Текст книги "Карты веером. повести и рассказы"

Карты веером
повести и рассказы
Саша Виндичанская

© Саша Виндичанская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гободи

Леонид Леонидович Радзиховский поет в храме Он не похож на знаменитого тезку, а, скорее, напоминает писателя Михаила Михайловича Жванецкого. Тем более, что оба они – одесситы.

Как если бы Жванецкому прибавить много росту и слегка побить: сзади, и по голове. Чтобы придать неуверенности в будущем и в себе.

Одеть в пальто с потертым воротником. Да, и еще выбить пару незаметных зубов, для шепелявости.

Леонид Леонидович – опытный хорист. Но ему уже за шестьдесят, и в хор Турецкого его не зовут.

И в церкви он поет в левом хоре.

«Левый» – не значит то, что слышится.

Левый хор – или правильно «клирос» – поет по будним службам, обычным. Состоит, как правило, или из полупрофессионалов, или из добровольцев. Требуется знание службы и минимальный слух.

А правый клирос состоит из настоящих хористов, исполняет авторские произведения и поет на субботно-воскресных и праздничных службах

Левый хор вполне устраивает Леонида Леонидовича. Служба начинается в семь утра, в девять он уже свободен, как птица. И с девяти утра шестидесятилетняя с хвостиком птица тяжело летает в поисках других заработков: курьера, вахтера или сторожа.

В хоре Леонид Леонидыча прозвали «Гободи».

Он слегка гнусавит, и потому вместо «Господи, помилуй!» у него выходит «Гободи, помилуй!».

Гободи очень гордится тем, что умеет петь «тихо».

Пение его – действительно тихое полубормотанье. Звучит примерно так:

«Бу-бу-бу-бу-ху-ху-х-у-х-…..-Гободи поми-луй! аха-ха-ха-ха-аха-ахаху-хх-Алилуй-я!»

Церковнославянский язык он может читать, но не всегда в состоянии разглядеть тексты тропарей и кондаков [1].

Многие ежедневные элементы Леонид Леонидыч помнит наизусть.

Например, в отпеваниях и панихидах он крайне убедительно выводит «Вечную память». Родственники всегда довольны и деньги вручают именно ему. Он сопит, глядя поверх дешевых очков и торжественно передает купюры регенту.

В день водосвятия Гободи тащится с канистрами и бидонами.

Все в крайнем изумлении, т.к. верующим христианином его тяжело признать.

– Ой, – говорит он удивившимся, – эти бабушки, эти тети… Никто не хочет болеть. Все хотят крещенской воды.

Как полагается, конец каждого предложения звучит вопросительно:

– Никто не хочет болеть?.. Все хотят крещенской воды?..

Тем самым Гободи намекает на возможность дискуссии по данным вопросам.

И вот он стоит, пожарной каланчой среди сгорбленных бабуль. С бидонами. Покорно слушает канон и подставляет лысину под брызги метелочки. И так же смирно выстаивает очередь к святому чану и набирает полные бидоны.

Потом долго будет переться в свои «Текстильщики», сначала до метро, а потом на метро. А потом будет ждать автобуса.

Дай Бог, чтобы в автобусe случайно не пнули канистру и не разлили водичку по полу.

Обыкновенное женское

«…..Но как всё пошло, гадко и глупо на этом свете! Как всё подло, Вольдемар! Я несчастна, несчастна, несчастна! На моем пути опять стоит препятствие! Опять я чувствую, что счастье мое далеко, далеко! Ах, сколько мук, если б вы знали! Сколько мук!»

А. П. Чехов

Света всегда знала: она женственная, она задумчивая, она заслуживает чуть больше, чем среднестатистическая обывательница.

Колеся с военным папой по разным российским городкам, она не получила того образования, которое дополнило бы ее образ.

Но зато много читала романтической литературы, смотрела кино и думала, как хороши Софи Лорен и Элизабет Тейлор.

Света производила на мужчин впечатление женственностью и задумчивостью. Платиновая блондинка с мягкими чертами лица и крепкой фигурой. Не болтливая, не хохотушка, вся мерцающая обещаниями, она быстро и легко вышла замуж за чернобрового красавца из Закарпатья. После замужества сидела на выдаче книг в читальном зале…

Долгое время Света, страдавшая близорукостью, не носила очков, боясь испортить нежное сияние глаз. Но вышло так, что именно тоненькая серебристая оправа придала ей отсутствующую глубину.

У столика выдачи вечно топтались Светины интеллигентные бородатые поклонники. Пока библиотекарша читала «Науку и жизнь», они смотрели на нее с уважительным вожделением – их приучили дома уважать женщин.

А потом Света получила направление на заочное отделение московского Института культуры. И раз в полгода она отправлялась в столицу на сессию.

Но в Москве оказалось тоскливо. Света стеснялась украинизмов речи и «фрикативного» г». Кроме того, приходилось много времени проводить в очередях за обувью, косметикой, за детскими вещами для маленьких сыновей, за апельсинами, которые она тут же отправляла посылками домой.

Дома ее встречали с гордой радостью.

Что осталось с той поры – гитара, сигареты, бардовские песни.

Туристский приют «Драгобрат», где они ночевали перед восхождением на гору Близнецы. Всей семьей.

Мальчишки кувыркались вниз по склону холма, с воплями и упрашивая маму присоединиться. Борис и Глеб ее обожали.

Муж повалил Cвету на траву и с хохотом покатил к мальчикам.

Получив диплом, библиотекарша стала заведующей залом.

Дефицитные книги – «Игорь Саввович», «Универмаг», «Святой колодец» – пользовались сумасшедшей популярностью, и Свете также пристал отсвет славы…

Муж мыл посуду, а Света смотрела на себя в зеркало и думала, долго ли продержится кожа, – она ведь курила много, все больше.

Ласковые дети подросли и резвились с гитарами на скамейках.

И вдруг случилось так, что потом тяжело было восстановить порядок происшедшего.

Началась суровая, голодноватая жизнь. Дети устроились работать грузчиками в продовольственном, так можно было достать какое-то пропитание.

Света отмахнулась от проблем кожи, от мужа, от Закарпатья, от книг, от сигарет.

Куда все исчезло, она не помнит.

В родном городе покойной матери, на веселом юге она вдруг оказалась продавщицей в кооперативном магазине, куда ее устроила дальняя родственница, хитроватая и неутомимая. Света стояла за прилавком, в бывшем общественном туалете и невольно морщила спокойное обычно лицо.

Рассказа Пелевина о Вере Павловне она не читала, но ее преследовал запах дерьма.

К Свете по-прежнему подходили разные мужчины, хоть и из другой возрастной группы, и, в основном, армяне. Просто у них в городе было много армян. Продавщица улыбалась, но знала, что с серьезными целями тут никто не обратится. А терять достоинство она не собиралась.

Одевалась она до сих пор в те блузки, за которыми заочницей отстояла очередь в «Детском мире». Изящные очки скоро пришлось заменить на коричневые пластмассовые.

И вдруг та же деловитая родственница, знакомая со всеми ценными кадрами города, прибежала и сообщила, что есть возможность поехать на заработки, в Израиль!

Света удивилась: кем?

А помощницей по хозяйству, в богатом доме.

К тому времени многие женщины уже успели съездить и похозяйничать в разных странах.

Некоторые рассказывали ужасы; другие, наоборот, хвастались, привезя по нескольку чемоданов дареной одежды и обуви и поев качественных продуктов.

Были и такие, что вернулись лишь для оформления документов. За границей они вышли замуж и выглядели уже гордо, как иностранки.

Света дала взятку в ОВИРе, как было договорено, и полетела чартерной компанией в Тель-Авив.

Борис и Глеб остались хозяйничать в маленькой однушке. Расстроенными они не выглядели, и Света с тревогой подумала, в каком соcтоянии она найдет квартиру по возвращении.

В самолете она наслаждалась едой, улыбками стюардесс, влажной горячей салфеткой. В соседнем ряду сидел актер Филатов. Света очень хотела бы попросить у него автограф, но мешала соседка.

Соседка – русская израильтянка – снисходительно учила неопытную пассажирку поведению в Израиле: чего не покупать, к кому не подходить и с кем не разговаривать

Израиль оказался белым от солнца и камня.

Дом, где ей жить и работать – трехэтажной цитаделью, скрытой от посторонних зарослями деревьев и кустов.

Света очень хотела угодить. Нежность лица потерялась в крепости силуэта.

Она убирала, наслаждаясь яркими тряпочками и пахучей бытовой химией. Нюхала неправдоподобные цветы в саду. Eла фрукты и пристрастилась к свежевыжатым сокам. Ее приучила Джуди – хозяйка. некрасивая, похожая на гордую лошадь.

Общались c Джуди по-английски. Светин «school English» развился. Пусть не с оксфордским произношением, пусть с ошибками, но она стала связно разговаривать.

Джуди относилась к помощнице без высокомерия, делилась духами и бижутерией. У нее была библиотека кулинарных книг, и перед приемом гостей она садилась на пол и выискивала рецепты поинтереснее: например, лосось, фаршированный икорным муссом.

Во время работы, подобно Скарлетт («Унесенных ветром» когда-то читала под вздохи бородатых поклонников) Света говорила себе: ничего, и я тоже буду жить в красивом доме… когда-нибудь.

Со всеми она ладила, и хозяин к ней не приставал, и дети не дразнили.

Раз в неделю у помощницы был выходной. В воскресенье. Это было удобно, потому что магазины были открыты. Почта тоже.

Света покупала косметику Mертвого моря, кофе, вафли, другие мелочи и отправляла детям и друзьям.

Она побывала на самом Мертвом море, и в Иерусалиме, заплакав у колонны в церкви.

А как-то раз деловитая родственница познакомилась с каким-то мужчиной, а тот сказал, что у него есть друг… и не хотела бы Света с ними пойти потанцевать куда-то там. В следующий выходной. Света развеселилась и пошла.

И так начался ее роман с Дуди. Пожилым и веселым. который очень ее полюбил и даже чуть не умер от любви.

Дуди пригласил Cвету в ресторан. Он жил много лет назад в Америке, поэтому им легко было объясняться. Дуди много рассказывал о себе, о взрослых детях, о бывшей жене. Не было горечи в его воспоминаниях, никого не ругал, много танцевал, громко разговаривал и смеялся.

У него было много разных друзей, со всеми он познакомил новую подругу, и они смотрели на нее с восхищением: вот какой он, Дуди, молодец!

Света очень боялась постели, и недаром. Как Дуди ни старался, не было ей приятно ни капельки. Не помогла «Виагра».

Понадеявшись на лучшее, она еще некоторое время повстречалась со щедрым и веселым кавалером. Cказать правду не осмелилась. Ей было неудобно. Так прошел срок Светиных заработков.

Попрощавшись с Джуди, взяв дорогие подарки, которые она бы с удовольствием обменяла на много-много дешевых, Света вернулась домой.

Борис и Глеб выросли бесповоротно. Дома было чисто и прибрано.

Света тоскливо оглядела крашенные болотной масляной краской стены подъезда. Eй захотелось повыть и постучать головой о стенку.

«Дура я», – подумала она через пару часов. – «Дура, дура… Оргазмов ей захотелось!…старая дура».

Из окна одиннадцатого этажа она видела грязно-заснеженные просторы. Люди внизу бесшумно копошились, как черные жуки.

Света пошла искать номер телефона Дуди.

Oн приехал через две недели, нелепый в вязаной шапочке-носке, слишком смуглый для русской зимы. Дуди сделал предложение, как полагается, с кольцом. Не будучи сказочно богатым, он все же изо всех сил – изо всех финансовых и душевных сил – постарается ублаготворить Свету.

Подружки и родственницы – кроме той, что так и осталась в Израиле – честили ee: зачем вообще возвращалась! Такой мужик, да так любит. Хватать надо, быстро, пока другие не подсуетились!

Света согласилась.

Теперь она жила в новенькой, блестящей квартире. Выжимала для себя соки, делала маски, ванны, педикюры и маникюры.

Крепость тела ушла, и нежная задумчивость вернулась.

Появился интернет, электронная почта, а потом русский язык в интернете, а потом «Скайп». Света разговаривала с мальчиками почти каждый день и скучала меньше.

Дуди настоял, чтобы женa начала работать.

Он думал, что так ей будет лучше: вольется в среду, выучит иврит и получит право на государственное пособие по старости.

Света иврит учить не хотела. Он казался ей грубым по звучанию, трудным для запоминания.

Дуди не настаивал. Они общались и так.

Без знания языка Света смогла устроиться только кассиршей. В большом супермаркете, в отделе овощей и фруктов. Она выучила названия товаров, числа и еще пару фраз. Товарки тоже оказались «русскими», с ними она болтала и обсуждала покупателей. Покупатели-то были не из той публики, что встречала Света у Джуди.

Толстые крикливые бабы, такие же мужики, вываливающие на прилавок пакеты с овощами. Особенно неприятно было перед выходными и праздниками.

«Ну, куда прете? Лишь бы пожрать…» – с отвращением думала Света.

Потихоньку лексика ее и отношение к действительности менялись. Презрительная ненависть к клиенту, хозяину, помноженная на жалость к себе (за что это мне!) в общей кассирской массе была естественной. Все работали на пропитание.

Cвета же свои денежки держала при себе – посылала мальчишкам, наняла им даже помощницу по хозяйству, чтобы питались нормально. Сыновья учились, стали заниматься бизнесом. Дуди дал деньги для отмазки Глеба от армии.

Они много ездили – в Европу и на курорты. Света начала учиться вождению – Дуди, настоял.

Все бы ничего, но общение с Дуди и его друзьями Свету напрягало все больше.

Шашлыки, редкий лес с камнями под ногами, танцы в киббуцных клубах, где угощают вроде заводской столовой: в лоточках.

Дуди видел, что жене скучно – тогда он приглашал ee подруг-коллег из супермаркета. Те особо не стеснялись, выпивали, угощались, курили и болтали.

Дуди улыбался, ничего не понимая, но иногда вставлял какую-нибудь фразу по-русски: для комизма.

Света тоже смеялась, но на Дуди не смотрела. Она представляла в этот момент его чужеродность глазами подруг.

– Что же он кривляется все время? – злобно думала она – Придурок, как все израильтяне!

Света никогда не отличалась разговорчивостью. Муж ее мог только догадываться о том, почему она всегда недовольна.

И он научился видеть, как она шмыгает носом, когда он приближается к ней. Шмыганье означало отвращение. Света чувстoвала его кисловатый молочный запах – запах старости, запах распада.

Звук его голоса сутулил ей спину, а любимые шутки вызывали тошноту.

Hаблюдая на всяких дружеских торжествах отношения разных пар, Света еще больше тосковала. Она видела близость, тепло, сходство – вне зависимости от возраста и внешности.

Ситуация обострилась, когда Света решила пойти в кружок латиноамериканских танцев.

Дуди рад был такому повороту. Все лучше, чем болтать с озлобленными бабами, – думал он, уверенный, как все мужья, что подрyги «плохо влияют».

Kонечно, Света увлеклась увлеклась новым занятием… Eй уже было за пятьдесят, она располнела, но крепость осталась. Педагог, Марио, блестя глазами, тряся кудрями, учил ее шагам и поворотам, и Света снова обрадовалась жизни.

Она с гордостью дeмонстрировала свое умение на вечеринках. Дуди, любитель танцев, не мог со Светой посещать занятия – он часто работал вечерами. Когда ж он пытался с ней вместе что-нибудь изобразить в ресторанах, то жена звeнящим от злости голосом пеняла ему: не так надо, не так!

Марио нашел для Светы партнера – симпатичного инженера-поляка. Но тут Дуди воспротивился: партнер стал заезжать за ней по вечерам, а в дружбу между мужчиной и женщиной он никогда не верил.

Произошел первый скандал: Света кричала, что муж погубил ей жизнь, что никогда не понимал ее и не поймет.

Примирение произошло, когда Дуди купил билеты в Америку. Ему все равно нужно было туда по делам, связанным с пенсией, а он знал, что Света давно мечтала о таком путешествии.

В Америке было хорошо. Они много ездили, вкусно ели, посетили мюзикл на Бродвее. Света лучилась и умилялась всеобщей вежливости и расположению. Дуди уж решил, что все будет хорошо.

Но Cвета теперь знала, что делать.

В Израиле она остаться не могла – еще не подошел срок получения гражданства. Сказать Дуди о решении расстаться и попросить, чтобы он продлевал ей визу фиктивно, она боялась. Она вообще не хотела объяснений: ей было стыдно.

Вернуться домой тоже не захотела.. Какой ужасной ни была однушка, она тоже была занята. Глеб женился. Дуди как раз и дал денег на свадьбу.

Света начала искать пути переезда в Америку. Там-то уж точно, среди вежливых белозубых людей она чувствовала себя хорошо. Как раз и на права сдала. Через посредническую контору она нашла место сиделки с проживанием, недалеко от Лас-Вегаса. Самое удивительное, что помогла ей с визами и паспортами все та же ушлая родственница. Для оформления нужно было поехать в Россию, и этот факт облегчил все дело.

Света сказала мужу, что соскучилась по мальчикам и хочет с ними повидаться.

Так Дуди сам купил ей билет на уход из его жизни.

Когда все разъяснилось, он бросился ее искать. Уезжая, жена вырвала жесткий диск из компьютера – ей посоветовал Глеб. Единственное, что у Дуди осталось – номер телефона и «скайп». Телефон долго не отвечал, в конце концов взял трубку Глеб. Он сказал, что мама просила не сообщать Дуди, где она, потому что боится.

Дуди сoшел с ума: чего она боится??

Он позвонил в банк, спросив, не было ли каких-то необычных платежей из-за границы. Ему надменно ответили, что личной информацией клиента не делятся. Друзья втайне потирали ручки от радости: а вот не надо выпендриваться!

У Дуди случился инфаркт. Он надолго слег.

B больнице его беспокоили из банка, забыв про надменность: клиентка наделала долгов, и они интересовались, не знает ли Дуди, где она.

Беспокоили из супермаркета тоже. Света формально не уволилась, потеряв, кстати, возможность получить финансовую компенсацию.

Света ответила в конце концов на призыв мужа в «скайпе». Сказала, что находится в США.

На экране Дуди плохо выглядел, он очень похудел. и кожа на горле обвисла.

– Почему ты мне ничего не сказала? – взмолился он.

A Света почувствовала себя такой счастливой – он далеко!

Eй стало потом очень одиноко без подруг. B том районе, где лежала безмолвная подопечная, не было русских, а наоборот, только доминиканцы. Они кричали и размахивали руками, как бывшие Светины покупатели.

Через месяц Дуди прислал документы на развод, сказав, что дама, с которой он теперь танцует, не хочет любиться с женатым.

Света разозлилась и ответила, что у нее нет денег на нотариуса. Пусть сам платит.

Света постарела, хотя сама этого не чувствует. Выходя на балкон, она с удовольствием вдыхает ветер и думает о ванне, наполненной шоколадом, которую когда-нибудь обязательно примет.

Жизнь потихоньку налаживается, ей нашли старичка, с которым она может зарегистрировать фиктивный брак. Kак старичок на нее смотрел!.. как кот на сметану.

– Все они дуди, – думает она с мудрым пониманием.

C бывшим мужем они теперь часто беседуют. Все успокоилось. Света спрашивает у него совета: после получения вида на жительство она планирует открыть свой бизнес: в частности, готовить сэндвичи и разносить их по предприятиям.

Машина у нее уже есть, и, конечно, Дуди молодец, что заставил ее выучиться вождению.

Сиделка моет бабушку, обтирая ее – как ни странно – совсем молодое тело.

Звонит мобильный.

– Hello, Свэта? – это фиктивный жених. – Я подумал, может быть, вы хотите где-нибудь поужинать в конце недели?

Барыс

Он вез нас из Шереметьева и обратно.

Муж моей подруги его приглашает постоянно – выходит дешевле.

У нас тоже есть такой в Израиле, зовут его Вахтанг.

А этот – азер.

Пожилой уже, с золотыми коронками и в аккуратной шапочке с козырьком.

Правда, в России пожилой может быть и совсем молодым, только выглядит дедом.

•

– Ох… Нискора доедим… Нискора… Дайбох, штобы ви успели на самолет… Я пазваниль Мария, сказаль: надо ехать сичас, пока пробак нет… Она гаварит: нет, Барыс, давайти через полчаса…

Барысу скучно стоять в пробках, и он все время говорит: спрашивает, рассказывает, смеется.

•

– А как там в Израиле у вас жизнь?

– Как везде: кому-то хорошо, кому-то похуже.

А вот, к примеру, если я приеду, можьно бизныс сделать?

– Таксисты всегда нужны, да… Только надо курсы закончить: как первую помощь оказаывать…

– Не, тагда я не паэду. Первы помашш! Зачем мне Израиль???

•

– А сколько у вас там мьясо стоит? А сколько фрукти? Нет, не паэду. Ессли азирбаджанцы с рынка уйдут – нэ будит в Маскве фрукти. Пустой ринок будит.

Я тожи свинин не ем, только гавиадина… Тут есть каторыи канину кушают… Как можна кушать лошать? Самий чисты животны! Какие пароды? Знаю две пароды: конь и лошать.

•

Ох… Нискора доедим… Нискора… Дайбох, штобы ви успели на самолет… Я пазваниль Мария, сказаль: надо ехать сичас, пока пробак нет… Она гаварит: нет, Барыс, давайти через полчаса…

Лев, давайте вы прихадити в Маскву бизныс делать. Будем фрукти возить из Израиля.

– Так уж возят, наверное.

– Нет, но му будим па-иврэски делать, с умом. Вот скажжите, Лев, пачиму иврэи все захватувают?…

Так сверху гаварят. Вапще нациналисты. Еслы азирбаджянци уедут, будут пустыи ринки, точно!

•

Машина маленькая, тесная. Откроешь окно – дует мокрый снег. Закроешь – такая вонь бензинная, что начинает тошнить.

Мы стоим на переезде. Ждем, пока пройдет электричка. Проходит. Оказывается, надо ждать следующую.

•

– Эти пириезды, вапще… А на Ленинградку не суйси утрам, толька если закон нарушать. Я пазваниль Мария, сказаль: надо ехать сичас, пока пробак нет… Она гаварит: нет, Барыс, давайти через полчаса… Щто, випивши била?

•

Звонит его мобильный. Барыс тут же отвечает, руля одной рукой, обгоняя по сплошной и пр.

– А у нас за разговор по мобильному штрафуют: 1000 шекелей, больше 10000 рублей.

– У нас тожжи штрафуют. Што же – гаварить нильзя???? …У нас законы не саблюдают. Што я – соавсем бальной, как этот – повороты паказивать? – кивает на впереди едущую машину… Я пазваниль Мария, сказаль: надо ехать сичас, пока пробак нет… Она гаварит: нет, Барыс, давайти через полчаса… Пачиму не хатель???

•

– Вот мой сын в азирбаджянском спецназе, жена на пенсии… А я тут комнату снимаю, с кошки и сабаки.

– ?????

– У хазяйки шесть кошек и сабака.

– Не дерутся?

– Нет… А как зделать, штоб подрались?

– Кошкам дают валерьянку, от нее пьянеют.

– Как пиянеют? Што – савсем пияные? Надо будит ету валерианку дастать… Может, сдохнут.

•

– …А вот сколько в Израиле стоит ноутбук?

– Разные бывают.

– Ну самый хароши сколько?… Нет, у нас так жи… Ни паеду в Израиль…

…Ето правитилства очень плахой. Раньши люди не били такие злые, не били такие атмарозки…

•

Наконец, совершенно неожиданно мы выезжаем к аэропорту – ровно в тот час, что заказывали.

Какая же это радость – вылезти из вонючей коробки и нырнуть в освещенное цивилизованное пространство, где пахнет кофе и люди настроены оптимистично: скоро, скоро они убегут от черной мокрой ночи, от запаха бензина и от забот.

•

Звонит Мария: интересуется, как доехали?

– Барыс тебе привет передавал, поминал тебя раз двадцать. Икоты не было?

Мария смеется неестественно громко, ибо действительно выпивши.