ноа преградил ей путь рукой.

– А ты что видел?

Мирон ни на кого не смотрел. Он разглядывал ковер, и обычно приятный бледно-зеленый цвет вдруг напомнил ему цвет человечьего бульона. Наконец признался:

– Бутылку святой воды. Пока умрец жрал, второй пил воду. Такая же лежала в бардачке нашей машины. А можно мне, пожалуйста, вместо этого всего телепатию?..

* * *

– Я должна была прийти вчера, прости меня. Если бы не твой друг…

Мирон крутился туда-сюда в кресле за своим столом и чувствовал, как за ворот футболки сползают с мокрых волос капли. Раньше это не напрягало, но сейчас он снова и снова вытирал шею полотенцем.

– Я мудак. Это даже не я говорил. И делал тоже не я – та дичь из меня полезла. Ты тут ни при чем.

– Жизнь как-то поменялась, да?

– Угу.

Алиса кинула ему яблоко, Мирон поймал. Помолчали. Мирон заговорил первым.

– Ты, кхм, когда все приехали, что-то попросила у Васи и Ноа… За их право загадать желание.

– Да, – с каким-то даже вызовом вскинула голову Алиса. – Хочешь знать, что они для меня сделали?

– Если только это не…

– Личное? Да нет, не особо. Ноа я попросила подписаться на меня во всех соцсетях и не отписываться, какую бы чушь я ни постила, а Васю… – Ее голос стал тише. – Вася меня поцеловал.

– Зачем?..

– Просто так. – Она смотрела ему прямо в глаза.

– Ясно.

Мирон швырнул на кровать мокрое полотенце и пошел в ванную. Включил фен – горячий воздух ударил в шею, прогнав остатки холода, который ощущал после воскрешения умрец. Даже жарко стало. Когда Мирон вернулся в комнату, Алиса все так же сидела на его кровати и смотрела в окно.

– Выйди, пожалуйста, мне нужно переодеться.

Он вдруг обнаружил, что чистых вещей почти не осталось. Нужно было стирать, а он бросал, как раньше, в корзину для белья, но в ароматные и глаженые они, как прежде, не конвертировались. Пришлось надеть старую футболку, годную только для дома, и треники со школьной физры. «И вообще – почему нет? – думал Мирон, приглаживая волосы расческой. – Имеет право. Оба имеют так-то. Понравились друг другу. Бывает. А я… Сосед, одноклассник, друг детства».

Звук на телефоне был выключен, и он проверил входящие: «Молодец. Мы его нашли. Приедешь в Лопатино?» От Ноа.

Мирон отодвинул штору: как назло, битая «Рио» уже сунулась носом на участок.

– Тебе пора, – поторопил он Алису, сбегая по лестнице. Подошел к машине и стукнул костяшками пальцев в стекло – Василий его опустил. Мирон на мгновение обмер от собственной смелости.

– Мне срочно нужна машина. Ноа вызывает в Лопатино.

– Мне он тоже написал. Вот решил за тобой заскочить.

Как-то глупо вышло. Сам Мирон поехал бы один.

Алиса топталась у задней двери, не решаясь ее открыть.

– Она с нами, что ли?

Мирон обернулся, смерил Алису взглядом и на этот раз спасовал.

– Вроде того.

– Десять минут! – объявил Василий, когда все сели и пристегнулись. – Пробок нет.

Краем глаза Мирон заметил новенький AMOLED-дисплей вместо штатной магнитолы. Василий провел по нему пальцем, и салон наполнил рваный депрессивный глитч. За окном мелькали заборы частных домов и редкие остановки.

– Заезжал на сервис, замки отремонтировал, ну и вот, – пояснил Василий, выдыхая пар – на этот раз с запахом карамели. – Я тут подумал кое-что. Круто, что Алиса с нами. – Он повторил, глядя на нее через зеркало заднего вида: – Круто, что ты с нами! Не надо бегать никого искать с его желанием, и ты заодно сразу в курсе всего. Может, возьмем ее в команду?

Мирон сжал зубы и не ответил.

– Куда там в Лопатино?

– К школе. – Он сверился с сообщением Ноа. – Да, школа.

Свернули во дворы. Вокруг были одинаковые девятиэтажные новостройки с запаркованными придворовыми территориями. Вполне бы себе отдаленный спальный район Москвы, если бы не лес вокруг. Видимо, недавно закончилась смена: из калитки выбегали дети – все, даже мелкие, без родителей. Похоже, здесь никого не боялись.

Автомобили Калерии и Ноа Мирон увидел сразу. Свободных мест рядом не оказалось – и Василию пришлось сделать круг, прежде чем он смог воткнуться в зазор у противоположной стороны школьной ограды. Рядом с Ноа и Калерией Мирон с удивлением различил маленькую фигурку страджа Этери. Пробормотал:

– Все настолько серьезно? – И сам себе ответил: – По ходу, да.

Калерия спешно ковыляла навстречу, стягивая со спины рюкзак. Поочередно глядя то на Василия, то на Мирона, она, словно сделав выбор, сунула этот самый рюкзак Мирону в руки. Он узнал тяжесть – внутри лежали камни-голыши.

– Давай, – пропыхтела Калерия и хлопнула его по плечу. – Он сейчас выйдет. Джинсы и серый пиджак. Пройдешь мимо, уронишь рюкзак, сделаешь так, чтобы он его поднял. Давай, швыдче!

Мирон обернулся – из дверей школы действительно показался мужчина в сером пиджаке. Закинув на плечо неподъемный рюкзак, Мирон бодро зашагал к калитке. Мелькнула мысль, что колени после этого придется собирать по косточкам. К счастью, мужчина не спешил. Он шел, уткнувшись в телефон, и оторвал от него взгляд, только когда Мирон с разгона врезался в него плечом. Рюкзак бухнулся на плитку, из бокового кармана посыпались карандаши.

– Б-блин! – выдохнул Мирон. – Извините.

– Ничего.

Мужчина подобрал несколько карандашей и протянул их Мирону. Тот сделал вид, что не заметил, и, прищурившись, шарил по асфальту в поисках того, чего не терял. Немного постояв, мужчина потянулся к рюкзаку и взялся за лямку.

Мирон замер. Он видел, как напряглись и покраснели пальцы, но рюкзак не сдвинулся с места.

– Нужно что-то делать с нагрузками учеников, – озадаченно произнес мужчина, потирая ладонь. – Ты вот с этим каждый день ходишь?

Мирон попробовал представить, как тот же поставленный голос командует: «На, жри!» – и ему это удалось.

– Да, – сказал он. Бросил карандаши в боковой карман и снова закинул рюкзак за спину. – Еще раз извините.

Калерия не сказала, что делать дальше, и он растерянно побрел к выходу. На всякий случай не стал подходить к остальным – на их лицах тоже читалось разочарование – и сразу свернул к машине.

– Илья Николаевич! – раздался голос Этери. Мирон тут же присел, как будто завязывал шнурок, и прислушался. – Найдется минутка? Я хочу поговорить о лесном батюшке.

Мирон распрямился и глазел, уже не таясь: мужчина в сером пиджаке сорвался с места и побежал вдоль домов. Этери посмотрела на Ноа. Ноа поднял руки и резко провел ладонью по ладони. Некоторое время ничего не происходило, все молча уставились туда, где скрылся мужчина в сером пиджаке; потом дверь микроавтобуса, на который Мирон поначалу не обратил внимания, плавно отъехала в сторону, и изнутри выбрались двое в черном.

Илья Николаевич возвращался. Голова качалась из стороны в сторону – казалось, невидимая сила толкает его вперед вопреки воле. Под взглядами Ноа, Калерии и Этери он сам залез в салон микроавтобуса. Этери последовала за ним. Дверь закрылась автоматически, и те двое встали по обе стороны от нее, как стража.

Мирон поставил рюкзак перед Калерией в надежде, что сегодня ему больше не придется таскать камни. Спросил:

– Он не шорник?

– Выходит, что нет, – отозвалась Калерия.

– Как тогда он сумел оживить Алексея?

– Выходит, сумел.

Ноа отошел к своему «Эскалейду» и сворачивал самокрутку. Мирон решил, что это подходящий момент.

– Ноа, что за лесной батюшка?

– Понятия не имею, – ответил он после паузы. – Впервые слышу. Мне казалось, что все просто. Этот Илья – приятель нашего Коли из ВАО, они пересеклись на православном музыкальном фесте, создали группу. Пару лет продержались: у Ильи родилась дочь, и он отказался от музыки. Переехал из Москвы в частный дом в Прудках, работал учителем истории в Видном, потом вот перевелся в Володарского…

– Прудки… – потер лоб Мирон. Его внезапно затошнило.

– Дочь выросла, – ровным голосом продолжал Ноа, – и пошла в ту же школу. Коля приезжал в Прудки с женой – делали шашлык, топили баню. В последний раз виделись незадолго до того, как дочь Ильи пропала. Он сам на больничном был, а у жены машина сломалась. Она опоздала на полчаса – Кати возле школы уже не было.

– Я почти уверен, что с умрецом говорил он. У него манера речи такая… учительская. Хотя тогда он злился.

– С ними был кто-то еще?

– Нет.

Ноа медленно втянул табачный дым и выдохнул.

– Интересно, за каким фигом он оживил убийцу дочери, – встрял Василий, который, как оказалось, все это время топтался рядом.

– Возможно, хотел его помучить, – робко предположила Алиса и посмотрела на Мирона. – Он ведь страдал, да?

Мирона на мгновение снова затащило в воспоминания. В желудок будто иголок напихали.

– Он не мог согреться, постоянно голодал, а от еды ему становилось только хуже.

– Вполне себе месть, – подытожила Алиса, как вдруг микроавтобус тронулся с места и, проехав мимо, скрылся за поворотом.

– И что нам теперь делать? – спросил Мирон, провожая его взглядом.

– Не выпускать их из виду.

Мирон схватил Алису за руку и рванул к машине.

* * *

– Вафли! Кто будет вафли? Их мало, лучше поторопиться!

Услышав быстрый топот, Илья улыбнулся сквозь сон. Катя здесь. Он нашарил на тумбочке у кровати телефон и посмотрел дату: остался еще один день. Сегодня нужно продлевать подписку…

Мимолетно подумав, что лучше бы не просыпался, Илья шутливо ойкнул, когда к спине приткнулись холодные пятки: Катя с тарелкой вафель в руках устроилась рядом и сунула ноги под одеяло. «Тот самый пин-код, пин-код, пин-код», – заголосил телевизор.

– Ты проспал «Главную дорогу», – заглянула в спальню Наташа. – С собакой я погуляла. Через час Кате на рисование.

Черт.

– Ладно, я ее отвезу.

Он доплелся до ванной, провел пальцами по щетине, взялся за бритву, но передумал. Тщательно почистил зубы, избегая своего отражения в зеркале, и вышел на кухню. На экране маленького телевизора беззвучно прыгали все те же Смешарики.

– Кать, поешь и одевайся! – крикнула Наташа со второго этажа.

– Хорошо, мам!

Подписка. Как ни старался, думать ни о чем другом не получалось. Даже запах вафель вызывал головную боль. Все это можно остановить. Не продлевать. Катя вернется с рисования, они сделают уроки, лягут спать, а утром все закончится. Никакого больше рисования и уроков. Никакой подписки.

– Пап, поехали?

Она стояла перед ним в джинсах и футболке с пайетками, на плече – сумка-папка для этих ее художественных штук. Илья допил безвкусный кофе и сунул ноги в ботинки. Пока дочь обувалась, вышел во двор и снял с сигнализации пикап. Катя забралась на переднее сиденье и стала перебирать радиостанции. «It’s gonna be OK, it’s gonna be OK», – подпевала она. Пикап отмерял километры до Володарского, солнце било в лобовое стекло.

Возле центра досуга «Солнышко» Илья заглушил двигатель. Катина учительница рисования как раз шла мимо с остановки.

– Илья Николаевич…

Илья опустил стекло, и она протянула ему руку.

– Мои соболезнования. Нет слов, чтобы выразить, такая боль… Вы хотите забрать рисунки?

– Да. – Он поднял голову. – Конечно, я их заберу.

– Пойдемте.

В классе было пусто, в солнечных лучах танцевали пылинки. Пока учительница искала, Илья рассматривал пустые мольберты.

– Вот. – В его руки легли три листа формата А3, плотные и хрустящие от засохшей краски. – Это Катечки.

– Спасибо, – сказал он и вышел.

Илья положил рисунки на пассажирское сиденье рядом с водительским. Выехав на Володарское шоссе, притормозил у остановки «Поворот на Большое Саврасово» и осмотрелся. В город – никого, в область тоже. Раздосадованный, включил поворотник, чтобы уйти на Прудки, глянул в боковое зеркало, выключил поворотник. К остановке в сторону области подошла девушка. Косточку на левой ноге кольнуло. Илья пошевелил пальцами, но боль не утихала – так и грызла палец, пока он ехал до следующего светофора, чтобы развернуться, и по обочине обгонял автобус, который тяжело газовал в пробке. Наконец пикап остановился рядом с девушкой. «Вам куда?» – «В Нижнее Мячково». – «Садитесь, да не бойтесь, я часто беру, сам оттуда. А, это дочь рисовала, назад киньте. Дочери-то? В пятом. Черт, впереди авария, сейчас на полчаса застрянем. Я и сам спешу, давайте в объезд. Туда мало кто сунется, это на моей можно, потрясет немного, но лучше плохо ехать, чем хорошо стоять».

Косточку на ноге ломило уже всерьез. Из-за этого он отъехал не так далеко, как обычно, вышел быстрее, чем обычно, схватил веревку руками более влажными, чем обычно. «Выходи. Завали. Вперед шагай». К яме тоже пришлось идти дольше, но в ней, как и раньше, было подчищено: съедено.

Ее заклинило на дочери: подумайте о ней, подумайте.

А он только о ней и думал…

К пикапу Илья возвращался не оглядываясь.

Наташа ждала на крыльце. Курила. Помахала, когда Илья заехал во двор.

Катя выскочила из машины и побежала к ней.

– Что сегодня нарисовала?..

Илья протянул первый попавшийся из рисунков:

– Вот.

– О-о, славный котик! Пойдем, повесим в нашей спальне.

Поколебавшись, Илья снова сел за руль. Наташа обернулась:

– Ты еще куда-то?

– В сервис. Движок стучит, пусть посмотрят.

Пока ехал, избегал смотреть на остановки. Не взял даже чету пенсионеров, которые медленно брели по обочине с огромным рюкзаком, привязанным к багажнику велосипеда. Наконец свернул на Каширку, а потом – к Горкинскому кладбищу, но не доехал, остановился возле шлагбаума, за которым уходила в лес прокатанная колея. Дальше пешком. В который раз, совершая этот путь, Илья удивлялся, что Серафим поставил дом именно здесь – между коттеджными СНТ, складскими ангарами и частными автосервисами. В доме не было ни электричества, ни воды. И кажется, мало кто вообще знал о нем – может, разве что дачники, которые замечали дым из трубы над деревьями.

Как всегда, при его приближении залаяла собака и никто ее не окрикнул. Пес надрывался, брызжа слюной, пока Илья подходил к крыльцу. Дверь была не заперта. Он вошел, вытер ноги о циновку и перекрестился на перевернутую икону, как здесь было принято: снизу вверх и слева направо. Пахло сеном и деревом. Илья прошел туда, где печь: Серафим спал на скамье, его грязные пятки едва светились в темноте. Илья зачерпнул ковшом воды из ушата, плеснул себе на руки, влажными ладонями вытер шею. В тишине – только часы тикали – заиграл вальс «Минутка». Илья быстро сбросил вызов, но пятки уже потерлись одна о другую, скрипнула скамья, потянулось «О-о-о». Илья прилип к печи. Серафим сел и почесал ладонь. Он был молодым и грязным, всегда босой и всегда в одной и той же футболке. Косая челка закрывала правый глаз. Илья был уверен, что этого глаза у Серафима вообще нет.

– А, – сказал он при виде Ильи. – Подписку пришел отменять?

– Нет, – выдохнул он и вжался спиной в печь еще крепче. – Не отменять, но, может, получится пересмотреть условия?

– Наталья довольна?

– Она… – Илья уставился в пол. – Да.

– Катя настоящая? Умрец страдает?

– Страдает, все как договорились, вот только… – Илья пошарил взглядом в поисках поддержки и уперся в красный угол. Глубоко вдохнул, сначала попробовал без звука, а потом произнес: – Страдает не он один.

– А, – повторил Серафим. Он выглядел так, будто еще спал. – Ты хочешь все как есть, но чтобы не платить.

Илья ссутулился, печь жгла ему хребет.

– Я готов платить, но, может быть, иначе?..

– Хреначе! – ласково протянул Серафим. – Умреца кормить надо. Пока ты его кормишь, он пропитание имеет и от того пропитания живет, девка достает у него из-под губы os naviculare pedis[1]1
  Ладьевидная кость стопы (лат.).


[Закрыть] и отдает мамке, а мамка из седины своей вяжет мешочек и отдает проскуднику, чтобы он просвирки собрал и ведьме отдал, которая Катьку твою на Наталью наводит. Чего тут выкинешь?

– Не могу больше, – сказал Илья. – Не могу.

– Так и не моги.

– Мы все попадем за это в ад, – прошептал Илья глухо.

Серафим лыбился, как подросток.

– Мы и так уже в аду, сын мой.

* * *

– Видишь их?

– Нет, – сказал Мирон и снова высунулся в окно, чтобы получше рассмотреть обочину. – А ты?

Фура впереди притормозила, включила поворотник и начала перестраиваться в левый ряд. Только тогда Мирон заметил задние фары криво припаркованного «Эскалейда», а потом и микроавтобус, который стоял чуть дальше с распахнутыми дверями.

Как только Василий остановился, Мирон выскочил из «Рио» и побежал туда.

Этери неподвижно лежала на полу между сиденьями, уставившись в потолок. Ее лицо блестело от пота. Должно быть, точно так же выглядел он сам после того, как заглянул в умреца.

– А где второй, Паш? – спросил Ноа, держа Этери за запястье.

– В лес сбежал, – отозвался водитель. В салон потянуло куревом. – Толян с Юрой за ним пошли.

Ноа посмотрел на Мирона. Мирон не услышал, а скорее прочел по губам:

– Валяй, говори, чего хочешь.

Как назло, ничего подходящего в голову не приходило. Пальцы Ноа – на каждом по кольцу, а на некоторых по два – нетерпеливо барабанили по подголовнику.

– Вот это, – выбрал Мирон, и Ноа коснулся простого деревянного кольца с едва различимым орнаментом.

– Почувствовал или наугад?

Пожав плечами, Мирон надел кольцо.

– Была ноша моя – Ноа пришел, себе взял.

Улыбаясь, Ноа сцепил пальцы с безвольными пальцами Этери – и повалился рядом. Мирон застыл, решив, что это часть плана, однако Ноа, казалось, чувствовал себя еще хуже, чем Этери.

– Вези на Машкова, – тяжело произнес над головой Мирона голос Калерии. – Я позвоню Журе.

Мирон, которого никто не выгонял, занял место у прохода. Он крутил на пальце подаренное кольцо и смотрел то на лежащих шорников, то в окно. Пару раз оглянулся, чтобы убедиться, что «Рио» и «бэха» Калерии не отстают: они следовали за микроавтобусом, как привязанные.

Устав пялиться на дорогу, Мирон перебрался поближе к водителю Павлу. Если бы он не знал, что Толян и Юра ушли в лес, то решил бы, что за рулем один из них – настолько все трое были похожи.

– А что на Машкова?

– Дом-яйцо, – отозвался Павел. Мирон погуглил и действительно нашел на улице Машкова дом-яйцо. Полистал «Википедию», ничего значимого не вычитал и спросил снова:

– А там что?

– Это дом Ноа.

Мирон отыскал немногочисленные фотографии интерьера, сразу же пожалел об этом и отругал себя за зависть. Посмотрел на каменную шею Павла над белым воротничком рубашки.

– Вы слышали что-нибудь? Ну, о чем они тут говорили?

Ответа не последовало. Мирон посидел еще немного, глядя на идеально отполированную приборную панель, и уже собирался было вернуться на свое место, когда Павел наконец произнес:

– Да дерьмо какое-то. Этуна спрашивала его про смерть девчонок. Не так, что сомневалась, а знала, что он. Спрашивала, кто его научил.

– Лесной батюшка?..

– Нет. Такого не слышал.

Мирон откинулся на спинку и взъерошил волосы. Этери по-прежнему смотрела вверх, Ноа свернулся калачиком рядом. Когда микроавтобус потряхивало, они вздрагивали, но в себя не приходили. Алиса снова осталась с Василием наедине. Мирон собирался написать ей сообщение, но она написала первой.

«Ты там как?»

«Норм. А ты?»

«Домой хочу».

Можно было предложить ей выйти и взять такси, но она все равно бы не согласилась. Тем временем Павел сбросил скорость. Мирон увидел дом-яйцо. На снимках он казался больше, а вживую – уютнее. Подавив вздох, Мирон подвинулся, чтобы впустить Калерию. Склонившись над Ноа, она принялась обшаривать его карманы. Наконец нашла то, что искала, – это была связка ключей с брелоком в виде дома-яйца, – и отперла ворота. Ее автомобиль первым нырнул в подземный паркинг.

Стоило Мирону выйти, Василий ткнул его в плечо.

– Видал, как шорники ЦАО живут? «КожРем» – сила.

Он и сам думал о том же. И еще – что так и не рассказал Василию о возможных карьерных перспективах. Подождав, пока Калерия отправится встречать Журу, а Павел с Этери на руках зайдет в лифт (Алиса, которой не терпелось посмотреть дом, поднялась с ними), Мирон задержал Василия возле остывающих машин.

– Потомственный маг Сила Алексеев, есть одна тема.

Василий дернул подбородком – мол, чего? – и пыхнул вейпом.

– Я говорил с Ноа. Одного из нас он возьмет к себе в подмастерья.

– Ого! – Удивленным он, правда, не выглядел. – И кого же?

– Сам выберет.

– Понятно. Спасибо, что сказал. Прикинь… – Створки лифта разъехались: это Павел вернулся на парковку за Ноа. Василий изучал стеклянную кабину с золотыми кнопками с прищуром знатока. – Здесь даже лифт круглый!

Они поднялись следующими. Мирон не мог отделаться от ощущения, что в обстановке дома словно не было самого Ноа. Невозможно было представить его среди лепнины с позолотой и барочных ангелочков на стенах. Выглядело все это дорогим, но устаревшим. На светлой штукатурке был изображен как бы разлом, за которым виднелась как бы Италия.

– Ресторан «Арарат», – метко сравнил Василий.

Точно такую же светло-бежевую кухню, например, Мирон видел в квартире Алисы. Едва ли Ноа когда-нибудь ею пользовался, но сейчас оттуда доносились два голоса – Журы и Калерии – и ползла сизая табачная дымка.

– …Думаешь? – спросила Калерия. Судя по звукам, они налили и выпили.

– Думаю самое худшее, – мрачно сказала Жура. Снова налили. – У тебя бездушь.

Мирон посмотрел на Василия, оба, толкаясь плечами, встали за углом.

– Так-таки и бездушь? – ахнула Калерия. – Вот же черти надули…

Мирон вдохнул, выдохнул и зашел в кухню будто бы за стаканом воды. Часть кухни, не видимая из коридора, оказалась от пола до потолка отгорожена сеткой. Внутри валялись игрушки: мягкая лошадка-качалка, погремушки, мячики, детский шезлонг на батарейках. Мирон успел подумать, что Ноа похитил и удерживает здесь ребенка, но там была еще нора. Он не выдержал и подошел. Из норы показался черный нос, затем уши. Потом на доски настила выбрался весь енот и деловито покатился к пластиковому тазу, в котором плавала резиновая уточка.

– Ха! – сказал Мирон. – Это что, енот?

– Это Фраппе, – пояснила Жура. – Только пальцы не суй: кусается.

Шорницы сидели за столом, на котором, кроме бутылки коньяка и двух стопок, ничего не было.

– Ладно. – Мирон заставил себя повернуться к еноту спиной. – Ну и что такое бездушь?

Василий как-то сразу оказался рядом: должно быть, его мотивировала информация о возможном повышении. «Офигеть, енот!» – прошептал он, Мирон ткнул его локтем.

– Бездушь – то, что взрослеет наоборот. – Жура опрокинула стопку и, даже не поморщившись, сразу продолжила: – Вот находят, скажем, люди в лесу старика с деменцией. Ни кто он, ни откуда – ничего не помнит. А это бездушь – она молодеть начнет, пока не превратится в ребенка.

– Зачатого от насилия на осколках и битом кирпиче, – дополнила Калерия. Ее, похоже, от выпитого прилично забрало: глаза сходились к переносице и то и дело закрывались. – Тут-то ее и прихлопнуть самое время…

– Представь, – подхватила Жура, – что твоя подружка уже спит, но в соцсетях тебе пишет. Это бездушь с тобой разговаривает.

– Или, – пьяненько сказала Калерия, – тебе с утра на ЕГЭ, а ты до пяти заснуть не можешь, потому что люто чешется все: и спина, и голова, и задница. Это бездушь хочет, чтобы ты не спал, а к ней бежал.

– Или если тебе все время попадается на глаза какое-то имя, а потом ты встречаешь человека, которого так зовут, – это имя бездуши и есть. Хочешь, чтоб отвязалась, – нужно ее руку с плеча стряхнуть. – Жура показала, как стряхивать с плеча руку бездуши. Мирон непроизвольно повторил и краем глаза заметил, что Василий сделал то же самое. – А если хочешь найти ее и взять, что дает, – спроси первого встречного. Но не выбирай: кота увидишь… – она стрельнула глазами в Василия, – его и спрашивай. Бездомного или кассира в супермаркете – тоже. «Где найти такую-то»? А имя у тебя уже есть. Первый встречный тебя и направит. Только свое имя береги. Бездушь через него тебя в слуги заберет.

– А что взять-то? – не понял Мирон.

Жура хрипло рассмеялась.

– Набрались мы с тобой, Даниловна, а еще работать. Давай-ка по последней.

– Хороший у Ноа коньяк, – клюнула носом в стол Калерия. – Это же у него коллекция. Надеюсь, мы… – Она прищурилась на этикетку. Мирон разглядел: Cognac 1900 Camus. – …Не выхлебали самый старый. А чего взять?

– То, что этот ваш школьный учитель взял. – Седая Жура глянула на Мирона, и он понял, что та совсем не пьяна. Даже захотелось к ней в подмастерья – впрочем, он сразу отогнал эту мысль: в Талдом его точно не тянуло. – Потерю… Бездушь приходит к тем, кто потерял.

– Дочь? – догадался Мирон, и Жура вместо ответа опустила веки. – Умрец каким-то образом возвращал ее?

– Да. Но как – только бездушь знает. А нам ее не найти: вон Ноа и Этуна уже попытались. И ничего они не вспомнят. Учитель ваш бездушь видел – а бездушь себя бережет… Давай-ка проверим, как они там.

Мирон протянул ей руку, и Жура, опираясь на нее, встала. Калерия уже дремала, подперев щеку сухим кулаком.

– Тише! – сказала, взглянув не нее, Жура и предупреждающе вскинула ладонь: в кухню влетел Павел. Следуя за ним по темному коридору, она прошептала Мирону, который все еще поддерживал ее под локоть: – Желай. Подожди, сама догадаюсь. Чтобы твоя подружка тебя выбрала?